Рождённый из пустоты. Хроники Чёрных Небес

Они ехали сквозь эту толпу, и люди расступались, глядя на их окровавленные доспехи, на их пустые, мёртвые глаза. Они были призраками с того света, и живые инстинктивно сторонились их.

Старшие офицеры отправились в магистрат. Солдаты – в таверны. Заливать горечь поражения и страх дешёвым, кислым вином. Шин видел, как они смеются – слишком громко, слишком истерично. Как они травят байки о сражении, с каждым разом делая их всё более героическими, а врага – всё более страшным. Так они пытались забыть. Забыть о том, как они бежали.

Шин сейчас не пошёл пить с ними за одним столом. Он нашёл тихий угол в таверне и просто смотрел на свои руки. Его контракт был выполнен. Он был свободен. В кармане лежал тяжёлый мешочек с серебром. Он мог идти куда угодно. Но он не знал, куда.

Он не чувствовал себя героем. Он не чувствовал ничего, кроме гулкой, звенящей пустоты. Война с орками не была его войной. Он не испытывал ненависти к ним, даже после пыток шамана. Ненависть – это слишком личное чувство. А у него не было ничего личного. Он был как подросток, сбежавший из дома, – без прошлого, без будущего, без понимания этого сложного, жестокого мира.

Он знал одно: возвращаться в армию Катт-Ди бессмысленно. Это был путь в никуда. Путь, который в лучшем случае закончится безымянной могилой в красной пустоши. А он хотел другого. Он хотел ответов. Кто он? Что с ним случилось? Решение пришло само собой. Тихое, простое, окончательное. Он снимет этот доспех, продаст это оружие, и уйдёт. Уйдёт искать себя. И пусть весь этот мир горит, синим пламенем. Это была не его война.

Трактир «Хромой гоблин» был одним из тех мест, что врастают в землю, становясь частью города. Низкие потолки из потемневшего от времени дуба, скрипучие половицы, густой, сытный воздух, пропитанный запахом жареного мяса, эля и дыма из огромного очага. Здесь, за длинными, изрезанными ножами столами, пытались забыться уцелевшие.

Солдаты пили. Пили грязно, громко, отчаянно. Их смех был похож на лай, их шутки – на предсмертные хрипы. Они рассказывали о битве, и с каждой кружкой эля их роль в ней становилась всё героичнее, а павшие товарищи – всё более далёкими тенями. Это был пир на костях, способ не сойти с ума.

В стороне от этого шумного отчаяния, за соседним столом от Шина, сидели волшебники. Они тоже пили, практически молча, глядя в свои кружки так, словно пытались разглядеть на дне ответы. Их лица, в отличие от солдатских, не были искажены бравадой. На них была лишь серая, бесконечная усталость.