Ошибка выживших

Внутри оказался бар. Я заметила силуэты пузатых бутылок причудливых форм. Алан долго возился внутри и звякал стеклом, затем вернулся к столу, и к разочарованию дремлющего во мне сыщика поставил перед собой вазочку с орехами и курагой.

– К вам гости ходят?

– Очень редко и только по делу, – он отправил в рот ядрышко фундука.

– У вас что, совсем нет друзей? – допытывалась я.

– Послушайте, вам не надоело это интервью?

– Вовсе нет. Жизнь на больничном скучна. Мне нечем заняться, а мозг не терпит пустоты, – я простодушно улыбнулась, он хмыкнул. – Вы же меня ни о чем не расспрашиваете. Только смотрите и молчите.

– Хотите? – Алан придвинул вазочку ко мне.

– Нет, спасибо, – я отрицательно покачала головой.

– Завтракать будете?

– Это и есть мой завтрак, – я продемонстрировала свою кружку. – Сладкий чай – все, что мне сегодня нужно.

– Плохо, конечно. Ладно, дело ваше. Если закончили, пойдемте, – Алан встал.

Я вопросительно вскинула бровь, не двинулась с места.

– Ну же, пойдем, – повторил он более настойчиво. – Что вы так пугаетесь? Я не сделаю вам плохого. Хотели же посмотреть мазню кисточками.

Мы остановились возле знакомой двери, ключ от которой я случайно нашла за шкафом. Сердце ёкнуло и замерло. Всего на секунду мне показалось, будто Алан прознал о моей тайне и ведет преступницу на символическую казнь. Хозяин повернул ручку и пропустил меня вперед. В мастерской со времени моего незаконного визита произошли изменения. Вещей прибавилось, появился новый набор масляных красок и палитра. Мольберт по-прежнему был накрыт тканью, но подставка со свежими красками указывала на то, что Алан недавно с ними работал. В воздухе витал сладковато-смолистый запах. Я не удержалась и потрогала кисти, окрасив палец в желтый цвет. Сами краски не воняли, пигмент и льняное масло пахли слабо и приятно. Совсем другое дело разбавитель и покрывной лак. Полотен в мастерской стало больше. Закончив инспектировать баночки и тюбики я с неподдельным интересом принялась за картины. Я старалась уделять время поровну новым и уже знакомым полотнам.

– Нет, так не годится. Рассказывайте, – я застыла в ожидании пояснений и комментариев.

– Что именно вас интересует? – Алан в задумчивости погладил гладко выбритый подбородок.

– Проведите экскурсию, расскажите о вашем творчестве, – я кивнула в сторону полотен.

– С чего начать?

– Вот с этого, – я сделала шаг к полотну с замком.

– Это замок, – молвил Алан, сама бы я ни за что не догадалась.

– Действительно. На рыбу не похоже. Он существует в реальности? – не думает же он так просто от меня отделаться?

– А что вы подразумеваете под «реальностью»?

– Ну, знаете ли… – я разочарованно развела руками.

Так не пойдет. Сам привел, а рассказывать не хочет, разводит семантический вздор.

– Для художника реальность – ещё большая абстракция, чем «правда» или «вера». Этот замок существует, хотя бы потому, что вы его сейчас видите.

– Может быть, у него есть прототип?

Алан медлил с ответом.

– В Германии и Австрии красивые замки, но в точности такого нет. Это компиляция нескольких, – сказал с видом крайнего утомления.

– То есть, вы пишете не с натуры. Понятно… У меня сосед был художник старой школы. Приметный дедуля. Он работал в реставрационной мастерской при Царскосельском музее, а по вечерам зависал в парке с мольбертом и складной табуреткой. Он был добрый, слегка не в себе, даже летом носил на голове берет. Я привыкла думать, что все художники такие, – мой взгляд невольно метнулся к портретам. – Люди, которых вы рисуете, тоже не существуют? Они – такая же мозаика?

– В каком-то смысле, для вас – возможно. Для меня же и замок, и лес, всё это существует в большей степени, чем условный остальной мир. Я бы даже сказал, что именно и только они есть на самом деле.

– Вы меня запутали…

– Здесь нечего понимать, – он торжествующе улыбнулся и повернулся ко мне. – Дело в восприятии.

Алан стоял близко, рассеянный свет скользил по его лицу, рисуя контрастные тени на бледной коже, подчеркивая угловатую линию подбородка, заостряя скулы. Такие странные глаза, тёмные, почти чёрные, граница между зрачком и радужкой едва различима. Густые длинные ресницы, впору позавидовать. Лицо асимметричное, черты резкие, будто выструганы ножом. Густые стремительные брови придавали взгляду особенную драматичную выразительность. Губы как у греческой статуи и маленькая ямочка на подбородке. Он был красив. Но не как актеры кино, его красота была неправильная, противоречивая, резала глаза. От Алана исходила самобытная сила, не просто уверенность, тихая властность, сквозившая в каждой чёрточке, морщинке, волоске, струящаяся в свободе жестов и движений. Мне вдруг непреодолимо захотелось его коснуться. Потрогать линии скул, проверить, чисто ли выбриты щеки. Будто электрический ток пробежал по мне, когда Алан оказался так близко. Я отступила назад и незаметно ущипнула себя.

– Ну, а эта женщина, у неё есть имя? – мы подошли к Рыжей Бестии, как я окрестила её про себя.

Алан апатично взглянул на портрет, как если бы холст оказался пустым.

– Пусть будет безымянная дева, – с небрежной иронией ответил он.

– Ваша знакомая? – он отрицательно мотнул головой. – И вы никогда не встречали похожую особу? Но должна же быть модель или натурщица, хотя бы фото из интернета…

Алан сделал шаг в сторону, вероятно, чтобы и я тоже пошла дальше, не задерживалась возле Рыжей.

– Это вовсе не обязательно, чтобы писать портрет, – нетерпеливым жестом поправил волосы.

Я, как вкопанная, застыла на месте. Интуиция подсказывала, с портретом связано что-то глубоко личное, о чем я непременно хотела узнать.

– Так красиво и старательно выведены черты, портрет отражает сильные чувства. Признайтесь, это ваша… возлюбленная? – Алан упрямо молчал. – Значит, она вам приснилась?

– Ничего это не значит, – плохо скрываемое раздражение в голосе выдало его. – Это далеко не лучшая моя работа. Здесь хранятся лишь немногие старые…

– Один из тех «бездушных заказов» и вы теперь его стыдитесь? – продолжала допытывать я, следуя за ним. Алан стиснул зубы, взгляд полоснул, будто лезвие ножа. – Сильно переживаете, поэтому прячете полотно от посторонних?

Художник продолжал молчать, игнорируя мой интерес. Делать нечего, пойдём дальше. На новой для меня картине во всех деталях было изображено старинное кладбище с грузными фамильными склепами, горгульями и печальными ангелочками, отбрасывавшими густую тень. Вычурно-мрачное, гротескное, оно наилучшим образом подошло бы в качестве иллюстрации к какой-нибудь страшилке о вампирах с оборотнями.

– А это – кладбище вашей мечты? – с иронией спросила я.

– Вам нравится задавать глупые вопросы? – с негодованием спросил Алан.

– Нормальные вопросы. Посетители ваших выставок глазеют молча? А как же понять «что хотел сказать автор»… Впрочем, я могу просто смотреть и делать просвещённое лицо, – я зябко поежилась. – Вы очень талантливый человек, хоть и скупы на презентацию своего мастерства, как если бы это были чужие работы. Пейзажи потрясающие и вместе с тем очень разные. Некоторые кажутся совершенным вымыслом, другие чересчур настоящие, лучше, чем фотографии. Вот эта площадь, например. Италия? – Алан в полголоса уточнил, что это Тоскана. – Очень красочно и тепло, мне кажется, словно я была там с вами буквально вчера, смотрю на полотно и ощущаю лучи солнца на своей коже. Предновогодняя Прага, как будто слышу часы на той башне, вот-вот хлопья снега начнут залетать сюда с полотна, падать на пол и таять. Хоть я и не видела этих мест вживую, мне почему-то кажется, что они именно такие. Вы очень верно передали атмосферу. С другой стороны, вон тот замок – из сказки, и лес оттуда, а кладбище – из ночного кошмара. Как вам удаётся совмещать такой натуральный реализм с чистейшей фантазией, полной волшебства? Будто эти картины рисовали совершенно разные люди и только штрихи, стиль и техника исполнения говорят, что их автор – один человек.

– Кладбище и замок я написал, когда помогал знакомому с декорациями для театральной постановки, – Алан нервно дёрнул плечом. – В Италии я некоторое время жил… Здесь только малая часть экспозиции…

– Это место больше напоминает хорошо организованный склад, чем мастерскую. Вы вообще на художника не похожи. «Человек, чьи пальцы вечно в краске». Может, это обман?

Мы остановились в тесном закутке между стеной и грудой пустых подрамников разных размеров, поставленных друг за другом. Я пыталась прочитать по лицу Алана и в закрытой позе невербальный ответ, но поняла только одно, экскурсия подходит к концу. Он заметно напрягся, когда расстояние между нами опять сократилось до критического. Кажется, живописец-интроверт разочаровался в идее привести чужака в свою мастерскую. Я подошла к мольберту. Мне вдруг захотелось сорвать с него покрывало. Перепачканные кисточки и свежие краски свидетельствовали о том, что Алан работал над чем-то новым. Моё любопытство готовилось взорваться.

– А что вы теперь рисуете? – я подцепила пальцем край тряпки. – Палитра свежая, а не засохшая…

Алан ловко обошел меня и встал между мной и мольбертом, загородив путь к раскрытию тайны.

– Там сырой набросок, – он провел рукой по шее, будто поправлял несуществующий галстук. – Толком ещё ничего не успел…

– Но вы мне покажете, когда картина будет готова? – я вопросительно посмотрела ему в глаза и была вынуждена убрать руку.

– Разумеется, – процедил хозяин квартиры.

Что у него там? Портрет старушки в неглиже? Или натюрморт из свежих внутренностей? Пробует новый жанр. Чего так испугался?

– Намекните хотя бы о чем ваша новая работа? – взмолилась я.

– Сказал же, всего лишь набросок, ничего конкретного, – холодно отозвался Алан.

– Абстрактная мазня? Что-то непристойное?

– Послушайте, – выдохнул он и потер лоб. – Это не так просто. Я пока не решил…

– Можно посмотреть? Совсем нет? Ну, хоть одним глазком, – настойчиво упрашивала я. – Ведь вы сами меня сюда привели, значит, хотели показать. Не смущайтесь, мне можно доверять. Я никому не скажу…

– Я показываю только завершенные работы, – он колебался и провернул на пальце кольцо. – Не думаю, что вы поймете. Это личное, – он теснил меня к двери.

Выпроваживает. Наверное, и с посетителями на своих выставках ведет себя аналогично. Не удивительно, что из Мюнхена вернулся раньше – всех разогнал. Как только Алану удаётся что-нибудь продавать с таким характером и отношением – не понимаю.

– Вы такой стеснительный и суеверный, очень жаль, – я улыбнулась, он ответил мне ледяным взглядом. – И последний вопрос. А правду говорят, что смерть художника положительно сказывается на цене его картин? – Алан недоуменно вылупился на меня.

– Извините. Дурацкая шутка. Я не это хотела спросить. У того старца такое же кольцо, как у вас – приметный орнамент, сапфир и оникс. Интригующее сходство черт лица с вашим. Вы себя нарисовали, верно? Прибавив полсотни лет.

– Это мой дед, – сказал Алан, и, воспользовавшись моим замешательством, подтолкнул к выходу, закрыл за мной дверь.

Здоровье и привычки

Следующие несколько дней прошли в борьбе с вирусом. Обычно мой weekend полон активностей. Находится масса дел, я не привыкла проводить столько времени в вегетативном состоянии. Вирус отобрал все силы, надежно приковав меня к дивану. Не считая отважной вылазки в аптеку, я только и делала, что постоянно спала и принимала лекарства.

Внезапно Алан зачастил с визитами в мою комнату. Предлог вполне благовидный, хозяин квартиры вправе интересоваться здоровьем жильца. Он раскритиковал мою схему лечения и заменил с таким трудом добытые мной таблетки и капли импортными средствами. Алан выразил свою обеспокоенность тем, что я отказываюсь от пищи и попытался накормить меня куриным бульоном. Но аппетит отсутствовал, отравленный медикаментами желудок съёжился и велел никого не пускать.

– Это всё из-за того, что вы о себе не заботитесь, – сказал Алан, принеся мне очередную порцию воды.

После фиаско с предложением поесть он решил накачивать меня жидкостью. Эта идея пришлась бы по вкусу моей маме – она тоже верит в торжество воды над любой хворью, и что «при простуде положено тёплое питьё, чем больше, тем лучше», пока не лопнет мочевой пузырь. Алан вручил мне стакан мутной жижи светло-коричневого оттенка, поставил на тумбочку графин с ней же и застыл в своей излюбленной позе, созерцая мои страдания свысока.

– Ну да, ну да, разумеется, причиной всему является мой неправильный образ жизни, – слабо отозвалась я, на споры сил не осталось.

– Бросьте курить, регулярно питайтесь и добавьте физическую активность. Займитесь своим здоровьем.

– Чьим же тогда, по-вашему, здоровьем я занимаюсь, если не своим? – слабая попытка возмутиться.

Вот ещё, советчик нашелся! С курением я уж как-нибудь сама решу, бросать или нет. А вот насчет физической активности позвольте заметить, что в тёплое время года, когда погода благоволит, я самозабвенно кручу педали велосипеда, за день наматываю десяток-другой километров. И много хожу пешком. Разве это не считается? Летом мы с друзьями по выходным зависаем на пляже. Когда вода в озерах и реках достаточно прогревается, я охотно плаваю. В холодный период года моя физическая активность снижается, из зимних развлечений мне нравится исключительно диванинг. Зато в отличие от многих моих знакомых я очень редко употребляю алкоголь и почти не ем всякую бурду. В нашем городе подавляющее большинство живет гораздо неправильнее меня.

– Вы сколько собираетесь пробыть в этом теле? Десять лет, двадцать? – строго поинтересовался Алан.

– У меня в роду, между прочим, есть долгожители…

В горле першило, я взяла принесенный Аланом стакан, внимательно посмотрела на коричневую муть, понюхала. Запах жижи, ощущался странно и я поставила стакан обратно.

– Это сироп шиповника, не бойтесь, травить вас не входит в мои планы, – объяснил он.

Я покосилась на стакан, потом на Алана.

– Мне тяжело всякий раз запрокидывать голову. Вы либо уйдите, либо сядьте, если хотите ещё поболтать, – я закашлялась и указала ему место рядом с собой.

Алан опустился на край моего больничного ложа. Он взял с тумбочки стакан и поднёс мне. Я отрицательно помотала головой и демонстративно отвернулась.

– Выпейте, пожалуйста, – необычайно мягко попросил он. – Здесь концентрат из ягод, разбавленный тёплой водой, и алтайский мёд. В меру сладкий. Витамин C, это полезно. Не доверяете мне? – он поднес стакан к своим губам, чуть отпил или сделал вид, и настойчиво протянул его мне.

– Теперь придется подождать три часа – некоторые яды действуют медленно, – недоверчиво заметила я.

Вдруг Алан переменился в лице, нахмурился.

– Ну-ка выпила быстро и без разговоров, – приказал он, не повышая голоса.

К своему удивлению я повиновалась.

– Через полчаса повторим, – он воспринял то, что я подчинилась, как должное.

– Помилуйте, – испугано взмолилась я, если так дальше пойдет, я буду постоянно бегать в туалет.

– Через тридцать минут я вернусь, и вы соизволите выпить ещё одну порцию, – он собрался уходить, я вздохнула с облегчением и потянулась за пачкой сигарет.

– Кстати, курить вы бросаете прямо сейчас, – Алан взял с тумбочки сигареты, зло скомкал и метко швырнул в корзину для мусора. – Ещё есть? – спросил он и, не дожидаясь ответа, достал из нижнего ящика тумбочки 3 пачки.

Алан взял корзину для мусора и высыпал в нее окурки из пепельницы, ещё две начатые пачки сигарет, лежавшие рядом. Пока болею, я разрешила себе курить прямо в постели, чтобы лишний раз не вставать и не мерзнуть у окна.

– Что за самоуправство? – я вскочила, позабыв про температуру и слабость, закуталась в плед. – Какого черта? Я вас об этом не просила и вообще… Дайте сюда!

Алан уже вытряхивал сигареты из моей сумочки в мусор. Схватка была недолгой, я быстро выдохлась и села, тяжело дыша. Он опустился рядом.

– Вы по ночам сильно кашляете, мне слышно из другого конца квартиры. Так не может продолжаться. Вам сколько лет? – спросил он озабочено.

– Двадцать четыре. Я достаточно взрослая, чтобы не нуждаться в стороннем контроле. Что мне нужно, а что нет – решаю сама, – закашлялась.

– А выглядите и звучите так, будто вы – старый моряк, не выпускавший папиросу изо рта лет пятьдесят, – пристыдил меня злодей-самоуправец. – Где у вас ещё припрятано?

Уняв приступ, я придала лицу выражение полного недоумения.

– Это всё, – сказала я, изображая искренность, подвёл осипший голос.

– Едва ли. Мне устроить обыск? – Алан сверлил меня жестким взглядом.

– Послушайте… Ну, нельзя же так, – сокрушенно вздохнула я. – Какое вам вообще до меня дело?

Алан коршуном навис надо мной.

– А вот такое, – зашипел он. – Ваша дурная привычка мерзко пахнет, терпеть не могу вонь от курева, – я протестующее хмыкнула, кто бы говорил, его лакокрасочная фигня разила куда сильнее. – Зажженная сигарета не только вредит здоровью, но и может стать причиной пожара, – я собиралась возразить, но Алан жестом приказал молчать. – Вы заходитесь приступами кашля, это отвлекает меня от дел, мешает сосредоточиться.

– Ну вот, знаете! – взбеленилась я. – Люди иногда болеют! Даже если вам это не нравится. Простудиться может каждый. А ещё живые люди дышат, ходят, разговаривают, и, вот ужас, пользуются туалетом! И я – не исключение. Я болею и издаю разные звуки, потому что живу. Вы сдали мне комнату. И я хороший арендатор! – опять закашлялась, но Алан не стал пользоваться моментом и перебивать. – Я слежу за порядком… Мою полы… Убираю…

Последние слова дались мне с особым усилием. Пол в коридоре я мыла целиком всего однажды, по причине выпавшей из рук и фонтаном залившей всё вокруг банки колы. Это произошло как раз во время поездки Алана в Мюнхен. Так что он не в курсе моих стараний по обеспечению чистоты помещений совместного пользования. Вообще, я из тех людей, которые верят, что чисто не там, где постоянно убирают, а там, где не пачкают, и не считаю нужным лишний раз себя утруждать.

– Оставьте меня в покое, – хрипло потребовала я и потянулась к мусорке. – Вам больше нечем заняться?

Злодей отодвинул от меня корзину, снова огляделся.

– Эй, они, между прочим, денег стоят! – возмутилась я.

– Где заначка? – тихо спросил Алан у самого моего уха.

Тон его голоса не предвещал ничего хорошего, я ощутила себя подозреваемым на допросе. Кажется, он не станет церемониться в выборе методов, чтоб меня расколоть.

– Вчера вы купили блок сигарет, когда ходили в аптеку. Говорите, где эта гадость, и ущерб другим вашим вещам будет минимален.

– А вы не можете тихонько убраться восвояси? – предложила я. – Так не честно, я болею и не могу дать вам полноценный отпор.

– В блоке двадцать пачек. Здесь только шесть. Где остальное? – с нажимом потребовал Алан.

– Уйдите, ну, пожалуйста, – прошептала я. – И компот свой заберите. От греха. Так и хочется плеснуть в лицо.

– Попробуйте, – его глаза недобро сверкнули. – Увидите, что будет.

Внутренне я вся напряглась. Чего он вообще ко мне прицепился? Будто мой личный надзиратель. Родителям тоже не нравилась моя вредная привычка. Поначалу мама устраивала мне скандалы с досмотром содержимого моих карманов. Я оправдывалась и сочиняла истории про то, как стояла с друзьями, они курили, а мои волосы и одежда пропахли дымом, что пачка сигарет в сумке не моя, а Эрики. Родители верили. Когда надоело изобретать оправдания, призналась, что курю. Регулярные перепалки на эту тему подливали масла в огонь наших разногласий. Не для того ли я переехала, чтобы обрести долгожданную свободу? Кто ж знал, что хозяин квартиры окажется отмороженным деспотом и с лихвой заменит мне обоих родителей.

– Алан, послушайте, – я впервые обратилась к нему по имени. – Так не пойдет. Это уже не смешно. Сейчас я плохо себя чувствую, не лучший момент для переезда…

– Разве я вас выгоняю? – удивился он.

Опустила голову и сцепила руки в замок на макушке.

– Зачем тогда устроили это шоу? Я не понимаю.

Алан тяжело вздохнул.

– Постараюсь объяснить, – задумчиво проговорил он. – Вы так молоды. Это прекрасно – бунтовать, игнорировать правила и авторитеты, делать ошибки… – он выразительно на меня посмотрел. – У вас впереди целая жизнь. Задумайтесь, стоит ли вредить своему здоровью? Пройдет лет двадцать, тридцать, вы будете об этом жалеть, я точно знаю.

– О чём жалеете вы? – с любопытством спросила я.

– О некоторых поступках, – уклончиво ответил Алан.

– Ну, а я ни о чем не жалею, – вздохнула, украдкой поглядывая на корзину с сигаретами. – Откуда вам знать, что ждет меня через тридцать, – я закатила глаза, – лет?

– Рассказать, как всё будет? – поинтересовался Алан.

– Валяйте, – я плотнее закуталась в плед и скрестила ноги по-турецки.

– Вы уже сейчас тяжело дышите, поднимаясь на шестой этаж.

– Я болею простудой. И вообще-то в большинстве домов есть работающий лифт.

Алан взглянул с укором. Молчу-молчу.

– У вас могут начаться головные боли, проблемы с сердцем, курильщики чаще заболевают гриппом, у них плохой иммунитет…

– Не продолжайте, я поняла, куда вы клоните. Ещё спросите, читаю ли я предупреждения на пачках сигарет…

– Вы такая упрямая, – Алан нетерпеливо встал.

Я воспользовалась этим, потянулась и ловко схватила корзину для мусора. Но торжествовать мне предстояло недолго. Он с силой вырвал у меня добычу.

– Не хотите по-хорошему, будет по-плохому.

Алан направился к шкафу, распахнул дверцу. Вот негодяй!

– Эй, какого черта? – запротестовала я и бросилась на перехват. – Я не потерплю, чтобы выбрасывали мои вещи!

Плед остался на диване, из одежды на мне были только старые трусики и тонкая майка-алкоголичка, съехавшая с одного плеча. Волосы растрёпаны, ноги босые. В комнате прохладно, окно приоткрыто, вдоль пола тянет сквозняком. Но мне наплевать, я полна решимости и не допущу наглого самоуправства. Алан на миг остолбенел, сканируя меня взглядом с ног до головы и обратно, но быстро опомнился. В стрессовой ситуации так легко себя выдать. Он заметил мой короткий испуганный и злой взгляд, вытащил пачку сигарет из-под красного свитера, который лежал на кресле.

– Умница! – торжественно воскликнул злодей. – Показывай, где ещё припрятано?

Он буквально пожирал меня черными глазами, нагло пялился, изучая едва прикрытое одеждой тело. Сконфуженная таким нахальством, я поспешила обратно в постель.

– Значит, здесь больше нет. А в шкафу? – раздался его требовательный голос.

Я закуталась в одеяло с головой. К чувству стыда примешивалось какое-то ещё, незнакомое мне ощущение. Зачем он так на меня смотрел? Это неправильно. Ни стыда, ни совести.

– Завтра напишу на вас заявление в полицию, – обиженно заявила я, обнимая подушку и с опаской поглядывая на Алана.

– Это будет завтра, – улыбнулся он. – А сегодня я избавлю вас от этой гадости.

– Не рассчитывайте на моё содействие, – я насупилась и отвернулась.

– Вы уже помогаете, – Алан не унимался.

Он прошёлся по комнате, останавливался у предметов мебели, считывая мою малейшую реакцию, как в игре холодно-горячо.

– Здесь? Нет? Ничего нет, значит. Хорошо, продолжим, – он грациозно мерил комнату размашистыми шагами, как крупный хищник арену цирка. – Тут тоже пусто?

Он обращался ко мне, я не отвечала, продолжая кутаться в одеяло. О, я тебе отомщу! Вот только погоди, найду твоё слабое местечко. Обыскав все закоулки Алан выжидающе замер в центре комнаты. Казалось, обыск закончен. Злодей ещё раз окинул взглядом мебель, потом меня, запрокинул голову, посмотрел на люстру. Опять на меня… И тут издал торжествующий возглас «Ага!», решительно направился к дивану.

Мне сделалось жутко, я вцепилась в одеяло. Что ещё задумал этот ярый последователь здорового образа жизни? Алан подошёл ко мне, опустился на пол на одно колено. Его лицо оказалось совсем близко, я смутилась. Постоял так некоторое время, не моргая, вперившись в меня взглядом. Я нервно сглотнула. Выудил блок сигарет из-под дивана и победоносно сунул в корзину для мусора.

– Для протокола: я протестую! – крикнула ему в след, когда самодовольный негодяй двинулся на выход.

– Можете нырнуть за ними в мусоропровод, если пожелаете.

Входная дверь хлопнула. Я осталась одна. Меня переполняли бессильная злоба и отчаяние. Тиран, самоуправец, мерзкий гад! Я не буду пить твой дурацкий компот, подслащенную отраву ЗОЖника. Ни за что. Схватила графин – руки дрожали от злости – и вылила проклятый шиповник в кадку. Пусть фикус здоровеет!

Алан застал меня в тот самый момент, когда последние капли компота пролились на землю.

– Стоять! – бешено скомандовал он из дверей.

Я испугалась, ладони моментально сделались потными, пальцы разжались. Следующие секунды растянулись в моем сознании, как при замедленной съемке. Тяжелый стеклянный сосуд выскользнул из моих рук и грохнулся об пол. Осколки веером разлетелись по всей комнате, я ощутила несколько болезненных уколов в ноге, застыла и перестала дышать. Тоненькая струйка теплой крови сбегала по голени. Я не сразу поняла, что поранилась. Парой быстрых шагов Алан пересек комнату.