Багровые волны Чёрного моря

Тер-Ованес величественно поднёс руку к лицу дочери. Его пальцы держали кулон с дорогим изумрудом.

Эсмина хорошо знала этот кулон. На его обратной стороне была гравировка: «Злата». Так звали маму. Он хранился в шкатулке в кабинете Пангиягера.

Отец отчеканил:

– Он покусился на самое святое. На память о твоей матери, – его голос треснул. – Я подарил ей этот изумруд, когда она забеременела тобой, – глаза отца окутала мокрая пелена. Он задрал нос и шмыгнул. Прошептал: – Негодяй заслуживает смерти. В лучшем случае – вечной каторги.

Глава 20

26 июля 1474 года, воскресение

О предложении Лейле стать любовницей Эминека и о самом Эминеке

По улице, поднимая босыми ногами выжженную солнцем пыль, бежал юродивый. Перед собой он катил ржавый обруч от старой бочки. Никто не знал, откуда взялся этот мальчуган и где он жил в городе. Но каждый старался либо угостить его луковицей с куском хлеба, либо дать мелкую монетку. Его почитали как святого. Юродивому было на вид лет десять, и все звали парнишку Пстыгой. Имя для Каффы было странным и непонятным, поэтому его обычно упрощали до «Патыга». Мальчишка был почитаем за то, что первым узнавал новости. Откуда? Как? Невообразимо. Непонятно. Но известия, которые он оглашал, всегда исполнялись. Вот и сейчас его звонкий голос вещал:

– Татары большой полон гонят. Бек едет весь в золоте, на новом скакуне.

Известие мгновенно разнеслась по окрестностям. Лейла, услышав про «…едет весь в золоте», на всякий случай приоделась и прихорошилась. В таком виде она просидела до вечернего звона. Но всё зря. Свататься так никто и не явился. Подвело предчувствие. Странно…

Странно, разве я ему не понравилась? Зачем тогда соглядатая подсылал?

Ждать, да догонять – нет ничего хуже. Чтобы развеяться она решила прогуляться перед сном. Стоило ей выйти за ворота, как тут же нарисовалась знакомая фигура того самого нукера, которого засылал к ней Эминек. Татарин вежливо пригласил Лейлу в городскую усадьбу бека.

Странные повадки у этих крымчаков! Вот так сразу – поехали! Сватов не засылают, к родителям не обращаются, а невесту поджидают на улице. Впрочем, я слышала, что они будущих жён просто воруют. Но здесь не бескрайние степи, здесь цивилизованный город. Что может со мной случиться? Ладно, познакомимся с беком поближе. От меня не убудет.

Девушка согласилась. Нукер с непроницаемой маской на лице помог ей сесть в двуколку и молча отвёз в резиденцию Эминека. К разочарованию Лейлы сам хозяин дома к ней не вышел. Вместо него появился старый бей с шаркающей походкой и бегающими в узких щёлочках глазками. Он почтительно предложил гостье присесть на обтянутый бархатом и усеянный большими и маленькими парчовыми подушками диванчик. Рабыни в шёлковых шароварах тут же поднесли низкий столик с изогнутыми ножками и заставили его золотыми подносами с фруктами и восточными сладостями. Лейла от еды отказалась – не есть же она сюда пришла – и выжидательно уставилась на старика. Мол, что скажешь? К её удивлению, бей без обиняков сделал недвусмысленное предложение стать любовницей Эминека. Якобы, карачи-бек хотел бы жениться на Лейле, но традиция позволяет ему брать в жёны только представительниц влиятельных семей. И лучше, чтобы они были мусульманками. На такое предложение девушка ответила категорическим отказом. Становиться какой-то там по счёту наложницей при живых трёх жёнах Эминека она не собиралась. Это никаким образом не отвечало её представлению о собственном счастье. Она считала, что рождена для большего.

Что ж, такое самомнение не отличается оригинальностью. Подобное представление о своём исключительно великом предназначении имел и Эминек. Ему хотелось большего, чем он приобрёл за последнее время. Прошёл всего год, как он уселся на бекский трон, а ему уже не хватало славы и почестей. Его торжественные вхождения в Каффу в сопровождении огромной свиты, когда он в сияющих доспехах на арабском скакуне величественно шествовал по улицам генуэзской колонии, стали обыденными и давно приелись. Зевак с каждым разом становилось всё меньше. И этот факт раздражал Эминека. Очень раздражал. Номинально хозяевами Каффы являлись карачи-беки из рода Ширин. По старинному договору большую часть дани за земли, предоставленные генуэзцам под колонии, получали беки, а не ханы. Получали по наследственному праву владения этой землёй. Но глядя на равнодушные взгляды толпы, наблюдаемой за шествием, Эминек вскипал.

Презренные гяуры осмелели. О чём они думают? Они хотя бы знают, кто здесь истинный хозяин? Жалкие рабы должны падать ниц в придорожную пыль. А они нагло пялятся с откровенной скукой на челе. Либо скалят зубы, обсуждая меня.

Эминек требовал от генуэзцев почитания. Но это вызывало лишь раздражение. Только консул скрепя сердцем был вынужден устраивать пышные приёмы по поводу очередного вхождения карачи-бека в Каффу. Этого требовало от него правление банка Святого Георгия, выкупившего в 1453 году черноморские колонии у Генуэзской республики. Протекторы банка категорически не хотели ссориться с Крымским ханством, прекрасно понимая, к чему это приведёт.

Эминек готов был поставить на кон всё, лишь бы взобраться по золотой лестнице как можно выше, и продержаться там как можно дольше. Для этого он не гнушался ничем: ни подкупами, ни пустыми обещаниями, ни запугиванием, ни убийствами. Таким же образом он, вопреки многовековой традиции, занял трон карачи-бека. Трон, который по устоявшемуся с давних времён праву старшинства должен был перейти к Кара-Мирзе. Перейти от усопшего бека Мамака, прилюдно завещавшего его перед смертью именно Кара-Мирзе, а не кому-нибудь другому. Но даже эти два весомых обстоятельства не остановили Эминека.

Игра стоила свеч, и он готов был на всё, лишь бы завладеть бекским титулом.

Титул карачи-бека был вторым в иерархии Крымского ханства после самого хана. Роду Ширин, которым правили карачи-беки, принадлежали обширные земли южной части полуострова. Все генуэзские колонии располагались именно на этих территориях. Практически все земледельческие районы также принадлежали Ширинам. Эти угодья генуэзцы называли Кампанией. Каффа и все другие колонии Крыма в снабжении продовольствием полностью зависели от Кампании. Кроме того, слово ширин-бека по своей важности значило даже больше, чем слово визиря в классическом мусульманском султанате. Род Ширин был самым влиятельным и самым богатым во всём ханстве. В связи с этим в избрании «правильного» бека были заинтересованы, как хан, так и генуэзцы. Первый по традиции утверждал избранного бека, вторые согласовывали избрание. По древнему обычаю крымчаков Эминек мог стать беком только после смерти своего старшего брата Кара-Мирзы. Но его неуёмному честолюбию было наплевать на традиции. Поэтому он пошёл обходными путями. Для начала Эминек постарался заполучить поддержку наиболее влиятельных ширинских беев, пообещав им восстановление добрых старых традиций. Традиций, когда крымская конница словно стая хищных птиц безнаказанно грабила молдавские, литовские, польские и русские земли. Жаждущие наживы беи готовы были его поддержать, но только в случае согласия хана и генуэзцев. Эминек тут же бросился в Каффу. Здесь у него уже были влиятельные друзья. Одним он поставлял дешёвых рабов, другим выделял воинов для охраны торговых караванов. Среди его клиентов был престарелый отец братьев Гуаско, который, опираясь на помощь воинов Эминека, захватил в Кампании множество деревень. Но первым делом будущий бек посетил Баттисту Джустиниани, восседавшего в ту пору в консульском дворце, и Оберто Скварчиафико, который имел неизменный вес при любом консуле. Наобещав им золотые горы невероятной величины, Эминек легко заручился поддержкой. Оставалось самое трудное – ярлык от хана. Эминек знал, что Менгли Герай26 его недолюбливал, считая недостойным и ненадёжным. Возможно, он не желал, чтобы кто-нибудь в Крымском ханстве повторил его путь. Ведь сам Менгли занял трон, также нарушив все законы престолонаследия. Причём он был шестым сыном, а не третьим, как Эминек. Поэтому бек, зная о ханской антипатии к нему, пошёл на крайность и попросил генуэзцев припугнуть Менгли Герая, что в случае отказа фрязи выпустят из темницы Солдайи Нур-Девлета и его сторонников.

Нур-Девлет был старшим братом Менгли Герая. После смерти отца именно он по праву занял ханский трон. Но Менгли-Герай устроил переворот. В долгой кровопролитной борьбе Нур-Девлет всё же проиграл младшему брату. Завлечённый в ловушку вместе со своими беями и другими братьями, он оказался в заточении. Генуэзцы всячески поддерживали Менгли, так как Нур-Девлет имел протурецкую ориентацию. По просьбе победителя консул Каффы приказал запереть Нур-Девлета, всех его братьев и сторонников в крепостной башне. Самому Менгли Гераю негде было содержать узников. Все его зинданы были ненадёжными по одной простой причине. Они находились в татарской местности, где у сторонников свергнутого хана вполне могли возникнуть поползновения к его освобождению. За помощь в овладении престолом и за содержание под арестом Нур-Девлета расчётливые латиняне выбили у хана множество преференций, включая значительное снижение дани. Всё это вредило авторитету Менгли Герая среди татарской знати. Тяготясь зависимостью от генуэзцев, хан даже решился на заговор с целью физического устранения Нур-Девлета. Он подкупил начальника стражи и подготовил тщательно продуманный план, по которому выходило, что свергнутый им брат и все сидящие в башне сородичи погибли бы при попытке их освобождения. Об этом узнали генуэзцы и, прекрасно понимая, что таким способом хан хочет соскочить с крючка, ловко вмешались в авантюру. По их приказу был убит подкупленный начальник стражи. Убит, якобы, при той самой попытке освобождения. Якобы, при неудачной попытке. После этого сам опальный хан Нур-Девлет для надёжности был переведён из Каффы в Солдайю. А Менгли так и остался на генуэзском крючке.

Хорошо разбираясь в этой сложной многоходовой интриге, генуэзцы категорически отвергли просьбу Эминека попугать хана освобождением его брата.

Эминек очень переживал, что Менгли не утвердит его в качестве карачи-бека. Но эти переживания были напрасными. Во времена вступления на ханский трон Менгли Герая в окружении Крымского ханства сохранялся хрупкий мир, основанный на сложной системе взаимных угроз, сдержек и противовесов. С одной стороны, в Сарае сидел хан Ахмат27, который спал и видел восстановление своей державы до размеров Золотой Орды. Одной из главных его целей в этом направлении было полное подчинение Крымского ханства, приобрётшего независимость в 1441 году. Поэтому он поддерживал любых претендентов на крымский престол, готовых ради трона поскупиться независимостью ханства. И таких претендентов было в избытке. Именно поэтому Менгли Герай ратовал за крепкий союз с генуэзцами и князьями Готфии. Не чурался он и поиска внешних союзников. Турецкие султаны для этого не подходили. Они сами хотели завоевать Крым. И даже уже предпринимали такие попытки. Сразу после покорения Константинополя в 1454 году турецкий флот с десантом появился на рейде Каффы. И только слаженная оборона генуэзцев и татар привела турок к унизительному поражению. Оставались ещё Литва и Московия, которые вели между собой ожесточённую борьбу по собиранию русских земель. Русский князь Иван, хоть номинально и оставался зависимым от Ахмата, но фактически давно и демонстративно не платил дань и отказывался выполнять указы ордынцев. Стараясь подчинить русских, но не имея на это достаточно сил, Ахмат-хан заключил договор с литовцами. Усиление Ахмата в случае его победы над Московией предвещало непростые времена для Менгли. Поэтому Герай, узнав о союзе Большой Орды с Литвой, тут же обменялся клятвенно заверенными договорами о взаимопомощи с Иваном. Правда, в страстном желании сохранить мир, он отказался прямо указывать в договоре имена противников (Ахмата и Казимира28), но всем и так было понятно, против кого завязали дружбу Московская Русь и Крым.

Поэтому повязанный по рукам и ногам как во внутренней, так и во внешней политике, боясь неправильным решением выбить хотя бы одну опору под своим троном, Менгли Герай поддался на уговоры генуэзцев и согласился утвердить карачи-беком Эминека.

Так Эминек стал ширинским беком. И сразу в корне изменился. Менгли Герай и генуэзцы не раз пожалели о своем необдуманном решении. Для начала новоиспечённый бек завалил и хана, и консула просьбами и требованиями о помощи и послаблениях, как по отношению к себе, так и для своих верных беев. Узнав о заключении договора с московским князем, а это произошло в мае, когда к хану прибыл русский посол боярин Никита Беклемишев29, Эминек сразу перевернул это событие в свою пользу. Он тут же подбил своих беев организовать поход против Казимира, пообещав оставить им самый жирный кусок от награбленного. При этом сам Эминек в поход не пошёл, оставшись в тени наблюдателей Ахмата и польско-литовского короля. Возглавить поход он предложил Айдеру30, ханскому брату. Недалёкий, но верный Менгли Айдер тут же согласился. Официалы Каффы, узнав о подготовке похода, пытались отговорить Менгли Герая от этого. Но хан вновь испытал сильнейшее давление ширинских беев, которые рвались в бой, якобы для того, чтобы заверить московского князя в искренности заключённых договорённостей. А на самом деле они уже предвкушали удовольствия от будущих кровавых подвигов. Хан был вынужден согласиться. И тут же в июне ханская кавалерия под началом Айдера отправилась грабить Подолию, а заодно и Верхнюю Валахию, находящуюся в подданстве молдавского господаря Стефана. Этот набег, естественно, навсегда испортил отношения Менгли Герая со Стефаном и Казимиром. Но Эминеку на это было наплевать. Он остался в закулисье данных событий.

Зато сейчас, когда крымчаки вернулись с толпами полонян и набитыми награбленным добром телегами, он тут же напомнил о себе, как об организаторе рейда.

Эминек был чрезвычайно рад удачному набегу, словно это он сам выиграл грандиозную битву.

По этому поводу бек закатил грандиозный пир. Сегодня на нём гуляли татарские беи. А завтра должны были прийти генуэзские нобили.

Ни о какой женитьбе на Лейле у счастливого «полководца» и в мыслях не было. Просто ему хотелось, чтобы этот счастливый день закончился не менее счастливой ночью.

Всю эту довольно сложную подноготную подковёрных игр, дрязг и интриг татарского ханства Лейла досконально изучила, расспрашивая об Эминеке и Менгли своего любовника. Пангиягер хорошо разбирался в политике. Он всё по полочкам разложил в голове своей не в меру любопытной приёмной дочери.

Выслушав предложение стать наложницей, девушка почувствовала себя униженной. Из глубины дома доносилась музыка, смех и подпитые голоса. Лейла была уверена, что при желании она могла легко туда пройти и стать значимой фигурой не только на этом празднике, но и в судьбе Эминека. «Дурак, это больше надо было тебе, а не мне. Я бы сделала тебя ханом», – резануло в её голове раздражённое самолюбие. Но она быстро взяла себя в руки и решила, что всему своё время. Никуда бек от неё не денется. Она помнит тот взгляд, которым он выделил её в толпе. Это был взгляд сластолюбца, взгляд игрока, готового поставить на карту сразу всё.

Ничего, ты ещё попляшешь под мою дудку. Но надо и себя уважать. Нельзя доставаться даром. Пусть помучается. А я подожду.

И Лейла, гордо задрав подбородок, покинула усадьбу Эминека.

Глава 21

27 июля 1474 года, понедельник

Об условиях сделки с отцом

Шёл пятый день заключения. Эсмина заметно похудела и осунулась. Нет лучшего средства быстро сбросить лишний вес, чем страдания. У девушки не было лишнего веса, поэтому страдания отразились на её челе заостренным носиком, сухими губами, болезненным пергаментом кожи и чёрными кругами вокруг глаз. Но её это совсем не волновало – она не знала, как выглядит в настоящий момент, ни разу не взглянув на себя в зеркало. Да и не хотела знать. Подглядывающая в замочную скважину Лика видела узницу только в двух позах: на коленях перед иконой, или калачиком на кровати. Раз в два часа она докладывала хозяину: «К еде не притронулась, молчит, не плачет, только молится». Манана-хатун, услышав это, обычно глубоко вздыхала и, бросив очередной энергичный взгляд на брата, демонстративно покидала комнату. По поводу Эсмины они уже успели много раз накричать друг на друга, обвинив во всех смертных грехах и напомнив массу взаимных обид.

В конце концов сестра и брат пришли к общему знаменателю, и сегодня утром хозяин дома отправился к дочери, чтобы изложить ей выработанный семейный план.

Он придвинул кресло и сел подле неё, уставившись на скрюченное в эмбрион худенькое тельце. Выдержав паузу, начал:

– Ты не обижайся на меня, ахавни. Я ведь счастья тебе желаю… Я в ответе перед твоей матерью, которой обещал вырастить дочь самой счастливой на свете. В ответе перед богом. Он с меня спросит за всё, если я не прав.

Эсмина не шелохнулась. Внимание отца привлёк писчий лист, по-прежнему лежащий на маленьком прикроватном столике рядом с давно открытой книгой.

– «Астер, любимый…», – отец непроизвольно качнул головой. – Ты его любишь? – голос отца взял высокую ноту. – Любишь этого негодяя? Молчишь. Хорошо, – казалось он успокоился. – Если любишь, то тем более обязана выслушать то, что мы с Мананой тебе предлагаем, – дочка, как и прежде не реагировала. Пангиягер старался не взорваться, хотя его распирало: – Лежишь? Ну лежи, лежи… А завтра состоится суд, на котором твоему «любимому» влепят пожизненную каторгу на каменоломне. Это в лучшем случае… Ты этого хочешь?

Он попытался дотронуться до её плеча, но дочь на это ласковое прикосновение отреагировала неприязненно, почти брезгливо. Покачав головой, Тер-Ованес тяжело вздохнул:

– Вижу, не хочешь. У тебя есть шанс его спасти, – по всему чувствовалось, что девушка напряглась при этих словах. Отец слегка повеселел, утвердительно кивнул и продолжил: – Но это тебе решать – быть ему каторжанином или свободным человеком.

Эсмина резко села, оказавшись прямо напротив отца. Мрачно спросила:

– Что я должна сделать?

Сделка с отцом предполагала, что Эсмина навсегда откажется от своего возлюбленного, не станет искать с ним встреч, писать письма, не станет отвечать на его знаки внимания. В ближайшие дни ахавни должна отправиться в монастырь, в котором проживёт до весны следующего года, замаливая перед богом свои грехи. А весной, когда ей исполнится семнадцать, она выйдет замуж за жениха, которого подыщет отец. Взамен Пангиягер обещал забрать заявление о краже и уладить дело.

– Ты согласна?

– Согласна, – выхолощенным голосом прошептала дочь.

– Тогда поклянись на Библии, что и думать про него забудешь и спокойно примешь свою судьбу, выполнив всё то, что я тебе говорил.

Эсмина поклялась.

Глава 22

2 августа 1474 года, воскресение

О даме в чёрном и Теодоро

В фигуре женщины в чёрном наряде с вуалью все же можно было угадать совсем молоденькую девушку. Слишком легко она вспорхнула по ступенькам ведущим к храму Иоанна Крестителя. Церковь располагалась в армянской слободе Айоц-Берд. В храме богомолица была недолго. Гораздо больше времени она провела на погосте церкви, покинув его вместе с толпой прихожан. Большинство из них разбрелись по округе, а девушка двинулась по направлению к генуэзской цитадели. По пути она спокойно утолила жажду родниковой водой из питьевого фонтанчика, перешла по каменному мосту через овраг, поднялась по живописной мощеной улочке на холм и, взойдя на откидной мост подле ворот башни Климента, остановилась на нём поглазеть на замечательный пейзаж, открывающийся с этого места. Картина и на самом деле была замечательной: мощные крепостные стены и башни, каменные дома с черепичными крышами, живописные сады и голубое море, усеянное белыми парусами. Как тут не застыть на месте? Всё говорило о том, что девушка никуда не торопится, наслаждаясь воскресной прогулкой. И только внимательный наблюдатель мог заметить, что она всё это делает для того, чтобы обнаружить, идёт за ней кто-нибудь или нет.

Женщина в чёрном спокойным шагом проследовала через ворота у мощной башни, названной в честь Римского Папы Климента, призвавшего в своё время к крестовому походу в защиту Каффы от хана Золотой Орды Джанибека31. Далее она прошла мимо грандиозного консульского дворца и, преодолев дворцовую площадь, вскоре остановилась возле шикарной виллы, белеющей в глубине засаженного кипарисами сада. У кованных ворот её остановил стражник. Она что-то ему долго объясняла, в конце концов тот вызвал мажордома. Старый Гульельмо Леарди не стал долго расспрашивать, проводив гостью во дворец. Андреотто и Деметрио отсутствовали, уехав в родовой замок Тасили. Стоит сказать, что Гуаско – единственные во всех генуэзских колониях нобили, получившие право на постройку собственной крепости. Устав это строго запрещал. Но любой устав можно обойти, если имеешь много денег и не меньше наглости. Только беспредельной наглостью и жадностью можно объяснить тот факт, что свою собственную крепость они возводили на деньги каффинской курии. Причём делали это на вполне законных основаниях. Протекторам банка Святого Георгия необходимость финансирования было аргументирована надвигающейся опасностью со стороны турецкого султана. На самом же деле семейка Гуаско желала навсегда закрепить за собой крупные землевладения с 18 захваченными селениями. Для этого им был необходим мощный феодальный замок. Занимаясь ползучей экспансией, они строили далеко идущие планы. Отец в своё время давал детишкам напутствие: «Хватайте всё, пока есть, что хватать. Мы должны стать настолько сильными, чтобы засунуть в карман всю Газарию».

Теодоро редко бывал в родовом донжоне. Его больше волновала разгульная жизнь. Он торопился жить. Жить бурно и весело, проводя время в попойках и оргиях.

Вот и сейчас он только что проснулся и сидел за накрытым столом с бокалом лёгкого вина, время от времени потирая пульсирующие виски. Слишком перебрал накануне, побывав на очередном празднике, устроенном Эминеком. Координация ещё не восстановилась. Поворачиваясь к гостье, маркиз неуклюже зацепился локтем, расплескав при этом вино.

– Какого чёрта, Гульельмо! Дай мне спокойно позавтракать, – Теодоро с раздражением стряхнул красные капли с белоснежной сорочки.

Бесполезно – пятна быстро расползлись по груди.

– Очуметь, – Гуаско с досады развёл руками. – Чего встал? – прикрикнул он на мажордома. – Тащи свежую сорочку.

Невозмутимый дворецкий гордой походкой павлина двинулся исполнять приказание.

– Что за день такой? Всё жутко противно, – Теодоро в досаде громко выпустил воздух, перевёл взгляд на бокал и выплеснул остатки вина в свою глотку.

Ещё раз выдохнув, откинулся в кресле и переключился на гостью:

– Чего вам надобно, дамочка? Я не банк, денег взаймы не даю. Даже в связи со смертью близких.

Видимо его смутил траурный наряд Лейлы. Она ответила кратко, без подводки:

– Есть конфиденциальная информация по Эсмине. Если вам, конечно, интересно.

Теодоро сразу напрягся:

– Говори.

– Послезавтра её увезут в монастырь Сурб Урбат32. Это по дороге на Солхат33.

– Я знаю, где это. Во сколько её повезут и сколько охранников?

– Четыре оргузия и возничий. Выезжать будут рано утром, естественно.

Короткая информация была изложена полностью. Теодоро поразмыслил, глядя куда-то в сторону и, неопределённо кивнув головой, вновь уставился на гостью. Долго на неё смотрел, словно не понимая, зачем она ещё здесь стоит. Наконец снял с пояса красивый кошель с вензелем и вытащил из него золотой дукат. Поигрался с ним, подкинул, ловко поймал и пришлёпнул к столу. Взглянул на результат гадания и вновь убрал монету в кошелёк. В это время вернулся Леарди с белой, как снег сорочкой. Не стесняясь гостьи, хозяин переоделся, продемонстрировав свой атлетический торс. После чего скомандовал мажордому:

– Ну-ка, дай мне десять аспров.

Тот ловко отсчитал нужное количество мелочи и передал хозяину. Теодоро небрежно бросил деньги на стол:

– Держи, заслужила.

Серебряные монетки разбежались в разные стороны.

Лейла, пряча свою реакцию под вуалью, ответила вполне спокойно:

– Благодарю, синьор. Но я надеялась, что мои старания будут оценены по заслугам.

– А это по заслугам. Здесь больше семи серебряников. Иуда не побрезговал. А ты чем лучше?

– Вы меня не поняли и незаслуженно оскорбляете, – Лейла со спокойным видом уселась в свободное кресло, откинула с лица вуаль и улыбнулась. – Я не бедная попрошайка, не обиженная служанка и не дурочка, мечтающая таким способом разбогатеть.

Она сделала паузу. Специально сделала, привлекая к себе внимание. Теодоро вальяжно откинулся в кресле, тщательно рассмотрев гостью. Глазки заблестели – хороша чертовка! Очень даже хороша.

– Тогда кто же ты?