Град разбитых надежд. Белый Дракон

– Видишь, ты ее избегаешь. Так, значит, все дело в Стелле и в дежурствах? – допытывался Ли. И в эту ночь доверия не оставалось сил молчать.

– На дежурствах я боюсь потерять тебя, – признался Джоэл, удивляясь, что произносит это вслух.

– И из-за этого ты отправил меня подальше в тот день, когда тебя едва не убил Вестник Змея? – Ли переменился в лице, хмурясь и кривясь. Он давно подозревал, впрочем, все обстояло несколько иначе.

– Н-не совсем, я не отправлял, я словно провалился в другой мир, мир Вестника Змея, и уже не мог с тобой встретиться там, во тьме…

– Мир тьмы… Надо запротоколировать? – с сомнением протянул Ли, на миг превращаясь из чуткого друга в охотника, ведущего сложное дело. Но Стражи Вселенной и мир темных линий едва ли внесли бы ясность.

– Я сейчас не уверен. Это вряд ли поможет в расследовании, – отмахнулся Джоэл. – И да, я боюсь потерять и Джолин, и тебя.

– Не потеряешь. Но откуда такая тревога? Было же еще что-то, кроме Стеллы?

– Да, я многих терял.

– Так что? Расскажешь, что еще тебя мучает? У тебя, кстати, должок. Насчет кошмаров и прочего.

Джоэл замер и испытал малодушное желание наспех одеться и снова сбежать в трактир на Рыбной улице. Или на обугленный пустырь. Куда угодно – лишь бы не рассказывать. Он не стыдился своих воспоминаний, как Ли, но считал, что облечение их в слова принесет невероятную боль. Впрочем, после правды о Джолин, после того, как он признался себе в дурной зависти чужому счастью из-за разговора с Батлером, дела далекого прошлого уже вряд ли ранили бы сильней. Поэтому Джоэл ответил:

– Да, пожалуй, самое время. В голове сейчас такой сумбур, что из нее можно выудить все, что захочешь. Тем более… это же ты.

– Так расскажешь? – Ли выжидательно повернулся на своей кровати и подпер рукой голову, всматриваясь в лицо. Он готовился выслушать что угодно. И Джоэл понял, что настало время поделиться, хотя он не причислял себя к хорошим рассказчикам.

– Расскажу… Расскажу о том, как я… как я стал охотником… Вернее, не совсем… О том времени, когда я впервые встретил настоящего друга.

– Так вот в чем дело! Он был похож на меня?

– Да. И нет… В общем, только не перебивай.

– Хорошо, – кивнул Ли и умолк. Джоэл несколько раз вдохнул и выдохнул, наводя относительный порядок в голове, а потом речь полилась сама собой, как будто повествовал не о себе, а о ком-то другом.

– В приюте имени сестры Джоэлины было очень тесно. У нас стояли двухъярусные односпальные кровати. Но из-за количества сирот на каждом ярусе спали по двое. Получалось, что в комнату вмещалось вдвое больше тощих, никому не нужных мальчишек. Мы почти не видели внешний мир. На улицу нас выводили редко: там сложнее следить за группой непослушных детей, поэтому и общались мы только между собой. Ни заботы, ни понимания… Вместо матерей – воспитательницы. Но какие это матери – надсмотрщицы. А уж про воспитателей-мужчин лучше вовсе не рассказывать, что они творили…

– У вас там было как в тюряге, – все-таки перебил Ли. Джоэл только обрадовался: рассказ уходил явно не в ту сторону. Ему не хотелось пересказывать, как их били то розгами, то палками за малейшую провинность, как кормили пригоревшей овсянкой и тухлым мясом. Такие истории поведал бы, наверное, каждый сирота.

– Да, немного похоже. Иерархия как в тюряге: старшие издевались над младшими, проверяли, кто может стать их подручными, кто будет объектом издевок. Я был крупным и сильным, не примыкал ни к одной банде. И бил первым. Так уж мне повезло. Никто не смел красть у меня полотенца или башмаки, – не без хвастовства заметил Джоэл, но голос предательски сорвался, выдавая с головой. – Зато мой сосед по койке рос хилым. Ему доставалось, но он молчал. А я злился и мстил за него как умел. За это меня частенько сажали в карцер.

Джоэл помнил стены без окон и темноту, глухую темноту вокруг. Он и не предполагал, что во взрослом возрасте добровольно пойдет в такие же клетушки, которые в Цитадели выписывали охотникам. В приюте их хотя бы не пристегивали кожаными ремнями.

– Не представляю, что ты был хулиганом! – не верил пораженный Ли.

– Я и не был. Дрался-то я не за себя. Но бил крепко, всегда до крови, так что в карцер сажали за дело. Но я терпел, потому что у меня был друг. Ну, так я и привык защищать его. – Джоэл признался легко и буднично и продолжил: – Он спал, а я слушал его дыхание. И каждый вечер обещал себе, что мы сбежим из приюта и будем неразлучными напарниками, охотниками Цитадели. Только… сбежать мы не успели.

– Его… – Ли вытянулся и осторожно сжал руку Джоэла, поддерживая и немо прося рассказать до конца.

– Да, его убили сомны, – шепотом охнул Джоэл и замолчал, крепко зажмурившись, но потом продолжил, снова тоном сказителя, будто случилось все не с ним: – Ловцы Снов давно не меняли. И один из ребят превратился. Начался пожар – наверное, от опрокинутой лампы. Была суматоха. Воспитатели не пытались никого спасти, боялись только за свои гнилые шкуры. А на окнах висели решетки. Все кинулись к дверям, случилась давка. Мы с другом не могли бросить младших, начали вытаскивать их. Его ведь всегда били, тут бы сломаться и озлобиться, а он продолжал защищать более слабых. Мы заходили в дым и выносили малышей, вытаскивали из-под кроватей, из шкафов. Они ведь… так боялись, прятались. А мы думали, что раз мы старшие, значит, сильные, значит, должны справиться. И друг не отступил, пошел со мной, сказал, что никогда не бросит… Мы почти справились, вытащили кого сумели. Но потом… из дыма вышло чудовище. Я не успел, ничего не успел сделать. Сомн оказался быстрее.

Воцарилась давящая тишина, последний заслон раскололся фарфоровой плиткой. Все тайны иссякли, не уходило лишь тягучее чувство старой утраты, такой же невосполнимой, как и смерти всех близких людей. Все они оставляли выболевшие отметины на полотне души, и оно постепенно чернело от горя и разлук, которые устраивала жадная вечность. Но рядом еще оставался Ли, который рассеял неловкое молчанье короткой искренней фразой:

– Мне жаль.

– Это было больше двадцати лет назад, – оправдывался Джоэл. – После того случая уцелевшими воспитанниками заинтересовались охотники, и я вызвался добровольцем на обучение. Вот и все, вот и весь мой секрет.

– Почему ты скрывал это? – не понимал Ли, точно ждал дополнения. Но, как оказалось, больше-то ничего и не таилось за печатями безмолвия. Джоэл сам удивился, почему столько лет бережно оберегал свою расколотую память о друге из приюта, который остался навечно в том дне, объятом огнем. С тех пор и являлись кошмары о горящем Вермело. Теперь, быть может, они бы иссякли, как унеслись прочь химеры из снов Ли.

– Почему скрывал… Почему… Не знаю. Честно, не знаю… Боли уже нет. Это не боль, а что-то другое. Что-то глубже боли. Каждый раз, когда мы не успеваем спасти, каждый раз, когда когти сомна раздирают чью-то грудь, я вижу своего друга, – признался Джоэл, облизывая пересохшие губы. – Тот миг, когда его атаковали со спины, его остекленевшие глаза. И если иногда мне хочется уйти из охотников, его образ напоминает мне, ради чего я служу.

– Тебе так противна жизнь охотника?

– Я устал. И я не знаю среди охотников тех, кто пошел добровольно ради служения каким-то идеям.

– Значит, ты остался в память о друге? – подытожил Ли.

– Отчасти. Когда меня только взяли на службу, привлекала свобода. Ну, еще жалование. – Джоэл уже улыбался, мысленно переносясь в лихие первые годы работы. – Потом начали нравиться и продажные женщины, и чужие жены, которые не отказывали за дорогие подарки. Ты не поверишь, Ли, каким я был распутным после выпуска из академии, пока не встретил Стеллу… Кровь бурлила. После дежурств можно делать что пожелаю, никто не запретит. Казалось, передо мной лежит весь мир. Потом я понял, что те два-три года были в Вермело самыми спокойными. Сомны появлялись редко.

– Серьезно? И ни следа легендарного? – задумался Ли. Джоэл и сам отметил эту странность:

– Ни следа. Впервые я встретил по-настоящему опасного сомна в двадцать один год. Я оказался один на один с трехметровым клыкастым чудовищем. И вот тогда стало страшно. Сомн распорол мне правое плечо. По сравнению с тем, что сейчас, – это так, царапина. А тогда я думал, что умираю. Повезло, что поблизости оказалось двое опытных охотников. Монстра уничтожили, меня подобрали. Когда я пришел в себя после кровопотери, хотел уйти, сбежать куда угодно, лишь бы больше не попадались сомны. Наверное, такое случалось не у меня одного. Но я снова вспомнил пожар в приюте. И, как видишь, остался.

– И бежать нам некуда. Да и зачем? – искренне не понимал Ли. – Охотники хотя бы могут обороняться. А что у обычного человека в Вермело против сомна?

– Ничего. Разве только короткий нож или праща.

– Значит, Джо, тебя мучает чувство вины?

– Вероятно. Головой понимаю, что в пятнадцать лет ничего не мог сделать. Но все же… жжет что-то под сердцем. Вина, что не спас. Сожаление, что не решились раньше на побег. Вот так и бывает: ждешь чего-то, оттягиваешь. А потом и бежать не с кем. И с Джолин так же. Ждал чего-то, ждал… – Джоэл запнулся и съежился. – Ли, что мне теперь делать? Что?!

Этот вопрос мучил с проклятого вечера у окна пекарни. Он ждал, что кто-то укажет ему верный путь, но сам же отбрасывал участливо протянутые руки. Он хотел злиться, хотел ненавидеть, чтобы причинять себе еще больше страданий. Ведь он привык, что чем глубже в сердце впиваются шипы, тем лучше он работает. Так он пошел в академию, когда не сумел уберечь друга; так продолжил службу, когда сомн убил Стеллу. Он мстил этим тварям, жаждал истребить их всех. Но на деле глушил свою неискупимую боль потерь. Теперь, после уничтожения легендарного сомна, его отделял всего один шаг от настоящего счастья. Но он боялся довериться, боялся стать безраздельно счастливым. Точно абсолютное счастье – верный предвестник фатального краха всех надежд.

– А ты не знаешь? Иди к ней! – решительно скомандовал Ли, махнув в сторону двери. – Нет, ну, не прямо сейчас. Но с рассветом пора. Перехватишь ее у поворота, а там разберетесь. Мы с Мио будем незаметно приглядывать и сбросим хвост, если что.

– И что? Что дальше? – умолял дать четкие указания Джоэл, как брошенный пес, привыкший исполнять команды. А теперь все запуталось, приходилось полагаться не на свой разум, а на клубок неверных чувств.

– И… и сам решай. Нужна ли она тебе такая. С кошмарами и прошлым, – ответил Ли.

– У нас у всех прошлое, – мрачно пробормотал Джоэл.

– Да, вот именно! – воодушевленно закивал Ли. – Но мы становимся его рабами, если тянем его в настоящее.

– Красиво говоришь. Умеешь. Поэтому и спрашиваю у тебя.

– Тогда слушайся меня. Я тебе говорю: иди к Джолин и поговори с ней.

– Иду, Ли. Иду.

Глава 27

Обратный отсчет

«Все наладится, обязательно все наладится. Очень скоро. Совсем скоро». Мысли встревоженными птицами бились в клетке сознания. Дыхание сбивалось, как при беге, и Джоэл считал шаги, чтобы выровнять его.

Сапоги дробно стучали по камням старой брусчатки. Взгляд без цели впивался в малейшие трещинки и неровности, узоры мхов и лишайников. Лишь бы не видеть дома вокруг, лишь бы не понимать, что вышел на Королевскую улицу – эту застывшую точку пространства, этот узел обратного света, чернотой сравнимого с ночью.

Раньше Джоэл считал, что самое постылое для него место – подвалы Цитадели, но теперь он провел бы в недрах крепости хоть остаток дней, если бы они избавили от необходимости идти к пекарне.

Но он пообещал Ли и всегда исполнял просьбы своего напарника-пройдохи. Тот умел убеждать не словами, а всем существом, каждым жестом вселяя уверенность в успехе любой авантюры.

И поэтому Джоэл шел, более всего на свете страшась, что единственный взгляд на Джолин, уже другую в его понимании, растопчет все ее очарование. Он не боялся пекаря и его козней, а вот себя боялся.

Ли спрашивал: «Нужна ли она такая – со всеми тайнами и болью?» Джоэл опасался, что внутренний гнилой человечишка, запрятавшийся глубоко в сердце, ответит: «Нет, подайте мне сказочную принцессу, я же рыцарь, который борется со Змеем».

И так он шел, не чувствуя земли под болящими ногами, неровно, пошатываясь, мечтая каждый миг сбежать, чтобы не испытывать себя, чтобы застрять в этой горькой неопределенности. Горечь все же лучше отчаяния и неверия.

Но неуловимый взгляд с крыш и из переулков заставлял двигаться дальше: Мио незаметно следил за старшим товарищем по поручению Ли, который снова унесся проверять адреса Рыжеусого. Они все впряглись в распутывание этой истории, все делали ради него, неблагодарного Джоэла.

А он малодушно уговаривал себя, давя непрошеную брезгливость: «Не такая уж редкость – работница без семьи в чужом доме… Ли ведь предупреждал тебя, Ли все знал. Потому что… потому что сам пережил подобное. Даже хуже. Пасынок без матери в доме отчима, без надежды на поддержку со стороны общества. А кто поверил бы Джолин? Зереф Мар – уважаемый пекарь с тяжелым прошлым. И она. Официально он ее благодетель. Проклятье, да в каждом богатом доме хозяин может легко затащить к себе в постель прислугу, а потом в случае отказа обвинить, например, в краже столового серебра. И поверят ему, а не жертве! Все этот город с его ханжескими законами. Но неужели Джолин боялась меня? Неужели я для нее такой же условный богатей? Да я сам из низов, с задворок, которые прилеплены к стене».

Сомнения взвивались и оплетали клубком полосатых змей, ядовитых, с красными прожилками. Такие водились в горах, и повстречавшие их обычно не выживали. Малые Вестники Змея, сосуды мгновенной смерти. Джоэлу посреди сонных рассветных улиц чудилось, словно скоро его скрутит удушье яда и он застынет неподвижным чернильным пятном.

«Почему я снова в трауре? Будто не спасать, а убивать ее иду. Но жизнь ли все это для нее? После того, как она пережила… все это», – думал Джоэл, оттягивая ворот черной рубахи, вновь и вновь считая шаги и выдохи. До порога пекарни оставалось двадцать вдохов и выдохов. Двадцать – до конца равновесия, до завершения смертельного трюка безумного акробата. В ушах нарастал гул нестройной музыки, точно все горожане разом завели патефоны с разными пластинками. Громче и громче, мелодия без лада и слов, вой порванных струн, скрип изломанных душ. И где-то лопнула последняя струна, когда у поворота на Королевскую улицу донесся тихий голос:

– Доброе утро.

Джоэл обернулся. Его смерть, его жизнь, его боль, его спасенье – Джолин стояла в тени ближайшего дома, точно снова пряталась от несуществующих бунтовщиков.

– Вы… Ты… – растерялся Джоэл. Он все еще витал в кошмарах своих опасений, но вот она стояла здесь, такая же, как обычно. В сером платье и аккуратном чепце, из-под которого выбивались светлые кудри. В ней почти не читалось сходства с той изломанной женщиной, что с отвращением в глазах раздевалась перед Зерефом Маром, а потом ублажала его, как он велел. При воспоминании об увиденном Джоэл вцепился левой кистью в дрожащие пальцы правой.

– Не приближайся к пекарне. Подойди ближе ко мне, – мягко приказала Джолин, грустно улыбаясь. – Здесь Зереф Мар не увидит. Да, прямо у него под носом. И не увидит. Он привык, что я скрываюсь за поворотом. И послушно иду по адресам. Вот я и ушла за поворот. И ждала тебя. Как и вчера… Но вчера ты не пришел. Я думала, если сегодня не придешь, то уже никогда. Нечего ждать. Но ты пришел.

Он стоял и не мог вымолвить ни слова, все еще сопоставляя окатившее омерзением зрелище в окне и спокойствие этой статной отстраненной девушки. Девушки, очарование которой не тускнело и не рассыпалось. Но в нем же крылась великая печаль, а ныне вместо колючей отстраненности Джоэл уловил бесприютную горечь, будто с Джолин сорвали последнюю доступную защиту, незримую броню.

– Что теперь? Достойна ли я теперь хоть одного твоего слова? – вскинув голову, почти с вызовом спросила она с видом человека, которому уже нечего терять. Все стерто, избито, растоптано. И если последняя надежда готова скрыться в мутном омуте, то можно и рассмеяться ей в лицо.

Джоэл осознал, что это он последняя лживая надежда. Готовая предать за неверный шаг и неверный вздох, каждое резкое слово. Неужели о нем и впрямь так думали? Неужели он позволил усомниться в себе? Малодушно сбежал, не появился потом, едва не рассорился со всеми – такие поступки не оправдывались вливаниями новых стимуляторов. Джоэл сцепил зубы, тихо ненавидя себя. На этот раз вкус стыда отозвался запахом свежей выпечки, сочась из-под белого полотна на корзине.

– Джолин… я… я случайно кое-что узнал, – сдавленно признался Джоэл. Джолин продолжала грустно, отрешенно улыбаться, но ее небесного оттенка глаза с каждым словом меркли, как у задыхающегося, идущего ко дну. Она бесстрастно ответила, хотя держалась из последних сил:

– Полагаю, насчет моего хозяина.

– Возможно, я неправильно понял, – нелепо оправдался Джоэл. Джолин тихо вздохнула, прижав сжатый кулак к сердцу.

– Вряд ли в тот раз можно было что-то неправильно понять. Вы же все сами видели.

– Что? – вздрогнул Джоэл.

– Я заметила вас в окне.

Оправдывались его худшие предположения. Трус, беглец, ханжа – так о нем следовало подумать в ту ночь. Подсмотрел, увидел все, что хотел, а потом отрекся. Как самый последний лицемер, поборник морали и нравственности.

От опасений, что кто-то донесет, Джолин и боялась сблизиться. Боялась, что ее выставят продажной девкой. Так часто случалось с несчастными девушками, затравленными своими хозяевами: они отвергали достойных женихов, не выдерживая своего позора и тем самым загоняя себя в еще большую ловушку. Будто они были виноваты, будто им нравились дряблые телеса сластолюбивых стариков.

– Извините, я не хотел подглядывать, – невпопад пробормотал Джоэл.

– Нет… Я… я была зла на вас. За то… за то, что вы не вмешались тогда!

Она подняла глаза. Они снова ожили, но наполнились слезами почти детской обиды. Ее каменное лицо исказилось, маска невозмутимости раскалывалась, рассыпаясь фарфоровыми осколками.

Она неуверенно подалась вперед, точно желая хотя бы дружеских объятий, хотя бы слабого касания. Да хоть какой-нибудь поддержки! А он сперва стоял бесчувственным истуканом, слишком пораженный этой переменой, но потом воскликнул:

– Да, я должен был!

Он перехватил Джолин за руку, которую она прижимала к сердцу. Кулак разжался, и Джоэл прильнул к покрытой мозолями и ожогами ладони, осыпая ее бессмысленными поцелуями. И плевать, что эта нежная, но раздавленная непосильной работой рука еще недавно вынужденно ласкала Зерефа Мара. Столько раз ласкала, сколько раз заставляли.

От этого пронзала ярость, как острый шип, растущий из сердца и стремящийся нанести единственный меткий удар, обрывающий жизнь гадкого пекаря. Но пока эта рука, эти тонкие длинные пальцы доверчиво проводили по щеке Джоэла, убирая пряди волос с его лба. Джолин мгновение разглядывала его с небывалой нежностью и неземной тоской, а потом привычным стыдливым движением отшатнулась и опустила глаза.

– Нет, не должен. Пока рано, – сказала она.

– Почему рано? Зереф держит тебя силой! – возмутился Джоэл. Он взял с собой меч и теперь при первом же слове Джолин пустил бы его в ход, готовый изрубить всех обитателей пекарни, засевших в ней кровожадными пауками. Разве что пощадил бы маленького внука вероломных Маров.

– Он пекарь, а не сутенер. В самом деле, – фыркнула Джолин, но намного тише добавила: – Но… Этот человек… Он неприятен мне.

Джоэл сдавил ее руку. И она приблизилась, опустив корзину на мостовую; потянулась к нему всем телом, всей сутью и запечатлела на его сухих приоткрытых губах короткий поцелуй. А потом еще один, более долгий, на который он уже ответил. В тот миг рассеялись все опасения, он больше не боялся себя. Он любил Джолин, и она отвечала взаимностью. Но их по-прежнему разделяли ловко расставленные сети чужих тайн и расследований Цитадели.

– Неприятен… Как же он мне неприятен! – почти навзрыд шептала Джолин, отвечая уже на третий поцелуй, а потом отстранилась, едва слышно добавляя: – Но выбора у меня пока нет. Нужны доказательства моей непричастности к его делам.

– Его уже за одно принуждение можно посадить, – прорычал Джоэл, все еще не отпуская Джолин. Он собирался забрать ее в это утро, увести с собой. Хотелось унести ее прочь с Королевской улицы, даже если она намеревалась остаться и снова принести себя в жертву, отдав на растерзание чудовища, что хуже сомнов.

– Все намного серьезнее. Подождите с Ли еще немного, – неуверенно оправдывалась Джолин, стирая новые слезы, бегущие по бледным щекам. – Я постараюсь добыть улики и…

– Добывать улики – это наше дело, – твердо оборвал Джоэл; он и так слишком долго ждал. – Мы этим займемся! Обещаю! Джолин, не смей больше уступать пекарю! Если ты действительно на нашей стороне, если веришь мне, моим друзьям. Улики почти найдены. Да, я передаю тебе эту информацию. Если ты на нашей стороне, то не передашь это Зерефу Мару и не предупредишь заговорщиков.

Джолин воззрилась на него широко раскрытыми глазами, которые от выступившей влаги мерцали двумя далекими искрами, точно свет маяка, но не зеленый, а ярко-синий.

– Я… я на твоей стороне, Джо, – ответила она. Просто, без громких обещаний и посулов, но именно в простоте крылась искренность. Джоэл больше не сомневался ни в Джолин, ни в себе. Вместо внутренних терзаний на них наваливалась жестокая реальность, полная ядовитых змей, что ползают в потаенных закоулках мятущихся душ. И с ними предстояло сразиться. Пусть не с великим Змеем Хаоса, но с теми, кто следовал его асурскому закону жадности и бесчестья.

– Тогда мы готовы действовать.

– У вас есть адреса? – переменилась Джолин. Тонкие каштановые брови сдвинулись к переносице, меж них залегла складочка тревожной решительности.

– Есть. И несколько косвенных улик, – тоже перешел на другой тон Джоэл, ведь теперь они плели заговор против заговорщиков. – Не хватает прямых доказательств: писем для сверки почерка, шифровок, посланий…

– Доказательства. Значит, доказательства. Джоэл, ты прав: терять мне все равно нечего, – кивнула Джолин. Сперва помедлила, но порывисто запустила руку в корзину и вытащила со дна несколько ровных пирожков, помеченных особым крестом, который выглядел как сдобные узоры на румяной корочке.

– Я не говорил, что терять нечего, – замялся Джоэл. Он понял: теперь перед ним раскрылась душа Джолин, распахнулась сорванной с петель дверью.

Безобидные с виду пирожки, лежащие на дрожащей ладони, выглядели опаснейшим оружием. Джолин подписывала себе приговор. Соучастница заговорщиков, пусть и раскаивающаяся. Но помощь следствию лишь немного смягчала наказание, избавляла от смертной казни, но не от заточения. По правилам Джоэлу следовало немедленно выкрутить эту нежную руку, проверить улику и доставить преступницу к ближайшему посту военных. Он же стоял неподвижно, рассматривая такую же неподвижную Джолин. Две дрожащие статуи в музее судеб.

– Нет-нет. Все в порядке, – мотнула головой Джолин. – Я… я верю вам с Ли. Верю, что вы поймете меня правильно. Возьми.

– Джолин, – сорвалось с губ Джоэла, но он больше ничего не смог вымолвить. Все слова оседали ядом страшной правды. Похоже, Джолин настолько опротивело существование рабыни в пекарне, что она согласилась бы и на тюрьмы бастиона. Вот только Джоэл не смирился бы с такой ее судьбой: он слишком долго сражался за нее.

– Сделайте вид, что я просто вас угощаю, – торопливо прошептала Джолин, как будто обнимая собеседника за шею. – За мной следят, и про Мио они уже знают. И про других твоих друзей. Вас всех могут убить в любой момент.

Джоэл вздрогнул, уверенно отвечая:

– Со мной всегда меч. С ними – тем более.

– Он не поможет против отравленных дротиков, – раздраженно мотнула головой Джолин. – Уходите! Скорее, умоляю. Я не знаю всю информацию, не знаю, где глава этой сети. Я просто защищала простых людей, думала, что они занимаются тем же. Но стачки и бунты нужны им как прикрытие для чего-то более опасного.

– Для побега за стену? – встрепенулся Джоэл. Мгновенно вспомнились слова бродяги-безумца о дирижабле.

– Не знаю. Ничего не знаю, – засуетилась Джолин, поминутно озираясь и рассматривая мостки на крышах. – Уходи, скорее. Умоляю!

– Джолин, я не оставлю тебя.

– Уходи… Они могут убить тебя прямо сейчас, – всхлипнула Джолин и от стыда закрыла глаза ладонью. – В последнее время Зереф шантажировал меня твоей жизнью. И я… я не могла… не могла иначе защитить тебя! Он ведь знает, где ты живешь! Он ведь… все обо мне знает. И о тебе.

Джоэл ощутил себя неблагодарным чудовищем. Значит, накануне, в ту проклятую ночь, Джолин защищала его. Жертвовала своим нежным телом, позволяла пекарю наслаждаться ее прелестями лишь затем, чтобы спасти одного пропащего охотника, который еще посмел проклинать ее. Джоэл прокрутил в голове постылое воспоминание и вновь ужаснулся. Теперь – своей черствости.