Счастье за печкой. Сборник

– Нет, нет, нет, Лерочка, пожалуйста, не надо. Не говори ничего. Я всё решила, – говорила быстро-быстро, тихо, почти шепча, а когда поняла, что подруга не перебивает, заговорила уверенней и громче. – Да, ты права, на знахарку Александра Николаевна не похожа. Но ты сама говорила, мне надо поставить точку и жить дальше.

У Маруськи трогательно покраснел кончик носа, глаза увлажнились, и она продолжила, смахивая срывающиеся слёзы тонкими пальцами.

– Я побуду здесь. И точку поставлю здесь. Я сама себе это обещала, – и горько, как старики обращаются к молодым, рассказывая про страшные прожитые годы, отчеканила, – никогда не говори, что ты меня понимаешь. Ты не можешь понимать, – и, несмотря на протестующий и возмущённый Лерин взгляд, припечатала, – да.

Лера так и осталась стоять с открытым ртом посреди кухни. Подменили Маруську, что ли? Чаёчки травяные в голову ударили? И прислушиваясь к себе, понять не могла: сердиться ей или нет? Эта тема – табу! Не обсуждали, конечно, и не говорили вот так: табу, и точка! Но после той ссоры про бездетность одной и материнство другой тему обходили десятой дорогой!

***

Та первая и единственная их ссора была безобразной. Маруся говорила, что Лера не понимает и не может понять вот уже шесть лет продолжающихся попыток родить ребёнка: две замершие беременности, а потом вообще тишина. Потому что Лера – счастливая мать. Ух, как тогда Лера злилась. У подруги есть всё, всё абсолютно! Любящий муж – умница и красавец, деньги на блюдечке с золотой каёмочкой, родительская семья – полная чаша, ничего можешь не делать, только живи и радуйся! А ей, Лере, всё достаётся каторжным трудом! И сына она растит одна! То есть с матерью, но ещё неизвестно, что лучше! «Как ты смеешь упрекать меня в сомнительном счастье быть матерью?!», – шипела Лерка зло.

А Маруся, распахивая свои дивные глазищи, спрашивала: «А ты разве сейчас не попрекаешь меня?! Что мне досталась такая жизнь, и я её не выбирала! Ты бы хотела, чтобы я родилась в другой семье? Чтобы у меня не было Макса?».

Даже сейчас, спустя два года, холодеет внутри. Они смотрели друг на друга, как будто не узнавая. Как будто не было долгих лет дружбы, связи, что крепче кровной.

Маруся спросила: «Это зависть, Лера?». Пытаться объяснить, что Лера имела в виду совсем другое, было бессмысленно, потому что Леркин монолог именно так и выглядел – наипошлейшей банальной завистью. Лера сказала только: «Нет». И Маруся ушла.

Мирились тяжело. Лера долго не понимала, что сказать подруге, и та тоже не делала попыток поговорить.

Смогли. Ревели, исповедуясь и каясь, смеялись над собой, но смогли. И с тех пор стали честнее, но бережней друг к другу. Старательно не касались темы «кому живётся лучше».

***

Маруся в комнате возиться перестала, и Лера решительно двинулась мириться и договариваться.

Договорились остаться здесь, если хозяева не против. Лера заикнулась было про «не позорь меня расспросами про ведьму», но заткнулась, встретив упрямый Марусин взгляд. Махнула рукой, мол, пропади оно всё, и для себя решила, что будет отдыхать! И сердце радостно ёкнуло, что вот завтра она снова будет пить кофе или этот волшебный утренний чай на берегу. И Марусю ни за что не позовёт: из вредности, так то!

Глава 3.

В Большом доме, как подруги стали называть хозяйские хоромы, их встретила неприветливая Нина. Не преминула сообщить, что «так-то чужих тут не бывает», тем не менее сдержанно, но обстоятельно рассказала им про условия для гостей. Получив деньги за весь период проживания, кажется, смягчилась.

Уже во дворе, который скорее походил на центральную площадь в маленьком посёлке, их встретила Александра Николаевна, источающая то же радушие, что и вчера, и ещё какие-то люди и дети, с которыми Леру и Марусю начали знакомить, правда, Лера тут же забывала, кто есть кто.

Муж Александры Николаевны, казалось, был значительно старше жены. С короткими седыми волосами, аккуратной седой бородой и лучами-морщинками вокруг глаз, он, тем не менее, не выглядел пожилым. И вообще, Лера подумала, что про таких до глубокой старости не скажешь «дедушка», скорее – «мужчина солидного возраста». Он, как и супруга, был добродушен и ласков, представился Николаем Григорьевичем, тут же предложив девушкам называть его «дядей Колей». Маруська радостно соглашалась. Сыну хозяев было на вид лет 14-15, и он оказался тёзкой Маруськиного мужа, и все этому отчего-то радовались. Остальных Лейра и запоминать не стала. Она осталась ради тишины.

***

Гостям объяснили: могут сами по себе отдыхать, а могут влиться в их дружную семью. Влиться в семью означало принять участие в каких-нибудь работах, если пожелают. Тем более, что у них на днях праздник, и к нему подготовки много, ждут наплыва гостей. Что у них замечательные леса, и грибов уже валом, «идёт слой», но в лес одни пусть не ходят, дадут провожатого. Рыбу можно ловить, Павлуша поможет, он знатный рыбак. Заметив Лерину поднятую скептически бровь, Александра Николаевна тихонько сказала, что у Павлуши ДЦП, и отставание в развитии незначительное, интеллект сохранный. И что он сильный и умный. Бровь Лера опустила. Предлагали познакомиться с их «животным миром» – и тут им поможет некая Леночка, которая здесь практикуется, ибо учится на звериного доктора. Обедать и ужинать приглашали в доме, но тоже по желанию, никто не неволит.

А вообще – не стесняйтесь, располагайтесь, спрашивайте!

Маруся сияла, радовалась и будущему празднику, и грибам с рыбалкой. Соглашалась обедать в Большом доме, косясь на Леру. Лера подружкиной радости не разделяла, решила, что постарается держаться подальше от этой суеты. Разве что сегодня будет правильно отдать должное гостеприимству хозяев.

До обеда они успели посмотреть «животный мир», о котором с искренним увлечением им рассказывала та самая Леночка. Лера мало слушала про удивительные породы кур, рассматривала Леночку и даже врать себе не собиралась – огорчалась и завидовала немного. Безусловно, девушка была красивой: стройная, гибкая, с толстой пшеничной косой, перекинутой через плечо. Но главное было в другом : Леночка излучала юность и свежесть.

Отвлеклась от мыслей про свою безвозвратно утерянную молодость Лера только на козах. «Нубийки» и впрямь были очаровательны – со своими длинными, как у спаниелей, ушами. Леночка с восторгом рассказала, что у этой породы молоко на вкус, как пломбир, хотя некоторые считают, что как крем-брюле.

После коз Лера снова погрузилась в себя, гида по ферме слушать перестала, глазела больше по сторонам.

Перед обедом решили переодеться. Солнце припекало совсем по-летнему. Маруся осталась во дворе Большого дома восторгаться, а Лера поплелась к стоянке за сумками, которые вечером и не думали доставать. Издалека увидела, что к вчерашним машинам присоединился внедорожник и рядом – квадроцикл. А может, она не заметила их вчера.

У квадроцикла стояли двое – хозяйкин муж и мужик, с которым Лера позорно столкнулась утром. «Да плевать!», – решила Лера, но спину выпрямила до боли под лопаткой и шаг стала чеканить, как на плацу.

– А вот и наша очаровательная гостья! – приветственно распахивая руки, воскликнул Николай Григорьевич. – Знакомьтесь, эту милую барышню зовут Валерией, а это Костя.

– Можно просто Лера, – растягивая губы в улыбке, бодро сказала Лера, – здравствуйте ещё раз, Константин!

Мужик улыбался с непроницаемым лицом и снова, как утром, разглядывал её, только сейчас это стало раздражать.

Она пробормотала, что пришла за вещами, и направилась к своей машине. Делала вид, что что-то ищет в бардачке, потом постояла над открытым багажником, надеясь, что те двое пойдут уже к дому, и ей не придётся снова столкнуться с раздражающим разглядыванием.

Наконец, решительно вытащила сумки, закрыла багажник.

– Вам помочь? – спросил Константин.

– Они лёгкие! – притворно улыбаясь, отрезала Лера. Тот снова поразглядывал её, пожал плечом и отвернулся.

Пока шла к своему временному жилищу, пыхтела от злости и быстрого шага, сердилась на себя. «Это из-за дурацкой утренней встречи! И пела ещё… Да наплевать!».

И всё-таки, не обнаружив соседа за обеденным столом, выдохнула с облегчением. Потому что обед был великолепен, и «держать лицо» совсем не хотелось. Был суп из свежих грибов, копчёная рыба и мясо, рассыпчатая картошка, посыпанная душистым укропом. И невероятно вкусные соусы. От одного только хлеба, который, пытаясь соблюдать хоть какое-то подобие правильного питания, в городе Лера не ела совсем, оторваться было невозможно!

После обеда сытые и сонные Лера с Марусей едва доползли до своих «апартаментов», как их упорно величала строгая Нина, и повалились спать. Даже говорить сил не осталось.

Проснувшись, смеялись, что никогда столько не спали, и что ночью теперь точно не уснут! Маруся торопилась обратно в Большой дом, где им обещали «приятную трудотерапию», если барышни пожелают. Лера хоть бурчала, но тоже решила, что покоем будет наслаждаться уже завтра, а сегодня, так и быть, последует местным традициям.

Маруся пошла вперёд, а Лера, отстав, звонила Сеньке. Сенька не отвечал, и, покусав губу, Лера решилась звонить матери. Мать в своей привычной манере сухо и деловито сообщила, что всё у них с Сенькой просто прекрасно, чего они и ей желают! Лера подумала – жалко, что сын не с ней. Здесь игровая площадка есть, деревянная, нарядная, с причудливо обработанными пеньками, качелями и домиком. Здесь рыбалка и детвора. Решила, что как-нибудь приедет сюда с сыном, и плевать на возражения матери!

***

У дома под навесом народ уже трудился. Дети путались под ногами, пока кто-то не переключил их на совместную игру. Трудотерапия и впрямь была приятной. Леночка и ещё одна молодая женщина колдовали над электронными весами, и Лера подумала: надо же, недешёвая техника! Из больших коробов девушки лопатками набирали травяные смеси, ссыпали их в плотные бумажные пакетики и, взвешивая, запечатывали. Марусе и Лере поручили помещать эти пакетики в холщовые мешочки и клеить наклейки. Травами пахло так, что хотелось вдыхать, вдыхать как можно глубже этот аромат. И пальцы начинали пахнуть мятой, мелиссой, и чем-то ещё, неуловимым, как будто лимонным. Даже Лера отвлеклась поначалу от досадного разговора с матерью, хотя в общей беседе не участвовала, только наблюдала. Все как-то собрались ближе друг к другу. Маруська что-то рассказывала, и все смеялись. Потом обсуждали праздник и, шёпотом, подарки детям.

Маруся, кажется, была счастлива и не пыталась расспрашивать про ведьму. Шептала: «Какое удивительное место, правда? Как параллельная вселенная, да?». Хихикнула и добавила: «Помнишь, мы вчера в тумане думали, что попадём в прошлое или будущее? А может, мы просто в другом измерении?». Лера фыркнула и глаза закатила, мол, опять твои фантазии, но спорить и комментировать не стала. Вдруг навалилась усталость, в голове стало гулко, а в висках и во лбу тяжело и болезненно. Голова всё наливалась болью, а Лера думала, что Маруська всё-таки счастливый человек. Везде ей чудится сказка, и мир для неё славный и доброжелательный. И никакая это не другая реальность. Просто у этих людей она – своя. И скорее всего трудная, потому что такое хозяйство – это работа и работа бесконечная.

То ли мысли были от головной боли неприятными, то ли наоборот от мыслей всё сильнее болела голова, но ужасно захотелось уйти. Туда, в домик, где нет вот этой всей доброжелательности и радостной Маруси. Они всё равно тут чужие.

– Голова болит, – голос Александры Николаевны был совсем близко, и слова звучали не вопросительно, а утвердительно. Хозяйка присела рядом и коснулась горящего лба рукой. Лера дёрнулась: не любила чужих прикосновений.

– Тише, тише, на, выпей. Уже минут десять на тебя смотрю, – улыбнулась Александра Николаевна, и пока Лера пила душистый травяной отвар, тихонько гладила её по волосам.

Лера криво улыбнулась, сказала, что просто устала и пойдёт отдыхать. Торопливо попрощалась со всеми и побрела через луг.

Глава 4.

На этот раз пробуждение приятным Лере не показалось. Голова, как ни странно, не болела вовсе, хотя обычно подобные приступы, которые мать упорно называла «мигренью», длились по нескольку дней. На «мигрень» Лера фыркала, потому что мигрень – это что-то из дамских романов, а ей никак не подходит! А вот к самим приступам относилась с опаской. Редко, но метко они парализовали, вырывая из жизни. Даже если выпить жменю самых сильных обезболивающих, остаётся противный, тянущий болевой синдром, тошнота и ненависть к яркому свету и всему миру заодно.

Лера прислушалась к себе и даже повертела аккуратно головой – нет, не болело, не тошнило.

Мелькнула мысль, от которой Лера досадливо сморщилась: «Может, Александра Николаевна всё-таки знахарка? Чай этот травяной, по голове гладила… Тьфу, пропасть!».

Голова не болела совершенно точно – можно было и не прислушиваться к себе. Но Лера упорно делала вид, что надо. Как и думать про то, что Александра Николаевна – ведьма, и про «чай или кофе выпить»? И любую какую-нибудь дурацкую мысль можно думать, вроде «надо же, какая несусветная рань!». И таращить глаза, почти не моргая, чтобы не всплыл в сознании сон.

Если не думать и прикрыть глаза, то он вспомнится, а вспоминать не хотелось. Во-первых, ей вообще редко снятся сны! Только когда аврал, и на правки проекта у них две недели, а заказчик, сволочь, сам не знает, чего хочет, подсовывая новые вводные, которых в изначальном варианте вообще не было! И тогда работаешь по двенадцать часов и даже во сне с кем-то споришь, кого-то распекаешь за нерадивость и вдруг находишь неожиданные решения. Во сне решения кажутся абсолютно логичными, а проснувшись, даже вспомнить не можешь, чем именно озарило. Во-вторых, сон был муторный и вязкий, без сюжета и логики, но пугающий своей реалистичностью.

Прогоняя воспоминания о сне, Лера так и не могла решить: кофе или чай? Плеснула в чашку вчерашней холодной заварки. Но стоило только сесть и на секунду закрыть глаза, как вспомнился сон, холодный и липкий, как будто во сне жабу гладила. Там был туман. Похожий и непохожий одновременно на тот, сквозь который они недавно пробирались с Марусей. Во сне он то сочился сквозь стволы деревьев в посеревшем лесу, то холодной моросью пробирался под куртку. Лера спешила сквозь этот туман, как будто кого-то надо было догнать, и она никак не могла понять кого, но это был кто-то важный! Потом вспомнила, что за туманом – большой дом с просторной уютной кухней, и там Александра Николаевна, и ей надо выйти к дому, потому что Александра Николаевна сможет ей объяснить, кого она потеряла в этом тумане и как его найти. И Лера пыталась идти, но трава, по осеннему жухлая, намокшая от тумана, обволакивала ноги, липла, связывала и не давала двигаться. И Лера шла, разрывая травяные путы ногами, зная, что вот-вот – и будет за кромкой леса дом и луг. Вон уже виднеется! Но дома не было. Ни озера, ни дома. Только бесконечный туман.

Лера даже подумала разбудить Маруську, чтобы та смотрела с тревогой, утешала и уговаривала. И даже в комнату пошла решительно. Но Маруська спала сладко, раскинувшись и чему-то улыбаясь во сне. Будить её было бы настоящим свинством. Тогда Лера решила, что пойдёт к Большому дому. Это деревня или, как его там, хутор? Неважно, главное, люди тут просыпаются рано. Там уже, наверное, утренняя суета и возня. В крайнем случае, там Павлуша и огромная собака, которая только лает страшно. Можно говорить, общаться, взять какую-нибудь несложную работу.

***

Воздух был прохладный и влажный, озёрный. Ещё издали Лера увидела, что двор пуст, а звуки и голоса раздавались за домом, у озера.

Уже приближаясь, заметила Александру Николаевну и Нину и общаться передумала, хотела развернуться и пойти обратно, но было поздно.

– Как ваша голова, Лерочка? – Александра Николаевна Леру тоже заметила, посмотрела, будто прощупывая Лерину голову, и продолжила: – Идите к нам чай пить!

Лера ответила, что голова хорошо, не болит, от чая отказалась. Чувствуя, как обе женщины, одна – с вниманием и заботой, а другая – с обычной гримасой недоверия, смотрят вслед, побрела дальше, не знамо куда.

И окончательно пожалела о своём решении идти к людям, когда впереди увидела Павлушу с Максом. Павлуша больше не пугал, но разговаривая с ним, Лера чувствовала себя глупой гусыней. Бог знает почему, но она начинала отвечать Павлуше, так же растягивая гласные и спотыкаясь на согласных. И ещё вот так же судорожно подкреплять свою речь плохо скоординированными деревянными жестами.

И сейчас, когда Павлуша с Максом радостно сообщили ей, что они на рыбалку, и даже звали с собой, Лера стояла идиотским истуканом, растягивая рот в улыбке, и кивала, как болванчик, прижимая руки к боками.

Спотыкаясь, пошла дальше, мысленно выдыхая, обогнула густые кусты дикой смородины и обнаружила за ними мостки, которые уходили довольно далеко в озеро. Держась рукой за перила, она пошла осторожно по мосткам, пока рука не ткнулась во что-то мягкое. Лера взвизгнула, отшатнулась, чувствуя, что падает, стала хватать рукой ускользающую опору, вцепилась снова в мягкое и холодное и наконец приземлилась на пятую точку, отбросив трясущейся рукой какую-то тряпку. Сердце бешенно колотилось, а в тряпке Лера узнала те самые шорты, в которых видела соседа прошлым утром! Озираясь, как перепуганный сурикат, Лера пыталась встать, но приподнявшись на четвереньках, услышала плеск и в ту же секунду увидела мокрую голову, следом торс и, о, Боже, остальное тело, которое, хватаясь за перила, выныривало из воды. Тело было определённо соседом Костей и совершенно определённо – голым! Лера, отвесив челюсть и так и замерев на четвереньках, вперилась прямо в это голое тело, которое тут же опустилось обратно в воду.

– Может, вы всё-таки отвернётесь, – сказал Костя, – вода холодная.

Лера торопливо повернулась спиной, чувствуя, как звенит в голове.

– И, если не трудно, подкиньте шорты.

Лера пошарила рядом с собой рукой, нащупала треклятые шорты и, как смогла, двинула их в его сторону. Мостки заскрипели: сквозь звон в ушах слышала, как Костя одевается.

– Вставайте, – рука возникла прямо перед Лериным носом.

Она опёрлась на эту руку и, как деревянная кукла, наконец встала на ноги.

– А куда вы подевали мою толстовку? – спросил Костя, и Лера всё тем же сурикатом заоглядывалась по сторонам.

Костя уже подлез под перила и снимал толстовку с камышей.

– Ну, – требовательно спросил, – и что вы здесь делали? Подглядывали?

Тут Лера наконец отмерла и возмутилась:

– И как я могла подумать, что тут кто-то голышом купается?! Тут людей полно, – она описала широким жестом круг и добавила, – дети, вообще-то.

Дурацкий сосед, ухмыляясь, ответил, что, вообще-то, кроме Леры в это время и в эту пору никому в голову не придёт сюда прогуливаться!

Лера расхохоталась. Костя улыбался и смотрел вопросительно. Не в силах прекратить смех, всхлипывая, Лера объяснила, что это просто анекдот: второе утро они вот так встречаются! И снова залилась смехом – уже в компании с Костей.

Посмеиваясь, они пошли по мосткам. Ступая на землю, Лера споткнулась, Костя поддержал её за локоть, и смеяться Лера тут же перестала. Вспыхнула до корней волос от возникшей перед мысленным взором картины голого Кости. «Твою ж то… И разглядывала ещё. Как будто никогда мужиков голых не видела!». Хотя, честно сказать, не видела довольно давно. А если ещё честнее, то никогда не разглядывала!

Заливаясь краской и мечтая, чтобы ветер скорее развеял жар на щеках, поплелась рядом с Костей.

***

Павлуши с Максимом на берегу уже не было, а Александра Николаевна с Ниной, расположившись на скамье-качелях, что-то рассматривали в большой тетради, делая пометки.

Александра Николаевна издалека крикнула:

– Как водичка, Костенька?

– Отличная, тёть Саш! – ответил Костя.

– Ты, – начала Лера, сбилась и поправилась спешно, – вы давно Александру Николаевну знаете?

Костя, коротко глянув на Леру, ответил:

– Давно, с детства.

И замолчал. А Лера задумалась: сколько всё-таки лет хозяйке? И кстати, сколько Косте? Она поглядывала, как ей казалось, незаметно на Костю, пытаясь определить его возраст. А он, хмыкнув, сказал:

– Не насмотрелись, Валерия?!

– Сколько вам лет, Костя? – вместо ответа спросила Лера, остановившись.

Костя тоже остановился:

– Тридцать.

Лера не смогла бы сказать, что сейчас чувствует? Разочарование? Огорчение? А в голове считала: «это я в пятый класс пошла, а он в первый? Я уже в институте училась, а он?!».

– Что, Валерия, не подхожу? – посмеиваясь, спросил Костя. И тут только до неё дошло, что они всё стоят, а Лера смотрит прямо на него.

Она пошла вперёд, покачала головой отрицательно, скорее разгоняя свои неуместные мысли, а вслух сказала:

– А сколько лет Александре Николаевне?

– Шестьдесят два.

Лера снова остановилась и с недоверием уставилась на Костю:

– Правда?

Он кивнул и сказал:

– А дядь Коле шестьдесят пять. Максиму – четырнадцать, Пашка, это старший сын, мой ровесник, Павлуше двадцать три, а Нине – я точно не знаю, что-то около пятидесяти, наверное, – перечислял, старательно загибая пальцы. – Про остальных тоже определённо не скажу.

Лера быстро взглянула на него и подумала: «Да он смеётся надо мной!». Костя тем временем продолжил:

– А вам, Лера? Сколько вам лет?

– А у женщины возраст спрашивать неприлично! – отрезала Лера.

Дальше шли молча, и, уже перед их домиком Костя взял Леру за руку и посмеиваясь, спросил:

– Вы так и не ответили, Валерия, я вам подхожу?

– Лера, – поправила она, – зовите меня, пожалуйста, Лера.

И таким же прямым взглядом отвечая на его взгляд, твёрдо сказала:

– Нет, не подходите.

***

– Чай или кофе? – щебетала Маруся. – Творожок или бутерброд? Тут варенье своё, и Нина вчера дала перетертую землянику, понюхай, божественно, да?

Даже душ Леру не взбодрил. Она убеждала себя, что просто слишком рано поднялась, и вяло отмахивалась от Маруськи. Согласилась на кофе, потом решила, что всё-таки – чай. Пусть будет творог. Или бутерброд. Всё равно. Маруся придвинула и творог, и бутерброд.

Лера пыталась проглотить хоть ложку творога, но в итоге только соскребала перетертую землянику с верхушки творожной горки и, подперев щёку, слушала Маруськины восторги. Место это было, по мнению , просто подруги волшебным, и люди такие замечательные! А сегодня они будут ещё упаковывать подарки детям, и уже сегодня приедут ещё гости.

– Представляешь, как нам повезло, что нас вообще поселили? Они ждут и своих, и каких-то важных гостей, а тут мы! – неизвестно чему радовалась Маруся. – Костя с дядь Колей и другими мужчинами уже сегодня будут навесы ставить.

Дальше Марусин голос доносился до Леры, как сквозь вату. Ерунда это всё, ерунда. И голый Костя, который флиртовал, очевидно же. И эти «замечательные люди» со своей доброжелательностью. И только когда расслышала в Маруськином восторженном монологе имя хозяйки, спросила:

– Ты знаешь, что ей шестьдесят два?

– Да, – Маруся покивала, – представляешь? – подруга распахивала глаза и качала головой, как бы не веря, и Лера была с ней совершенно согласна.

– Ты с ней говорила? – снова спросила Лера.

Маруся с недоверием посмотрела на подругу, не начнёт ли та опять читать нотации про глупость? И осторожно ответила:

– Нет. Но я много слышала. И теперь от людей, которых знаю лично.

Замолчала, пытаясь разглядеть привычный скепсис, но Лера смотрела в тарелку, выводила розовые земляничные линии на белом твороге.

– И что говорят? – спросила Лера на этот раз без тени скепсиса или раздражения.

– Что она многим помогает.

Лера наконец оторвала взгляд от творога и внимательно посмотрела на подругу.

– Ну, – продолжила та, – конечно, никто не говорит, что она знахарка или там.., – неопределенно взмахнула рукой Маруся. – Но помогает.

Она рассказала, что первой у Александры Николаевны поселилась Нина с сыном: давно, больше десяти лет назад. И Павлушу привезла в инвалидном кресле сюда, а теперь – смотри, какой парень! И вообще, здесь у каждого есть своя история. Многие приезжают. Кто на несколько дней, а кто надолго. Некоторые один раз, а другие становятся постоянными гостями.

Лера ждала, что Маруська расскажет про ещё какие-нибудь чудеса, кроме Павлуши, покинувшего инвалидную коляску, но Марусе не терпелось продолжить «вливаться в семью».

***

«Чушь. Чушь это всё», – уверяла себя Лера, пока прибирала со стола. И потом, когда сидела в комнате, вперившись в одну точку, тоже уговаривала себя, что всё это ерунда. Маруська всерьёз переживает даже за мультяшных героев. Такая вот она, впечатлительная. Леру же вот этой всей доброжелательностью не проберёшь, как и флиртом! А эта навалившаяся вялость – потому что всё пошло не плану. Она сейчас должна была быть на массаже или на спа-процедурах, словом, милостиво принимать заботу персонала пансионата и ничего не делать, желательно – ни с кем не разговаривать, и уж точно – не кокетничать с мужиками, которые ни свет ни заря купаются голышом!