Образцовая дружба

– Я думала, ты в курсе, – я расправляю плечи и, вскинув голову, направляюсь к конечной цели, заканчивая предложение уже в нескольких ярдах от Паркера, – что я странная.

Дверь в кабинет нахожу приоткрытой и, решив, что прежде чем заходить внутрь, лучше прислушаться к происходящему, прижимаюсь ухом к матовому стеклу.

В аудитории тишина, и это пугает сильнее, чем если бы я услышала крики или любые другие звуки борьбы.

Скользнув пальцами по ребристому краю двери, я медленно тяну ее на себя, и увеличиваю зазор.

И в первую же секунду, опешив, едва не захлопываю дверь.

Пока я бежала сюда, чтобы спасти горячую голову Сэм от убийства в состоянии аффекта, тот самый аффект довел ее до того, за что, вероятно, убить ей захочется саму себя. Правда чуть позже, когда эйфория спадет и Сэм осознает, какой незаметной бывает грань между ненавистью и… страстью.

Мой рот раскрывается, глаза готовы вот-вот выпрыгнуть из орбит.

Я прихожу в себя, когда в аудитории раздается негромкий, но хорошо различимый стон. И самое странное, что я даже понять не могу, который из двух участников этой горячей прелюдии стонет.

Впрочем, через секунду к этой шокирующей предоргазменной симфонии присоединяется второй голос.

Охренеть.

Мой взгляд непроизвольно скользит к длинным пальцам подруги, вонзившимся в обнаженную спину Алекса, он в это время сжимает ладонями лицо Сэм. Их поцелуй упоительно-сладкий и жаркий. Мой низ живота тут же ноет при виде этой картины, напоминая, что интимная сторона моей жизни, слишком долго страдает от одиночества. Я прихожу в чувство, вспомнив, что передо мной не экран телефона или телевизора, а живая сцена пока еще легкой эротики с участием моей лучшей подруги.

Потом представляю, насколько острее сейчас ее ощущения, и тут же другое – она же девственница!

Тут-то я начинаю рассуждать здраво. Быстро выпрыгиваю из кабинета, с полминуты пытаюсь отдышаться, заодно размышляя, что могу сделать для предотвращения катастрофы. Ведь, если Сэм по своей дурости все же пойдет до конца…

Не пойдет ведь?

Я с силой сжимаю веки, пытаясь избавиться от мелькающих перед глазами кадров, но все же заглядываю в аудиторию, в надежде, что хоть у кого-то из них хватит мозгов остановиться. Пусть продолжают в другом месте, если так сильно неймется!

Но разочарование встречает меня в пальцах Хорнера, умело включившимся в процесс раздевания Сэм.

– Сэм, там какой-то шутник постарался…

Мой шаг и отчаянный выкрик – полная неожиданность. Не только для Сэм и Алекса, но и собственно для меня.

Но я чувствую ответственность, хоть и лезу, как сказал Спенсер, не в свое дело.

Хотя почему не в мое. Вся эта ситуация произошла в том числе и по моей вине. Мне не стоило убегать по первому зову Чарльза. Или нужно было хотя бы бежать обратно, когда поняла, что это чистой воды подстава.

Я смотрю поочередно то на подругу, то на ее… Попробуй пойми, кто там они друг другу теперь.

По выражению лиц понимаю, что продолжения точно не будет и нахожу способ сбежать, оставляя их разобраться в своих чувствах наедине.

– Вот это вы шустрые! Хоть двери заприте, вдруг кто из преподов завалится!

А дальше я ничего не помню. Просто бегу как ошпаренная кипятком в поисках способа охладиться. Быстро, стремительно, не озираясь. Бегу так, будто все, что минуту назад наблюдала со стороны, происходило со мной.

Кажется, мне становится жизненно необходимо, чтобы они были вместе. Бред какой-то. Нет, согласна, я переживала подобное и не один раз. Я не я, если стабильно раз в несколько лет у меня не появится пара из фильма или дорамы, которую я начинаю шипперить, как сумасшедшая. Но это ведь…

– Сэм… – я так же стремительно обрываю свой бег, останавливаюсь как вкопанная и чуть ли не плачу. – Я не хочу видеть в своих шипперских фантазиях еще и тебя. С кем бы то ни было.

Мне хочется упасть на пол, ползти к ближайшей стене и биться лбом о бетон, чтобы вытрясти всю эту хрень из головы.

Я ненормальная. Просто больная на голову. Или мне просто пора уже заняться собственной личной жизнью, чтобы не тратить все время на тех, кто разберется и без моей помощи.

Когда я поднимаю голову и возобновляю шаги, шаркая по полу платформой, из-за угла появляется Спенсер. Увидев мое лицо, напоминающее чертами одну из картин Сальвадора Дали, он застывает в проеме широкой арки и, не моргая, следит за бредущей навстречу фигурой.

Добравшись до Чарльза, я не удерживаюсь от всхлипа. Руками держусь за крепкие плечи, роняю потяжелевшую голову ему на грудь, наплевав на двусмысленность нашего положения, и громко вздыхаю.

– Убил?

Поднимаю к нему взгляд, дважды моргаю, выбираясь из гомона неразборчивых мыслей.

– А?

– Лекс ее убил? – он повторяет вопрос, добавляя в голос чуть больше паники.

Тряхнув головой, я возвращаюсь лбом к удобному месту на футболке Спенсера.

– Засосал.

Из горла Спенсера вырывается короткий смешок. Он давит его на подлете, но я отчетливо чувствую, как трясется его грудь.

– Как вампир?

– Почти… – хихикаю, уже не пытаясь сдерживаться. – Как порноактер.

А дальше, в последующие минут пять, я не различаю ни одной своей мысли. Отпустив себя и, убедившись, что вокруг нет ни одного свидетеля, мы стоим посреди коридора, с трудом переводим дыхание и ржем как ненормальные.

Кто знает, возможно, любое безумие легче принять, если разделить его с таким же, как ты, сумасшедшим.

Глава 8

Спенсер 

Кофейня в миле от кампуса – одно из лучших мест, если хочется убежать от шума и поболтать. Нам с Милли с первых же дней удалось найти общий язык и, говоря откровенно, давно я не находился в обществе человека, язык которого делает за день больше движений, чем мой.

Здесь знакомые официанты, почти все учатся в нашей параллели или на курс младше. Мы здороваемся с двумя, пока шагаем к свободному столику в отдаленном, но хорошо освещенном углу. Опустившись на стул, я беру кофейную карту – посмотреть, какой ассортимент напитков ждет нас сегодня. Милли же скрещивает руки под грудью, одним взмахом головы отбрасывает за спину волосы и кладет ногу на ногу, тут же взметнув воинственный взгляд на идущую к нашему столику официантку.

– Отбила твоего парня?

– Пф-ф, – фыркает, закатив глаза. – Хуже. В открытую хейтила моего биаса.

Девушка появляется у нашего столика, становясь между мной и Рамирес, и, натянув дежурную улыбку, спрашивает, что мы выбрали.

– У вас подают только кофе и чай? – обманчиво мягким голосом интересуется Милли. – Коктейли не предусмотрены?

– Коктейли? – повторяет девушка. – Если только безал…

– Так хочется «Смерти в полдень», – Милли нарочно перебивает ее на слове «безалкогольный».

– Чьей? – вырывается у меня неосознанно. Раньше, чем я соображаю, что даю ей повод продолжить.

– Хейтеров Шуги.

Девчонка в темно-зеленой форме плотно сжимает губы, стараясь не слишком явно показывать свое раздражение, я же тяну ногу под столом, чтобы остановить Рамирес.

К счастью, моя немного безумная спутница остывает так же быстро, как вспыхнула. Заказав два бабл ти с тапиокой, мы отпускаем девушку и продолжаем непринужденно болтать.

Я стараюсь меньше затрагивать в разговоре наших друзей, но вижу, как Милли хочется обсудить произошедшее между ними в аудитории.

– И все-таки пицца и коп оказались не лишними.

– Выходит, их сблизила наша стратегия. – Я отпиваю глоток холодного чая. – С таким талантом можно податься в Монцу и выбивать себе место среди стратегов «Феррари».

– Так хороши? – Милли тянет напиток из трубочки, глядя на меня с любопытством.

– Скорее наоборот, – ухмыляюсь, не зная, должен ли я смеяться или грустить. До середины сезона я еще мог надеяться на победу красных, но команда соперников слишком сильная, а мозгов у тех самых стратегов «Феррари» с каждым Гран-при только меньше.

– Ты не в первый раз вспоминаешь Формулу. По-моему, это единственная тема, в которой тебе со мной нечего обсуждать.

– У нас достаточно тем для обсуждения, – я заглушаю часть фразы глотком чая. – Пусть это будет той частью моей жизни, которой я мог бы наслаждаться один.

– Звучит как вызов. – Милли подмигивает, что тут же меня настораживает.

Мои старания показать лицом, что это плохая идея, терпят неудачу. И это видно по взгляду Рамирес, переполненному сочувствием.

Тогда я сдаюсь и говорю правду:

– Если ты по-дружески планируешь болеть за ту же команду, скажу сразу, не стоит. Чувствую, это когда-нибудь разобьет нам сердца.

Через час, когда, сидя в метро и почти забыв о разговоре с Рамирес, я листаю ленту с последними новостями, мне одно за другим прилетают сообщения с прикрепленными файлами.

Я отключил автоматическую загрузку файлов в мессенджерах, и, увидев, кто отправитель, в первую очередь думаю, что это забавные мемы, ставшие в нашем чате и добрым утром и пожеланием доброй ночи. Однако, нажав на первую же картинку, которая грузится дольше, чем комп на предпоследней версии Windows, я понимаю, что Милли все-таки выполнила свое обещание и залезла на полную слез и страданий тропу.

«Милли: Почему? Почему, Чарльз? ПОЧЕМУ ТЫ НЕ СКАЗАЛ МНЕ, КАКОЙ КРАСАВЧИК СИДИТ ЗА РУЛЕМ ЭТОЙ КРАСНОЙ МАШИНЫ????»

На фото оба пилота. Конечно же, в первую очередь я, как и сделало бы большинство, хоть немного знающих Формулу, думаю на Леклера.

«Милли: Его имя почти как твоя фамилия!»

– Только попробуй назвать меня Шарлем! – отправляю голосовое, намеренно раскатывая на языке букву «р».

– Шарль? Но я говорю не про француза, а про испанца. – отвечает она.

Я приглядываюсь к сидящему слева Сайнсу, вспоминаю, что оба пилота «Феррари» фактически тезки и, хлопаю себя по лбу.

– Он не француз, – замечаю, пытаясь избавиться от неловкости и заодно избежать очевидной реакции Милли на мое нежелание слышать французский вариант собственного имени. – Монегаск. Язык похож, разное гражданство.

«Милли: Это как американец и австралиец?»

В моем случае – британец.

«Я: Или испанец и аргентинец».

«Милли: Мне, кстати, без разницы, как меня называют. Мы все американцы, предки которых пришли из Европы. Может, это неправильно, но я никогда не выпячивала грудь, выкрикивая на каждом шагу, что мои предки выходцы из Аргентины. Все мы в конце концов люди».

Механический голос объявляет мою станцию. Убрав телефон в карман, я огибаю толпу у дверей в вагон и шагаю в поток людей, бредущих по направлению к выходу, опустив головы.

Сегодня занятие моей группы перенесли на час позже, и вместо того чтобы стоять в танцевальной комнате, репетируя с группой хореографию для нового кавера, я, не спеша, иду в сторону академии.

Телефон оповещает о шести непрочитанных сообщениях. Зная, как Милли любит делить предложения, я уверен, что в этих шести она разместила одно.

«Милли: Чем занимаешься?»

«Знаю».

«ТЫ»

«ЧИТАЕШЬ»

«МОЕ»

«СООБЩЕНИЕ».

Что ж, почти угадал.

«Я: Иду на работу».

«Милли: Что будешь делать?»

Может это и странно, но, читая ее сообщения, я всегда представляю, как она их произносит. Слышу голос и, кажется, даже могу представить, какое при этом у нее лицо.

«Я: Работать».

«Милли: Капитан очевидность, или как одним словом сказать человеку, что он тупой».

«Я: Я ничего такого не говорил».

«Милли: Имел в виду».

«Я: Не беспокойся, если я посчитаю, что ты ведешь себя как тупица, то обязательно сообщу».

«Милли: Точно?»

«Я: Точно».

«Милли: На 100%?»

«Я: Ладно. Ты тупица».

«Милли: Ты еще и мастерски посылаешь на хрен».

«Я: Помнишь, ты как-то говорила, что можно сойтись на старости, если к тому времени мы оба успеем похоронить супругов?»

«Забудь. Боюсь, я стану вдовцом в очередной раз. Уже через час после того, как мы съедемся».

«Милли: Я говорила не совсем так, но да ладно». 

«Так что у тебя сегодня по плану?»

Остановившись у пешеходного перехода, я краем глаза смотрю на мигающие красные цифры и возвращаюсь к переписке, не сдерживая широкую улыбку.

«Я: Будем разучивать кавер на песню Seventeen. У меня сегодня занятие в группе, состоящей как раз из тринадцати парней».

Милли забрасывает меня ворохом восторженных сообщений, задавая кучу вопросов о том, как давно я работаю с кавер-группами, сколько обычно уходит занятий на обработку одного танца, танцую ли сам, участвуют ли мои коллективы в конкурсах.

Вначале я отвечаю на каждый ее вопрос, раскинув, что до начала занятия еще минут сорок, но по итогу решаю свернуть разговор одним сообщением:

«Я: Если так хочешь знать, запишись в группу. Я предлагал;)»

«Милли: Окей, я подумаю».

«Но для начала…»

«Мне нужно увидеть и оценить товар, прежде чем платить деньги».

О чем она?

«Милли: Пусти меня на занятие группы в качестве зрителя. Не бесплатный пробный урок, где танцуют одни новички, а что-то покруче».

На секунду я предоставляю, как Милли приходит в класс, чтобы смотреть на танцующих парней, а потом я трачу почти весь урок, чтобы заставить этих парней собраться.

И решаю, что это плохая идея.

«Я: А что, если танец покажет не группа, а преподаватель?»

Это куда безопаснее для работы. Никто никого отвлекать не будет. Да и чтобы станцевать перед ней кавер нет необходимости приезжать в школу. Можно сделать это в любом месте, где есть небольшое пространство и возможность включить музыку.

«Милли: Ты же потом не отвертишься».

«Я: И пытаться не буду».

«Милли: Из-под земли достану».

«Я: Думаешь, нужно? Пусть мой стиль одежды – пример для бомжей. Живу я в квартире, а не в вагоне метро».

«Милли: Тогда я делаю скриншот переписки в качестве доказательства!»

«Я: Окей».

Я так и стоял бы у перехода, лыбясь как идиот во все свои тридцать два зуба. Скорее всего, пропустил бы мимо ушей сигнал загоревшегося зеленым светофора. Но грозная женщина позади без церемоний шлепает сумкой по моей заднице, подгоняя вперед со словами:

– Все глаза в телефоне! Скоро ослепнешь и будешь ходить по дороге с палочкой!

Обернувшись, я улыбаюсь ей той же широкой улыбкой, нередко действующей как безотказное средство добиться желаемого. Мне не раз удавалось с ее помощью даже самых отпетых и безнадежных ведьм превратить в божьих одуванчиков.

– Вас перевести? – предлагаю, протягивая ей руку. Женщине точно не меньше восьмидесяти и, как я и думал, моя улыбка действует моментально. – Тут такие придурки иногда ездят.

– Буду благодарна, – щебечет она вмиг помолодевшим голосом, подавая костлявую, но удивительно теплую руку для той, кто секунду назад казалась мне настоящей ведьмой.

Глава 9

Милли

Очередная встреча с Серхио Мендесом планировалась на предстоящее воскресенье. Еще в прошлые выходные мы договорились, что встретимся снова – после того, как придут результаты его тестов. Спокойно обсудим его дальнейшие планы, не будем ругаться и спорить.

Вечером понедельника, после ужина в доме родителей и признания мамы, я сомневалась, что встреча вообще состоится. Но за несколько дней, прошедших с момента того разговора, моя горячая голова все же успела остыть, и я решила дать Серхио шанс выговориться за все время, пока он молчал.

Лежа в кровати после общения со Спенсером, я понимаю, что мысли о танцах не дадут мне спокойно сидеть дома. Я точно сорвусь в какой-нибудь клуб или возьмусь соблазнять домоседку Сэм походом в кино.

Но в то же время я понимаю, что после произошедшего в аудитории ей нужно прийти в себя. Переспать с мыслью, что для начала ей хочется переспать кое с кем другим и только потом обсудить это со мной.

 Я знаю Саманту не первый год и понимаю: сейчас ее лучше не трогать. Только если подруга сама от переизбытка эмоций не захочет прямо сейчас или даже посреди ночи обсудить случившееся.

Ну и раз я планирую провести оставшийся день вне стен квартиры, почему бы не освободить воскресенье, встретившись с Серхио заранее.

На мое сообщение он отвечает сразу. Просит назвать место и дать ему десять минут на сборы.

Моя улыбка при виде его сообщения сочится сарказмом. Сейчас он готов бежать по первому зову, но, чтобы решиться на встречу с родной дочерью после разлуки, ему понадобилось четырнадцать лет.

Я набираю название первой пришедшей на память забегаловки в миле от жилого комплекса и, покрутившись у зеркала, решаю, что комплект выцветших домашних треников – самое то для этой встречи.

 До кафе добираюсь пешком за пятнадцать минут. На улице уже стемнело, и я спокойно останавливаюсь в стороне от витрины. Наблюдаю через стекло, как вошедший минуту назад мистер Мендес просит меню у официантки, разглаживает складки на пиджаке и брюках, затем оглядывается, будто ищет кого-то знакомого, и улыбается самому себе.

У отца потрясающая улыбка. Как бы я ни старалась избегать этих сравнений хотя бы вслух, но улыбаюсь я, поразительно точно копируя Серхио. И это единственное, что, несмотря на стопроцентную схожесть с отцом, я по-настоящему в себе люблю.

Люблю почти так же сильно, как ненавижу.

Потому что, какой бы прекрасной она ни была, именно эта улыбка впервые мне показала, что даже те, кто так искренне улыбаются, могут быть настоящими профи в умении разбивать сердце.

Через двадцать минут я понимаю, что мучаю не только свои ноги, но и мерзну в тонком домашнем костюме и короткой ветровке.

Отсчитав еще пять минут и успев насладиться тоской на лице мужчины, я шагаю к входу в кафе.

Серхио встречает меня на полпути к столику. Когда он оказывается на расстоянии вытянутой руки, я делаю шаг назад, поднимая перед собой ладони.

– Пожалуйста, без этого, – несмотря на то время, что я провела на улице, подготавливаясь и представляя, как буду вести себя при встрече, я оказываюсь… не готова.

Взгляд опущен на плитку, и я пытаюсь отвлечься, придумывая, какими цветами оформила бы кафе, если бы мне предложили взять на себя роль дизайнера.

В конце концов, для чего-то же я учусь.

Да, поначалу в моих планах было продолжение и расширение бизнеса мамы. Я с десяти лет мечтала пойти работать флористом, а в универ шла с масштабными планами обучиться ландшафтному дизайну. Но, как это и бывает часто, уже к середине учебы меня потянуло в другую сторону.

Серхио молча зеркалит мой жест и так же без слов приглашает меня к столу.

– Ты живешь рядом?

– Пару минут на электросамокате, – я с подчеркнутым безразличием вру, намекая на то, что и не думала поспешить и прийти пораньше.

– Давно съехала от родителей?

«Какая тебе разница?» – хочется сказать мне. Но сегодня я и без того растратила слишком много эмоций, а оставшейся батарейки едва хватит на то, что я собираюсь с ним обсудить в конце вечера.

– В июле, после…

Я замолкаю: не стоит напоминать то, что никогда для него не имело значения.

– Твоего дня рождения?

– Подготовился, – я все-таки позволяю себе одну, хоть и не самую острую шпильку.

– Я и не забывал.

– И как результаты тестов? – перевожу тему, стараясь и голосом, и расслабленной позой показать, что ответ меня интересует не больше прогноза погоды на Ближнем Востоке. – Ты отправлял в понедельник, но я еще не смотрела.

– Жить буду, – дернув плечом, он опускает обе руки на стол и подается вперед.

– Кто бы сомневался. – Я снова язвлю.

Прикусываю язык, чтобы остановиться, не опускаясь до публичного выяснения отношений.

– Закажем еду? – Заметив, как он напрягся и тяжело вздохнул, спешу отвлечься на рутинные действия.

Он долго не отвечает, скользит взглядом по моему лицу с раздражающе печальной улыбкой, и только когда я нахожу силы улыбнуться в ответ, его отпускает.

Тряхнув головой, мистер Мендес хватается за второй экземпляр меню и следом за мной погружается в изучение ассортимента блюд.

К счастью, нам не приходится утопать в неловкости из-за того, каким скудным оказывается запас тем для разговора. Серхио справляется сам, поражая меня бесстыдством, с которым пытается навязать абсолютно не интересующую меня информацию о его детях.

Называет своих дочерей моими сестрами. И среди всей этой пространной речи, единственное, что заслуживает внимания – тот факт, что у моего папаши, помешанного на наследниках мужского пола, так и не появился сын.

Мой язык едва держится за зубами, пока мысленно я злорадствую, позволяя себе эту слабость – побыть сволочью. Поблагодарить Господа за постигшее Серхио Мендеса наказание.

Но в то же время я ощущаю себя еще более опустошенной.

В той семье, с той женой он ведь так и не дождался наследника. Только их брак продолжался четырнадцать лет, пока инициатором развода не стала теперь уже мать семейства. Причем развод, из рассказа Серхио, она подала уже после того, как он узнал о болезни.

Что это, карма? Тогда почему чувство свершившейся справедливости не дает облегчения?

В кафе, за чашками кофе и порциями десертов мы проводим около часа. Последние двадцать минут я готова считать время посекундно. Серхио, разгадав мое настроение, наспех справляется со второй порцией чизкейка и предлагает пройтись по вечернему Бостону, заодно проводив меня до дома.

Молча кивнув, я позволяю ему оплатить счет, и поднимаюсь из-за стола.

На улице все так же молчу. Кажется, за последние лет десять я никогда не держала язык за зубами так долго, пока находилась в чьей-то компании. Сейчас же я делаю вид, что внимательно слушаю, хоть на самом деле выискиваю подходящий момент, чтобы сжечь те оставшиеся хлипкие балки подвесного моста, протянутого между нами.

За полмили до моего дома, когда за соседним зданием показываются знакомые окна, я наконец собираюсь духом и хочу взять оставшуюся часть разговора на себя, не давая ему вставить и слова.

Ты говоришь слишком много, Серхио Мендес. Непозволительно много для того, кто молчал большую часть моей жизни.

– Я хотела…

Он идет позади, в паре шагов от меня, с кроткой улыбкой разглядывая стоящие вокруг здания. Проносящиеся мимо автомобили заглушают мой голос, слишком тихий для той, кто планировала не просто ранить, а уничтожить словами.

– Кстати, это не печень, как мы думали вначале.

Я замираю посреди тротуара, стараясь держать на лице маску праздного любопытства.

– Не знаю, стоит ли говорить о таком… дочери, – тушуется он под моим взглядом, который при всем усилии показать безразличие горит тучей вопросов. – Это действительно рак. Вторая стадия, пока операбельная. Двусторонняя тератома яичек.

Сама не осознаю, как из груди вырывается истерический смех. Я ненавижу себя за эту реакцию, но меня так сильно колотит от эмоций, что остановиться кажется нереальным.

– Серьезно?

Его лицо похоже на безэмоциональную маску. Он не говорит ни слова, не реагирует ни единым движением мимики, пока я продолжаю дрожать от истерики.

– И что же теперь? Кем можно тебя окрестить в так любимой тобой поэтичной манере? Иссохший родник? Который не сможет полить даже дерево, неспособное дать плоды?

Из головы напрочь вылетает та тщательно подготовленная речь, которой я вот уже несколько дней мечтала его хотя бы немного задеть. Я громко смеюсь. Жестоко, до омерзения низко, испытывая какое-то извращенное удовольствие от того, как же метко в него попала пресловутая карма.

Уверена, я бы прониклась сочувствием, будь это заболевание любого другого органа, но понимая, что он получил именно то, от чего так отчаянно и далеко бежал, дает мне такое же извращенное… облегчение. Я даже готова простить его. Вряд ли ему это нужно после того, что он здесь увидел, однако…