Образцовая дружба

Эйприл Сэвен

Образцовая дружба

Посвящается тем, кто боится стать фоновым шумом в чьей-либо жизни.

Я здесь.

И я тебя слышу.

Глава 1

Милли

Девственность.

Слово из тринадцати букв, в котором я никогда не видела смысла.

Я не берегла ее до счастливого брака и не планировала преподнести как подарок первому парню, в которого бы влюбилась.

Когда-то именно так и поступила моя мать. И в благодарность за тщательно оберегаемую невинность Господь отправил ей мужа, Серхио Мендеса. Супруга такого же замечательного, как и отца.

Вот уже три минуты я гипнотизирую телефон, не решаясь открыть его сообщение с результатами биопсии.

До прошлой пятницы он был записан в моем телефоне как «Папаша года», но мне хватило всего одного разговора, чтобы пожалеть Серхио и хотя бы в контактах назвать его по имени.

Я убираю смартфон в сумку и, чтобы отвлечь голову от тревожных мыслей, которых там не должно быть, вновь рассуждаю о своей давно потерянной девственности.

Она ведь всегда, с того возраста, как я узнала, откуда берутся дети, была для меня чем-то сродни рудименту. Тому лишнему и совершенно ненужному, чему стоило бы исчезнуть в процессе эволюции. Притом, что в моем окружении есть человек, который считает по-другому – Сэм, моя лучшая подруга, оберегающая драгоценный цветочек для лучшего в мире, единственного в своем роде садовника.

Впервые я захотела избавиться от этого бремени лет в пятнадцать, и даже пошла на какую-то школьную сходку, где секс мне могли предложить только одинокие ботаны с кривыми зубами, акне и жидкими усиками.

Все остальные попытки найти подходящего парня так же заканчивались ничем. Пока я не встретила Даниэля Касаса, красивого испанца, чья внешность хоть и отдаленно, но напоминала его однофамильца Марио, который когда-то мне нравился.

Вначале нас сблизили общие увлечения: мы одинаково фанатели по песням Адель и Арианы Гранде и без остановки могли обсуждать антиутопии, чья популярность схлынула несколько лет назад. Уже через месяц мы стали встречаться. Он мило за мной ухаживал и предложил переспать только на тридцать восьмом свидании – да-да, это правда, я все посчитала.

В день икс он торжественно снял для нас номер на имя старшего брата и подготовил романтический ужин, устроив пышные похороны моей девственности.

Вот только в итоге он похоронил не столько мою девственность, сколько уверенность.

С десяток попыток протиснуться глубже своим небольшим членом, его пыхтение, мои стоны боли, растянутый презерватив в руках довольного Дана и… грустный финал. Вернувшись из ванной, он чуть ли не с лупой искал кровь на простыне.

Но там ее не оказалось.

Как иронично, правда. Я всю свою подростковую жизнь хотела скорее лишиться девственности, чтобы даже отдаленно не повторить историю своей матери, но первым мужчиной в итоге выбрала идиота ничем не лучше отца.

Не знаю, была ли проблема в особенностях физиологии моего тела, или Дан просто не смог доказать мужественность на «супружеском» ложе, но той же ночью мы с ним разбежались. Точнее, он меня бросил. Одну в гостиничном номере. И заклеймил «грязной шлюхой общего пользования».

С тех пор мне везет постоянно. Я просто магнит для неподходящих парней. Все начинается одинаково – с дружбы. Потом идет стадия – любовник, затем – разочарование и в самом конце нас по классике ждет расставание.

Прямо сейчас в нескольких ярдах стоит очередной пример, когда я подружилась с парнем, в которого вскоре влюбилась.

Джейсон Питер Паркер – брюнет с пронзительным взглядом, что с одинаковой легкостью может быть как обжигающим, так и леденящим до дрожи.

Заранее предупреждает, что отношения на столетие – не его формат. Девчонки, с которыми он встречается, обычно не прочь повторить традиционные для него две недели, но я не припомню, чтобы Пит повторялся.

Мы познакомились на втором курсе, когда мне понадобились услуги фотографа. Тогда я могла бы просто начать отношения без обязательств, минуя стадию дружбы. Потом расстаться без каких-либо разочарований и пойти дальше. Но шлейф бабника, тянувшийся вслед за Паркером, охладил меня с первой секунды знакомства. Я выбрала дружбу, изредка напоминая себе, что Пит все еще мне нравится, хоть и не так безнадежно, как в прошлом семестре.

Я гипнотизирую лоб Питера, пока этот козли… паук явно неровно дышит к экономистке Джине. А та в свою очередь окучивает футболиста Эверетта.

Глядя на полный тоски взгляд Питера, я понимаю, что быть частью многоугольника – это не то, что мне нужно.

Я надеваю наушники: устала прокручивать в голове список разочаровавших меня мужчин и собираюсь послушать песню далекого, но идеального парня, который ни разу меня не разочаровывал.

Что ж, Чон Чонгук, прости, что откладывала этот день два месяца, зато сейчас твой июньский релиз как никогда кстати.

Открыв «Спотифай», я вбиваю в поиск название нужного трека, но не успеваю включить его, как за спиной раздается:

– Привет.

Я оборачиваюсь с мыслью, что если это не Сэм, то плевать, что обо мне подумают, – всех остальных посылаю на хрен. Тут у меня Чарли Пут и Чонгук.

Передо мной стоит Спенсер – один из друзей местной звезды Алекса Хорнера.

Я не успеваю послать его, как и планировала. Он, улыбнувшись, салютует раскрытой ладонью, словно мы с ним закадычные друзья.

До прошлой субботы мы и здоровались-то в лучшем случае раз в полугодие, если оказывались в компании общих знакомых. Но он пригласил нас с Самантой на день рождения вместе с половиной курса и, кажется, мой подарок сильно его впечатлил, раз парень решил, что я только и жду, когда же он подойдет ко мне в коридоре, чтобы поприветствовать лично.

– Привет, – я скольжу по лицу Спенсера, и взгляд невольно возвращается к Паркеру, успевшему переключиться на блондинку с бритым затылком.

Отчаянные времена требуют отчаянных мер.

Песня Чонгука и Пута забыта, все силы уходят на то, чтобы не фыркнуть при виде этой картины.

Поджав губы, я вновь возвращаю внимание к Спенсеру, моргаю, решив, что обозналась, и еле держусь, чтобы не вытаращить глаза.

Я знаю его с первого курса. При этом не помню, чтобы цеплялась взглядом дольше, чем на три секунды.

Он был не в моем вкусе. Куча татуировок и пирсинга. Футболки, из которых при хорошей сноровке можно соорудить палатку. Штаны, в которые мы влезли бы на пару и еще осталось бы место. А неделю назад, в первый учебный день, он сразил меня наповал еще и прической.

Маллет? Серьезно?

Он бы еще усы отрастил… Хотя в этом случае они оттянули бы на себя все внимание от пары колец в верхней и нижней губе.

Он был как не очень удачный косплеер Бэкхена1 эры «Kokobop», и только еще не забытая любовь к EXO удерживала меня от желания пройтись ножницами по этому шедевру рук неумелого парикмахера.

И вот сейчас я смотрю на того забавного парня, но вижу совсем другого.

Он все же постригся. Убрал кольца из губ. Оставил одно крошечное в носу и штангу в брови. И на ушах их теперь не сто пятьдесят, а… чуть меньше.

Футболка в неоновом синем, но все же его размера – всего на один меньше, и была бы в облипку. И брюки! Господи, он носит прямые брюки! Не скинни, конечно, но в эти мы вместе уж точно не влезем. С моим выдающимся задом я не уверена, что вообще смогла бы их застегнуть.

Он словно сходил на «Шоу Волшебника Джея»2 и все его вещи жестоко, но справедливо обкромсали ножницами.

– Пожар? Потоп? – все-таки не удерживаюсь.

Странно, что он понимает сразу, и не задумывается ни на секунду, чтобы ответить:

– Родители.

– А раньше где были?

– Брэдфорд3. Западный Йоркшир.

– Ты не отсюда?

– Это так удивляет?

– Не больше, чем твой внешний вид, – бубню я под нос.

Спенсер, расслышав мой комментарий, уточняет:

– Субботний или сегодняшний?

– Уже и не знаю.

Наш диалог прерывается новым оповещением на моем телефоне.

Я поднимаю экран, вижу очередное сообщение отправителя «Серхио Мендес» и с силой зажмуриваю веки.

Каким бы паршивым он ни был отцом, наш разговор накануне не мог оставить меня равнодушной. Я не плохая дочь, просто давно не считаю его… папой. Однако, когда человек, возможно, одной ногой на том свете, ты не понимаешь, как правильно реагировать.

Я вроде его и ненавижу, но в то же время мне сложно полностью вычеркнуть Серхио из памяти и разорвать все нити привязанности, ведущие к моему сердцу.

Людей ведь нужно прощать? Пусть и, казалось бы, кто-то из них не заслуживает прощения.

Впрочем, моя бабуля по материнской линии всегда говорила: «Если прощает Бог, как могут не прощать люди?» Не знаю, согласна ли я с этой точкой зрения, но Анна Герреро видела в жизни побольше меня, прежде чем умерла в семидесятилетнем возрасте.

Я успеваю открыть сообщение. Не фокусируясь ни на одной букве, быстро прокручиваю экран вниз и нажимаю на блокировку.

Спенсер, заметив, как я изменилась в лице, сводит брови и, кажется, размышляет, стоит со мной говорить дальше или уйти.

Я нервно оглядываюсь, думая, куда спрятаться, чтобы побыть в одиночестве, а позже, набравшись смелости, открыть результаты.

Молча киваю Спенсеру и делаю шаг к развилке, откуда берут начало два длинных коридора к западному и восточному крылу.

И тут же встречаюсь нос к носу с подругой.

– Как встреча… с отцом? – спрашивает Сэм тихо, будто нас кто-то может подслушать.

Она в курсе, что мы с ним должны были встретиться в воскресенье. Я рассказала сама, хоть и обещала себе, что в эту проблему не стану никого вмешивать. Но почему-то сейчас я не решаюсь делиться с подругой переживаниями. Да, мне нужна любая поддержка, но я до сих пор в смятении и не хочу, чтобы кто-то другой видел, как я реагирую на новости о здоровье отца. Настолько боюсь собственных эмоций, что прячу их ото всех, и от себя в том числе.

Но все-таки Сэм есть Сэм. И опыт наших с ней непростых, хоть и с первых же дней искренних отношений, научил ее быть в этой дружбе настойчивой.

Мы пытаемся говорить друг с другом, обсуждать проблемы, советоваться. Не всегда с первого раза, но признаемся друг другу даже в самых ужасных секретах. Например, я не прочь была бы послушать ее признание в симпатии к нашему однокурснику Алексу, лучшему другу Спенсера. Но для начала ей необходимо признаться в этом самой себе.

Схватив меня за руку, Сэм решительно шагает к пространству под лестницей.

– Даже не знаю, с чего начать… – отзываюсь, надеясь, что прозвенит звонок и я найду повод сбежать на лекцию.

Но Сэм не просто настойчива. Она прет как танк.

И если, увидев ее чуть меньше минуты назад, я была уверена, что навру с три короба, то сейчас с ощущением, что нахожусь на каком-то гребанном шоу гипноза, я слету рассказываю ей правду, про то, что Серхио болен, не уточняя, чем именно.

Нет, я не жду от нее сочувствия. Это не то, что мне сейчас нужно. Возможно, сегодня мне было бы легче увидеть на ее лице равнодушие или просто вежливое участие. Но то, с какой жесткостью реагирует Сэм, меня удивляет. Я в курсе того, что почти половину своей жизни эта дуреха считала себя приемным ребенком в семье.

Подруга жила с этой мыслью так долго, ни разу не поделившись даже со мной, что, узнав, пару лет назад, я едва не прибила ее через экран телефона. Грозилась примчаться из Бостона и устроить им с предками очную ставку. Сэм обещала, что все расскажет, но в итоге тянула еще полгода. Возможно поэтому мысль об отце, бросившем родного ребенка, срабатывает на нее как триггер.

Не знаю, что происходит в мыслях подруги, но то, с какой неприязнью, почти ненавистью, она отзывается о человеке, которого знает по одному моему рассказу, так сильно меня удивляет, что я пытаюсь его оправдать. Возможно, впервые за все эти годы мне хочется защитить отца. Ведь у меня есть куда больше причин испытывать к нему неприязнь, жгучую как кислород, сковывающий легкие. Но, кажется, это чувство уже не такое сильное.

– Видела бы ты, на кого он похож, – не унимаюсь я, продолжая примерять на себя роль адвоката.

Но ей плевать. И это еще сильнее меня распаляет. Мое лицо нещадно печет. Я продолжаю с ней спорить, но не разбираю слов: ни ее, ни своих. Слышу, но воспринимаю как уйму бессвязных слогов, сваленных в кучу.

– Скажи, что простила его и отпусти с миром! – бросает Сэм, и я наконец понимаю каждое слово в ее реплике.

– Отпустить с миром? Куда? Он отец, а не предавший в прошлом любовник! У нас общая кровь, понимаешь?

– Это просто слова. Нет никакой общей крови. Не факт, что у вас даже группа совпадает.

И тут меня прорывает окончательно. Я не понимаю, что говорю. Пребываю в таком бешенстве, словно это она виновата в том, что случилось с Серхио. Я и сама не замечаю, как легко готова свалить на нее всю вину – даже за то, в чем она-то уж точно не приняла никакого участия.

Когда я не справляюсь и хочу выплеснуть этот скопившийся внутри ужас, мне становится проще обвинить в своих бедах того, кто попал под горячую руку.

Я вспыхиваю с полуоборота.

В школе именно Сэм называли Ведьмой, но, в отличие от меня, она никогда не показывала характер без повода. И даже сейчас я ощущаю ее спокойствие, хоть голос и стал выше на несколько децибел.

Но я не могу себя контролировать. Дергаю руки, высвобождаясь из крепкого захвата подруги и, не обращая внимания на окружающих, громко кричу:

– Я могу потерять его навсегда! Хоть это ты понимаешь?! – Лицо Сэм перекашивается. Я не осознаю, что собираюсь сказать, как слова бьют без промаха – в болевую точку подруги. – Ты даже представить не можешь, как это выбивает почву из-под ног! Понимание того, что близкого человека в один момент просто не будет! Нигде. Никогда. Он просто исчезнет, не оставив возможности хотя бы его ненавидеть!

Сведенные у переносицы брови, опущенные уголки губ, с усилием сжатые веки и шаг назад. Второй.

Нет.

Нет-нет-нет…

Я не это хотела сказать…

И раньше, чем Сэм произносит:

– Нет, Милли, я могу себе это представить, – мне хочется провалиться сквозь землю.

В то время как я не уверена, что отец при смерти, Сэм меньше года назад потеряла маму.

Боже, Рамирес, какая же ты идиотка.

– Сэ-э-эм! – окрикиваю я.

Провожаю подругу затуманенным взглядом, судорожно пытаясь найти правильные слова, чтобы оправдаться. Но какое вообще может быть оправдание, кроме того, что я эгоистичная дура?

Сэм уходит все дальше по коридору, превращаясь в размытую точку, и, когда я почти уговариваю себя шагнуть следом, боковым зрением замечаю высокого парня в яркой футболке, из-под которой выглядывают сплошные рукава наколотых на кожу рисунков.

Дрожь проходит по телу зыбкой волной.

Я ненавижу татуировки. Мне безразлично, с какой целью люди рисуют что-то на своем теле, но стоит мне только представить, как я делаю то же самое, и тело сжимается от страха, охватывающего нутро.

Терпеть не могу иглы, до истерик боюсь уколы. Даже проколы в ушах когда-то едва не закончились для меня потерей сознания.

Я не чувствую отвращения. Ни к татуировкам Спенсера, ни к многочисленным кольцам и могла бы спокойно дотронуться до его кожи, будь мне это необходимо.

Я просто его не понимаю.

Внезапно так хочется поговорить с ним об этом. Спросить о причине, которая заставляет его модифицировать тело. Не знаю зачем, ведь мы не друзья.

Возможно, мне хочется переключиться с проблем и тревог на что-то другое?

– Ты в порядке?

Моргаю несколько раз, позволяя слезам пробежаться ручьями по коже.

Я не прячу их, не пытаюсь смахнуть. Да, мне стыдно за то, что случилось, но я больше не чувствую себя виноватой.

Все будет в порядке, я знаю, что мы с Сэм справимся. Просто сейчас… Хочу выплакаться, отвлечься на что-то и успокоиться. Мне это нужно так же, как и моей лучшей подруге. Все еще лучшей, какую бы глупость мы не совершили, начав этот никому не нужный разговор.

Я закрываю глаза, собираясь с мыслями, и, успокаиваюсь, медленно выдыхая отчаяние, сдавливающее грудь.

– Мне нужно отвлечься, – повторяю вслух то, что появилось в мыслях. – Танцы, езда по городу, аттракционы, – да что угодно. Но лучше танцы.

– Танцы? – Спенс наклоняет голову ближе. – Сейчас? – Он с тенью сомнения в голосе переводит взгляд в сторону коридора, куда убежала Сэм. – Ты уверена?

Уверена. Иначе просто сойду с ума.

– Составишь компанию? – Я улавливаю замешательство во взгляде Спенсера. – Я была бы не против позвать Сэм, но, как видишь… – Закрываю глаза и позволяю пролиться очередному водопаду слез. – Мы в ссоре.

– Нашла проблему. – Спенс тянет меня к себе, приобнимает за плечи и гладит по волосам, успокаивая.

И жест этот кажется таким будничным, что я ни на секунду не одергиваю его, или хотя бы себя, мысленно напоминая, что мы с ним общаемся всего несколько дней.

– К завтрашнему утру помиритесь.

На парах мы с Сэм сидим в разных концах аудитории.

Я бросаю взгляды в ее сторону уже на первой лекции. Она сидит, глядя в блокнот и погрузившись в свои мысли.

Даже на расстоянии двадцати ярдов я вижу, как сильно припухло ее лицо, хоть Сэм и пытается скрыть его за длинными волосами.

Чертыхнувшись, я достаю телефон, с минуту думаю, стоит ли открывать файлы, отправленные отцом, но понимаю, что после ссоры с подругой мне хочется, чтобы результаты его биопсии провалились сквозь землю. Да хоть вместе с телефоном!

Я нахожу фотографии в галерее и, стараясь не вглядываться в экран, удаляю.

Я не прекращу с ним общаться, – пусть будет, что в благодарность за донорство сперматозоида – но знать ничего не хочу о его здоровье.

Сейчас меня куда больше пугает не будущее Серхио, а то, что из-за него я поссорилась с лучшей подругой!

Глава 2

Спенсер

В семье с первого моего вздоха мечтали, что я вырасту почти принцем с аристократическими манерами. Прямым, как линейка, вышколенным, воспитанным парнем, изо рта которого вылетают только цитаты Оскара Уайльда. Старшим ребенком, наследующим этот гребаный титул, который, казалось, пришел к моим предкам еще со времен мамонтов…

Но как итог, из меня получилось нечто с крашенными волосами и татуировками на половину тела. Не линейка, а транспортир. Еще и с речью под стать Маршаллу Брюсу Мэттерсу4.

Мало кто понимал мои вкусы и интересы. Воспринимал всерьез реплики на грани шуток, в которых по сути было три четверти правды. Всех веселили до колик в кишках мои увлечения. «Голимый к-поп, где поют одни педики», «фанат узкоглазых» и прочая расистская чушь, которой давно стоило бы исчезнуть с лица земли.

И только один человек в моем пестром, но узколобом окружении, на все сто процентов поддерживал мои взгляды на жизнь, увлечения и стремления.

Мы были похожи как брат и сестра. Родились с разницей в полгода и учились в одном классе. Она так же, как я, каждые три месяца красила волосы, и при первой возможности, не дождавшись совершеннолетия, сделала татуировку.

Я не сразу понял, что взгляд, которым Ванесса смотрела в мою сторону, был не дружеским и далеко не сестринским. Я ей нравился все это время, но признаться хватило смелости только в ночь своего совершеннолетия. В собственной же постели, куда я попал после нескольких выпитых рюмок текилы.

Место, где долгие годы мы с ней смотрели мультфильмы, перемежая дорамами. Почти что священный алтарь, где Несса решила внезапно испортить все то хорошее, что между нами было.

Типичный сюжет – дружбе настал конец, когда один из друзей влюбился, а второго устраивало то, что было.

Я бы смирился, не сделай она то, из-за чего я не мог смотреть ей в глаза, проснувшись под боком следующим утром.

Не знаю, как я вообще умудрился ее трахнуть. Почему я запомнил только красивое тело, а все остальное воспринимал, как в тумане? Почему Несса решила воспользоваться моей беспомощностью и отключкой, чтобы лишиться девственности?

Какой, на хрен, в этом был смысл?

Из воспоминаний меня вырывает голос, который едва пробивается через грохот вагона метро.

Чуть раньше, чем голос, я чувствую теплое дыхание возле уха.

– Не знала, что ты копируешь стиль бостонских бомжей, – первое, что произносит Милли, с момента как мы сели в старый вагон.

От затхлого запаха пота его не спасает даже ежедневная чистка – еще бы, такое количество пассажиров в час пик.

Смотрю на нее с молчаливым вопросом, на что Рамирес кивает в противоположный конец вагона, где на одной из скамеек вальяжно разлегся один из представителей бостонской уличной элиты.

Бомж в брендовых шмотках.

Я с грустью перевожу взгляд на свои штаны. Возможно, единственные, за которые я отвалил больше трех сотен баксов. Ладно, на самом деле я взял их на распродаже с семидесятипроцентной скидкой.

– А… – громко вздыхаю я, но получается еле слышно из-за шума вагона. – Это… Стоит мне только обзавестись новой вещью, и о ней знает весь Бостон. Тяжко быть законодателем стиля, знаешь ли.

Милли скептически выгибает бровь, но кивает, делая вид, что оценила шутку.

– Что мы вообще делаем в метро? – спрашиваю минуту спустя, все так же пытаясь перекричать грохот вагона. – Могли заказать Uber.

– Хочешь стоять в пробках?

– Странно слышать это от девушки, которая водит машину.

– А ты почему не водишь? – Облокотившись на спинку сиденья, она подпирает щеку ладонью, сжимает губы и часто моргает. – Не умеешь?

– Да что там уметь! – У меня это на лице написано? – Просто машина сейчас мне не по карману.

Пусть думает, что я нищий. Все лучше позорной истории, где в первую же поездку я умудрился разбить собственность автошколы и отправить инструктора прямо в больницу.

– Бери что попроще.

Я перевожу взгляд на табло, где мигает название следующей станции, и вижу, как у двери стоит женщина, глаза которой, подобно лазерам, простреливают мою голову.

Почему она выбрала жертвой меня, если я сижу дальше, чем минимум трое таких же, как я молодых мужчин?

Я бы встал, но, боюсь, что, пока я продвинусь хотя бы на шаг, ажиотаж вокруг моего места будет такой, словно в вагоне играют в музыкальные стулья.

– А твоя где? – Я отвлекаюсь на продолжение разговора с Рамирес.

– В мастерской. Полетел датчик нагрева.

– Так это ж дело минут двадцати.

– Водить не умеешь, а в сервисе разбираешься? – Взгляд Рамирес скользит от моих плеч к запястьям.

– Есть вещи, в которых мы гениальны в теории, но полные нубы в практике.

– Значит… – Правая бровь Милли поднимается, исчезая за длинной челкой. – Ты все-таки не умеешь водить?

Кажется, кто-то спалился.

– Ты удивишься, если я скажу, что не умею водить, но четвертый год не пропускаю ни одного Гран-при Формулы-1?

– А ты? – парирует Милли. – Удивишься, если скажу, что я почти десять лет жила в доме с отчимом-мексиканцем, но не переношу острое? Кстати, еще я фанатка корейской еды.

– Туше. Ты меня переплюнула.

Следующие две станции мы едем молча, изредка поглядывая друг на друга. За это время я успеваю послушать пару к-поп релизов этого года. Прокручиваю в голове несколько годных связок для хореографии и одновременно прикидываю, с кем мог бы воплотить их в реальность уже сегодня.

Первым же в мыслях проносится образ Субин. С ней мы пришли в школу танцев в прошлом году с разницей в две недели. Примерно в одно время нам предложили и подрабатывать здесь хореографами в начинающих группах. А в начале семестра я увидел ее во дворе кампуса и узнал, что теперь мы еще и учимся в одном универе.

Субин говорит, что до школы танцев была самоучкой, но, глядя на то, как она двигается, мне верится в это с трудом.

Может, она из тех редких людей, для кого чувство ритма и танец – это не просто навык? Скорее инстинкт, появившийся вместе с умением ходить. Выходит, это врожденное и передалось ей от предков на уровне генов. Интересно, такое возможно?

Если да, почему же я, как потомственный аристократ, и по сей день не запомнил, в какой руке принято держать нож, а в какой – вилку?

Милли

Когда я предложила Спенсеру составить мне компанию, то имела в виду самый обычный клуб, а не школу, где танцы… преподают.

Не то чтобы я была против. Скажу даже больше: когда-то профессиональные танцы были моей мечтой. Я хотела попасть в кавер-группу еще в школе, но четыре прослушивания закончились провалом.

Прошлым летом, отчаявшись, я прекратила попытки пробиться в сложившуюся группу с опытом самоучки. Раз не хватает навыков, значит, мне нужно искать место, где развивают именно то, чего я не знаю. Может, школа танцев – это как раз то, что мне нужно?