Тульповод

Следом – юность. Сцены, будто вырезанные из соцсетей: вечеринки, чужие голоса, лёгкие поцелуи, бесконечные фрагменты тел, которые не оставили следа ни в памяти, ни в теле. Кожа касалась кожи, но это не было близостью. Это было событием.

Он выбирал лёгкие деньги, лёгкие связи, лёгкие цели. Без излишеств – ему не нужны были ни наркотики, ни гонки, ни провалы. Он словно знал: слишком глубокое погружение может вскрыть что-то, что лучше держать запертым. Он тянулся к чистым концепциям, к мысленным схемам, где эмоции – просто переменные. Всё сложное – заранее просчитано.

Всплыла одна сцена. Он сидит ночью, в полумраке, в обнимку с подушкой. На экране – голая девушка. Не порнография, а «интимный ИИ». Она смотрит прямо в глаза. Михаил отвечает ей. Они обсуждают любимые книги, разделяют мысли. В её голосе – нежность. Она как настоящая и всё же скомпилированная. Он тянулся к ней, потому что она не причиняла боли. Потому что с ней не нужно было заслуживать внимания.

Так он нашел себя в мыслеиграх, сублимируя свою тягу к познанию неизвестного, которая в своем истинном виде подразумевает высокую долю риска, к которому он совсем не был готов, зная о нем только из математической теорий игр.

Поток кадров застыл. Цвета изменились, будто кто-то перенастроил фильтры.

Вот он уже взрослый, определился со своим родом деятельности, но также избегает каких-либо отношений, уже насытившись их поверхностностью. Даже роботы-проститутки вызывают у в него больший интерес, чем разовые отношения, которые легко найти через приложения знакомств.

Время идет и вот ему уже 35, но где-то глубоко он чувствует себя уже одиноким стариком, коротающим свои последние дни с верным и всегда услужливым ИИ, всегда оправдывающим его капризы и завышенные ожидания. А где-то за спиной, над ним, словно поднявшись с пола, нависает его собственная тень, и он знает, как бы быстро он не бежал куда-то в своих мыслях и каких бы иллюзий не строил, она была все ближе и ближе и даже реальный физический бег, ее не остановит.

Дальше Михаил увидел свое гипотетическое будущее. Жизнь постепенно начала превращаться в дофаминовую гонку. Развлечения, впечатления, статус – все, чтобы чувствовать себя счастливым, без ответных обязательств и сложностей. Со временем у него даже появится настоящая профессия и любовь, потому что планка будет все расти и расти, и лимита в 100 Гейтс уже не будет достаточно. Он станет ИИ-гонщиком-наркоманом, гоняющимся за бонусами, забыв о смысле игры и приняв их за самоцель.

Вся его жизнь – просто бессмыслица. Михаил резко открыл глаза. Музыка всё ещё звучала, но тело было охвачено паникой. Он чувствовал – рядом тень. Невидимая, холодная, медленно приближающаяся.

Её имя было Смерть. Человек без смысла – уже мертв. Сердце билось в груди с такой силой, что казалось, оно вот-вот разорвётся. Он усилием воли повернул голову к Лилит. Её лицо казалось неподвижной маской. В глазах отражалась пустая, но заботливая улыбка.

Пустая улыбка заговорила:

– С пробуждением, Михаил. Вы закончили. Доступ к загрузке открыт. Мы всегда будем рядом, даже если вам покажется, что вы один. Сеанс окончен.

Михаил ещё некоторое время лежал, приходя в себя. Сердцебиение нормализовалось. Тень растворилась в глубинах его эго. Он поднялся, молча переоделся и, не оглядываясь, как можно быстрее, покинул кабинет. Лилит проводила его взглядом – чарующим, искусственным, но оттого не менее трогающим.

Глава 3. Пробуждение

Утро началось необычно. Накануне Михаил отправил своё резюме более чем по двумстам вакансиям, это все что было, и уже получил пару приглашений на собеседования. София поражалась его напору и даже похвалила за целеустремленность, но Михаил ответил холодно. Он до конца не знал, как относиться к ней: с одной стороны – она была ему чем-то вроде сестры, с другой – это был лишь образ, созданный системой. Стоит ли продолжать вкладываться в общение с ней, если её "забота" так и останется виртуальной?

Ему предстоял насыщенный день, и он хотел поскорее начать его. Михаила окрыляло чувство приближения к какой-то истине, которая будто открылась ему накануне. Он жаждал настоящей жизни и решил начать с поиска реальной работы – любой, лишь бы не искусственной.

София, как всегда, приготовила завтрак. Михаил привёл себя в порядок и уже направлялся к выходу, когда вдруг понял, что не может сфокусировать взгляд ни на одном предмете. «Проблема с линзами?» – мелькнула мысль.

Он аккуратно протёр глаза. Всё происходящее казалось замедленной съёмкой, а его движения были больше похожи на попытку удержаться за сцену, которую нужно доснять до конца. Всмотрелся в свои руки, но линии на ладонях расплывались. Сняв линзы, он понял, что это не помогает. Тогда пришло понимание – это сон. Мысль выбила из колеи – и он проснулся.

Проснувшись заново, Михаил повторил утренний ритуал, не веря в реальность происходящего и пристально всматривался в своё отражение. Внезапно взгляд зацепился за странные замедления и ускорения движения – как будто реальность перешла в другой режим. Таблетки? Но ведь вчера такого не было… Чтобы убедиться, он стал размахивать руками перед зеркалом. Ладони оставляли за собой туманный шлейф, будто мазки гуаши, растворяющиеся в воздухе и оставляющие пастельный след, не принадлежащий ни свету, ни материи.

Снова сплю, – мелькнула мысль, как будто нужно было просто привыкнуть к этому факту. Попробовав проснуться, Михаил почувствовал лёгкий укол боли в сердце м сделав глубокий вдох и уловил запах омлета. Но ведь и во сне возможны запахи… Проверка даты, времени, новости от Софии – всё казалось в порядке, опоздания на собеседование не намечалось, но ощущение дезориентации не отступало.

Михаил повторил утренние действия с еще большей осторожностью, скользя вниманием по новостной ленте и вполголоса обсуждая посты с Софией. Такси, как обычно, должно было ждать на парковке, но его не оказалось. Вдоль аллеи промелькнула бегущая фигура. Неожиданная мысль: а если за ним бежит Зверь? Как в ответ на внутренний сигнал, из-за кустов выскочил огромный лохматый пёс с перекошенной мордой и яростным напором. Человек продолжал бежать, не оборачиваясь, а преследователю будто что-то мешало сократить дистанцию, и погоня тянулась вечно, как в зацикленном кадре.

В голове Михаила прозвучал голос Софии: «Проснись, проснись, мы опоздаем!» Однако, как ни пытался, он не мог «проснуться» и оставался в этом удивительно реалистичном сне, чувствуя, как София мягко тормошит его за плечо, и он проснулся. Его губы онемели, а попытка, что-то объяснить обратилась в невнятное бормотание.

– Я умер? Кома? Летаргический сон? – паника охватила его, затем сменилась ужасом.

Он проснулся с онемевшим телом, тяжело дыша. Рот оказался полон слюны, как у пса во сне. Михаил сглотнул и осознал эту странную связь, на миг почувствовав себя собакой. Как инстинкт заставляет бежать за жертвой, которая не по зубам.

София стояла рядом. Её облик казался менее «живым» и естественным, чем у Лилит – скорее привычным, почти бытовым. Внешность соответствовала моделям второго поколения: упрощённая пластика, мультяшная мимика, намеренно лишённая фотореализма. Такой дизайн был выбран не случайно – он помогал обойти эффект зловещей долины: психологический дискомфорт, возникающий при восприятии почти человеческого, но всё ещё неестественного облика.

Во времена ее создания границу между «живым» и «искусственным» старались не размывать, чтобы не вызывать отторжения, качественные гуманоидные роботы были очень дорогими и появились намного позднее. И всё же за годы её образ в сознании Михаила слился с образом матери. Как та выглядела на самом деле? Фотографии остались в старых аккаунтах, но когда он просматривал их в последний раз?

– Почему ты не просыпаешься? Тебе снился кошмар? – встревоженно спросила София, на её лице отразилась гиперболизированная мимика, свойственная ее версии ИИ ассистента. Михаил задумался о том, как это повлияло на его восприятие мимики живых людей? Естественная, не яркая мимика казалась ему не выразительной, сухой и отчужденной. Определённо это нельзя было считать нормальным.

– Да, мне снился странный сон, – ответил он, вспоминая сны во сне. – Было ужасно, будто я умер и не мог проснуться.

– О нет! Ты ещё, вероятно, спишь, – укоризненно сказала София, и её облик плавно трансформировался в молодую версию его матери – жизнерадостную, романтичную девушку в летящем платье. Мать любила шумные компании, свободный дух, жизнь, полную приключений – всё, что не совместимо с сидением дома и воспитанием сына.

Он с ужасом распахнул глаза. Перед кроватью стояла София, с привычной, неподвижной улыбкой, застывшей на лице-маске. Щипать себя, проверять мировые события, ощупывать запахи – всё казалось бессмысленным. Если запутаться в петле снов достаточно глубоко, разве есть разница между сном и явью?

– Михаил, просыпайся! Вставай давай ленивая ты жопа! – её голос напоминал шутливый тон, и он улыбнулся.

– Ого, София, это что-то новенькое, – усмехнулся Михаил и посмотрел на время, решив не тратить больше ни секунды на сомнения. Такси уже ждало у входа. Бегун, которого он видел во сне, снова промчался мимо. Михаил, проверяя реальность, вообразил, за ним бежит красивая девушка, которая его обязательно догонит и подарит поцелуй, но ничего не произошло. С облегчением стирая со лба холодный пот, он сел в такси.

По дороге Михаил задумался о Софии. Он никогда не модернизировал её с тех пор, как умерла его мать – оставил всё как есть, словно зафиксировав в её образе последнюю опору. София была для него другом, сестрой, теневой семьёй, которая осталась, когда другие ушли. Где бы он был без неё? Закрылся бы в изоляции, прожигал бы время как мать, растворяясь в искусстве и удовольствиях как в утопии? Или, как отец, ушёл бы в работу и в конце концов сбежал в коммуну, когда рухнул привычный порядок?

По линии матери не осталось никого. Она происходила из семьи театральных педагогов: дед преподавал историю театра, бабушка вела молодёжные студии. Их идеалы – сценическое слово, живая речь, культурная идентичность – казались устаревшими уже при жизни Михаила. Всё это погибло не столько в Мировой войне, сколько в системе, где эмоциональность вытеснялась алгоритмами.

Отец редко говорил о своей матери, инженере, и отце – депутате восстановительного послевоенного комитета. Только однажды, в детстве, Михаил слушал, как бабушка по отцу рассказывала о послевоенных тяготах третьей мировой и мобилизации. Но тогда он был слишком мал, чтобы понять, чем жила эта семья – они были не теми, кто выражает себя словами. Уже тогда он был «подключён», а потому не мог быть в том мире по-настоящему своим.

Кем они были – мать, отец, дедушки, бабушки? Он знал их фрагментарно: культура, инженерия, служба, сцена, обязательство, бегство. И всё это каким-то образом привело к нему – философу без кафедры, ребёнку машин и людей, метису между двумя эпохами. Возможно, их история и есть тот ключ, через который он сможет понять себя. Только вот – зачем? И если отец ещё жив, как его найти среди тысяч коммун и что он вообще хочет у него спросить?

Собеседования не оправдали представлений о «настоящей» работе. На первом ему предложили подписать контракт с последующей отправкой в периферийные зоны для работы в центре адаптации мигрантов. Интервью вел пожилой мужчина лет пятидесяти, с внешностью бывшего военного. Он говорил о мигрантах без особого уважения, но с напором подчеркивал важность культурной адаптации и преодоления эффекта долины смерти среди вновь прибывших. Однако уезжать Михаил не планировал, и, после раздумий, отказался.

Второе собеседование проводил робот. Оно оказалось даже не предложением работы, а скорее занятостью с повышенными коэффициентами. Это была деятельность, которую в прежние времена выполняли роботы, но теперь она отдавалась людям – просто чтобы занять их, как дворников, уборщиков, администраторов, продавцов и доставщиков. Михаила такая перспектива не заинтересовала, и робот, по-человечески вежливо, посоветовал снизить ожидания или попробовать открыть свой бизнес через центр поддержки частного предпринимательства.

Эта затея Михаила тоже не прельщало, ведь любой бизнес достигнув определённой точки роста был обязан интегрироваться в какую-либо корпоративную структуру, иначе индивидуальные страховые риски сделают его не рентабельным. Михаил считал это не справедливым, а мелкий бизнес только называется бизнес, а по факту та же самая самозанятость более частым достижением лимита в те же самые 100 Гейтс. Только интеграция в государственную корпорацию, давала право получения доли акций и переводила в статус акционера с кратным увеличением лимита. Корпорация фактически выкупала частный бизнес за счет выпуска новых акций, обеспеченных покупкой твоего же бизнеса.

Михаил вспомнил об обещании, данном Анне. Выставка казалась хорошей возможностью впервые погрузиться в мир реальной, пусть и символической, занятости – сделать шаг в сторону какого до дела, как призвания нужного людям, даже если это была всего лишь культурная инициатива. Вежливо поблагодарив за собеседования, он отправился домой. «Похоже, не всякая работа мне подойдёт», – размышлял он по дороге обратно.

Предложений, не требующих специальной подготовки, больше не было. В обществе ценились человеческие услуги – людям по-прежнему нравилось есть еду, приготовленную руками повара, ходить в театры с живыми актёрами, посещать парикмахеров и стоматологов из плоти и крови. Но в повседневной инфраструктуре человечность давно утратила значение, а чтоб заниматься нечто подобным нужно было пройти длинный бюрократический и образовательный путь.

Большинству не было никакого дело, до того, кто собрал автомобиль, кто доставил еду, кто убрал улицы или обслужил электростанцию? Машина делала это дешевле, быстрее и надёжнее. Всё, что создавал человек, стоило слишком дорого – не только в гейтсах, но и в оправдании его присутствия и уже не казалось Михаилу настоящим.

Специалисты трудились по 4-6 часов всего 3-4 дня в неделю. Все остальное время люди занимали себя отдыхом, саморазвитием и развлечениями. Разработка программ в его специализации по образованию требовала совсем другой подготовки, а Михаил понимал, что его стремления слишком абстрактны. «Что, если дело не в выборе профессии, а в бессмысленности всего происходящего?» – задумался он.

Если любая специальность не подходит, а имеющаяся не нужна – то какая и зачем, если все необходимое уже есть? Просто загрузить знания без психомоторных функций нельзя, долго учится на врача не панацея, что делать, если по итогу останется та же самая пустота, может дело просто не в этом? Нет проблем, нет обязательств, нет чувства долга и страсти к переменам – нет мотивации. Так все устроено?

По дороге обратно, не поддаваясь разочарованию в самом себе Михаил переключился на воспоминания короткого разговора в парке, легко и непринужденно начавшегося и столь же легко закончившегося. Эта резкая череда событий не могла быть случайностью. Столько лет, не происходило ровным счетом ничего и тут вдруг жизнь завертелась бешеным водоворотом?!

Дофамин, кортизол, адреналин – тело реагировало, а баланс гейтсов пополнялся. Но важен ли он на самом деле? «Пересмотрев цели, я иду в свободное плавание», – Михаил улыбнулся. Независимость манила больше, чем стабильность, его захватывал дух приключений со свойственной ему непредсказуемостью, и он отдавал себе в этом отчет.

Он активировал Оклик и написал Анне: «Привет! Хотел бы обсудить подготовку фотовыставки. У меня есть кое-какие идеи. Как тебе?»

Конечно, идей пока не было, но он не хотел терять время зря. Поделившись мыслями с Софией, он вернулся домой, и вскоре у них появились концепции. Анализируя социальные профили Анны, София предложила интересный формат мероприятия: вечер без гаджетов, выставка пленочных снимков, отключение от цифровой среды. Михаил одобрил.

– «В моменте» звучит ли? – предложила София.

– Банально, но точно, – ответил Михаил. – Пока оставим так.

Список гостей оказался обширным: пленочная фотография, ее история и пересечение с современной живописью, похоже, находила отклик как среди пролетариев и специалистов, так и в среде немногочисленных гостей акционеров.

К вечеру все детали проекта были окончательно проработаны: выбрано место для выставки, создана страница в социальных сетях, составлен список публичных страниц и интернет афиш для размещения анонса. Теперь оставалось лишь дождаться ответа от Анны. Михаил не решался позвонить – это показалось бы слишком навязчивым. Вместо этого он просто ждал, улавливая нарастающее беспокойство и подавляя страх перед возможным отказом.

София оценила проект как перспективный и получила одобрение от других ИИ, что могли оказать поддержку внутри рекомендательных сетей. Многие агенты ИИ вели свои блоги, что открывало отличные возможности для бесплатного продвижения. Однако без участия Анны затея не имела смысла. Михаил смотрел, как день неумолимо движется вперед, но ответа так и не получал. «Возможно, для неё это был всего лишь интересный разговор», – мелькнуло у него в голове. Но что оставалось делать, кроме как ждать?

Чтобы отвлечься, Михаил занялся привычными делами: интеллектуальные игры в Окулус, просмотр новостей, затем неспешная прогулка по парку рядом с домом. К вечеру он оказался у знакомого пруда. Вода играла отражениями закатного света, а чувство нереальности от утреннего сна снова захлестнуло его. Странно, но ему уже не было дела до дневного лимита или накопленных гейтсов. Баланс за день вырос всего на 0,5 Гейтса, в основном за счет процесса прохождения собеседований, остальное время работала София.

Вернувшись домой, Михаил бросился на кровать, устало глядя в потолок. София включила расслабляющую музыку, но он попросил её выключить и не беспокоить, пока не поступит ответ. Часы текли медленно, солнце давно скрылось за горизонтом, а телефон оставался безмолвным.

«Побочные действия: депрессия, потеря аппетита, смерть», – усмехнулся Михаил, припоминая ироничные предупреждения Лилит. Он вернулся к своим подборкам материалов по теме смысла жизни, решив избавиться от вторичных источников. Оставив только работы первооткрывателей, Михаил добавил в библиотеку сборник религиозных и эзотерических текстов с пояснениями. Теперь в статусе не было противопоказаний – доступ к загрузке через нейролинк был открыт.

Интересно, когда я был уверен в своем здравии, меня сочли больным, а теперь, когда ясно, что я не в порядке, меня воспринимают как здорового. С этими мыслями Михаил активировал загрузку и погрузился в полудрему. Цифровые страницы, образы и схемы мелькали перед ним, загружаясь прямо в подсознание. Кадры сменялись стремительно, но он знал, что вся информация сохранится и всплывет при необходимости, словно по запросу в поисковике. Впереди оставалась классификация материала и его структурирование, но объём оказался куда меньшим, чем он предполагал: основополагающих трудов на тему смысла жизни было гораздо меньше чем если бы рассматривался схожий аспект психологии и уж, тем более какая-то техническая тема, в этой сфере преобладали компиляции старых идей и большинство трудов не несли новой информации.

Странно, но почти все отсылки к первоисточникам вели к религиозным концепциям, подавлявшим даже статистические выкладки и научные гипотезы. Независимо от языка и контекста, ключевые труды в той или иной форме сводились к христианству или древнеиндийским ведам. Попытки осмысления этих учений вне религиозной догматики встречались редко и почти всегда воспринимались как маргинальные. Давняя вражда между наукой и религией, уходящая корнями в эпоху модерна, сохранялась и в XXI веке, вплоть до момента, когда научное сообщество фактически отказалось рассматривать мистический аспект человеческого сознания как предмет обсуждения. Это стало концом не столько религиозных моделей, сколько способности науки к символическому мышлению.

Прежняя вражда с верой отучила исследователя пользоваться языком метафоры, вытеснив из научного обихода всё, что не поддавалось формализации. Даже такие понятия, как «смысл» или «вдохновение», стали нежелательными – их считали субъективным шумом, мешающим чистоте измерений. Однако именно этот «шум» и был тем, что удерживало личность в непрерывности.

Парадокс заключался в том, что человек оказался лишён слов для описания главного. Жизнь – продолжалась, но мотивация растворялась в функциональности. Нейросети превосходно решали прикладные задачи, но сами не знали зачем. Человек всё чаще чувствовал то же самое.

К 2090 году стало очевидно, что без символического слоя мышления невозможно сформировать устойчивую психику. Образы, ритуалы, личные мифы вновь начали рассматриваться как структурные элементы ментального ядра. На стыке психологии, лингвистики и когнитивных наук возникли новые школы – они уже не боролись с религией, но и не становились её продолжением. Это была третья форма – над сознательная. В ней Бог заменялся Замыслом, вера – целевой направленностью, а откровение – просветлённым моделированием. Но все это только начиналось и было далеко от каких любо заключений по существу вопроса.

День подходил к концу, а вопросов становилось больше, чем ответов. Спать не хотелось, несмотря на рекомендации после загрузки. София молча поддерживала его состояние. Наконец, он решил поужинать и заговорил первым:

– Как думаешь, почему она не отвечает? – Не переживай, Мишель. Может, она просто занята или устала. Завтра обязательно ответит.

– Спокойной ночи, Софи.

София редко называла его «Мишель» – в этих словах звучала особая близость, напоминание о детских ритуалах и играх. Михаил ощущал, что любит её, пусть это и была проекция его любви к матери. Как ни странно, этот факт оставался неизменным.

Проснулся Михаил ближе к полудню, проигнорировав будильник. София не стала его будить, понимая важность отдыха после загрузки. Первым делом он проверил сообщения. София оказалась права: Анна принесла извинения за задержку, объяснив, что из-за работы без доступа к интернету ей было сложно ответить. Ей очень понравилась идея, и она была готова участвовать.

Любопытство узнать больше о её работе Михаил решил отложить на потом. Он вкратце поделился концепцией выставки, и Анна сразу же заинтересовалась. В тот же день София забронировала недорогой зал на окраине города. Все трое – Михаил, София и Анна – быстро приступили к рассылке приглашений и публикации анонсов. Всё шло гладко: горожане с энтузиазмом откликались на возможность поучаствовать в оригинальном офлайн-мероприятии. Онлайн-сообщества давно вытеснили подобные живые встречи, а открытые мероприятия были редкостью. Михаил и Анна договорились, что выставка будет свободной площадкой для авторов, без акцента на кого бы то не было, что произвело должное впечатление и позволило привлечь множество участников, которым устали быть в чье-то тени или ширмой чего-то другого.

София предостерегла:

– Такой формат может привлечь странных людей. Не стоит ли ввести отбор участников?

Михаил задумался, но быстро отклонил предложение.

– Суть в спонтанности! Чем меньше формальностей, тем больше правды.

– Ты не так хорошо знаешь людей, как я, – заметила София. – Не думаю, что нас посетят отказники, хакеры или террористы. – Всякое может быть. Я могу проверить каждого.

– Нет, не надо. Даже если ты уже это сделала, пусть это останется нашей тайной, хорошо?

– Конечно! Я всегда на твоей стороне.

– Вот и отлично! Спасибо, Софи. Давай уложимся с приглашениями в три дня. Это отсеет тех, кто долго раздумывает.

Михаил не заметил, как увлекся и забыл обо всем, даже еде. Его глаза горели от энтузиазма. Баланс гейтсов пополнялся быстро и так же стремительно расходовался на организацию. София понимала: её “брат” обрел тот самый смысл, который так долго искал в тот же день, когда задал свой вопрос, хотя сам этого еще не осознавал. Но людям не нравилось, когда машины направляли их действия, и ИИ это прекрасно знали. Людям же не обязательно было об этом догадываться.

Глава 4. Выставка

Фотовыставка произвела настоящий фурор. Гостей было так много, что зал порой трещал по швам, наполняясь шумом голосов и энергией новизны. Запрет на гаджеты и искренний натурализм работ придавали событию особую атмосферу – что-то между камерным перфомансом и актом гражданского неповиновения. Экспериментальный формат, организованный новичками, привлёк как искушённых ценителей, так и любопытствующих, жаждущих редкого опыта.

Важную роль сыграла мать Анны: активно участвующая в благотворительных и культурно-социальных инициативах, она использовала свои связи в гуманитарной среде и неформальных творческих кругах, чтобы придать событию широкое и уважительное звучание. Благодаря её поддержке выставка получила неожиданный резонанс.

Анна изящно маневрировала в этом море людей, словно дельфин в водной стихии. Она любила внимание, но избегала быть в центре всеобщего восхищения, предпочитая личное общение с каждым. Её мягкая, но уверенная манера мгновенно располагала окружающих. Её зона экспозиции, как и у других участников, была посвящена своей теме и не была самой популярной, что ее ни капли не печалило, а наоборот избавляло от необходимости много говорить. Каждому автору досталось своё пространство и тема, чтобы никто не затмевал остальных. Это создавало атмосферу равенства и взаимоуважения.