13.09. Часть 2

Электричку до Нового Петербурга обещали подать через тридцать одну минуту – так гласило табло. По широкой ленте платформы растекалась людская масса. Удельная гудела, бурлила, жила насыщенно, тяжело. В ожидании электрички зашел в знакомое мне питейное заведение и заказал шаверму и кофе. В горячем лаваше скворчало куриное мясо вперемешку с томатами и огурцами, щедро залитое белым соусом; густо пахло чесноком и специями. Жирная пахучая жижа налипла на губы, потекла по щетине; я облизал рот, с блаженством втягивая смесь майонеза с кефиром. Запил еду горьким пережженным кофе; на минуту наступило примитивное счастье.

За широким от пола до потолка окном-витриной сновали люди. Конечно же, все они были мужчинами, почти стариками. С авоськами, сумками, рюкзаками и налегке. Иногда на транспортное кольцо неподалеку подъезжали микроавтобусы. Это не было альтернативой МЖД, это был единственный способ попасть отсюда в отдаленные районы вроде Комендантского аэродрома, Долгого озера и других. Людей там жило не много; автобусы отходили едва заполненные на четверть. Вот промелькнуло лицо старухи. Укутанная в длинный синий платок, сгорбленная фигура исчезла в пурге, не привлекая ничье внимание. Другое дело, если бы здесь объявилась молодая красивая женщина; да пусть даже и некрасивая; да и кто знает, что же это такое вообще – красота?..

Прожевал кусок мяса и мрачно оскалился. Тщательно провел языком по зубам, взял поднос с одноразовой посудой, отнес на раздачу, поблагодарил повара – угрюмого шатена за сорок – и направился к выходу. Снаружи гудело. Запахло людьми, зазвучало вокруг, завыло. Оглушающая масса подхватила меня, с равнодушием унося в сторону блошиного рынка. В этой старой потрепанной куртке я вдруг стал одним из них – крепко пахнущим мужиком, деловито несущимся по своим нехитрым делам среди себе подобных. Я и был бы одним из них, просто кто-то однажды открыл мне страшную тайну, приоткрыл тонкую занавесь, обнажая вдруг нечто, тут же забытое, но оставившее навсегда след. Я всегда знал чуточку больше, чем остальные; так мне казалось с самого детства, породив вначале гордыню, а позже – острое одиночество; отчаянно хотелось понять, знает ли тайну кто-то еще, но вместо ответа встречал лишь отпор, равнодушие. Им было всего достаточно, мне же хотелось чуточку больше.

Шевельнул плечом, направляя тело в горячий людской поток. Отстоял очередь и приобрел билет на все зоны. Билет действовал сорок восемь часов с момента покупки и стоил чертову кучу денег; пластиковый прямоугольник сулил ряд преимуществ: теперь я мог проехать насквозь Санкт-Петербург хоть до берега Ладоги и обратно сколько угодно раз. Вдохнул густо пахнущий человеческим потом воздух: пахло жизнью. Незапоминающиеся незнакомцы сновали взад и вперед, бубнили о чем-то своем, смеялись, угрюмо молчали, ждали. Это были те самые люди, что жили здесь до Войны, и во время Войны; но только теперь это были мужчины, десятки мужчин, только мужчины. Вдруг, под этой стеклянной крышей, я оказался в загоне с мужчинами. Простая мысль, удушающая и остро бьющая в подсознание: я – человек мужского пола, и вокруг были люди мужского пола; я искал женщину, и они тоже искали – так или иначе; я любил ту, что искал, а они…

Кто-то заехал локтем под ребро, зашипел что-то грубое, скрылся в толпе; и я понял: никого они, сука, не любят. Просто бьются лбами о лбы, о прозрачные стекла, жрут, срут и мрут, серые тени…

Сознание заволокло стыдливой яростью. С силой толкнул в спину кого-то перед собой, стараясь не сводить глаз с блестящей грязи на дверях вестибюля. Водоворот из мужских тел крутануло раз, и другой, выплевывая меня на заснеженный перрон. На шапку, лицо и плечи накинулась белая пыль. Кто-то посмотрел мне в лицо долгим взглядом, нахмурился. В беспокойной пурге выныривала и вновь пропадала перед толпой широкая полоса монорельса. Бесполый голос проорал что-то на всю округу, и перрон пришел в оживление.

Меня вжало в стенку тамбура, зашипели пневматикой створы, мир качнулся. Толпа растеклась по вагонам, облепила собой сиденья, проходы, но только лишь для того, чтобы через семь или восемь минут покинуть эту теплую, липкую утробу; большинству пассажиров ехать дальше Финляндского вокзала не требовалось. Кто-то, конечно, мог доехать до Ладожской и Оккервиля, но вряд ли хоть на одну остановку больше. Там, на краю Нового Петербурга, в вагоны зайдут совсем другие горожане, опрятные, не терпящие суеты при посадке и высадке, чуть рассеяно и приятно улыбающиеся самим себе и окружающим, и даже противоположного пола. Поезд понесет их к стеклянным башням, золотым полусферам, к подножьям стальных зиккуратов. Вспыхнут черные мониторы, защебечут приторно женщины. На Втором вокзале в состав запрыгнет бригада шустрых парней в желто-зеленых спецовках, и пока электричка будет идти до следующей остановки, они умело и быстро ликвидируют всякое свидетельство того, что несколько минут и километров назад здесь волновалась мужицкая масса. Из-под потолков брызнет струйка парфюма, а невидимые спикеры зальют монотонный стук колес симфониями Брамса и Шостаковича…

Усмехнулся под нос. Последние два пункта являлись сарказмом. Через одну остановку я выйду вместе с толпой, и единственное, что будет нас отличать, это вектор движения: люди двинутся на север и на восток, я же пойду прямиком на юг, через осточертевший мне Литейный мост.

От дыхания сотен глоток и моей собственной запотело стекло. Поезд плавно шел сквозь снег.

Сегодня был другой полицейский: пожилой мужчина, почти что старик; должно быть, старожил из числа местных. Моя фигура выплыла из белесой, косо валящейся с неба крупы, но старик в форме и не подумал выходить из теплой будки. Я махнул рукой и громко поздоровался.

– Здравствуйте! Все в порядке? Я пройду?

Полицейский медленно кивнул, прищурившись. Ритуал состоялся, и я скрылся в пурге.

Ни теней, ни силуэтов людей. Только рваная пелена снегопада, да не знающий жалости ветер. Куда ни глянь – белая стена. Изредка дрожит в бледном мареве штрих фонарного столба, корпус автомобиля. Вокруг с натугой гудит: прямиком у лица, где-то в колодцах дворов, сверху и позади. Глубокие следы тут же заметало снегом. Где я иду? Кажется, свернул с Литейного на Шпалерную. Если так, нужно добраться до усеянной розово-желтыми особняками Гагаринской улицы, взять правее в сторону Пестеля, ну а там…

Улыбнулся недобро. Розово-желтыми особняками… Да весь чертов город ими усеян! Сплюнул в сугроб, зашагал сквозь пелену белой крупы чуть быстрее. Впереди, у здания бывшей военной прокуратуры, чернел строительный мусор. Чуть поодаль пульсировал темно-синий прямоугольник огромного пухто. В нем кто-то деловито орудовал. Я перешел на другую сторону улицы, стараясь, чтобы мои ботинки как можно тише скрипели на свежевыпавшем снеге.

– Как думаешь, за эту херню сколько дадут на Сытном22?

Голос был грубым, прокуренным. Ему ответили, но порыв ветра снес слова, бросил о стену, размозжил на глухие слоги и буквы. Из разверзнутого зева темной арки атонально взвизгнуло. Меня будто бы прогоняли отсюда; недобро накренилась улица, ощерилась клыками сосулек с ржавых крыш. Белая мгла хлестала по щекам, толкала и в спину, и в бока, и в живот. Кто-то сказал вдруг «Да они там зажрались!», и тут же голос снова увяз в крикливом холодном ветре. Впереди замаячили черные стены, и вспышкой яркого света засиял пролом в кирпичах, вылизанный жирными пятнами гари. Я оставил Шпалерную позади, свернул влево, и на какое-то время угодил в подобие вакуума. Не мог различить шаги и дыхание, ни воя ветра, совсем ничего. Казалось, снежинки застыли в воздухе, а тело мое вертелось вокруг собственной оси. Выставив руки перед собой, растопырил пальцы. За синей тканью перчаток качалась длинная пустая улица, кидая в лицо обжигающую крупу. Далеко впереди залаяла собака; странная контузия исчезла. Заставил себя вспомнить примерный план местности: нужно дойти до улицы Чайковского, и там через Соляной переулок рукой подать до Пантелеймоновского моста. Еще несколько кварталов, и Невский проспект.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Суоранда (фин. Suoranta – берег болота) – деревня Заневского городского поселения Всеволожского района Ленинградской области

2

Долина Уилламетт (англ. Willamette) – область на северо-западе штата Орегон (США) вдоль реки Уилламетт

3

Группы колоколов, различаемые по весу и размеру: большие (благовестники), средние (подзвонные) и малые (зазвонные)

4

Из очерка А. С. Грибоедова «Загородная поездка»

5

(ит.) – Но это правда! В той часовне мертвец!

6

(ит.) – Там все в крови, давайте вернемся!

7

(ит.) – Господин полицейский!

8

(ит.) – Господин полицейский, послушайте, там все в крови!

9

(ит.) – Вы должны пойти со мной. Этот идиот мне не верит!

10

(ит.) – Там лежит мертвец, но им подавай водку! Я никогда не пойму Россию…

11

Калабрия – область на юго-западе Италии

12

Отрывок из стихотворения К. Бальмонта «Колокольный звон»

13

Вуокса – озерно-речная система, включающая систему озер и проток в Финляндии и России; основное русло системы является самой крупной рекой (156 км) Карельского перешейка

14

(нидер.) – Говорите!

15

(нидер.) – Что?!

16

(нидер.) – Проклятый ублюдок!

17

(фр.) – мой дорогой

18

(фр.) – Агнец Божий, Взявший на себя Грехи мира, Помилуй нас, Помилуй нас. Я удаляюсь от всего, Я от вас далеко…

19

Песня «Agnus Dei» французской певицы Милен Фармер

20

В данном случае отклонение от условной нормы психической деятельности личности

21

Трэш (от англ. Trash – мусор) – направление современного искусства, произведения которого отличаются намеренной вульгарностью и заштампованностью, пародирующее и обыгрывающее массовую культуру

22

Сытный рынок – старейший рынок Санкт-Петербурга, основанный в 1711 году. Первоначально рынок назывался Обжорным