13.09. Часть 2

– Что произошло? – негромко спросил я. Тело под пальто словно сунули в протопленную баню. Моравский посмотрел на меня, и я замер. Лицо говорящего не являло ни единой эмоции.

– Тот панк, этот ветеран войны или за кого он себя выдает, сбежал на этапе. Ублюдка объявили в федеральный розыск.

Пальцы сжались, вцепились в край скамьи; сквозь ткань перчаток ощутил текстуру грубого стылого дерева.

– Вчера вечером мы получили информацию из проверенного источника о его местонахождении. Без уведомления начальства – на то были причины – я организовал рейд. Итог оказался плачевным…

Лицо капитана оставалось бесстрастным. Голос походил на автоматическое уведомление.

– Но зато, – он вдруг встал с места, загородив собой этот укромный уголок церкви, расстегнул молнию на куртке, – теперь у нас есть вот это.

Рука исчезла на миг в темной трещине на одежде. В пальцах Моравского матово поблескивал красный миниатюрный прямоугольник.

– Что это? – спросил я, оглушенный.

Флешка. Чертова флешка!

Пустая?..

Капитан уселся обратно, протянул мне свой трофей. Стянув перчатку, как во сне я обхватил холодный металлический корпус. Не сводил глаз, не верил.

– Там видеозапись тех событий. Все так, как вы и говорили на допросе; все так, как это видел и я.

Сжал в руке. Мир уменьшился, и близко-близко забелело полное лицо.

– Видеозапись?..

Я не притворялся. Действительно не мог поверить в происходящее.

– Есть еще копии. Я отправлю их куда надо в нужное время. Я готов подтвердить ваши слова. Только и мне, в свою очередь, нужно, чтобы вы от своих слов не отказывались.

Шумно и глубоко я вдохнул воздух, пропитанный пылью и ладаном. Блеснуло тельце флеш-накопителя в отсвете солнечных лучей.

– Постойте! Вы можете объяснить толком, что происходит?

– Странная у вас, однако, реакция, – насмешливо произнес капитан. – Конечно, могу. Эту флешку обронил подследственный во время вчерашней операции. Куда и зачем он пытался ее унести – неизвестно.

– Но почему вы мне ее отдаете?..

– Вы, кажется, несколько недовольны этим фактом?

– Нет, я… Я просто… – залепетал, сбитый с толку. – Разве вы обязаны это делать? Разве это законно?

Полицейский качнул головой.

– Вы, похоже, совсем не понимаете, что происходит; вы и не должны понимать, конечно же. Я делаю это на случай, если остальные копии не дойдут куда следует. Та девушка…

– Девушка?! – с жадностью, с какой-то дикой силой вдруг прохрипел я. Вскочил со скамьи, отступил вглубь церкви. – Вы до сих пор не поняли, что это гребаный кусок пластика?!

Человек на скамье хлопнул себя по бедру широкой ладонью. Голые стены застонали, вздрогнул и куда-то в сторону пополз купол над моей головой.

– Тише, господин Сегежа! Да, это, как вы справедливо заметили, кусок пластика, и поэтому я прошу вас объяснить мне…

Язык вывалился будто из пересохшего колодца – распухший, безобразный, весь в белом налете. От ярости колотилось, билось о ребра сердце.

– Объяснить? Что, мать твою, объяснить?!

Свистящий хрип осквернял это место, драл глотку, царапал колонны. С фрески с тоской и прощением тускло сияла позолота. Я тяжело дышал.

– Эй, эй! Этого нам еще не хватало. Поговорим спокойно, без моей матушки и прочего. Ну же, Глеб, вдохни и выдохни, посмотри на меня, Глеб, посмотри!

Он мелькал в темном углу. Волосы с проседью отливали бледно-зеленым, и под ними колыхалась серая влажная радужка внимательных глаз.

– Я прошу объяснить именно это: как гиноид смог совершить то, что совершил. Ты был там и…

– Да откуда мне знать?! Влезьте ей в голову, господи, сделайте что-нибудь!

– К сожалению, – негромко сказал Моравский, – ни головы, ни какой-либо другой части тела больше не существует.

– Но ведь это улика! – бессвязно просипел я ничего не значащие для меня слова.

– Поэтому необходимо понять, как и почему кукла убила своего хозяина, а после покончила с собой.

– Это все, что ты хочешь знать?

– Это моя работа, – спокойно сказал Моравский. – Ничего сверхъестественного…

Из глубины тела ударила волна хохота: звук родился в желудке или желчном пузыре, или в печени, поднялся по пищеводу и вырвался наружу, стал охаживать пустую церковь по стенам хлестким эхом. Капитан поднялся с места, недоуменно разглядывая мое искривленное сейчас лицо.

– Что смешного? Чего смеешься?

Попытался выудить из потока звуков хоть что-то, похожее на слова. Захлебываясь воздухом, смог выдавить:

– Ничего… сверх… естественного!

И глумливый смех вновь полился под купол. Что-то схватило меня и встряхнуло. Злой голос ухнул прямиком в голову:

– Ну, говори!

Слабо сопротивляясь, я продолжал смеяться. Пальцы сжали красный предмет в кулаке; бессознательно я собирался размахнуться и ударить полицейского в лицо – эта бледная сфера была прекрасной мишенью. Гребаный, мать его, детектив на вольных хлебах, да пошел ты!..

Отлетел к стене в темноту. В спине вспыхнула боль, голова качнулась на шее старой игрушкой. Передо мной в прямоугольнике света чернела фигура Моравского.

– Я ведь пытаюсь помочь, идиот ты несчастный! Пытаюсь понять, что происходит! Это видео и твои показания стоят чертову уйму денег! Это бомба, ты понимаешь?!

Я слабо ухмыльнулся. Крепче сжал флешку.

– Как только ты заявишь, что гиноид убил человека и снес себе голову, и наглядно подкрепишь свои слова, начнется настоящий корпоративный ад. Господи, парень, ты вообще представляешь, на что способен теперь?!

– Ты себе помогаешь, – под левой лопаткой пробежал холодок, вертлявой змеей вполз меж ребер, лизнул диафрагму. Лицо мое сморщилось. – Гиноида нет. Заявлять мне нечего и незачем. Я просто хочу, чтобы нас оставили в покое. Чтобы мою жену не пытались изнасиловать в счет залога…

Силуэт под куполом дернулся, исчез в полумраке и возник совсем-совсем близко, обдавая влажным запахом сигарет и кошачьей мочи.

– Изнасиловать в счет залога?..

Не различая ни тела, ни лица перед собой, я произнес, выплевывая каждое слово:

– Тибо ван Люст, бельгийский консул, внес за меня залог в двадцать восемь тысяч евро. Если я не смогу его вернуть, он по доброте душевной согласен пять раз ублажить мою жену – меньше, чем через полторы недели. Такая вот история; ты разве не в курсе? Очевидно, с этим его шантаж уже не имеет смысла…

Уголки рта предательски дрогнули. Вытянул руку, разжал кулак: на ладони замер темный предмет.

– Но Тибо ван Люст ничего за тебя не вносил.

Я хватанул ртом воздух. Сидя в углу на полу, тупо уставился на фигуру передо мной.

– Что?..

– Я говорю, что Тибо ван Люст…

…Кажется, я завыл. Кажется, по лицу мне размазали чуть теплые слюни. Воздух все никак не мог найти дорогу в легкие. Зубы ударили о зубы, язык онемел, вспыхнул горячим чужеродным ошметком. Фигура протянула вдруг руку и выдернула меня из угла.

– …не вносил за тебя залог.

– А кто? Кто это сделал?..

Я пытался обнять капитана. Пытался схватить, влезть прямо в рот, стать для него неотвратимым поцелуем безумца. Мой шепот продирался сквозь нескончаемый вой.

– Да никто этого не делал!

– Что ты несешь, долбаный мент?!

Несильно и без замаха Моравский отвесил мне пощечину. Звонко раздался шлепок; я вдруг смог вздохнуть полной грудью.

– Не груби, успокойся. Господи, вот ведь характер. Говорю тебе еще раз: никто никогда не вносил за тебя залог! За что и кто должен был, по-твоему, это сделать?

– Но тот следователь… – голос был почти что бесплотен, – при свидетелях, там, в камере, заявил, что залог внесен… Сказал ждать повестки, не покидать Петербург…

Капитан изобразил на полном лице странную эмоцию, словно заранее удивляясь словам, которые собирался произнести; качнул головой, окинул меня внимательным взглядом.

– Литовцев…. Вот оно что. Меня отстранили – сразу, как только ты сказал тогда про гиноида, и про то, что я тоже свидетель. Отправили в отпуск за свой счет на пару недель. И вас шантажируют? Тибо ван Люст, консул, тот, что нанял тебя? Что он хочет?

– Софию, мою жену, – прохрипел я. Кожа на щеке горела от отрезвляющего удара.

– Нет-нет, это понятно. Что он взамен предложил?

– Снять с меня обвинение.

Моравский будто бы отшатнулся.

– Но ведь нет никаких обвинений! Дело даже не заводилось! Господи, да ты вообще понимаешь, что происходит с твоей жизнью, парень?

Я мотнул головой, задыхаясь. В кровь точно впрыснули дозу особо сильного транквилизатора: сначала ударил адреналин, а потом резко и вдруг наступило блаженное равнодушие, погружающее сознание в опустошающую эйфорию.

– …так мы были свободны?

– Да, – безжалостно сказал капитан.

Кто-то громко, бесцеремонно воскликнул:

– Антон? А ты тут какого хера?

Глухой голос треснул, заглушаемый шквалом вороньего карканья. Кряжистый низкорослый человек стащил с головы вздутую сферу, стянул черную балаклаву, являя лицо, отдаленно напоминающее одну давно забытую всеми рок-звезду. Взъерошенный желтый чуб на темечке с вызовом трясся над обритыми висками – одинокий пшеничный колос в убранном по осени поле. Компактное плотное тело облегало темно-синее облачение бойца спецбатальона полиции. За человеком, напряженно и хищно, застыли еще две точно таких же фигуры, клоны первого, низенькие и широкие, оттеняя собой заснеженное крыльцо.

Моравский сделал шаг им навстречу. Его маневр скрыл меня за черной спиной; в какой-то момент показалось, что я вообще пропал из этого мира. Снаружи надрывались, хрипели птицы.

– Дюша? Какими судьбами?

Мужчины замерли в недоуменных позах напротив друг друга. Дюша скривился.

– Так вызов был. Мол, колокола в церкви снимают. А у нас по мародерству все ж на личном контроле у самого. Да еще один бомбила заяву написал: угон транспортного средства, мол. А ты чего? Что у вас за ерунда на Охте творится? Слышал, вы в чужой район полезли, разборки теперь на самом высоком уровне, бойцов, говорят, потеряли. Ты сам-то по делу? Чего тут?

Черная ткань собралась морщинами на лопатках, явственно затрещала на вороте молния – Моравский повел плечами, пропадая и появляясь вновь в солнечных лучах.

– Личное. С приятелем вот общались. Консультирую по дружбе. Соседи музыку громко слушают. Ерунда.

– Так, а чего с колоколами?

– Звенели будь здоров. Мы сюда потому и пришли. Ничего интересного. Пьяный турист, гид ряженный недоглядел. Пошумели немного, короче, глупости. Я им внушение сделал, взял контакты и отпустил. Никаких мародеров.

Раздался разочарованный вздох.

– Бляха-муха, отбой, мужики! Ты и тут в чужом районе, Антошка, успел. Ничего нового, все тот же Моравский-старлей, впереди планеты всей. И как тебя начальство такого терпит…

– Капитан, – скромно поправил капитан.

– Ну, е-мое, капитан, поздравляю. А я вот за три года… Ох, да ну тебя! А чего вы, гражданин, к нам не обратились, с соседями мы б помогли. Вы наш? Где проживаете?

Вздрогнул, выныривая из странного полусна. Обращались ко мне. Я словно бы заново воплотился в собственном теле.

– Здесь, на Выборгском, – услышал я свой голос. – Да уже все нормально, спасибо…

– Хозяин-барин, – с нотками обиды произнес носатый блондин, теряя интерес к моей персоне. – Ладно, капитан, честь имею. Тут, конечно, не Охта, но дел тоже хватает.

Пшеничный чуб встал на миг дыбом, упал на влажный затылок. В глубине холма заскрипели ветви от резкого порыва ветра. Моравский зябко поежился, с интересом наблюдая за лицом коллеги. Перевел взгляд с одного блестящего шлема на другой. Те отражали в черном пластике деревья, небо и купол церкви. Отточенным ленивым движением Дюша натянул на голову балаклаву, затем шлем, прогундосил из-под этой своей фортификации:

– Ну что встали, гаврики, топайте!

Моравский вяло приподнял руку. Грузно заскрипев снегом, троица скрылась за углом белой стены.

– Дюша-Дюша, голова из плюша… – задумчиво произнес капитан, поглаживая бритый подбородок. – Каша в черепушке – это наш Андрюшка. М-да.

Он вдруг закашлялся, скривился. Широким шагом вышел из полумрака наружу и сплюнул в истоптанный снег. Какое-то время стоял согнувшись, глядя под ноги. Выпрямился и нашел меня взглядом.

– Вы в порядке? – разлепил я холодные губы. Что-то внутри меня успокоилось совершенно, решило, что существовать больше нет смысла, и тихо скончалось.

– Я-то в порядке. Просто не люблю зиму, а она не любит меня. Мне бы к теплому морю. Да что уж теперь…

Он поглядел куда-то ввысь. В серых глазах сверкнуло отражение золотого креста.

– А вот что с вами? – вправду думали, что находитесь под следствием?

Я не ответил. Он что-то искал там, наверху. Зрачки медленно отмеряли сантиметр за сантиметром. Широкий нос выдыхал горячий воздух. Я оставался в тени, на пороге гигантской двери.

– И вас шантажирует консул – удивительно. Вы что-то предприняли в связи с этим?

Мы вновь обращались друг к другу на «вы». Наши правила этикета не поддавались никакой логике.

– Например, что?

– Ну как же – можно было обратиться в полицию, уточнить свой, так сказать, статус, в Консульство, в любой орган власти. В газету пожелтее, в конце концов. Что-то ведь вы сделали?

– Ничего…

– Но почему? – бледная луна свалилась с неба на землю, уставилась на меня.

Действительно, почему?

– Не знаю…

– Вы поверили, просто взяли и согласились? Собирались отдать ему эту сумму? Ведь ваша жена…

Что-то в моем лице заставило замолчать капитана. Он вновь кашлянул, отворачиваясь, сплевывая на ступени, отирая ладонью рот.

– Да, понимаю, – произнес он задумчиво. – Это паника, шок. Не ясно, что правильно, а что нет. Вас просто уведомили; именно так и действует любая система. Но сейчас, когда все изменилось, вы намерены предпринять против консула хоть что-нибудь?

– Не знаю. Зачем? Нам просто нужен покой…

Капитан нагнулся к земле, сгреб пригоршню снега и принялся лепить снежок. Сосредоточенно и как-то зло вдавливал пальцами белую массу в саму себя, превращал холодный хаос в шар.

– Покой? Воля ваша. Но только что такое покой? Побег от реальности? Сможете ли вы избежать хотя бы вот это?

С этими словами он коротко замахнулся, прищурившись, и запустил в меня снежком. Беззвучно рассыпался плотный белый снаряд, заставляя тело чуть пошатнуться, оставляя молочную влажную пыль на груди. Снежок угодил прямо в сердце.

– Жизнь не предполагает покоя. Для покоя требуется смерть.

– Когда состоится суд? – громко, упрямо спросил я, ступая на снег. Со всех сторон ударил солнечный свет, ослепляя, выжимая из уголков век блестящую жидкость.

– Что? Суд? Вы еще не осознали? – вас никто ни в чем не обвиняет, наоборот, попытайся вы узнать, как там дела с вашим несуществующим процессом, все просто покрутят пальцем у виска Фемиды. Вас для нее не существует. Вы нежелательная персона, случайный свидетель без права голоса и социального веса; вы никто. Однако теперь все изменилось. Эта видеозапись перевернет их мир с ног на голову. Но сдается мне, вы обладаете не всей полнотой картины, и вам невдомек, что за дикая история вообще происходит. С вашей помощью…

– Я хочу, чтобы мою семью оставили в покое. Вот и все.

Капитан посмотрел на меня как на идиота. Сморщился.

– То есть, хотите умереть?

Отлепился от тени, обошел фигуру Моравского, спустился по занесенным снегом ступеням. Все вокруг превратилось в грязную кашу. За спиной раздался вздох.

– Куда же вы? Разве вам не интересно выслушать мои соображения? От этого вполне может зависеть ваша дальнейшая жизнь, уж простите за претенциозность слога. Ведь стоит им захотеть, персона ваша вновь окажется в жерновах системы, вас действительно смогут обвинить в чем угодно. Но с моей помощью это будет сделать практически невозможно.

Обернулся. Черная куртка пучилась от движения: капитан лепил новый снежок.

– Снова собираетесь запулить в меня снегом? – устало спросил я. – Я понял вашу аллегорию. Никуда мне от вас не деться. Все связано. И что дальше?

Он ухмыльнулся, погрузил кончики пальцев в белую сферу.

– Я потерял коллегу, мой дорогой Глеб, не для того, чтобы вы тут ядом плевались. Эта маленькая штучка стоила незнакомому вам человеку жизни, а еще двум другим предстоит долгое лечение. Вам помогают, и что же взамен? – высокомерная мораль сноба и циника о покое. Разделяет ли эту мораль ваша супруга?

Промолчал. Стоял и отрешенно смотрел поверх головы капитана. В синеве сиял золотой крест.

– Я не знаком с ней – и слава богу. Сдается мне, она сулит одни лишь соблазны. Не представляю, каково вам живется вдвоем в этом городе. Вы очерствели, Глеб, забрались в ваш кокон поглубже – из-за нее? Взялись за эту работу – странную, ненормальную – от боязни потерять счастье? Не стесняйтесь, это обычная история современных мужчин. Я встречал их, готовых на многое ради привычной им жизни – жизни с женщиной. Но женщины бросают неудачников, слабых. Они ищут. Ищут и находят. Почти всегда…

– Чего они ищут? – с жадностью спросил я.

– Этого я не знаю. Спросите у своей жены – нашла ли она то, что искала? Может быть, она у вас святая и ей ничего не надо, кто знает? Если она молода и красива – а это, скорее всего, так, – то, боюсь, вскоре вы можете остаться в одиночестве.

– Вы не знаете ее. Не знаете ничего…

– Но я знаю жизнь, – со странной интонацией сказал капитан, наклоняя голову набок. – Темную ее сторону. И что-то подсказывает мне, что вы частый там гость.

Он подбросил снежок и ловко ударил по нему ногой прямо в воздухе. Брызнули серебристые ошметки, влажная ледяная крошка усыпала собой ступени. На бледном овале лица застыла довольная улыбка.

– Спасибо за флешку, – процедил я сквозь зубы. – Я ценю это. Если можно, продиктуйте мне свой номер телефона, чтобы связаться с вами в случае чего. Пожалуйста.

Моравский оживился, шагнул по лестнице вниз, на ходу доставая из внутреннего кармана куртки темно-коричневое портмоне. Извлек из него белый прямоугольник и протянул мне.

– Одной удачной мысли в день иногда бывает более чем достаточно, – с иронией сказал он. – Моя визитка. Будут какие-то соображения, не дай бог проблемы, или просто понадобится совет – не стесняйтесь, звоните.

– Почему меня отпустили?

Капитан деланно округлил глаза.

– Становится интересна жизнь вне вашего кокона?

– Эй, – ощерился я. – Просто ответьте.

Он убрал портмоне вглубь черного синтепона. Постучал пальцами по бедру. Повторил:

– Эй? Знаешь, парень, раньше за такое обращение я вполне мог выбить пару зубов. К счастью, я расту над собой. Такое меня больше не трогает. А ты, я смотрю, умеешь и любишь злиться, склонен внезапно менять настроение. Ты на учете в психдиспансере не числишься? Я ведь серьезно спрашиваю. Есть такие: улыбаются, вежливые, а потом раз – и в боку твоем ножичек, или поджог устроят посреди ночи из чувства необъяснимой обиды. Ты ведь не собираешься сжечь меня, да?

– Играете в доктора? – глухо спросил я. – Но вы уж простите. В последнее время я сам не свой.

Рассовал по карманам и визитку, и красную флешку. Ощутил резь в желудке, словно туда плеснули кислоты вперемешку с битым стеклом. Закачал головой, чиркнул глазами по верхушкам деревьев: острые черные колья пытались воткнуться в чистое небо. Ветви были усеяны вороньими гнездами.

– Так почему я свободен? – выдохнул я, морщась от боли. – Какого черта ван Люст решил, что моя жена шлюха? И, в конце концов, почему вместо девушки я встретил гиноида?

На все эти вопросы я уже знал ответы. Но просто взять и уйти чертов Моравский мне не позволит. Он наблюдал за мной. Как будто здесь и сейчас вел тайную видеозапись из собственных глаз.

– О, это в каком-то роде городская легенда. Но об этом говорить я не буду – по крайней мере, до тех пор, пока вы не согласитесь со мной сотрудничать. Главная причина вашего освобождения без суда и следствия это вы сами, ваше общественное положение. Выяснилось очень быстро, что кроме слов никчемного безработного и маргинального ветерана опасаться им нечего: нет ни записей с камер, ни собственно гиноида. Им – это корпе и отцу убитого парня; ни той, ни другой стороне шумиха совсем ни к чему, а уж между собой такие договорятся всегда. Для отчетности они держали Елагина в качестве виноватого; разборки в трущобах, классика жанра; вы же на роль убийцы годились в последнюю очередь. С вами бы связались чуточку позже, чтоб утрясти пару деталей, но, кажется, уже и этого им не надо.

– А вы как же? Ваши ребята видели предостаточно; дайте-ка угадаю…

– Да, все правильно, – скривился Моравский. – Наш отряд заткнули деньгами. Кого-то перевели, кого-то отправили на почетную пенсию, кого-то, как меня, отстранили.

– Неужели не предложили ничего за молчание?

– Предложили. И я взял – для вида.

Во мне не было сил, чтобы изобразить на лице подходящую для его слов эмоцию. Мне было совсем все равно. Но капитан расценил мое равнодушие на свой лад.

– Сумма невесть какая, к тому же приходится время от времени изображать лояльность; в нашем деле без этого выживать сложно. В общем и целом, шума им удалось избежать. И вот тут-то, видимо, консул Бельгийской Республики вновь перехватил инициативу. Он, похоже, из тех, кто любит урвать от жизни кусок пожирнее. Вы просто жертва безумного случая; конечно, то, что произошло предугадать не смог бы никто. Так бы и жили себе дальше в этом вашем покое, если бы не обладали весьма ценным активом.

– Не было никакого покоя – ни единого сраного дня. Этот консул такой же ублюдок, как и любой другой, считающий женщину потенциальной игрушкой для своей похоти, тем самым активом. Она человек – такой же как вы или я.

– Это с точки зрения нормального общества. Вы же не вчера родились. Уж вам ли не знать, как здесь обстоят дела. Кто-то решил – теперь мы понимаем, кто, – что с вашей семьи можно кое-что поиметь. Типичнейший случай.

– Но дела ведь нет, мы бы узнали об этом в конце концов…

– Но почему-то стали искать деньги? – ввернул капитан.

Кивнул как во сне. Чудовищность прошедших дней колыхнулась по стенкам черепа багрово-черными воспоминаниями. Деревья и церковь, человек рядом, могилы – все смешалось в монохромную рваную жуть.

– Да. Но на что консул рассчитывал? – с трудом шевеля языком, спросил я колючую зимнюю пустоту.

– Это тоже типично. Тут главное психология, аморальная наглость на грани искусства. Как только этот социопат понял бы, что ему не видать вашу жену, боюсь, вам пришлось бы столкнуться с изнанкой его возможностей. Вас бы в самом деле арестовали, вас бы и вправду поместили в камеру. Но только не в государственную. Я знаю как минимум три частных тюрьмы в окрестностях Петербурга; угодить туда в качестве заключенного и врагу не пожелаю. В одно из таких мест, кстати, пытались перевести Елагина. Неудачно.

– Чушь какая-то, – скривился я вдруг, концентрируя взгляд на круглом лице капитана. – Как и то, что ваш отряд в ту ночь вломился буквально с последним выстрелом…

Говорил по какой-то пустой, лишенной силы инерции. Мне было плевать. Но какая-то часть моего существа отчаянно желала знать, что же на самом деле творится.

– Обычный рейд. Крупное несанкционированное мероприятие. В число присутствующих несколько проходящих по разным делам свидетелей и подозреваемых, рецидивистов. Банальный вечер. Такая работа.

– В чужом районе, – не удержался я.

Капитан тихонько усмехнулся.

– Ой, ну вы-то не лезьте в эти дела. Обычная практика.

– И в подвал тот совершенно случайно вломились?

– А что нам его пропускать, если мы здание за зданием проходим? К тому же мы знаем, что у этих ребят где-то есть схрон, общак, и вообще не ваше это дело, Глеб Владимирович…

– Случайность, то есть?

Капитан прищурил левый глаз. Издал свистящий звук сквозь сложенные трубочкой губы. Полез в карман, достал пачку сигарет, прикурил, затянулся.

– Как и ваше приключение, и шантаж консула. Случайность, да. Вот именно, чушь. Хотите увидеть в этом теорию заговора – валяйте, дело ваше. Но обычно в жизни все гораздо проще. Гиноид дал сбой, консул любит пощекотать нервы, у вас нет нормальной работы – вот все и сложилось. Кажется, что это цепочка событий, которым есть объяснение. Но поверьте мне, это всего лишь…

– Зачем консулу кукла?

Из широких ноздрей Моравского повалил сизый дым.

– В том числе это я и хочу выяснить, – пробубнил он. – Я копнул здесь, спросил там, и это не выглядит как обычное дело, как обычное корпоративное дерьмо, это чертова кроличья нора; с вашей помощью…