Багровые волны Чёрного моря

Гаркуша пошлёпал губами, пытаясь сглотнуть сухую слюну, но не успел ответить. Передние казаки, соскучившись по общению, уже изрядно придержали коней. Один из них крикнул весело:

– Пропал наш Гаркуша. Лихой рубака был, да баба на шею аркан накинула.

Другой тут же поддержал веселье:

– Легче с чёртом лысым совладать, чем с бабой. Был казак, и нет казака, коли он по бабе сохнет.

Гаркуша неожиданно приободрился, чуть пришпорив коня. Тот крутанулся на месте, затанцевал. Крикнул, обращаясь к хорунжему:

– Извиняй, Хисий, что подвёл тебя. Но видно мне с вами отныне не по пути.

– Куда это ты собрался? – удивился резкой перемене казака хорунжий.

– Решилси я устроиться на службу в топлевскую сотню.

– К Чепыге, чо ли? Вот глупой!

Дикань подъехал к хорунжему вплотную и вкрадчиво пояснил:

– Сохнет он по той бабочке, что мы давеча спасли. Очень уж она ему показалась.

Батька удивлённо повертел головой, снял шлем и через тафью почесал голову:

– Гля, Гаркуша, пропадёшь не за грош, – не дождавшись ответа, подытожил: – Однакось, клятву ты исчо ни давал, грошей ни брал, поэнтому волин, як сокил.

Гаркуша повеселел:

– Спаси Бог, Батька. Век твоей милости не забуду.

Хорунжий вновь качнул головой:

– Тибе решать. Тольки, паря, здря ты энто затеял. Краля эта не твово поля ягодка. Опосля жалковать станешь.

Но «паря» уже не особо вникал в сказанное. Он резко пришпорил коня, направив его в обратный путь. Проскакав метров двадцать, поднял на дыбы и лихо гикнул напоследок:

– Не поминайте лихом, братцы!

Казаки ещё постояли какое-то время, глядя ему вслед. Наконец повернули лошадей в путь. Только Хисий горестно вздохнул:

– Эх, Гаркуша, Гаркуша, дурья твоя башка. Пропадёшь, как пить дать, пропадёшь.

Он повернул коня и крикнул единственному оставшемуся на месте казаку:

– У, чума лупоглазая! Чаво замер, як истукан?

– Батька, прости дурня, но я с Гаркушей. Пропадать, так гуртом.

И Дикань пришпорил коня, бросившись в погоню за другом.

Хорунжий беззвучной артикуляцией показал своё отношение к случившемуся, процедив что-то явно матерное, помотал головой, сплюнул и повернул своего гнедого в сторону Каффы.

Казаки с присвистом жахнули подорожную: «Ай, да ва садочку кукушечка кукуить. Ой да ва зилёном рябушечка гуркуить. Катится звезда с неба галубова. Ждёт миня болезочка, казака маладова».

Глава 27

7 августа 1474 года, пятница

О великом султане, об интригах при его дворе, о великих визирях: прошлом и будущем

Султан Мехмед34 по прозвищу Фатих35, не зря был так назван. При нём османы подчинили своей власти практически весь Рум (Малую Азию), Румелию (Балканы), Морею (Грецию), Подунавье (Влахию, Сербию). Но главным его завоеванием несомненно стал Константинополь. Падение Царьграда, ознаменовало конец более чем тысячелетней истории Второго Рима36. С этих пор османы крепко встали на обе стороны Босфора, преградив его для свободной торговли других государств.

Константинополь, переименованный в Стамбул, быстро исламизировался. Церкви переделывали в мечети, из других краёв султаната в город насильно завозили десятки тысяч мусульман. А местное население либо изгонялось, либо подвергалось насильственной ассимиляции.

Мехмед Фатих делал всё, чтобы Стамбул навечно стал священной столицей его новоявленной империи. Он самолично выбрал место для строительства своего главного дворца. Султан вникал в каждую мелочь, лично утверждал толщину стен, площадь помещений, устройство бань и бассейнов. Но пока новая резиденция строилась, Фатих правил из Эдренебола. Так по-турецки назывался древний город Андрианополь, хорошо известный по различным страницам всемирной истории. В Эдренеболе, или по-простому в Эдирне, был самый грандиозный в Европе дворцовый комплекс. Но его великолепие не устраивало султана по одной простой причине. Фатих хотел царствовать именно в Константинополе. Там, где тысячу лет римские императоры, а басилевсы Византии считали себя таковыми, правили миром. Константинополь был Вторым Римом. Стамбул должен стать Третьим. Стать на века. Отсюда Мехмед Завоеватель собирался повелевать миром. Повелевать грозно, жестоко, единолично. Он строил грандиозные планы. Европа, Азия и Африка должны трепетать только при одном взмахе руки турецкого султана.

В резиденции Фатиха в Эдирне всё было на высшем уровне: сады, фонтаны, бассейны, бани. К слову, один из бассейнов располагался на верхнем этаже семиэтажного дворца Джиханнюма. Тысячи слуг, рабов и воинов обеспечивали любые запросы семьи и гостей султана.

Сегодня Мехмед принимал в своей резиденции гостя, которому уделил особый знак внимания. Он не закатил в честь него пир горой, не пошёл с ним в хаммам, не затеял соколиную охоту. Султан просто попил с гостем чай, а затем прогулялся по тенистым аллеям векового сада. Такое уединение было знаком особого расположения Повелителя Вселенной.

Этим особым гостем был не кто иной, как Ахмед-Паша, прозванный Гедиком, что означало «строитель крепостей». Царедворец заслужил личную аудиенцию султана неспроста. К этому времени Гедик проявил недюжинный талант полководца. Его янычары неоднократно вносили решающий вклад в победу над противником. Особенно Ахмед-паша отличился в войнах с Караманидами, государство которых занимало огромные территории на юго-востоке современной Турции.

Султан с гостем долго шли молча. Неторопливую поступь Мехмед часто прерывал остановкой. При этом он о чём-то напряжённо думал. Трудно было догадаться о чём. Впрочем, Гедик и не пытался этого сделать, уважительно следуя подле своего господина.

Дойдя до конца аллеи, Фатих наконец заговорил. Заговорил вкрадчиво и размеренно. Для Гедика тема разговора стала неожиданностью.

– Да, жаль, что нашего Великого визиря больше нет с нами. Мне его очень не хватает. Я всегда буду помнить его преданность, его мудрые советы, его ярость по отношению к врагам.

Гедик никак не ожидал, что Фатих вспомнит о последнем Великом визире. Тем более не ожидал, что он его вспомнит с сожалением в голосе.

Султан продолжал говорить отстранённо, словно обращаясь к пустоте:

– Он был самым мудрым из всех, кого я знал. Даже не верится, что уже прошёл месяц после его смерти.

Султан повернул свой лик к Ахмед-паше и впился колючим взглядом в лицо полководца. Гедик с достоинством выдержал этот продолжительный оценочный взгляд, лишь слегка потупив свой взор. Наконец Фатих подобрел, подобие улыбки промелькнуло на уголках губ:

– Но он слишком оторвался от земли, посчитав себя выше закона, установленного аллахом, выше султана, ставленника аллаха на Земле, выше самого аллаха. Он наделал много глупостей, за которые поплатился. Теперь мне нужен новый визирь. Такой визирь, который своей мудростью хотя бы частично заменит Махмуда.

Махмуд-паша Ангелович был потомком сербской правящей династии Ангеловичей. Он попал в плен к туркам в младенчестве, и был воспитан ими, как правоверный мусульманин. Махмуд на протяжении всей своей карьеры всеми своими поступками неустанно доказывал свою безграничную веру в Аллаха и ненависть к носителям других религий. В первую очередь благодаря этим своим фанатичным качествам, а также имея светлую голову мудрого политика и несомненную смелость военачальника, Махмуд-паша взобрался на самый верх пирамиды власти Османской империи, став ближайшим сподвижником Мехмеда Завоевателя.

В нём сочетались разные стихии: мудрость, образованность, жестокость. Ангелович писал замечательные стихи на разных языках, был покровителем учёных и поэтов, оставил после себя множество великолепных мечетей и дворцов, заботился о простых жителях империи, за что после смерти в народе возник культ поклонения Великому Махмуду. Но в это же время великий визирь был беспощаден к врагам. О его кровожадности ходили легенды. Ещё в молодости он прославился жестокостью во время покорения Сербии. Города и сёла уничтожались под чистую. По его приказу казнили всех, будь то старики или дети.

Фатих очень ценил и уважал своего визиря. Но тем не менее жизнь Махмуд-паши прервалась по прямому приказу султана. Визиря удавили тетивой от лука. В империи османов такой вид смертной казни считался самым почётным. Удавки удостаивались лишь самые достойные.

Махмуд-паша мог быть задушен гораздо раньше. Недоброжелатели непрерывно жужжали в уши султана, докладывая о его прегрешениях. Как следствие, он не раз впадал в немилость. Прегрешений у Великого визиря и на самом деле было множество. Враги и завистники шептали на каждом углу: «За время службы султану он стал богаче султана. За время службы султану, он стал популярнее у народа, чем сам султан. Он помогал врагам султана спастись от гнева султана». Другого на его месте за такой «послужной список» уже сто раз бы казнили. Но Махмуд-паша был настолько незаменим, что после каждой опалы возвращался в ещё большем сиянии славы.

Но последний «проступок» всё же стал причиной его смерти. Хитроумные интриганы смогли привлечь внимание шахзаде Мустафы к красивой жене Великого визиря. Принц Мустафа был любимым сыном султана. Молодой, красивый, бесшабашный. Он имел собственных жён и бесчисленное количество наложниц. Но, видимо, всё это ему приелось. Его азартной натуре хотелось самых острых ощущений. Тут ему и указали на жену Махмуд-паши. Смотри, мол, какой цветок благоухает в гареме Великого визиря. Старый волк имеет самое вкусное, а остальным достаются только объедки. И Мустафа загорелся. В конце концов он заманил красавицу в дом своей матери и там насладился её красотой в полной мере.

Когда Махмуд-паша вернулся из похода в Анатолию, благожелатели тут же привели ему факты измены: молодая жена провела ночь в доме матери Мустафы, где в это же время находился и принц. Мудрый визирь сделал вид, что не услышал шёпота наушников. Он умел ждать, умел мстить. Поэтому и занимал пост Великого визиря столь долго и уверенно. Прошло почти полгода, прежде чем случилось ожидаемое хитрыми интриганами несчастье. В январе 1474 года любимый сын султана неожиданно скончался. Фатиха постигло удручающее горе. С этого же момента вся камарилья завистников хором запела о том, что Мустафу отравили по приказу Махмуда Ангеловича. Приводили эпизоды, когда он проявлял своё явно враждебное отношение к принцу. Так как прямых доказательств не было, наушники напомнили султану все предыдущие прегрешения визиря. Мехмед Фатих и после этого не тронул своего старого соратника. Тогда враги подослали шпионов. И те вскоре донесли о новом страшном преступлении Махмуд-паши: во время всеобщего траура из-за кончины принца Ангелович спокойно играл в шахматы в белом одеянии. Султан носил траур, все царедворцы даже спали в чёрном, армия – словно стая воронов. И только ненавистный завистникам визирь – в белом. Это ли не преступление? Это гораздо хуже – Ангелович зарвался, поставив себя над всеми. Фатих не выдержал и вызвал сподвижника к себе. После разговора Махмуд-пашу заточили в крепости Едикуле, где он просидел до июля 1474 года. Фатих так и не решился казнить Ангеловича. Всё это время придворные и родственники ежедневно выливали на опального визиря новые вёдра помоев. Ситуация, как это бывает, разрешилась одномоментно. Махмуд-паша вместо того, чтобы вести себя ниже травы и тише воды, сам попросил у султана аудиенцию. Во время неё он прямо заявил: «Если я виноват – казни. Если нет – отпусти». Султан психанул и отдал смертоносный приказ.

Судя по всему, по прошествии времени Фатих пожалел о содеянном. Это он сейчас выказал собеседнику напрямую.

Помолчав в размышлении, султан провёл рукой по окладистой чёрной бороде, местами сливающейся с траурным одеянием:

– М-да, но его уже не вернёшь.

Заложив руки за спину, он двинулся по новой аллее.

Дойдя до изящного фонтана, остановился и продолжил делиться мыслями:

– Войну выигрывает не тот, кто имеет больше воинов и лучше вооружён. Мудрый полководец начинает сражение задолго до того, как выведет свою армию в чистое поле. Можно победить, не пролив ни одной капли крови. Для этого противника можно запугать, запутать или внести в его стан раздор. В Газарии против нас выступают сразу три соперника. Как любил говорить Махмуд-паша: «Свора собак опасна, стая волков смертельно опасна. Даже шакалы, когда их много, могут натворить немало бед. Но если собрать вместе пса, волка и шакала, то они не так страшны, как, казалось бы».

Султан вновь пристально взглянул на Гедика:

– Тебя вовсю ругают. И мне это нравится. Потому что тебя ругают мои враги. Ты проявил себя смелым, решительным полководцем, способным подарить нам победу. Но этого недостаточно, чтобы стать Великим визирем. Таким же великим, как наш покойный друг. Пусть в раю аллах осыплет его всеми милостями, – Фатих поднял взор к небу. – Махмуд-паша планировал завоевать всё побережье Понта. Понт должен стать нашим внутренним озером. Для этого он задумал одну интересную игру. Игру, в которой участвуют и генуэзцы, и крымчаки, и готы, и подданные князя Молдовы. Игру, в которой участвуют многие, но победителем станет другой. Победителем станет тот, кто подсказывает игрокам что делать и как делать, а сам вступает в игру только для того, чтобы забрать весь куш, – после долгого монолога султан сделал паузу и немного смягчил тон: – Так вот, мой дорогой Ахмед-паша, нам кажется, что ты способен достойно носить упавший тюрбан Великого визиря. Но для этого в кратчайший срок надо разобраться во всем наследстве нашего покойного друга. И в первую очередь займись северным направлением. Если я пойму, что ты выбрал правильную стратегию – тюрбан Махмуда станет твоим.

Глава 28

8 августа 1474 года, суббота

О монашеском быте Эсмины

После похорон время потянулось чередой серых однообразных будней. Их темп выстраивал распорядок монастыря: молитвы, трапеза, молитвы, работа, молитвы, трапеза, молитвы, сон.

Эсмина не участвовала в этом монотонном процессе жизни только первые сутки после похорон.

На следующее утро состоялся разговор с Ахут-хатун.

– Выглядишь совсем плохо: не ешь, не спишь и всё время молчишь. Это неправильно. Манана тебя за это не похвалила бы, – она сделала паузу, ожидая реакцию. Не дождавшись, продолжила: – Есть пустая келья. Её вымыли, вычистили, проветрили. Перебирайся-ка ты туда. Да выходи на работу. Начнёшь работать и сразу пойдёшь на поправку. Да, кстати, Роксану и Лику я отправила домой. Здесь слуг нет. Здесь только сёстры.

После полунощницы37 и завтрака игуменья самолично отвела племянницу к большому цветущему розарию:

– Здесь мы выращиваем розы.

– Красиво, – вяло восхитилась Эсмина.

Ахут-хатун холодно уточнила:

– Мы выращиваем цветы не для того, чтобы любоваться ими. Розовое масло стоит дорого. За него монастырь выручает хорошие деньги. Всё это во имя господа нашего, – она набожно перекрестилась и тут же подозвала монахиню: – Катаринда, это Эсмина. Она будет помогать тебе. Поняла?

– Да, матушка.

Когда настоятельница удалилась, монахиня скрупулёзно оглядела девушку, мотнула головой и цыкнула:

– Будешь поливать кусты. Там бочка… – она указала рукой на каменный сарай, рядом с которым виднелась тачка с кадкой. – Наберёшь воду в озере и вези её сюда.

Эсмина резко мотнула головой:

– Я не буду этого делать.

Катаринда не ожидала такого резкого возражения. На неё напал паралич, который монахиня с трудом преодолела:

– Почему, интересно знать, ты не будешь этого делать? У нас бездельников нет. Мы сами выполняем всю работу.

– Я сказала «не буду», значит, не буду, – упёрлась Эсмина.

Монахиня была худой, но крепкой женщиной. Она всем видом показала, что готова применить силу:

– Будешь – куда ты денешься? – она протянула руку, пытаясь ухватить девушку за локоть. – Ну-ка, быстро, я сказала!

Эсмина выставила перед собой ладони, машинально пытаясь защититься. Ба! Разве это помогло бы? Её соперницей была женщина, привыкшая работать лопатой. Но на этот раз такая слабая «оборона» неожиданно сработала. Катаринда неожиданно обмякла и в восхищении качнула головой:

– Неужели такое бывает? Ах! Какие мраморные пальчики, – она благоговейно всматривалась в выставленные ладошки: – Я думала, такие пальчики бывают только у ангелочков.

Девушка даже не поняла сразу, что стало причиной такой волшебной перемены в поведении женщины. Монашка перевела взгляд на лицо Эсмины:

– Да и личико ангельское… Можно я потрогаю твои пальчики?

Дочь Пангиягера наконец улыбнулась:

– Хм, конечно, – она расслабила напряжённую ладонь перед лицом трудолюбивой монашки.

Та аккуратно взяла её в свои натруженные руки и слегка погладила по изящным беленьким пальчикам, которые никогда знать не знали, что такое труд:

– Господи, красота какая! Творение божье, – она дотронулась сухими губами до кончиков девичьих пальчиков и даже умудрилась понюхать их: – У-у-у! Как пахнут приятно! Ангельское создание.

Насладившись прикосновением к неземной и столь непривычной для монашеского быта красоте, она наконец сообразила, что ей надо принимать какое-то решение:

– Нет, такое чудо нельзя портить работой. Ты позволишь и впредь прикасаться к твоим рукам?

Эсмина в недоумении пожала плечами – мол, что тут такого?

Монашка улыбнулась, показав своё доброе расположение к девушке. При этом хлопнула в ладоши:

– Вот, что мы сделаем! Прикасаться к колючим кустам тебе тоже нельзя. Но разделять бутоны на лепестки ты же можешь?

Да кто же не может? Эсмина, естественно, утвердительно кивнула.

Катаринда продолжила:

– Тогда я покажу тебе, что и как…

Глава 29

13 августа 1474 года, четверг

Об источнике злого умысла, козней, каверз и подвохов

После бурных ласк два обнажённых тела, покрытых испариной соития, отдыхали, растянувшись во весь рост. Наконец женщина прильнула к любовнику и горячо зашептала:

– Ты величайший искуситель. Тебе нет равных. Ты способен любую вознести на седьмое небо, – она потянулась и поцеловала его в губы, затем неожиданно сменила восторги на обыденную речь: – Но в остальном ты обычный мужчина. Смелый, слишком гордый, но не особо умный.

От неожиданности Теодоро отпрянул:

– Женщина, ты о чём?

Лейла вновь прижалась к любовнику и беспечно улыбнулась:

– Прошла уже уйма времени, а моя сестра всё ещё не принадлежит тебе.

Генуэзец уставился на возлюбленную, пытаясь оценить – это глупая болтовня присущая слабому полу, или что-то другое. Решил, что второе. Лейла, как он уже усвоил, была вполне рассудительной, хитрой и изворотливой плутовкой. По крайней мере глупости с её страстных губ никогда не слетали. Он ухмыльнулся, попытавшись перевести разговор в несерьёзную форму:

– Ты так хочешь, чтобы я занимался любовью с вами обоими одновременно?

– Почему бы нет?

Теодоро напрягся, не поверив ушам. Тут же представил блондинку и брюнетку по обе стороны от себя и сразу поплыл:

– Что ж, это было бы интересно.

Лейла сразу почувствовала, что мужчина на взводе. Её руки и губы начали новую прелюдию страсти. Когда тела уже готовы были слиться, она неожиданно отпрянула и, глядя глаза в глаза, строго спросила:

– Так в чём же дело?

Продолжая глубоко дышать, Гуаско машинально ответил:

– Дело в «пустяке». Она прячется за высокими стенами монастыря.

Лейла легко вспорхнула с постели, просеменила на цыпочках до массивного дубового стола, заставленного остатками вина и снеди, схватила бокал и, резко развернувшись, упёрлась упругими ягодицами в край столешницы. Сделав несколько глотков, продолжила ехидно поедать любовника глазами. Наконец, спросила с явной подковыркой:

– Как же ты её туда впустил?

– Несчастный случай.

– «Несчастный случай»? – Лейла демонстративно напряглась. – Разве она погибла?

– Нет. Погибли те, кто был послан за ней.

– Хм. И что ты намерен предпринять?

– Пока не знаю. Не придумал ещё.

– Хочешь взять приступом?

– Нет. Это слишком даже для Гуаско. Нельзя так просто без последствий взять приступом христианскую обитель.

– Попроси Эминека.

– Уже просил. Он отказался наотрез.

– Тогда поручи это дело мне.

– Тебе? – Теодоро резко сел, уставившись на подругу.

– Да, а что тут удивительного? – проворковала Лейла. Она поставила бокал и вернулась к партнёру. Её гуттаперчевые плети-руки легли на его плечи. Девушка мило улыбнулась, чуть скосив голову набок: – Эту белокурую дрянь я принесу тебе на блюдечке без единого выстрела.

Глава 30

15 августа 1474 года, суббота

О клятве Астера, верности Эсмины и неожиданной авантюре названой сестры

Эсмина привычно сидела на низком табурете. Перед ней стояли три корзины: две большие на земле и одна маленькая на коленях. Маленькая предназначалась для лепестков, а большие – для срезанных бутонов и отходов. Монотонность несложной работы не могла не привести к мысленному процессу. О чём могла думать девушка? Естественно, она в сотый раз переживала последние события, которые никак не могли покинуть её бедную голову.

Эх, Астер, Астер… Почему всё так глупо и нелогично? Почему так горько? Почему мне так невыносимо тоскливо? Как мне тебя не хватает… Я осталась одна, одна во всём этом холодном бездушном мире. В мире, где так много людей, а сокровенным поделиться не с кем. Подруги? Да, с ними можно болтать. Болтать о нарядах, украшениях и праздниках. А вот о том, что у меня на душе… Не знаю, возможно, сама виновата – слишком замкнутая. Или просто не успела. Конечно, не успела. Ещё вчера ничего «сокровенного» у меня и в помине не было. Всё это обрушилось лавиной. Раз, и накрыло! Неужели я влюбилась? Однозначно, влюбилась. Все мои мысли связаны исключительно с ним. Эх, Астер, Астер… Как стыдно! Мне бы рыдать по тёте. Она была мне родной матерью. Всегда заботилась обо мне. А думаю я только о тебе. Только о тебе… Нет, с Мананой я тоже никогда не делилась сокровенным. Или не успела? Ещё вчера я была маленькой девочкой, и никакие переживания по поводу мальчиков меня не удручали. Каким сокровенным мне было делиться? Манана, Манана, Манана… Из родных у меня остался только отец. Отец? Отец и Астер. Астер и отец. Кто мне теперь ближе? Эх, Астер, Астер! Почему ты не рассказал мне сразу, кто ты? Неужели ты думал, что я… Впрочем, он так и думал. Разве ты не помнишь, что он сказал? Он так и сказал: «Иначе ты даже не заговорила бы со мной». Возможно, он прав… Да, прав. Как мне была противна его ложь! Наврал с три короба. Насочинял, что приплыл из Мореи. Это меня так разозлило! Вот тоже, чего ты так разозлилась? Устроила скандал из-за пустяков. Сейчас я бы ему всё простила. Ведь он врал, чтобы познакомиться со мной. Да, врал! Но врал безобидно. Он ведь и на самом деле сын того купца. Как-то всё запутанно и глупо! Эх! Ничего не понимаю! Что делать? Должен же быть какой-то выход. Должен, но его нет. Я поклялась на библии, что забуду тебя. Забуду навсегда. Но как, как мне тебя забыть? Как? Это невыносимо. Сердце разрывается. Астер, я люблю тебя. Где ты? Ничего, главное, что ты на свободе. Это главное. То, что я страдаю – ерунда. С тобой всё хорошо – вот в чём суть. А мои страдания – лишь маленькая плата. За всё в этой жизни приходится платить. Пусть я умру, пусть моё сердце разорвётся на тысячи кровоточащих кусочков. Главное, что с ним всё будет хорошо. Он привыкнет, что меня рядом нет, встретит другую, женится, родит… Нет! Ни за что! Меня бесит от одной мысли, что я больше его не увижу, а он встретит другую! Это пытка! Я хочу его видеть. Клятва? Ах, да, клятва. Но почему я должна платить такую несоизмеримую плату? Я не желаю жить в мире, где рядом нет его, единственного. Мне не нужен другой. Без любви счастья нет и не будет. Лучше сразу умереть… Здесь большое озеро. Говорят, одна монашка в нём утопилась. Значит я там буду не одна. Это лучше, чем жизнь без него. Эх, Астер, Астер. Где ты? Тебя обвинили в воровстве. Но это же глупость. Это наглая ложь! Ты не мог так поступить. Это чьи-то интриги. Отец? Отец поступил со мной очень жестоко. Но он не мог придумать такую гнусность. Не мог. Такое могла придумать только Лейла. Только она. Змея подколодная. Сатана в юбке. Такая на всё способна. Наверняка она подсунула кулон. Астер не мог знать, где он хранится. Да и не был он никогда в доме. Я всегда была с ним. Стерва!

Только позови сатану – а он уже рядом. Эсмина, увлечённая собственными переживаниями даже не заметила, что подле неё давно стоит женщина в монашеском одеянии. Она долго наблюдала за работой девушки. Наконец прервала молчание злорадством:

– Всё же нашу белоручку начали приучать к труду. Прям услада для глаз.

Эсмина вздрогнула:

– Лейла?

– Ты рада меня видеть, сестрёнка?

– Не называй меня «сестрёнкой».