Рождённый из пустоты. Хроники Чёрных Небес

Он говорил, и шаман, слушая его, делал какие-то пассы руками, что-то бормотал. Когда пленник закончил, орк на мгновение замер. А потом с рёвом ударил его кулаком в челюсть. Раздался хруст. Если бы он не был привязан, он отлетел бы к другой стене.

Он уронил голову и повис на верёвках. Обман был раскрыт? Шаман со своими подручными молча вышли, на этот раз оставив факелы.

«Может всё, что я сказал, ему показалось ценным, и он, уверовав в свои эликсиры, принял это всё за правду?.. Нет, быть не может, это же чистый бред!»

Глава 4. «Голос крови»

Тишина в камере была плотной, почти осязаемой. Он висел, погружённый в вязкие раздумья о побеге, о странном имени «Шин», которое всплыло из ниоткуда – было ли оно его собственным или просто ещё одним украденным обрывком чужой жизни?

И тут тишину разорвал крик.

Это был не боевой клич, а пронзительный, полный животного ужаса вопль, который оборвался так же внезапно, как и начался. Стены, казалось, впитали его без остатка, и снова воцарилась тишина, нарушаемая лишь сухим треском факела. Он висел распятый, впервые осознав, насколько толсты эти глиняные стены. Они были построены, чтобы глушить звуки. Чтобы мир снаружи не слышал, что происходит внутри.

Прошло мгновение или вечность, прежде чем дверь содрогнулась от глухого, тяжёлого удара. Потом ещё и ещё. Дерево жалобно застонало. Затем раздался сухой, щепящий треск – в ход пошло что-то острое, рубящее. С каждым ударом в щели прорывались звуки внешнего мира: лязг металла, гортанные крики, топот десятков ног.

Наконец, с оглушительным треском дверь распахнулась. На пороге, в ореоле пыли и дыма, стоял орк. Он был огромен, настоящий гигант с чудовищной секирой в руках, с лезвия которой капало что-то тёмное. Его взгляд, полный ярости, метнулся по камере, нашёл висевшую фигуру, и ярость сменилась брезгливым разочарованием. Не сказав ни слова, орк развернулся и снова растворился в хаосе битвы.

Дверь осталась открытой. Теперь он был зрителем. Ночь за пределами камеры периодически озарялась всполохами – то слепяще-белыми, то кроваво-красными. Воздух наполнился густым, тошнотворным запахом гари, серы и свежей крови. Иногда в проёме появлялись клыкастые морды, глаза их горели в полумраке, но они так же быстро исчезали, увлечённые боем.

Он не мог освободиться. Ситуация не изменилась. Но пока ночь горела, а мир снаружи разрывался на части, в его голове, в тишине его внутренней пустоты, рождался план. Хрупкий, как паутина, но его собственный. Он строил новую легенду, новую ложь, которая должна была стать его щитом. Он не повторит ошибку, допущенную с шаманом. Он не будет больше честным. Мир не ценит честность.

Рассвет принёс с собой тишину. В камеру ввалились двое. Они пахли потом, кровью и победой. Оба были похожи друг на друга, как два клыка в одной пасти. Несколько долгих секунд они молча разглядывали его, словно диковинного зверя.

Наконец, тот, что вошёл последним, заговорил. И мир накренился.

– Что ты тут делаешь, человек? Кто ты?

Слова были произнесены на языке орков, но он их понял. Каждое слово. Осознание ударило, как физический толчок. Он закашлялся, сотрясаясь в притворном приступе, чтобы скрыть потрясение, чтобы выиграть хоть секунду. «Язык Древнего Леса… Шаман… Зелья…» Мысли метались, как стая испуганных птиц.

– Говори, человек! – голос орка был нетерпелив.

Времени не было. Он заставил себя говорить, и слова его новой легенды, отрепетированные в уме сотню раз за эту ночь, потекли сами собой, но всё равно сбивчивые неуверенные.

– Меня зовут Шин… Клан Пустоши взял меня в плен. Я охранял торговца… Нас атаковали, всех убили… я выжил. Шаман пытал меня, хотел узнать о караване. После его зелий… я почти ничего не помню.

Он замолчал, ожидая удара или насмешки. Но орк лишь кивнул своему спутнику.

– Мы заберём его с собой.

Второй орк молча разрезал путы на лодыжках, а затем связал руки за спиной. Ноги тоже связал, но оставил достаточно слабины, чтобы можно было идти. Толчок в спину – и вот он уже снаружи.

Он сделал глубокий, пьянящий вдох. Воздух был пропитан смертью, но он был воздухом свободы. Или, по крайней мере, её иллюзией. Один плен сменился другим.

Поселение было разгромлено. Дома тлели. Но тел не было. Этот факт пугал больше, чем горы трупов. Он говорил о холодной, деловитой эффективности победителей.

Его вели в колонне орков. Он был призраком среди них, окружённый гортанными разговорами, которых он теперь, к своему ужасу, мог бы коснуться, понять, но боялся прислушиваться. Он всё пытался собрать воедино осколки: имя «Шин», которым назвал его шаман, язык орков, который вдруг проснулся в нём, и забытый Язык Древнего Леса. «Всё это какая-то ерунда, – сам себе возражал пленник. – Мне кажется, что я начинаю сходить с ума. Не бывает так, что, вспомнив что-то одно, забываешь другое. Может, пока я был без сознания, подручные шамана, били меня дубинками по голове? Какой-то бред лезет в голову!.. От бессилия и абсурдности происходящего его передёрнуло.

Солнце уже клонилось к закату, когда они встретили второй отряд. И с ними были звери. Огромные, лохматые создания ростом по грудь человеку, с длинной серо-коричневой шерстью, скрывавшей морды. Они ступали по растрескавшейся глине на широченных мягких лапах с невозможной для их размера грацией. Звери радостно заворчали, узнавая хозяев.

Пока орки грузили на них телеги и поклажу, его конвоир подошёл к нему. Он достал из мешка бурдюк и свёрток.

– Ты хочешь есть? – вопрос был брошен без всякого выражения.

Он не думал. Он просто кивнул. Этот кивок был первым искренним желанием, которое он испытал. Первой потребностью, которую его тело выразило само, без подсказок разума.

Орк неспешно развязал ему руки, мужчина, освободившись от пут, попробовал их немного размять, пальцы не слушались и по ощущениям были как будто отбиты деревянными молотками. Орк сунул ему в руки твёрдую, пахнущую дымом лепёшку и бурдюк с водой.

– Спасибо, – прошептал он.

Орк в ответ оскалился. Возможно, это была улыбка. Он не знал. Он молча впился зубами в лепёшку. Вкус был простой, грубый, но это был вкус еды. Он пил воду, и она была просто водой. В этом не было ничего странного. И это было правильно.

Это простое, почти животное действие – принятие пищи из рук своего тюремщика – было самым человечным, что с ним случилось с момента пробуждения.

Его посадили в телегу вместе с мешками. Мерная тряска, тепло, расходящееся по телу от съеденной лепёшки, и странное чувство… безопасности? Вся та хрупкая, выстроенная на лжи и страхе конструкция, которую он возводил в уме всю ночь, его «легенда», его «щит» – всё это рассыпалось в прах от одного простого жеста. Он был существом, которое знало определения жестокости, жадности и страха, но не знало, как они ощущаются. А сейчас он столкнулся с чем-то, для чего у него не было даже определения.

И он доверился этому чувству. Он доверял этому орку, который поделился с ним едой, с абсолютной, бесхитростной полнотой, с какой ребёнок доверяет миру, потому что ещё не знает, что мир может причинить боль. В его внутренней пустоте, где раньше не было ни чего, разлилось простое, тихое тепло. Эта мысль – или, скорее, это ощущение – была последней, прежде чем его сознание растворилось в глубоком, тяжёлом сне без сновидений.

Глава 5. «Катт-Ди. Узник системы»

Его разбудил резкий толчок. Орк-конвоир тряс его за плечо, и Шин, открыв глаза, увидел город.

Это было не похоже ни на что, виденное им прежде. Не глиняные мазанки орков Пустоши, а массивные, в два-три этажа, дома из кирпича и камня. Они теснились вдоль улиц, разные, словно их строили в разные века. Одни крыши сияли дорогой терракотовой черепицей, другие, на окраинах, были крыты простой соломой.

Улица жила. Она дышала, кричала, пахла. Из харчевен тянуло ароматом жареного мяса и печёного хлеба – запахи были такими яркими и дразнящими, что у него свело живот. На прилавках лежали горы фруктов и пестрели яркие ткани. И повсюду были люди. Они смеялись, ругались, спешили, несли корзины, вели за собой детей. Целый мир, живущий по своим, непонятным ему законам.

И в этом мире на него, пленника в рванье, и на его огромных орков-конвоиров не обратили ровным счётом никакого внимания. Это было так странно. Он ожидал страха, любопытства, чего угодно, но не этого тотального безразличия. Будто они были частью пейзажа, не более чем движущейся тенью.

Взгляд зацепился за одинокое дерево, росшее посреди небольшой площади. Солнечные лучи пробивались сквозь его листву, и каждый зелёный листок, казалось, светился изнутри. Зелёный. Он и забыл, что бывает такой цвет.

И в этот момент что-то внутри него сдвинулось. Боль от пыток шамана была плохой. Очень плохой. Она заставляла хотеть, чтобы всё закончилось, неважно как – хоть стрелой в спину. Но лепёшка, которой поделился орк, была хорошей. И это зелёное дерево было хорошим. И запах еды. Мир вдруг оказался наполнен не только болью.

Мысли о побеге и смерти просто исчезли, смытые этой новой, тёплой волной. Он не думал о будущем, не строил планов. Он просто почувствовал – он хочет быть здесь. Хочет попробовать ту еду, прикоснуться к зелёному листу. Впервые за свою короткую новую жизнь он чего-то захотел.

Его привели к неприметному двухэтажному дому. Остальная часть отряда орков куда-то испарилась, остались только двое его конвоиров. Внутри, после яркой улицы, было темно и тихо. Пахло пылью и старой бумагой. Вдоль стен стояли шкафы, забитые свитками, а за столами сидели люди и что-то писали, скрипя перьями. Они не подняли голов, когда вошли орки.

– Доброго дня, господин секретарь! – рыкающим говором начал его конвоир. – Привели человека. Захвачен у орков Пустоши. Именной скрижали нет. Говорит, память потерял после пыток.

Человек за столом, названный секретарём, медленно оторвался от бумаг. Он скользнул по орку и пленнику скучающим взглядом.

– Хорошо, очень хорошо, – протянул он. – Можете получить вознаграждение у младшего казначея. Вот бланк.

Орк выхватил бумажку и, кажется, с облегчением скрылся в соседней двери.

Шин остался один. Секретарь теперь рассматривал его в упор. Его лицо было распухшим и в синяках, тело покрыто ссадинами, волосы спутаны. Он был жалок.

– Ну-с, слушаю вас, молодой человек, – лениво произнёс секретарь.

И Шин заговорил. Он не придумывал сложную ложь. Он просто повторил то, что сработало в прошлый раз. То, после чего ему дали еду.

– Меня зовут Шин. Я был в охране торговца… Напали орки… пытки… я ничего не помню. Хочу всё вспомнить и снова жить, как раньше!

Он говорил и чувствовал, как внутри разрастается радость. Этот человек слушает! Он поможет! Всё будет хорошо!

– Ну что же, очень хорошо, очень хорошо… – Секретарь улыбался, но глаза его оставались холодными. – Вам повезло, что вас передали нам. Мы всегда рады помочь благочестивым гражданам. Сейчас я выдам вам направление к кастеляну, он обеспечит вас всем необходимым. Держите.

Шин схватил бумагу, как утопающий хватается за соломинку.

– Спасибо! Огромное спасибо!

– Полноте, не стоит.

Он, окрылённый, почти вбежал в соседнюю дверь, не замечая пут на ногах. «Свобода! Новая жизнь!» – пронеслось у него в голове.

В следующей комнате без окон его встретили двое пожилых мужчин. Один, низкорослый, тут же подскочил, выхватил у него бумагу и ловко срезал путы ножом. Другой, коренастый, окинул его взглядом, бросил на стол стопку чистой одежды.

– Имя, род, чем занимаешься?

– Шин, воин… я не помню…

– Хорошо. Вот одежда. Идёшь в правую дверь, там переоденешься и получишь дальнейшие инструкции.

Шин был безгранично счастлив. Он не мог описать это чувство. Он словно парил. В следующей комнатке он торопливо переоделся. Плотная холщовая рубаха и штаны были чистыми, удобными. Сандалии – чуть велики, но это было неважно. Это была его одежда. Чистая. Хорошая.

Он вошёл в последнюю дверь. Комната была почти пуста. За столом сидел ещё один чиновник, уткнувшись в бумаги. Шин долго ждал, потом не выдержал.

– Здравствуйте, меня зовут Шин. Я насчёт дальнейших инструкций.

Чиновник вздрогнул, оторвался от бумаг и с раздражением посмотрел на него.

– Документы дай!

Шин протянул своё направление. Чиновник пробежал его глазами, что-то помечая, потом поднял усталый, безразличный взгляд.

– Итак, поздравляю тебя, Шин, – процедил он, словно делая огромное одолжение. – С сегодняшнего дня ты член свободной коммуны Лечебного профилактория.

Шин не уловил яда в его голосе. Он услышал только знакомые, хорошие слова. «Лечебный» – значит, ему помогут не только с ранами, но может и с памятью. «Коммуна» – значит, он будет не один.

– Поскольку ты нуждаешься в лечении и заботе, – продолжал чиновник, ставя на бумагу жирную печать, – то наша коммуна позаботится о тебе. Сейчас отправишься в барак, там получишь всё необходимое.

Чиновник указал на дальнюю, ничем не примечательную дверь.

Шин не чувствовал подвоха. Он не видел ловушки. Он видел только заботу. Мир оказался не таким уж плохим местом. Его спасли, накормили, одели, а теперь ещё и вылечат. Его переполняла тихая, светлая радость. Он шагнул за порог, навстречу своей новой, счастливой жизни, не зная, что только что услышал собственный приговор.

Глава 6. «Саав»

Дверь за спиной закрылась, и он оказался на улице. Солнце ударило в глаза, и он на миг ослеп, но это было приятное, тёплое ослепление. Когда зрение вернулось, он услышал смех – громкий, раскатистый. Не далеко на веранде сидели солдаты в доспехах. Они смеялись, и от этого звука мышцы на его спине не напряглись, как от криков в камере шамана.

Впереди стоял длинный барак. Чиновник сказал идти туда. Шин пошёл, не торопясь. Впервые он шёл не потому, что его толкали в спину. Ветер касался лица, солнце грело кожу через новую, чистую рубаху. Новые ощущения, не связанные с болью или страхом, наполняли его, и он невольно замедлил шаг, впитывая их.

Он толкнул дверь барака. Внутри, на табурете у входа, сидел коренастый мужичок. Он дремал, но, услышав шаги, открыл глаза.

– Здравствуйте, я Шин, прибыл на лечение.

Мужичок посмотрел на него, и его лицо расплылось в улыбке, а потом он громко, от души, захохотал. Снова этот звук. Шин стоял и ждал, не понимая причины веселья, но инстинктивно чувствуя отсутствие угрозы.

– Ну, здравствуй, Шин! – отсмеявшись, сказал мужичок. – Документы давай!

Шин протянул бумагу. Мужичок пробежал её глазами, всё ещё ухмыляясь.

– Ну, ты и шутник! – снова сказал он. Увидев, что Шин не реагирует, он вздохнул и стал серьёзнее. – А-а-а… Ты, я так понимаю, не в курсе… Ну, слушай.

Он откашлялся и начал говорить, произнося слова медленно и отчётливо, как для ребёнка, которым он по сути сейчас и являлся в теле мужчины.

– Это Трудовая свободная коммуна Лечебного профилактория. Сюда попадают те, у кого есть долг. Вот у тебя теперь есть долг. За то, что тебя орки привели, – пятьдесят серебряных. За одежду – три серебряных. За лечение – пятнадцать серебряных. И за еду и крышу над головой каждый день будут брать по сто пятьдесят медяков.

Слова складывались с обрывки знаний без всякого контекста. «Долг», «серебро», «медяки» – ассоциации всплывали в его сознании, чёткие и понятные, как заглавия в прочитанных книгах. Он знал их определения, но они были лишены личной истории, веса, эмоций. Он будто прочитал сотни книг о законах, торговле и рабстве, а потом всё это перемешали. Он не чувствовал страха или отчаяния от слова «долг», потому что не мог связать его с собой. Но он уловил тон Саава – насмешливый, поучающий. И это сбивало с толку.

– Понял? Ты работаешь, долг уменьшается. Когда долга не станет – иди на все четыре стороны. А пока ты «свободен» здесь, – мужичок снова гоготнул. – Не в камере же сидишь! Меня зовут Саав, я тут главный. Твоё место вон там, в конце, где новая солома. Сегодня отдыхай, тебя обработают. А завтра – на работу.

– А сколько работать? – спросил Шин. Это слово он понял.

– Вечером придут нарядчики, всё объяснят. Иди, располагайся.

Шин медленно побрёл вглубь барака. Он не чувствовал себя обманутым, потому что не понимал, в чём мог заключаться обман. Человек по имени Саав смеялся и говорил много непонятных слов, но не причинил ему боли. Он сказал, что нужно «работать», и тогда он сможет получить ещё еды, одежды и спать на соломе, а не на камне. Логика была простой и понятной.

Он дошёл до своего места. В углу лежала куча свежей, пахнущей солнцем соломы. Он опустился на неё, и тело, измученное до предела, обмякло. Солома была мягкой и тёплой. Он уже закрывал глаза, намереваясь провалиться в сон, но ему не дали.

Пришли двое. Невысокие, худощавые, с серо-зелёной кожей, похожих на орков в миниатюре. Они молча и деловито его раздели. На раны легла какая-то холодная, дурно пахнущая кашица, заставив его поморщиться. Тело обмотали тугими бинтами, сковывая движения. Ощущения были неприятными, но быстрыми и беззлобными. Ему сказали, это «лечение». Наверное, чтобы телу стало лучше, сначала нужно сделать ему неприятно.

Когда он проснулся, было темно. Тело болело, но по-другому, тупой, ноющей болью. Вокруг спали другие – люди и нелюди. Он снова уснул, а разбудил его резкий, громкий звон, от которого заломило в ушах.

Все вокруг молча вставали, одевались и шли к выходу. Он не знал, куда и зачем, но инстинкт подсказывал, что безопаснее всего – делать то же, что и все, стать частью этой молчаливой серой массы.

За окном всё ещё было темно, но на горизонте начинали проступать первые признаки рассвета. До восхода солнца было ещё далеко, а небо уже слегка светлело, обещая скорый приход нового дня. Толпа молча двигалась к соседнему зданию, и Шин, следуя за всеми, оказался в длинной очереди. Внутри здания обстановка была простой – вдоль одной из стен тянулись деревянные столы, грубо сколоченные из досок. Столы выглядели неважно, явно были сделаны в спешке, но на удивление крепко.

Очередь двигалась быстро и без лишнего шума. Каждый подходил к месту раздачи еды, получал свою порцию и занимал место за одним из столов. Шин заметил, что, многие старались сесть рядом со своими знакомыми или товарищами, создавая небольшие группы. Но он здесь никого не знал, поэтому просто двигался к раздаче, не привлекая к себе внимания.

Когда подошла его очередь, он получил еду: тёмно-коричневую густую похлёбку в глубокой миске, два больших куска серого хлеба и кружку воды. Блюдо выглядело малопривлекательно, но в этом месте еда была явно не для удовольствия, а для поддержания сил.

Шин мельком окинул взглядом столы, выбирая себе место. Ему неосознанно хотелось найти внешне дружелюбную или хотя бы нейтральную компанию. Особого разнообразия, конечно, не было – всё-таки не званый ужин у какого-нибудь дворянина, где каждый гость выбирает соседей по интересам и статусу. Но он всё же надеялся найти приятную глазу компанию, чтобы получить хоть сколько-то ответов на терзающие его вопросы. Ну, или как минимум попробовать влиться в местное общество.

Глава 7. «Бригада»

Шум в столовой оглушал. Сотни голосов сливались в низкий, утробный гул, прерываемый стуком деревянных ложек о глиняные миски. Шин инстинктивно искал глазами тихое место, уголок, где можно было бы стать незаметным. Он выбрал стол, за которым сидели четверо, поглощённые едой и не обращавшие внимания на окружающий хаос.

Подойдя, он замер в нерешительности. Как здесь говорят? Что нужно сделать? В его голове пронеслись десятки приветствий, одно нелепее другого. Он выпалил первое, что показалось наименее чужим.

– Доброго здоровья! Я Шин, будем знакомы.

На него подняли четыре пары глаз. Кто-то кивнул, кто-то промычал с набитым ртом.

– И тебе не хворать, – бросил широкоплечий мужичок с густой бородой, в которой запутались крошки хлеба.

Шин сел. Коричневая похлёбка в его миске выглядела сомнительно, но пахла наваристым бульоном, и от этого запаха свело пустой желудок. Он зачерпнул ложкой. Вкус оказался неожиданно насыщенным – разваренные корнеплоды, кусочки чего-то плотного, похожего на мясо. Он ел, и впервые за всё время простое действие приносило ему почти физическое удовольствие. Он не просто утолял голод, он наслаждался теплом, расползающимся по телу, вкусом, текстурой. Как он мог не хотеть этого раньше?

По мере того как первые приступы голода утихали, его соседи по столу начали разговаривать.

– Ну что, мужики, – начал молодой, но уже с заметными залысинами, худощавый парень. – Куда сегодня? Карьер или в рудник?

– Хрен редьки не слаще, – ответил бородач, которого, кажется, звали Джанни. – Сейчас нормально платят только на сильно тяжёлой работе, а я не хочу торчать здесь вечность, чтобы расплатиться с долгами. Хорошо бы было в лес на повал – природа, свежий воздух, красота… А не эта пылища, чтобы потом всю ночь харкать грязью и кровью.

– Мечтай, Джанни, мечтай, – прокряхтел полный старичок с пальцами, похожими на сардельки. – На повал запись на неделю вперёд. Мне вот в руднике совсем не улыбается. В прошлый раз так балки затрещали, думал, там и останусь.

– А мне всё равно, – пожал плечами четвёртый, до этого молчавший, ничем не примечательный мужчина. – Лишь бы платили. Сверх нормы сделал – доплатили. Без этого отсюда никогда не выйдешь.

– Что, прямо вот так и никогда? – с лёгкой улыбкой спросил Шин, ещё не до конца понимая, о чём идёт речь.

Мужчина, которого назвали Андей, повернулся к нему. Его взгляд был усталым и серьёзным.

– Ничего смешного, новичок. Тут всё решает простая математика. У кого долг три серебряных, тот может и на лёгких работах тройку месяцев попариться. А у кого больше… считай сам.

И тут до Шина начало доходить. Шестьдесят восемь серебряных. Он помнил эту цифру. Он помнил, что Саав говорил про двести двадцать медяков за норму, из которых сто пятьдесят забирают. Семьдесят медяков в день. В серебряном – тысяча медяков. Чтобы отдать один серебряный, нужно работать… он быстро прикинул в уме…

Мир качнулся. Цифры в его голове сложились в чудовищное число. Больше двух лет. Двадцать три месяца.

До этого момента «свобода» была чем-то близким, почти осязаемым. Солнце, зелёное дерево, вкусная еда. Нужно было просто немного «поработать». Но теперь между ним и солнцем выросла невидимая стена высотой в два года и три месяца.

– Эй, приятель, ты чего скис? – Андей толкнул его в плечо. – Чай, не сто золотых должен?

– Шестьдесят восемь… серебряных, – глухо произнёс Шин, сам не веря звуку своего голоса.

– Андей, ну зачем ты так сразу парня грузишь! – вмешался худощавый. – Шин, слушай сюда. Это не такая уж и большая сумма. Там, за воротами. А здесь бизнес. Они платят за тебя долг, а ты его отрабатываешь. Но с процентами. С огромными процентами! Они на тебе с твоих шестидесяти восьми серебряных заработают золотых десять, понял? Но не кисни. Мы своих не бросаем. Подскажем, поможем. Меня Салан зовут. Давай к нам в бригаду.

Это предложение, брошенное так просто, подействовало на Шина, как глоток воды после долгой жажды. Впервые кто-то не просто говорил с ним, а приглашал стать частью чего-то.

– Хорошо! Я согласен! – выпалил он, боясь, что тот передумает.

– Я Винни, – протянул пухлую ручку старичок.

– Андей, – кивнул математик.

– Джанни, – снова улыбнулся бородач.

– Ну что, раз такое дело, предлагаю в карьер. На воздухе всё веселее, да и Винни прав, в руднике нынче неспокойно.

Все согласно закивали.

Закончив есть, они гурьбой понесли сдавать посуду. Шин шёл за своими новыми знакомыми, и его раздирали противоречивые чувства. Радость от того, что его приняли, боролась с ледяным ужасом от осознания своего положения. Он больше не был просто пленником. Он был активом. Должником. Товаром.

В здании, где была столовая, сидели нарядчики. Они записывали имена в толстые книги и выдавали каждому маленькую, книжечку. Шину тоже выдали такую. В ней уже стояли какие-то цифры и его новое имя.

Их бригада из пяти человек вышла на задний двор, где уже ждали другие рабочие. Вскоре подъехала большая телега, запряжённая двумя мощными конями.

– Наша, – сказал Салан, указывая на знак, выжженный на борту. – Залезайте.

Они легко запрыгнули в пустой кузов. Шин, держась за борт, смотрел, как город остаётся позади. Дорога петляла среди ухоженных полей. Земля была чёрной, жирной, на грядках зеленели какие-то овощи, росли фруктовые деревья. Жизнь. Настоящая, плодородная жизнь, так не похожая на мёртвую красоту красной пустыни.

Его новые приятели уже весело балагурили, травили какие-то байки. Шин почти не слушал. Он смотрел на людей, работавших в полях, на редкие, покосившиеся домики. Он пытался понять, кто они – хозяева этой земли или такие же рабы, как он?

Поездка затянулась. Наконец, за очередным холмом показался карьер. Он выглядел как огромная рана на теле земли. Десятки людей, покрытые белой пылью, двигались внизу, как муравьи, – долбили, таскали, грузили. Их движения были медленными, механическими.