Маня и Волк

– Ну что? – субботним утром нарисовался прораб.

– Я согласна.

– Ну вот и славно. – Мужик расплылся в довольной улыбке. – Тогда звоню нашему юристу и оформляем сделку.

– Хорошо.

Мужик, довольный, побежал на свой участок, набирая попутно кого-то по телефону, а я поплелась в свой волшебный теремок, который еще пока мой, села на веранду и, прикусив нижнюю губу, вцепилась в порожек веранды до белых костяшек, переживая приступ горечи и тоски. Глупая дура, думала я, надо радоваться, а не чепухой заниматься. Надо повзрослеть и уже начать жить как все нормальные люди.

Подстегивая себя мамиными репликами, я собралась и уехала на работу. Несколько раз звонили неизвестные номера, но так как я боялась мошенников, которые звонили регулярно, то трубку не брала, кому надо, у того номер мой есть, и тот у меня в телефоне записан.

Муторный рабочий день закончился, приходил Ален Делон, но я сидела в подсобке, и им занялась Катька, пытавшаяся безуспешно меня весь день подбодрить.

– Ален Делон всю кафешку глазами просканировал, – привалившись плечом к дверному косяку в подсобке, протянула подруга. – Тебя поди искал.

– Да уж конечно. – Горячий чай с ромашкой обжег язык. – Это он сэндвичи искал.

Есть не хотелось и в то же время хотелось впихнуть в себя столько еды, чтобы вместе с ней затолкнуть поглубже боль, задавить ее, затопить горечь навязанной насильственной сладостью, поэтому, как только мы закрыли кафе, я, покивав на обреченные слова утешения Катьки, попрощалась и уехала в круглосуточный, набрав там всякой чепухи, которую у меня в другое время совесть грызла покупать, а теперь мне было так паршиво, что стало плевать, сколько прилипнет килограммов к моей заднице после этой инсулиновой бомбы. Есть все это, с одной стороны, не хотелось, даже смотреть на эти коробки, а с другой, нужно было чем-то перекрыть всю ту горечь, что разъедала мне внутренности от живота до грудины. Словно на меня плеснули химикатами, и те, миновав кожу, попали куда-то в самую глубь, разъедая меня изнутри.

Зашвырнув пакет с едой и бутылкой виски на пассажирское сиденье, хлопнула дверью и, обойдя машину под начинающимся дождем, забралась на водительское сиденье, пристегнулась и завела машину. Что-то слишком часто я пью в последнее время… Паршивая какая-то тенденция.

– А у меня в жизни нет других тенденций, кроме как паршивых! – окрысилась я сама на себя внутри собственной головы. – Размазня, блядь, и ничтожество, – это было сказано уже вслух.

Телефон разрядился и сел. Запихнув его в карман, прибавила скорость, направляясь домой. Вероятно мне мог звонить сосед, но я ведь не знала наверняка кто это, поэтому не брала трубку, в конце концов мог бы и эсэмэску набрать.

К тому моменту, как я подъехала к дому, на улице уже почти стемнело. Остановившись напротив ворот, я вылезла из машины, намереваясь загнать ее на территорию, но меня, видимо, ждали, и с соседнего участка выбежала уже опостылевшая мне за все это время физиономия.

Она была крайне недовольная и даже разгневанная.

– Какого черта ты трубку не берешь?! – завопил мужик, еще не успев даже добежать до меня.

– Не ты, а вы! – мгновенно завелась я. – Мамке своей будешь тыкать.

– Ты, сопля зеленая, меня не учи! – взревел мужик. Кажется, нервы на пределе были у нас двоих. – Недоросла еще, чтобы я тебе выкал.

Возмущение словно вулкан внутри пробудило и началось извержение.

– Ох, простите-извините… – Режим премерзкого поведения был активирован. – Но кое до чего я все же доросла. – Сложив из кулака дулю, сунула ее придурку под нос и пошевелила пальцем. – Вот вам, а не земля! Я передумала!

– Ах ты!.. – Мужик с силой сцепил зубы, поняв, что сделает сейчас только хуже, а я именно этого и хотела, чтобы он наговорил мне гадостей и я с чистой совестью послала его на небо за звездочкой, успокоив свою совесть тем, что с мудаками лучше сделки не заключать.

Бордовый от ярости прораб развернулся и, впечатывая ноги в землю, умчался на свой участок.

– Сука, блядь! – донеслось из-за забора. Типа он это не мне крикнул, а просто выругался.

– Кретин! – Я решила не делать вид, что это не ему.

Загнала машину на участок я уже в более приподнятом настроении, что-то даже пить расхотелось. Убрав бутылку в ящик с медикаментами, поставила чайник, заварила чай и налупилась рафаэлок. Заснуть в этот день снова не вышло. Мозг, словно готовясь к осаде, вел дискуссии с разными точками зрения, ища истину. Одновременно продолжались прения сторон, надо все же дом продавать или нет. Так ничего толком и не решив, я отрубилась ближе к пяти часам утра, а в шесть ко мне в окно начал долбиться вчерашний псих.

– У меня ружье есть! – рявкнула я, выбираясь из кровати и думая, чем бы приложить визитера.

Вообще спросонья я не сразу поняла кто это, потому что участок мой был огорожен со всех сторон, кроме стороны, с которой был лес, там у меня покосившаяся ржавая рабица, которая к углу забора, примыкающего к соседскому участку завалилась набок, я ее как могла попыталась леской примотать обратно, но нормально это сделать не получилось, та за столько лет погнулась и упрямо сползала вниз. У соседа с этой стороны участка забора тоже не было, вероятно он надеялся выкупить землю у меня и отщипнуть еще лесной территории, чтобы вынести забор дальше, а так как я была тут, ничего пока не делал, так получается и у соседа, и у меня с одной стороны не было забора, и видимо, этот паршивец прораб, воспользовавшись незаконным методом, проник на частную территорию.

Только-только заснувший мозг и тело работать отказывались, поэтому я чуть не навернулась с кровати, налетев на косяк, да еще и дома опять была холодрыга. Стащив толстую вязаную, растянутую уже до размеров кинконга кофту со спинки стула, я закуталась в нее, надела теплые желтые тапочки, больше напоминавшие плюшевые игрушки, и, прихватив швабру для устрашения, распахнула дверь. Стоит заметить, что один мой глаз еще спал и левое веко упрямо закрывалось, хотя я и старалась его разлепить. Мозг мой тоже частично спал, поэтому я не придала значения тому, что за спиной у вчерашнего идиота кто-то стоял, скорее всего кто-то из рабочих, решила я и сразу забыла про него, переключившись на знакомую недовольную физиономию.

– Че надо?!

– Доброе утро, – попытался мужик найти ко мне подход.

– Доброе утро? – Я иронично приподняла бровь, но вряд ли это смотрелось цинично и насмешливо, потому что приподняла я ее над глазом, который не желал просыпаться. Пришлось помочь себе пальцем. – Даже без «сука, блядь»? Да вы, я смотрю, стремительно эволюционируете. Вы не спешите, а то я за вами не поспеваю.

Мужик молчал, я не поняла почему, мозг мой разгонялся не быстро, одна только желчь и токсичность во мне, видимо, не спали никогда. Протерев глаза, я наконец прищурилась и посмотрела на прораба, который поджимал губы и явно немного нервничал.

– Я звонил тебе, вам… – поправил он сам себя так быстро, что я даже не успела придраться. – Вчера… хозяин приехал.

– Чей? – тупила я.

Мужик вдохнул и выдохнул, призывая, очевидно, все свое спокойствие.

– Мы еще вчера собирались с вами обсудить условия сделки, но вы трубку не брали, а сегодня…

– А сегодня вы решили отомстить мне за это, явившись спозаранку? – кивнула я. – Я поняла.

Мужик посмотрел куда-то за спину и снова на меня.

– Нужно обсудить условия сделки.

Я уже хотела сказать, что сделки не будет. Вообще я не была в этом уверена, но конкретно в данный момент сонной и злой мне хотелось поскандалить и никто мне так не подходил, как вспыльчивый прораб, который явно с трудом сдерживал себя…Но тут я наконец перевела взгляд на человека, который стоял у него за спиной, и забыла, что собиралась сделать. Он стоял не на веранде, а на земле рядом с верандой и в упор таращился на меня. Ален Делон.

В какой-то момент мне почудилось, что это сон, я даже глаза потерла и прищурилась, но да, это был он. Красив как бог, стройный, высокий, в белоснежной хорошо на нем сидящей рубашке, синих брюках и расстегнутой сейчас кожаной куртке. У него в руках была тонкая кожаная папка, а на носу блестели тонкие очки. Прозрачные стекла без оправы были почти незаметны, но придавали ему какую-то особую серьезность. Сразу вспомнились красавчики из дорам, деловые и безупречные, как раз такие, какие только в фантазиях и бывают. А этот вот стоял вполне реальный напротив меня… напротив меня, одетой в ночнушку с капибарами, в стремную растянутую кофту и идиотские тапки… Потрясающе, то что нужно, чтобы сразить прекрасного принца наповал, чтобы он никогда тебя не забыл…ведь трудно забыть того, кто снится тебе в кошмарах.

Не знаю, сколько мы таращились друг на друга, но прораб заметил, что что-то не так, и какое-то время молчал, переводя взгляд с него на меня.

– Шеф, я ей звонил вчера, она трубку не взяла, – наконец заговорил он.

– Я это уже слышал. – Ален Делон вскинул руку и посмотрел на часы. – Ладно, у меня уже нет времени. – Он протянул папку с документами и передал ее мужику, а тот мне. – Ознакомьтесь пока с документами, а потом я вернусь, и мы поговорим.

– Ага… – уже в спину им пробормотала я, взяла веник и подмела то место, где стоял прораб. Он заметил и недовольно поджал губы. На это я и рассчитывала, улыбнулась довольно и вернулась в дом, медленно закрыла дверь и почувствовала клубок разношерстных, противоречащих друг другу чувств, но лицо совершенно однозначно нагревалось, краснея. Бросив на себя взгляд в зеркало, я скривилась.

– Ой бля…чучело, блин, – цыкнула я, отворачиваясь от зеркала, и, бросив папку на кухонный стол, вернулась в кровать и мгновенно отрубилась. Мозг, видимо пережив шок, решил нажать на рубильник и отключить меня ненадолго, чтобы перезагрузить мой пк.

Глава 6

Следующий день у меня должен быть выходной, но пришлось подменять коллегу, поэтому я вернулась на работу, прихватив с собой папку с документами, которые рассчитывала почитать. Но сегодня в находящемся рядом спортзале проходило какое-то мероприятие, а еще у соседнего магазина был праздник и поток желающих купить капучино и латте увеличился вдвое, поэтому почти до самого вечера времени совершенно не было и от этого было даже немножко радостно, словно у меня появилась уважительная причина не читать документы и не принимать никакие решения… Я попыталась почитать их вечером, но не было ни желания, ни сил, поэтому, благополучно забыв папку на работе, я уехала домой и провалялась там еще один день в постели. Наскребя вечером немного сил на кое-какие документы, для своей дистанционной подработки, я закрыла хвост, который давно висел, и захлопнула ноутбук.

Он предлагал мне деньги, на которые можно купить хорошую квартиру в городе, но не дом… а я не хотела менять веранду с креслом и соснами, щебетом птиц на балкон… Но против этого всего был здравый смысл, а также длинный список других аргументов в пользу того, чтобы согласиться. От горечи и тоски хотелось поплакать, но слезы привычно застряли на подступах к горлу, суровые пограничники их задержали, не пустив дальше. К счастью, душевные терзания закончились, как только веки сомкнулись. Как хорошо, что можно просто заснуть и ни о чем не думать.

Иногда ты просыпаешься и понимаешь, что что-то с этим днем не так. Нет никаких адекватных аргументов, просто что-то не так. Где-то в пространстве появляется странное непонятно откуда взявшееся напряжение, и интуиция замирает, прислушиваясь и принюхиваясь. Серая шерсть на волчьей шкуре приподнимается, но ты передергиваешь плечами, называешь себя дурой и гонишь идиотские фантазии прочь. Надо на работу.

Дома, как всегда, холодно. Благо тапки мгновенно согревают ноги, а конфорка резво кипятит воду. Готовить здоровую еду лень, уж тем более кашу варить, поэтому, помедитировав на свистящий чайник на плите, сточив с Тимофеем на пару бутерброд с колбасой и осилив полкружки чая, уехала на работу.

В этот раз посетителей было меньше, удалось наконец прочесть документы. Вообще мозг всячески сопротивлялся, будто это не он приводил логические аргументы в пользу предложения соседа, поэтому потребовались отдельные усилия, чтобы продраться сквозь буквы, но мне удалось все прочесть и понять. Единственное, наверное, что я действительно вынесла из юридического, – все документы нужно читать от и до, даже если ты тупой тормоз и читаешь по слогам.

Никаких пунктов со звездочкой, все честно, отличная сделка, а я так надеялась… а еще надеялась, что Ален Делону хватит совести не заявляться сегодня в кафе, но надежды были напрасные.

– Здравствуйте, – уже без улыбки поздоровался он. – Мне кофе и сэндвич.

– Добрый вечер. – За вежливыми словами можно прятаться как за ширмой. Грубость и хамство в этом разрезе более честные. Я старалась не смотреть на него, надеясь, что он не поднимет тему продажи дома, но зря.

Пока я готовила кофе и грела в гриле его сэндвич, Ален Делон не сел, как обычно, за дальний столик, дожидаясь, когда ему принесут заказ, а стоял у стойки над душой. Переживал, наверное, не подсыплю ли я ему чего в кофе? Я бы, может, и подсыпала, но, кроме корицы и Катькиного слабительного, ничего не было. Хотя над последним я задумалась на мгновение, но выглядело бы все же странно, если бы я с его кружкой ушла в подсобку. Пришлось держать себя в руках.

– Я зайду сегодня вечером? – спросил он, забирая кружку из моих рук.

– Зачем? – не сразу поняла я.

– Обсудить сделку.

– А, ну да… хорошо. Я буду после восьми.

Но после восьми я не появилась, как и после десяти. Иногда все же предчувствия не подводят, и день оказался действительно паршивый, каким и показался с самого утра. Ближе к вечеру на телефон ракетами стали падать эсэмэски от мамы и брата. Казалось, снаряды летят не в гаджет, а в сердце.

Мама: «Отец запил»

Брат: «Надо батю найти, опять куда-то делся, я на смене».

Мама: «Я была у него на работе, его там нет, бегаю по дворам. Ты где?»

Брат: «Возьми трубку, надо матери помочь, она волнуется».

– Бля…

Напарница отпросилась до того, как я дошла до телефона в подсобке, и кафе предстояло закрывать мне. Хотелось взорваться. Чувство, будто взрывная волна сотрясает тело и стремительно разлетается по телу, захлестнуло сознание, но нельзя было позволить, чтобы она вышла наружу, поэтому пришлось оставить взрыв себе, разлетаясь внутри себя на осколки. Злость взрывами налетела на каменную оболочку, а еще ярость, резко навалившаяся усталость и раздражение.

– Я не могу, – позвонила я брату. С мамой сейчас страшно было разговаривать, страшно ей звонить, только от мысли об этом по телу холод пробегал. – У меня сменщица ушла, я не могу раньше закрыть кафе.

– Так ты в кафе теперь работаешь? – уставший, равнодушный голос брата был приглушен шумом на заднем фоне. – Не надоело тебе херней заниматься? Шла бы по специальности.

– Тебя забыла спросить, что мне делать. – Мне казалось, что одни и те же реплики не могут ранить бесконечно, но оказалось —могут. – Я не готова сейчас ехать его искать, у меня еще час работы.

– А у меня дежурство, я, по-твоему, как из части уйти должен? Чтобы меня посадили потом? Я уже и так парней отправил, они его машину пригнали.

– Где она была?

– В парке, на платной парковке.

– И долго она там простояла?

– Скоро узнаем, когда штраф придет.

– Бля.

– Закрывай свое кафе и езжай к матери, она там парк прочесывает.

– Я сейчас не могу! – От бессильной злости внутренности скручивались в узел и каменели. – Ты меня не слышишь, что ли?!

– Ну, через час, – равнодушно отмахнулся брат.

– Позвони маме, скажи, что я приеду, как закроюсь.

Говорить с ней совершенно не хотелось. Представляю, в каком она сейчас настроении, уставшая и издерганная после работы, бегающая по улицам, еще и дождь накрапывает. Стоит позвонить ей сейчас, и она сорвется на меня за то, что не видела звонки, за все косяки и за отца, потому что, наверное, только я ее и понимаю. Брату все равно, он особо не реагирует, сестра психует обычно не меньше мамы, остаюсь только я.

Оставшиеся сорок минут показались мне вечностью. Нервы словно пружинку завели, и я за сорок минут перемыла все столы и даже полы, оттерла до блеска несколько стаканов, и как только стрелка показала ровно восемь, провернула ключ в замке, испытывая слабое чувство вины, что уходить надо на десять минут позже, а не минута в минуту.

Сев за руль, я решилась позвонить маме.

– Где тебя черти носят?! – закричала она. – У меня уже телефон садится! Сколько я должна звонить?!

– Мам, я на работе была…

– На какой еще работе?! В очередной забегаловке?! Это не работа!

Слон поднял хобот вверх, хлопок, и снаряд вылетел из носа, летел, летел и прилетел прямо в душу, потом еще один и еще, много мелких и острых, падающих режущими осколками на лицо и шею. Мама кричала и плакала, перечисляла, где уже была и свои болячки, когда ее прервал кашель. Я вызвала ей такси и сказала, что дальше сама. Мама засопротивлялась, но искать папу с ней было еще хуже, чем одной. К тому же с нее на сегодня хватит…

БИ-2 держались за воздух и острые звезды, а я просто за воздух, который заполнял меня изнутри и распирал внутренности, которые бежали трещинами, хотелось, чтобы он надул меня как шарик, а потом я бы лопнула и разлетелась на миллионы больше не чувствующих не связанных друг с другом осколков.

Темные улицы освещали рыжие фонари, отражаясь в лужах-зеркалах. Я каталась по пустеющему городу, останавливаясь у знакомых подъездов, куда не хотелось заходить, но там его не было. Мама тарабанила эсэмэсками с отчетами, где отца нет и кому она дозвонилась. Не знаю, сколько бы я ездила, если бы у одного из подъездов не наткнулась на соседку.

– Отца ищешь? – Седая старуха с торчащими из-под платка, завязанного под затылком, волосами, остановилась возле меня, когда я садилась в машину.

– Да. Вы его видели?

– Видела. Че ж не увидеть-то? Ушли они в гаражи с Олегом.

– Какие еще гаражи? – не поняла я.

– Гараж Олег купил. Вот, видать, ушли обмывать.

– Черт… И где он?

– А мне откуда знать? – Старуха пожала острыми плечами. – Тут где-то поблизости, не будет же эта пьянь за своей машиной далеко бегать?

– Ну да…

Без особой надежды я покружила по ближайшему дорожному кооперативу и уже на самом выезде нашла пропажу. Распахнутые ворота, мангал, бутылки и голоса. В такие моменты всегда хотелось перенестись куда-нибудь на странички романов, где сильный, красивый и, конечно, богатый мужчина похищает красивую и беспомощную нимфу и увозит в свое королевство, но в моей реальности таким фантазиям не место. В моей реальности гаражи и запах перегара, а еще злость и стачивающая зубы ярость, без которой двухметровую тушу моего папы я бы не доволокла до своей машины. Пока ехала до мамы, кричала на него что-то про то, как мы испугались, как искали, что у меня дела, я не могу по всему городу колесить в его поисках, но сквозь собственный бессильный крик я услышала храп и умолкла. Жизнь она такая, без розовых фантиков с зелеными козявками вместо розовых соплей.

Позвонила маме и осчастливила ее, нашелся ведь…

– Я его не подниму.

– Пусть в машине спит. Проспится и утром сам поднимется.

– Каким еще утром? Мне домой надо!

– Домой?! А кто тебя дома ждет?! У тебя, там семья, что ли? – завелась мама по новой. – Купила где-то конуру и прячешься теперь в ней.

– Это не твое дело!

– А чье ж еще?! Кому ты, кроме меня, еще нужна?!

– Моё!

– Маша, я не буду спорить с тобой, – мама решила перейти в режим величественного благоразумия, как бы подчеркивая, кто тут умный человек. – Закрывай машину и иди домой, он проспится и придет.

– А если он мне машину заблюет? Он в стельку!

– Ничего страшного, помоешь.

Столько в этой интонации было нарочитого равнодушия. Будто мои трудности – не стоящие внимания мелочи. Хотелось ударить по рулю и заорать, но тогда бы я почувствовала себя не только ничтожеством, но и психопаткой, поэтому, сбросив вызов, я выпрыгнула из машины, обежала ее вокруг и открыла задние двери, где на встроенной самодельной кровати спал любимый папочка.

– Пап, вставай!

Равномерный храп был мне ответом, но я не намерена была сдаваться, потому что оставаться с мамой в одной квартире было смерти подобно, но… он был таким тяжелым, наверное только слепая ярость и отчаяние помогли мне выволочь его из машины и, забросив его руку себе на плечо, как-то доползти до подъезда, а там не иначе как чудом миновать парадную и добраться до лифта, игнорируя вибрирующий звонками телефон. Там уже, выбившись из сил, я его просто уронила и сама сползла по стене на пол, совершенно не представляя, где брать силы, чтобы выволочь его из лифта.

Лифт приехал слишком быстро, я не успела собраться с силами. Хотелось плакать, что-то тонкое и хрупкое внутри дрожало, но, стиснув челюсти, я поднялась на ноги и, вцепившись в папину куртку, попыталась его поднять, но ничего не вышло. Он словно стал тяжелее в десять раз. Ногти болели, запястья ныли, но поднять его не удавалось.

– Вставай, черт тебя раздери! – Чувство собственной слабости мутировало в ненависть к самой себе, в бессильную ярость, побежавшую по щекам идиотскими, бесполезными слезами.

Двери лифта закрылись, и он поехал вниз. К ярости добавился стыд. Кто-то вызвал лифт, и этот кто-то сейчас увидит меня всю красную и развалившегося на полу папу. Еще и забивающий рецепторы запах стоял на весь лифт. Попытка нажать отмену провалилась, двери лифта открылись, и не решившись войти, у самого порога замерла женщина, с недоумением и брезгливостью оглядевшая кабину.

Лакированные сапожки, блестящие и аккуратные, застыли, не решившись зайти в лифт. Бордовое пальто, хорошо облегающее стройную фигуру, и собранные в высокий хвост волосы. Сумочка, прическа, макияж, у кого-то сегодня, наверное, свидание. Девочка с картинки и я.

– Извините… – пробормотала я, желая провалиться в шахту лифта. Я представляла, что она сейчас видит. Рыжая растрепа в обтертых о грязные перила джинсах, толстовке и расстегнутой настежь разноцветной куртке, с копной медных торчащих во все стороны волос, красное лицо и мокрые щеки с разводами подтекшей туши, а еще мужика, больше напоминающего черную горку. Его грязную одежду и запах. – Я его сейчас довезу до восьмого этажа и отправлю лифт вам.

– Да не надо… по лестнице пробегусь.

Девушка ушла, а я, нажав нужный этаж, подхватила папу под руки и какими-то просто неимоверными усилиями выволокла его из лифта, он как раз начал к этому времени просыпаться и даже предпринял попытку подняться. Створки лифта разок прижали ему ноги и отпустили, но у двери квартиры он уже умудрился подняться на четвереньки, а потом и встать, правда равновесие удержать не удалось, и он повалился на меня, а я на стену коридора, где стоял велосипед соседей. Стесав руку об звездочку, я наконец более-менее достигла устойчивого положения, остановив падение, и в этот момент мама открыла дверь.

– Ну и зачем ты его на себе волокла? – "заботливо" спросила она, подхватывая отца под другую руку и помогая довести его до дивана в зале.

Как только с плеч свалилось не меньше ста двадцати килограммов, захотелось упасть следом, но ноги упрямо держали на весу.

– Мне надо домой, – процедила я, не желая разговаривать. Лицо горело, от злости сводило челюсти, а руки и ноги мелко подрагивали от усталости.

– Останься на ужин. Куда ты поедешь в ночь?

Мама пошла за мной следом, добрая и теплая, такая, какой умеет быть когда захочет. При взгляде в эти любящие глаза появлялся диссонанс одной реальности с другой. Словно два разных человека общались со мной в этот вечер, и оттого еще труднее отказать, потому что нельзя злом отвечать на добро, теперь-то ведь она добрая, а я вот не могу так быстро взять и переключиться. По щелчку.

– Мне надо домой.

– Где хоть дом-то твой? – Мама шла следом. – Или матери уже нельзя знать, где ее ребенок живет?

– Потом как-нибудь покажу. – Как-нибудь «никогда», подумала я, чувствуя и вину, и раздражение одновременно.

– Когда потом?

Я остановилась у двери, переживая очередную взрывную волну, сжимая в кулак поцарапанную руку, и, сжав дверную ручку пальцами, обернулась.

– Я больше не буду его искать! – процедила я сквозь зубы. – Если тебе нравится так развлекаться – сама занимайся!

– Он твой отец, – ответила мама, расставаясь с напускным добродушием.

– По твоей воле!

– Он твой отец! – повторила она.

– И что теперь?! Я больше не собираюсь волочь его пьяного на себе! Пусть валяется там, где упал! Никто его пить не заставляет. Если тебе нравится вся эта…

– Ты собиралась ехать домой. Не трать слова, – оборвала мою речь мама.

– Ты для меня не пожалела слов, когда звонила мне!

– Потому что я испугалась за него!

– Ничего бы с ним не случилось, отоспался бы в гараже и пришел!