Люди-губки

– С прошедшим днем рождения, Герман. – В итоге выпалил он. Я пожал плечами.

– Спасибо.

– Тебе двенадцать лет. – Сказал он это таким тоном, будто сам не верит в то, что говорит.

– Да. – Ответил я так, будто не услышал только что очевиднейшую вещь.

– Мне жаль, что тебе пришлось это пережить.

– Не стоит… – Запротестовал я, на что Ведин остановил меня.

– Нет, еще как стоит. – Потер он лицо ладонями, делая паузу. – Я испытываю вину за то, что с тобой случилось. Я мог это предотвратить…

В ответ я просто опустил голову. Отрицать что-то не имеет смысла. Ведин собрался с мыслями и начал тот разговор, который ему назначила провести судья:

– Нам надо решить, что с тобой делать.

Я кивнул. Смял в кулаке штанину. Волнение Ведина таинственным образом перенялось мне, хотя мне-то не было для этого поводов. Моя дальнейшая судьба перестала быть хоть сколько-нибудь интересной для меня.

– Тебе нужно решить несколько тестов. – Вдруг сменил он тему, вставая изо стола. – Маргариту помнишь? Женщина, которая была с тобой в тот раз. Тебе надо поговорить с ней, чтобы мы отправили суду справку о твоем психическом здоровье.

– Я уже проходил обследование перед судом. – Напомнил я. Отвратительная процедура с мерзким стариком-психологом, пытавшемся выяснить степень того, насколько я травмирован. Естественно, про галлюцинации мертвой подруги пришлось умолчать, но этот кретин навешал на меня кучу несуществующих диагнозов, хотя во многом благодаря им меня и оправдали, так что не могу злиться на него в полной мере. Но теперь мне придется раз в неделю разговаривать с кучей психологов, пусть и по телефону, пытающимися вылечить то, что не болит.

– Знаю, но надо еще раз. – Постарался улыбнуться Ведин. Я подавил желание закатить глаза и просто пожал плечами. – Посиди тут. Ты голоден вообще?

– Да. – Тут же ответил я. С едой у меня теперь разговор короткий: бросаюсь на все съедобное, что вижу. Вот с этим мне реально помощь нужна. Я все время испытываю голод, и вряд ли это нормально.

– Тебе пиццу заказать?

– Да, грибную.

– Хорошо. – Ведин встал и пошел к выходу. – Посидишь здесь, подождешь Маргариту, ладно? Мне надо кое-что уладить.

Я нахмурился и поджал губы.

– Ладно, только не слишком долго. И оставьте дверь открытой.

Ведин моментально понял, почему я помрачнел, и застыл на месте между мной и дверью.

– А знаешь, мои дела могут подождать… – Развернулся он и пошел обратно. – Давай просто поговорим? Как каникулы проходят? Как учеба?..

Своей легкой болтовней он лишь мне наскучил. Я честно пытался отвечать развернуто и открыто, но вскоре перешел на простые «да» и «нет», разглядывая жилки на листьях фикуса, – занятие более интересное, чем разговор с полицейским, угробившим мне полгода жизни.

– Как твои ноги? – Вдруг спросил он. Я напрягся.

– Нормально.

– Ты уже можешь сам ходить. – Заметил Ведин, я пожал плечами.

– Как видите. Хотя стоять еще неприятно.

У меня в ступнях обнаружили девять осколков, которые пришлось удалять хирургическим путем. Швы давно сняли, но мелкие раны остались. Мне предлагали ходить с костылями, но я отказался, сославшись на то, что и так почти никуда не хожу.

Ведину кто-то позвонил. Он зачем-то извинился и поднял трубку, даже до меня донесся женский голос оттуда. В основном он отвечал только «да» и «конечно» и вскоре отложил телефон в сторону.

– Маргарита скоро…

– А вот и я! – Дверь распахнулась неожиданно, я инстинктивно вздрогнул и уставился на вошедшую женщину, где-то в глубине самого себя ощущая животный страх. Маргарита замерла, заметив мою реакцию, которую я тут привел в норму. Нет, она не распахивала дверь с ноги, а лишь просто спокойно зашла, но мое внимание было сосредоточено на Ведине, а не на двери, поэтому дрогнул. – Кхм, здравствуй, Герман. Мистер Ведин, оставите нас?

– Да, конечно… – Неловко уступил ей место усатый полицейский и вышел из кабинета.

Маргарита мне лучезарно улыбалась. Ее белая блузка больно впивалась в глаза, а счастливое выражение лица вызывало раздражение. Я заметил, что она, вообще-то, напряжена. Руки сложены вместе, пальцы чуть подрагивают, на щеках играются желваки, дыхание учащенное. Она заметила, как пристально я ее рассматриваю, поэтому неловко прокашлялась и начала со мной говорить:

– Как ты себя чувствуешь?

– Сносно.

– Как дела у тебя?

– Нормально.

– Герман, мне нужно понять, все ли у тебя в порядке после того, что с тобой произошло. – Как можно мягче сказала она. Это наигранность чуть не вывела меня из себя, но я сдержался. – Поэтому, пожалуйста, не мог бы ты отвечать мне развернуто?

– А что вы хотите услышать?

– Как прошел твой день? – Она сменила позу.

– После суда я устал, но в целом неплохо.

Этот разговор шел хуже некуда. Даже в прошлый раз было хоть немного интереснее, а сейчас я просто отвечал на раздражающие вопросы, чувствуя себя так, будто нахожусь на интервью. Вопросы глупые, бессмысленные:

– Что ты чувствуешь, когда видишь телевизоры?

– …

И что мне отвечать на это, позвольте спросить?

– Раздражение. – Лучшее слово, которое подходит.

– Почему? – Удивилась Маргарита, ожидавшая услышать «страх» или «неприязнь».

– Они шумные. – Начал пояснять я. – Передачи на телевизорах не несут ничего, кроме деструктива. СМИ манипулируют информацией и управляют внушаемыми людьми, отчего Мёлькерн и является огромной коррумпированной задницей.

Брови Маргариты взметнулись от моего ответа. Она дотронулась до своих темных волос, будто хотела что-то с ними сделать, но передумала, вернувшись к расспросам, черкнув что-то на листке бумаги на столе.

– Ты знаешь, что тебе уже поставили сильно выраженное посттравматическое стрессовое расстройство?

– Да.

– Ты согласен с этим заключением?

– Нет.

Снова какая-то заметка на бумаге. Затем она протянула мне уже знакомый бланк с тестом. Она виновато улыбалась:

– Прости, это нужно.

Я вздохнул и принял лист, рассматривая его со всех сторон. Идиотский тест, который вообще ничего не решит и не сможет что-то рассказать обо мне. Особо не вчитываясь в вопросы я на все отвечал: «Никогда», кроме одного, который спрашивал, считаю ли я виноватым себя в произошедшем. Тут я сначала хмыкнул, после чего ответил: «Никогда». Затем вернул бланк Маргарите, которая просто отложила его в сторону и вновь повернулась ко мне.

– А что ты думаешь о мистере Ведине?

– М-м… – Задумался я. Окинул взглядом кабинет, повернулся обратно, поморщился. – Ничего, наверное.

– Ты знаешь, что он чувствует вину по поводу того, что с тобой случилось?

– Да, пожалуй.

Ведин вошел к нам, прервав этот увлекательный диалог. Выражение его лица было наполовину счастливым, наполовину неловким – улыбка сияла, брови домиком, в одной руке тарелка с кусочком пиццы, другая пыталась удержать кипу бумаг. Как он открыл дверь с занятыми руками – загадка, но закрыл он ее уже, несильно пнув по ней ногой.

– Держи. – Протянул он пиццу мне, в которую я жадно вцепился зубами. Теплая, мягкая, с тянущимся сыром – именно такой должна быть настоящая пицца. – Это вам, Маргарита… – Он протянул ей какие-то бумажки. Сама женщина окинула меня непонятным взглядом и вышла изо стола.

– Выйдем ненадолго, мистер Ведин? – Сказала она ему. Сам Ведин немного нахмурился, всем телом показывая, что хочет что-то мне сказать, но лишь медленно кивнул и вышел вслед за Маргаритой, махнув мне рукой, мол, они ненадолго.

Дверь осталась приоткрытой. Я отложил пластиковую тарелку на стол и подкрался к ней, вслушиваясь в разговор:

–…Ты уверен, что это хорошая идея?..

–…Я уже решил все. Бумаги есть, суд согласен, осталось только его спросить…

–…Этот мальчик – социопат…

–…Ну и что?..

–…Ты хоть знаешь, кто такие социопаты? И как тебе будет с ним непросто?!..

–…Марго, я все решил…

Ведин открыл дверь, заметил притаившегося меня и сразу понял, что я все прекрасно слышал. Его сконфуженное выражение лица тут же сменилось сочувствующим, хотя ничего по этому поводу он не сказал. Прошагал к столу и сел за него, взяв в руки бумаги и жестом пригласив меня сесть напротив. Я взял пиццу и сделал то, о чем меня попросили.

– Я долго ломал голову, что же с тобой делать, Герман. – Сцепил он руки, пристально глядя мне в тарелку, пока я уплетал еду. – И пришел к нелегкому решению, надеясь, что ты его одобришь…

Он протянул документы мне, но увидел, что мои руки заняты, и разложил их передо мной. Я сначала смачно откусил и принялся жевать и уже только потом на них посмотрел, когда мой дар речи полностью пропал.

– Вы… Г-м… – Я тяжело сглотнул, хмуро глядя на Ведина. – Меня?

– Да.

– Усыновить?

– Да.

– Только из-за вины? – Возмутился я, почувствовав себя какой-то вещью.

– Не только. – Вздохнул Ведин, скрестив руки. – Мы с женой давно хотим завести третьего ребенка, но у нас никак не выходит.

– Третьего?! – Воскликнул я.

– Лучше жить в детском доме? – Насмешливо поднял он бровь и стал прожигать меня многозначительным взглядом. Я тут же съежился на стуле и протестующе замахал головой. – Вот и чудно. Если ты согласен, тебе надо поставить вот тут… Свою подпись.

Он потянулся вперед и тыкнул на пустую строчку на одной из бумаг. Я взял ближайшую ручку с его стола и поставил кривоватым почерком подпись – «Г. Тенецкий».

– Я рад. – Улыбался Ведин, но несчастно. – Очень рад…

Простая подпись – это не все, что требовалось для того, чтобы Ведин меня усыновил. Нам пришлось ждать окончательного решения органов опеки и попечительства, потом ждать суд, который уже окончательно все подтвердил.

Фамилию я решил оставить свою. Не хватало еще хлопот со школьными документами. Хотя свидетельство о рождении поменять все-таки пришлось. Жил я все это время в доме – настоящем двухэтажном доме – Ведина, в котором целых шесть комнат! Одну из них отдали мне, хотя на данный момент она не совсем подходит для проживания в нем ребенка вроде меня. Жена Ведина – Саманта – оказалась приветливой болтливой женщиной с короткими светлыми волосами. За те несколько дней, что я провел в, получается, новом доме, она успела мне порядком надоесть, однако, что удивительно, никакого чувства раздражения она не вызывала своими глупыми вопросами о моей учебе, жизни и увлечениях.

Суд прошел удачно. На этот раз мне запомнилось больше деталей, чем в прошлый. Судья – добрый седой дядька – постарался завершить процесс как можно скорее. Зал был большой, красивый. Пару дней назад он казался уже, душнее и темнее, но не сейчас. Мраморные стены как будто отбелили, деревянные полы отдраили, лампочки в роскошной хрустальной люстре поменяли на новые, яркие, стулья набили перьями, отчего они стали мягче. А может это просто мой настрой в отличие от того раза более позитивный, кто знает.

Судья улыбнулся мне и, кажется, даже подмигнул, когда мы выходили.

– Мистер Ведин. – Обратился я к нему после судебного заседания, когда мы шли к машине, покидая огромное гранитное здание с барельефными стенами и мозаичными окнами.

– Можешь звать меня просто Якоб. – Ответил он с улыбкой. – Теперь мы официально семья.

– Хорошо, Якоб. – Безразлично пожал я плечами. – Что вы знаете о деле Лиоры Кэмпбелл?

Якоб Ведин вдруг резко остановился и хмуро на меня глянул:

– А что тебе о нем известно?

– Ничего, в том-то и дело. – Отмахнулся я.

– Я вообще-то не имею права разглашать эту информацию. – Вздохнул он, отпирая дверь машины. Я уселся на переднее сидение. – Ты знал ее?

– Да. – Сцепил зубы я и сжал кулаки.

– Сочувствую. – Он потянулся ко мне и похлопал по плечу. Завел машину, свернул с парковки. – Все, что я могу тебе сказать это то, что она пропала без вести еще в том году, осенью. Полиция долго искала ее, но не было никаких зацепок, которые могли бы привести к ней.

– Стоп, что? В том году? – Удивился я, на что Якоб насторожился еще сильнее.

– Почему ты спрашиваешь? Ты что-то знаешь?

– Нет, просто… – Покачал я головой. – Читал недавно о ней сводку, в ней говорилось, что она пропала в этом году. – Соврал я. И продолжил врать, чтобы у него не возникло подозрений, – А еще там было сказано, что она из моей школы, вот поэтому и стало интересно.

– Понятно. – Якоба такой ответ устроил. Он свернул на дорогу и радостно сообщил, – Кстати, ты сегодня познакомишься с Итаном и Мэйсоном!

Я сразу догадался, что речь о его сыновьях, о которых я напрочь позабыл на время несколькодневного проживания в доме Вединых. Нахмурился, когда понял, что пока я там был, их не обнаружил.

– А где они?

– Уехали вместе с классом Итана в лагерь. Мэйсона я лично попросил взять вместе с ним.

Пока мы ехали, Якоб очень уж увлеченно рассказывал мне о том, какие замечательные у него дети и что мы учимся, оказывается, в одной школе. Итану семнадцать, он переходит в десятый, Мэйсону пятнадцать, он – в восьмой.

– О, я тоже. – Заметил я, стараясь поддержать разговор.

– Что ты тоже? – Не понял Якоб.

– Ну, в восьмой перехожу.

Он уставился на меня, отвлекшись на секунду от дороги, расширенными глазами.

– В смысле в восьмой? Тебе же двенадцать?

– Я экстерн. – Признался я, как будто это не что-то обыденное, а я где-то нашкодил.

Непонятно почему, эта новость сильно его поразила, он даже замолчал на несколько секунд. Интересно, насколько будут широкие у него глаза, если я ему скажу, что планирую окончить школу в четырнадцать?

– Ясно. – Только и заключил он, продолжив монолог про моих «старших братьев», который я успешно пропустил мимо ушей.

Мы подъехали к дому, Якоб достал из багажника несколько коробок с моими уцелевшими вещами, коих было совсем немного. Только сейчас всплыли некоторые пропажи в одежде, книгах и некоторых личных принадлежностях. Немудрено, что они проданы на какой-нибудь Богом забытой барахолке моим мертвым папашей. Поэтому и вещей у меня совсем немного, в основном это только книги при виде которых меня уже тошнить начинает, настолько часто я их перечитывал.

– Знакомые вещицы. – Якоб поднял приоткрытую коробку повыше. На нас смотрела обложка «устойчивости следователя».

– Они были интересны.

– Были?

– Пока я не выучил их наизусть.

Якоб недоверчиво на меня поглядел, сомневаясь, действительно ли я мог это сделать. Ох, ему еще многое предстоит обо мне узнать.

Он донес коробки в комнату, которая теперь называлась «моей», и уехал за своими родными детьми, оставив меня и Саманту в одиночестве. Пока последняя порхала над кастрюлями и шипящими сковородками на кухне, я разбирал коробки и старался обустроить помещение под себя.

Здесь было прохладнее, чем у отца, но так даже лучше: холод я переношу проще, чем жару. Я открыл окно, впуская вечерний ветерок погулять в зеленой комнате. Мятные обои мне понравились сразу, как и кактус на подоконнике с маленьким цветочком на макушке. Мне не понравились картины здесь – эти счастливые лица не внушают ничего хорошего, они просто смотрят на меня все время, что я здесь нахожусь, так и говоря о том, что я чужак. Раньше это место было что-то вроде комнаты уединения с пуфиками и телевизором, куда обычно приводили гостей и могли оставить их здесь на ночь. Сейчас пуфики и телевизор унесли в полупустую гостиную, остались только картины, кактус, платяной шкаф, идеально заправленный одеялом матрас на полу и письменный стол. Если описывать словами, то это очень похоже на мое предыдущее место жительства, даже сплю на полу, но как бы не так. Здесь как будто воздух свежее и чище, пространства больше, на стенах и потолке нет трещин.

– Тут миленько. – Сказал кто-то сзади, из-за чего я сильно испугался.

Тора обогнула меня и присела на матрас. Попрыгала на нем и заключила:

– Ого, какой мягкий!

– Убирайся из моей головы. – Злостно сказал я ей.

Тора обиженно надула губы и скрестила руки. Затем язвительно произнесла:

– Вообще-то, это ты меня сюда пустил.

Я сделал вид, будто не вижу ее, и продолжил разбирать коробки. Эти злосчастные книги отправились на нижнюю полку, в самый дальний угол.

– Жестоко ты с ними. – Заметила Тора, болтая ногами. – Когда захочешь перечитать – достать не сможешь.

– Если я захочу их перечитать, – Недовольно поправил ее я, – то я сделаю это в своей памяти.

Мои старые исписанные тетради отправились туда же. Одежда расположилась в соседнем отсеке – нижнее белье слева, все остальное справа. Зубная щетка выглядела просто ужасно и неприспособленно для использования по назначению, поэтому она отправилась в мусорку. Пустые коробки были отставлены в сторону. Осталось только рюкзак разобрать, но ничего стоящего там…

– А где мой паспорт? – Спросила Тора, но не меня, а себя, и принялась хлопать по карманам своих ужасно мелких шорт, как будто пыталась его найти. Я повернулся к ней, она подняла глаза и наши взгляды встретились.

– Вот, держи. – Достал я из портфеля паспорт и кинул ей. Она поймала его и принялась улыбаться.

– Слава Богу! Я уж думала, что потеряла! – Повертела она его в руках, радостно и облегченно вскликивая.

Я оставил ее и пошел отнести коробки на первый этаж. А когда вернулся увидел, как документ валяется на моей белоснежной, идеально заправленной постели.

Глава 11.

Летнее утро одарило меня яркими лучами в лицо. Куда бы я ни старался от них скрыться, мне никак это не удавалось: накрываться одеялом слишком жарко, а отворачиваться бессмысленно. Открытое на ночь окно не спасало, только впускало теплый ветерок ласкать мое уставшее лицо, напряженное в попытках зажмуриться от надоедливого солнца. Вчера я так и не дождался Якоба и лег спать пораньше, не обращая внимания на погоду. Простынь взмокла, одеяло валялось неподалеку, даже не видя своего лба, я чувствовал, как сильно он блестит от пота.

Не в силах больше сопротивляться стихии, я открыл глаза и уставился в потолок, часто моргая в попытках привыкнуть к свету. Свыкнувшись с мыслью, что не могу пролежать все сутки в постели, несмотря на большое желание это сделать, я начал новый день с похода в ванную. В новом доме их непривычно две – одна на первом этаже, вторая здесь, прямо в конце коридора перед лестницей. Еле волоча ноги, я умылся, привел себя в порядок. Последнее время не могу заставить себя посмотреть в зеркало, потому что не узнаю того, кто на меня смотрит. Новая зубная щетка лежала на белоснежной полочке рядом с пастой. Я вскрыл ее и почистил зубы, ощутив прилив мятной свежести во рту.

На первом этаже слышались голоса, причем не только Якоба и Саманты – моих новых родителей, коими я воспринимать их до сих пор не могу. Было еще два, и оба мужских – один погрубее, тише, видимо, старшего сына по имени Итан. Говорил он немного, сдержанно и местами грубовато. Второй голос выше и громче, он не перестает смеяться. Знаю я этот смех, он редко предвещает что-то хорошее. С таким обычно всякое хулиганье издевается над очередной жертвой, шутит по-идиотски и само потом с этого хохочет, трясясь от наслаждения.

Вниз спускаться я не стал. Ничего со мной не случится, если пропущу завтрак, углубившись в подаренную Якобом накануне литературу. Среди книг не было ничего по-настоящему стоящего или полезного, только жалкая подростковая фантастика, созданная исключительно для того, чтобы убить время. Я взял из стопки в пакете наугад, не посмотрев даже автора и названия, и уселся, скрестив ноги.

Хотя изучать что-то новое, пусть и бессмысленное, приятнее, чем вызубривать то, что я видел уже раз десять. Мои мысли были далеки от чтения, мозг расслаблялся, пока пробегался по строчкам, ранее неизведанным. Если честно, то я до конца так и не понял, почему не хочу спускаться и знакомиться с братьями. Либо из-за того, что это мои братья только по документам, а фактически они мне сейчас совершенно чужие люди, либо из-за того, что после знакомства меня заставят с ними разговаривать, чего мне не хочется делать вообще ни с кем, не только с ними. Правдоподобнее всех выглядит теория о моем нежелании обременять приемных родителей своим присутствием. Им опекать меня три года, представляю, сколько денег они еще успеют на меня потратить, от этой мысли становится неуютно.

Поэтому и высовываться из комнаты буду либо когда желудок начнет невыносимо ныть, либо если позовут. А пока буду сидеть тихо, как…

– Герман! – Громко кто-то крикнул после того, как ворвался в мой уголок. Я дернулся от испуга, книга отлетела в сторону, мои глаза в ужасе смотрели на вошедшего парня лет пятнадцати. Сначала он застыл, а затем расхохотался, расплывшись в оскале, – Что, обосрался?

Мне сложно было сосредоточиться на том, как он выглядит, потому что все мое внимание приковал этот взгляд, который сложно с чем-то спутать. Я узнал его. Его очень короткие светлые волосы, больше похожие на колючки побритого ежа, пирсинг в носу и груды мышц на руках, открытых белой майкой без рукавов. Мэйсон, да? Я видел его в школе. Учителя частенько о нем шушукались, гадая, что делать с сыном полицейского, ведущего себя, как полный придурок. Тихого умника, каким меня считали, совсем не интересовали такие персоны, а до меня у него то ли не было дела, то ли руки не доходили.

У меня все в душе похолодело. Я сделал пометку в голове как-нибудь нарыть информации о его проступках в школе, гадая, действительно ли оно мне надо.

– Тебя родаки зовут. – Грубо бросил он мне, продолжая скалиться. – Мне им передать, что ты занят переодеванием штанов?

Не дождавшись ответа, он громко захлопнул дверь. Наступила тишина. И какого хера это было? Я неловко поднял книгу и положил на новенький стол, после чего вышел и принялся спускаться по лестнице.

На языке крутилось имя Мэйсона Ведина. До этих пор я не проводил параллель между его фамилией и Якобом, но сейчас стало очевидно, что я живу под одной крышей со школьным задирой. И нет, его проступки не такие, как в фильмах, он не расхаживает в школе с сигаретой в зубах и бейсбольной битой наперевес, все немного хуже. Иногда по задним партам ходила молва, которую я старался пропускать мимо ушей. То швырнет портфель одноклассника в окно, то заставит несчастного отличника делать за него домашку грязными способами, не исключено, что эти способы будут в скором времени испробованы на мне. О его невежественных разговорах с учителями знали многие, если ничего не путаю, когда-то на разборки приходил директор. И я все гадал, почему такой мусор просто не выкинут из школы, а тут вон оно что. Сына полицейского с хорошим статусом и высокой репутацией просто так не выгнать.

Вот Итана я вообще не узнал. На вид старшеклассник, если не выпускник, с темными короткими волосами и недовольным лицом. Его я увидел первым, когда вошел в гостиную, как и холодный взгляд, которым он меня одарил. Рядом восседал Мэйсон, напротив них Якоб и Саманта.

– Герман, доброе утро! – Всполошилась последняя. – Проходи, садись.

Я прошел к столу и сел в его главе за неимением других свободных мест, почувствовав себя неуютно. Оглядел комнату, ведь не делал этого раньше из-за отсутствия необходимости, и удивился тому, как тут пусто. Пара пуфиков из моей комнаты, телевизор на тумбочке, от которого я быстро отвернулся, прямоугольный стол, накрытый белоснежной скатертью. Якоб поздоровался со мной кивком и пододвинул ко мне тарелку с приятно пахнущими сырниками:

– У нас в семье принято завтракать вместе. – Пояснил он.

– Не знал. – Ответил я, беря в руки вилку.

– Герман, познакомься: это Итан и Мэйсон, твои братья. – Сказала Саманта, странно улыбаясь.

Я повернулся, чтобы поздороваться, но застыл. Я ожидал увидеть тотальное безразличие, даже немного радость от пополнения семьи, презрение в конце концов. Но на меня уставилось два взгляда, полных ненависти, неумело скрытой от меня за улыбкой.

– Приятно познакомиться. – Пробубнил я, когда оправился. Три года жить тут, всего три…

– Не очень. – Хохотнул Мэйсон, за что словил недовольный взгляд отца. Итан промолчал и поднялся изо стола.

Старший сын Ведина оказался очень высоким и молчаливым. Спасибо, Боже, хоть с ним пока проблем не будет, если он так и продолжит меня игнорировать. Но Мэйсону было вообще плевать на какие-то приличия:

– И на кой хер вам этот неудачник? – Спросил он Саманту, думая, что я настолько поглощен сырником, что ничего вокруг не слушаю.

– Мэйсон! – Шикнула ему мать. – Не говори таких вещей!

– Все в порядке, он прав. – Невозмутимо парировал я. – Я действительно неудачник.

– Герман! – Грубо подал голос Якоб, но быстро успокоился. – Разве то, что ты сейчас находишься здесь с нами – это не удача?

– Смотря для кого. – Усмехнулся Мэйсон, пристально глядя мне на рот, избавив меня от необходимости что-то отвечать на вопрос.

Спокойствия мне не дадут никогда. Только не в этой жизни. Эти двое вроде старше меня, но ведут себя, как маленькие дети. Что, если я просто не буду обращать на них внимания?