Ошибка выживших

Влюблённый клиент сам по себе – ещё не беда. Настоящая проблема – слухи и сплетни, пускаемые в кулуарах нашего ПЦ. Это светиле хорошо – он селебрити. А я кто? Так, низшее звено Пищевой Цепочки. Весьма печально, что от моих действий не зависит ровным счётом ничего. Общественность сама придумает скабрезную историю, кумушки непременно сочинят и старательно распространят мыльную оперу, достойную шариковой ручки сценариста бразильских сериалов. Вдобавок всё осложнялось присутствием в ПЦ ещё одного элемента.

Стасик происходил из древнего рода врачевателей. Его Маман заведовала отделением психиатрической больницы и кроме административной работы вела медицинскую практику. В ПЦ она регулярно появлялась на клинических разборах в качестве высокооплачиваемого эксперта. Звали такого специалиста экстра-класса обычно для оценки случаев внезапно обеспеченной клиентуры. На Стасике природа отдохнула сполна, пришлось трудиться родительским деньгам и связям. В придачу к общему отсутствию каких-либо задатков и талантов, в нём процветала патологическая лень и мечтательная задумчивость остолопа. Станислав Вениаминович, 26 лет от роду, окончил весьма напыщенное высшее учебное заведение, где проректором был его дядя. Когда он пытался обсуждать с коллегами случаи из практики, его глаза стекленели, как у рыбы на прилавке. Уже в столь молодом возрасте имел отдельную квартиру на Некрасова, которую сдавал, предпочитая жить в семейной загородной усадьбе с родителями и прислугой, машину известной французской марки, которая не вылезала из автосервиса, и, вне сомнений, блестящее будущее.

Стасик являл собой, по версии наших кумушек, завидного принца и тот самый элемент, осложнявший моё скромное существование в ПЦ. Он млел от меня, как кот возле горячей батареи. С моей стороны ответный интерес полностью отсутствовал, всё вершилось само собой. Завидев меня, Стасик широко открывал глаза, переставал дышать и в мультяшной версии себя ронял на стол слюнявую челюсть. Свои чувства ко мне он считал великой тайной, о которой не догадывалась ни одна душа. Увы, все сотрудники ПЦ, его Маман и даже некоторые клиенты из числа постоянных были в курсе этого строжайшего секрета. Когда другие темы в курилке заканчивались, наши кумушки отрывались на тайной страсти между мной и ПрЫнцем.

Я сообщила о Влюблённом клиенте только директору. Информация чудесным образом просочилась и распространилась одномоментно, снабдив кумушек свежей темой для обсуждения – конкуренция Стасика и Влюблённого за место в моём сердечке. Стасик, обычно витавший в биржевых фантазиях, вдруг стал «случайно» чаще пересекать мой путь – его нескладная фигура маячила то у кофемашины, то под дверью моего кабинета.

Хорошо, что я прихожу в ПЦ исключительно работать, а не пить чай литрами или торчать в курилке до победного. Новая рекламная акция подействовала, клиенты хлынули на приём. В моей профессии приходится радоваться наплыву чужих проблем. К слову, я тщательно разделяю работу и личную жизнь, не допускаю их смешения. Это моё основное правило.

В среду завершив встречу с последним клиентом, я спешила поскорее слинять из мира психологов. Жилище встретило умиротворяюще теплым полумраком. В закоулках недосягаемых комнат хозяин квартиры вершил свои приватные дела. Без лишнего шума я проникла в прихожую и уже шла к себе, когда он возник в проёме одной из дверей.

– Добрый вечер, – поздоровалась я.

– Добрый, – едва удостоил меня вниманием.

От усталости притупилось чувство голода. Надо бы заставить себя съесть хоть что-нибудь. Алан был на кухне, мыл посуду в раковине, старательно протирал каждую тарелку губкой с моющим средством.

– У вас же есть посудомоечная машина.

Я нажала кнопку на чайнике и устало плюхнулась на широкий подоконник.

– Она сломана, фильтр забился, – Алан домыл последнюю тарелку и закрыл кран.

В моей родительской семье весь быт держался на маме. Я же вечный дезертир – то на работе задержусь, то останусь у друзей. Единственная обязанность – пылесосить раз в неделю и мыть окна (мама панически боится высоты). Опыта жизни с чужими людьми у меня нет. В квартире друзей царил хаос с пиццебоксами и горами мусора. Видимо, придётся пересмотреть привычки.

– Утром вы оставили грязную посуду в раковине, – не оборачиваясь, сообщил хозяин квартиры.

– Вероятно, – такие моменты не записывались в памяти, и по моим внутренним часам с тех пор прошло не меньше недели, этот бесконечный день меня совершенно вымотал. – Простите, опаздывала на работу.

– Больше так не делайте. Если вам совсем, – он сделал паузу, подбирая слово, – некогда, – Алан явно хотел сказать «лень», но в последний момент передумал. – Ставьте посуду в посудомойку.

– Она сломана, – напомнила я.

Вместо ответа хозяин квартиры поставил мою чашку на стол. Я – грязнуля. Стыд и позор.

– Я случайно окунул свои кисточки в вашу чашку, – сообщил Алан. – Не беспокойтесь, краски, которые я использую, безвредны, их даже можно есть, опасные примеси и химикаты в них отсутствуют. На всякий случай я хорошенько всё вымыл.

Позже выяснилось, что Алан переставил мою бутыль с кипяченой водой в холодильник. Видимо, по его мнению, холодной воде не достаточно быть просто комнатной температуры, её необходимо остужать градусов до пяти. Не дожидаясь очередного раунда кухонного общения, я ушла в свою комнату.

Несмотря на усталость, настырные мысли в моей голове продолжили водить заунывный хоровод. Чтобы хоть как-то заглушить их, надела наушники и сделала музыку громче. На улице заметно похолодало, я настежь открыла окно и забралась с ногами на широкий подоконник. Внизу мелкая рябь воды разбивала искусственный свет на миллионы цветных осколков, отчего река казалась покрытой пёстрой рыбьей чешуей. Свежесть осеннего вечера пробирала до мурашек, приятно полной грудью вдыхать спокойствие. Все еще стояла необычайно сухая и теплая для сентября погода, воздух был прозрачен и полон городских ароматов. В какой-то миг мне захотелось скользнуть вниз. Казалось, земля спружинит подо мной, как батут, и, оттолкнувшись, я взлечу. Я свесила босую ногу с отлива. Достав пачку сигарет и зажигалку, закурила. Долгожданные минуты единения с собой. Сигаретный дым упруго вился, сворачивался в тугие кольца и, огибая оконную раму, льнул к жёлтой стене дома.

Погрузившись в зачарованный мир, я перестала реагировать на внешние раздражители. В комнате было темно, лишь экран ноута отбрасывал на стену бледно-синий отсвет. Почувствовав, что рядом кто-то стоит, я вздрогнула и моментально вернулась в реальность, сняла наушники.

– Упасть не боитесь? – я буквально физически ощутила его недовольство.

– А я не собираюсь падать, – сделала затяжку и отвернулась, чтобы выпустить дым в окно.

Он стоял так близко, что я уловила запах скипидара и чего-то горького. Свет с улицы падал ему на грудь, скрывая в тени верхнюю половину лица.

– Вас привлекает экстрим и острые ощущения, – напряжённо заметил хозяин квартиры.

– Нет, совершенно не привлекает. Я просто люблю подоконники. Высоты не боюсь, раньше жила на девятом этаже. Птица ведь не думает, как высоко растет ветка, на которой она сидит, – я смотрела вдаль, где по мосту медленно ползли огни машин.

– Значит, вы считаете себя птицей?

Этот вопрос меня позабавил. На четвертом курсе университета у нас была практика в психиатрической больнице, и мне приходилось задавать всякие странные вопросы пациентам, чтобы проверить их вменяемость.

– Нет, я склонна мнить себя человеком, – я затянулась. – А как по-вашему, люди могут сидеть на подоконниках шестого этажа и при этом не считать себя птицами?

Алан молчал. Скрипнула половица под его ногой.

– Будет лучше, если вы слезете с подоконника, – я не двинулась с места.

– Лучше кому? Да не упаду я, – я вытянула над пропастью вторую ногу. – Мне здесь нравится.

– И всё же, я просил бы вас спуститься на пол, – с нескрываемым раздражением настаивал он.

– Ой, да бросьте. Ситуация под контролем.

Вдруг Алан с силой дёрнул меня за локоть, я выронила окурок в окно и едва не свалилась на пол. Он быстро отвернулся и сделал несколько шагов к двери.

– Я же просил вас слезть, – голос, обычно ледяной и отчужденный, дрогнул.

– Что вы творите? – возмущенно спросила я, потирая локоть, который он сильно сжал минуту назад. – А если бы я упала?

– Именно этого я намеревался избежать.

Алан резко развернулся ко мне на каблуках домашних туфель.

– Зашёл, чтобы сообщить вам номер телефона в квартире и пароль от Wi-Fi. Я бы сделал это раньше, но вы ушли. Потом не ответили на стук. И вот еще что. Я буду весьма признателен, если вы перестанете оставлять свои вещи в сушильной машине, это вам не шкаф, – его сообщение звучало вычурно, слова будто спотыкались друг о друга. Мне подумалось, что существуют сотни способов выразиться иначе. – Вчера ваш велосипед перегородил прихожую. Ставьте его, пожалуйста, в углу, как договорились. И огрызок от яблока провел ночь на подоконнике… Надеюсь, этого больше не повторится. Вот, возьмите.

Он протянул мне листок бумаги. Наши пальцы случайно соприкоснулись, я вздрогнула. Алан стремительно вышел из комнаты. Листок с цифрами остался в моей руке.

Метро – испытание для моих личных границ. Пристальные взгляды, толчея, чужие запахи. Иногда кажется, я задыхаюсь в этом калейдоскопе чужих жизней. Мой внутренний радар ловит только аномалии – нормальные люди сливаются в серый фон. Поэтому я предпочитаю уткнуться в книгу или телефон, чтобы не всматриваться в лица людей, не изучать их.

Бывает, узнав о моей профессии, знакомые ожидают от меня проявления повышенной терпимости, снисходительности и понимания. «Тыжпсихолог» – как будто диплом лишает меня права на обычные человеческие реакции, выдает черную метку морального долга поддерживать других.

В студенческие годы на фоне одержимости профессией и в силу малого опыта я прям-таки искрилась желанием спасти всех и каждого. Обжегшись пару раз с тактикой «догнать и причинить добро», я стала осторожней и сдержанней в профессиональных порывах. Всех не спасешь, и уж точно не следует делать этого насильно.

Поскольку на момент моего трудоустройства в ПЦ была открыта вакансия детского психолога, дальнейшая область моей деятельности была скорректирована не моими амбициями или темой научных изысканий, а желанием официально трудиться по профессии. В основном я консультирую детей раннего и дошкольного возраста, хотя на старших курсах была увлечена психологией гендерных различий, столь популярной у западных коллег.

Так как дети не приходят на консультацию одни и крайне редко могут сами описать свои проблемы, в основном я имею дело с сопровождающими их взрослыми. Несмотря на обилие родительских форумов и советов, каждый родитель уверен – их случай уникален. Многие проблемы воспитания передаются из поколения в поколение. Разорвать этот круг без помощи специалиста почти невозможно. Большинство клиентов боятся осуждения и ярлыка «плохой родитель».

Иногда люди приходят, чтобы их пожалели, разделили непосильную ношу проблем, другие – в поиске одобрения и поддержки. Психолог становится аналогом Старшего, вынесенной Совестью. Некоторые коллеги ведут себя с клиентами как родители – разрешают, запрещают, ставят рамки. Вопрос этичности такого подхода остаётся открытым.

В нашем ПЦ специфические правила и понятия. Профессионализм здесь измеряют очередью на месяцы вперёд и ценником в десятки тысяч за сеанс. Психотерапия и консультирование – это процесс ради заработка. «Излечение душевных мук» может длиться годами.

По странному распределению ко мне на консультацию записывают в том числе будущих родителей, пары, которые только собираются заводить детей, но уже сейчас обеспокоены тем, как в домашних условиях взрастить гения, и всех остальных, чьи запросы так или иначе связаны с маленькими детьми. Руководствуясь этой логикой, мне достаются женщины, пережившие выкидыш, и клиенты, у которых умерли маленькие дети. Эти случаи будто вытягивают из меня жизненные силы, час идет за год. Вопреки трудностям, мне нравится моя работа. Каждый клиент – непознанный мир, хотя иллюзия повторяющихся сюжетов иногда обманчива.

В университете я грезила о карьере практикующего психолога – консультации, книги, международные конференции. Диплом с отличием, сотни страниц курсовых… Каким наивным это кажется теперь. Работа в ПЦ открыла для меня мир психологов с новой, неожиданной стороны. Психология оказалась обычным бизнесом. Из каждой оплаты я получаю лишь 40% – остальное идёт на аренду, рекламу и ту самую болтливую секретаршу. Мечты о признании разбились о кассовый аппарат.

Раньше дорога занимала два часа с пересадками. Теперь – всего тридцать минут, и я могу задерживаться на работе без страха опоздать на последний поезд в метро, а при желании – пройтись пешком.

Неделя слилась в однообразную рутину: ночные возвращения, мгновенный сон, кофе вместо завтрака и бесконечные клиенты.

Алан почти не появлялся дома. Единственные следы его присутствия – свежие фрукты и апельсиновый сок (который оказался отвратительно кислым). Его привычки оставались для меня загадкой. Алан никогда не пользовался шикарным джакузи и лишь изредка принимал душ. При этом выглядел опрятно, был гладко выбрит, волосы чистые. Я не видела, чтобы хозяин квартиры занимался уборкой, хотя мусор у него собирался в большом количестве. Чёрные строительные мешки выносил по ночам – не к мусорным бакам, а в багажник такси. Однажды мешок порвался, и я увидела обрезки холстов. В другой раз в корзине под раковиной на кухне обнаружилась кучка пепла, как после сожжения пачки бумаг.

Очень редко мы сталкивались в общем пространстве, и я ловила себя на ощущении, что он опять меня рассматривает, но боялась повернуть голову и встретить его внимательный колючий взгляд. За мной водились мелкие бытовые прегрешения, и совершенно не хотелось получить очередной выговор. Мирное общение с хозяином квартиры как-то не задалось.

Клиент отменил встречу, я воспользовалась этим и заскочила в гости к школьной подруге. Она уговорила меня взять на воспитание экзотическое растение, поскольку переезжала к своему парню в другой город. Растение оказалось фикусом высотой полтора метра, ухоженное, жизнерадостное деревце. Час был поздний, она великодушно предложила подбросить меня на своей машине. Спустя пятнадцать минут мы с фикусом в нерешительности стояли перед кишкой с лифтом.

Ключ в замке повернулся почти бесшумно, дверь медленно отворилась, увлекая за собой сквозняк. В квартире сильнее обычного пахло скипидаром. Судя по узкой полоске света под дверью Алан был у себя. Встреча с ним не входила в мои планы.

– Это ещё что? – его бархатный голос звучал угрожающе.

Я замерла, пытаясь спрятаться за кадкой с деревом в своих руках.

– Это… м-м… фикус Бенджамина, – споткнулась о колесо велосипеда. – Вроде бы пестролистый.

– В моей квартире? Без спроса? – он посмотрел на фикус, как на биологическую угрозу.

Я стала боком продвигаться в сторону своей комнаты.

– От растений появляется плесень и мошка. И не бросайте велосипед на проходе. Я вас уже предупреждал. Он грязный, повсюду остались следы…

– Разумеется, я всё уберу, – сделала оставшийся шаг к двери своей комнаты и толкнула её.

Подумать только, «мошкА»! Фикус украсил комнату, но цена оказалась высока – теперь кухня и ванная стали зоной риска. Через пятнадцать минут я всё же отважилась выйти, голод и жажда победили осторожность.

Алан восседал на табурете, лицом ко входу как страж у врат. Его чашка с чаем – единственный предмет на идеально чистом столе – казалась атрибутом власти. Достала из холодильника упаковку со вчерашним готовым салатом, нарезку колбасы и сыр. Аппетит улетучивался по мере того, как в воздухе росло напряжение. Сделала пару бутербродов с диетическими хлебцами, которые купила в магазинчике возле работы. Чайник был вымыт и поставлен на точную отметку 0.5 л – он явно ждал, когда я нарушу и этот порядок.

– Я уеду на пару недель, – сообщил Алан.

Продолжая молчать, я уставилась в окно. По стеклам морзянкой барабанил дождь, будто передавал тайное послание.

– На время моего отсутствия я прошу вас содержать квартиру в чистоте и поддерживать порядок, – после минутного молчания продолжил он.

– Когда вы уезжаете?

– Завтра утром.

Чайник вскипел. Я поставила на стол кружку с пакетиком чая. Вот и прекрасно, одиночество пойдет мне на пользу.

– Оставлю вам номер мобильного. Если вдруг… впрочем, вряд ли вам понадобится мне звонить, – я повернулась и поймала на себе его строгий взгляд параноика. – Надеюсь, условия, отраженные в договоре аренды, будут соблюдаться в моё отсутствие в полной мере.

Какое там! Я и андерграунд-тусовка устроим здесь грандиозный шабаш, всё разгромим. Плакал твой дорогой ремонт, дружище.

– Разумеется, – процедила сквозь зубы в ответ.

Еду вместе с чашкой поставила на поднос и поспешила удалиться. Мессенджер ойкнул. Сашка звал в гости на выходные. Я отправила ответ: «Лучше уж вы к нам». Последовало три вопросительных знака. Я пояснила, что квартира с завтрашнего дня в моем полном распоряжении и получила в ответ серию восторженных рожиц.

Неприкосновенность границ

В субботу я проснулась ближе к полудню и продрыхла бы, наверное, дольше, но телефон настойчиво трезвонил. Пробежка босиком по холодному полу взбодрила окончательно. По комнате безнаказанно гулял сквозняк. Телефон смолк, едва я успела его коснуться. Закрыла окно. Плотной стеной меня обступила внезапная тишина. Пройдя на кухню, я обнаружила на столе лист бумаги, сложенный ровно пополам. На нем был номер телефона и приписка: «Соблюдайте порядок. Не курите на кухне и не приводите посторонних». Со-блю-дай-те. Как любит приговаривать Сашка, «Очешуеть!», подумала я, восседая на подоконнике на кухне, закуривая сигарету.

После скромного завтрака жажда познания непреодолимо повлекла меня на разведку. Я крадучись подошла к двери одной из комнат и нетерпеливо подергала ручку. Заперто. Хорошо, мистер зануда, посмотрим, поленился ли ты запереть другие двери. Я проверила все ходы, в надежде, что хоть один из них остался открыт. Меня жгло любопытство. Что за скелеты прячет Алан в своих шкафах? К тому же мне ужасно хотелось поступить наперекор его скучным правилам, насолить хозяину квартиры, даже, собственно, не знаю, для чего, но непременно. Разочарованная его скрупулезной предприимчивостью, я решила не отчаиваться, что-нибудь придумаю позже.

Звонок секретарши застал меня на выходе из квартиры. Клиенты дружно отменили прием, у меня образовался внеплановый выходной. Пролетом ниже из полумрака вынырнул паренек лет восемнадцати-двадцати, щуплый и взъерошенный, вытаращил на меня круглые глаза и замер в безмолвии. Он был чем-то озадачен, если не сказать напуган. Знакомое лицо, где-то я тебя уже видела. Парень поправил очки, заозирался по сторонам и, перегнувшись через перила, посмотрел вниз. Я собиралась зайти обратно в квартиру. Визитер окликнул меня невнятным обращением и назвал имя хозяина. Он сунул мне в руки тяжелый запечатанный пакет и припустил вниз по лестнице. Пакет формата А3 напоминал те, что используют службы доставки. Только на этом не было никаких меток, штрихкодов. даже номера отправления. Анонимный серый пакет без опознавательных знаков. Я оставила передачку в прихожей, гоня прочь мысли о бомбах, биологическом оружии, наркотиках, прочих нелегальных и опасных вещицах, которые могли бы находиться внутри, будь это не моя тривиальная жизнь, а приключенческий фильм с динамичным сюжетом.

Часам к пяти приехали мои друзья. Они принесли с собой 2 литра домашнего крепленого вина – гостинец от многочисленной дальней родни Кости. За окном пестрел красками осенний карнавал и дождь лил без остановки. Я повесила их куртки в шкаф. Мы заказали доставку пиццы.

В качестве культурной программы Сашка настоял на ознакомлении с шедеврами мирового кинематографа, вечер прошёл за просмотром фильмов в стиле арт-хаус. Вино быстро закончилось, Костя сгонял за новой партией. Как это бывает у давно знакомых людей, мы сочетали просмотр фильмов с разговорами на философские темы и просто беседами ни о чем, в которых посторонний едва ли уловил бы хоть капельку смысла. И только для нас троих каждое слово было исполнено важности и содержания.

А дождь за окном усердно поливал свинцовую реку. Я прислушалась, по крыше монотонно шуршали мелкие капли. Ветер, сменив направление, по косой заносил осень на широкий подоконник. В звуках и запахах ощущался особенный уют и безмятежная радость.

– Вот скажи-ка мне, Тася, – глаза Костика озорно блестели. – Этот, как его там,… хозяин, в общем, хорошие картины пишет?

– Откуда мне знать? – удивилась я. – Не видела ни одной.

– Так, может, он вовсе и не художник, – пьяный шёпот Сашки задуман был зловещим, но получился стрёмным. – Вдруг он – киллер.

Костя запустил в него подушкой, но промазал.

– Жуткий тип, – продолжал мой друг-параноик. – Громадный и злой. Одним словом, маньяк. Как думаешь, он на учете состоит? Ну, в психнаркдиспансере. Поинтересуйся у коллег. По-моему, его кукуха свила гнездо где-то далеко.

У меня есть одно категорическое табу. Личная жизнь отделена от профессиональной высоким забором под напряжением. Вся психопатология остается за стенами ПЦ и точка. Друзья прекрасно знают, что в «гражданской» жизни я – обычная девушка, профайлингом и психоанализом не занимаюсь, и всё равно иногда затевают подобные обсуждения.

– Вовсе он не злой. Немного придирчивый, высокомерный и вредный, но точно не маньяк, – заступилась я. – Ваши представления о маньяках почерпнуты из фильмов. В реальной жизни они вовсе не так умны и изворотливы. Часто это люди со сниженным интеллектом из неблагополучной социальной среды. Успех деятельности душегубов вовсе не является следствием особых талантов и продуманности, а скорее вызван недостатками следственных мероприятий и потрясающим везением.

– А чего там проверка у твоего кореша-ментяры показала? – спросил Сашу Костя.

Подушка полетела обратно.

– Показала, что он больше мне не кореш. Придется искать другие источники информации. Не переживай, я обязательно выясню, что с этим Аланом не так. Не нравится он мне.

– Парни, хорош разгонять! Марго сказала, что Алан – известный художник, у меня нет повода сомневаться в её словах.

– Да, Марго разбирается, – кивнул Костя. – Эх, я бы сейчас с удовольствием заценил его искусство. Может, поглядим, чего малюет этот ваш худо-маньяк?

Я рассказала про запертые двери и убедила друзей, что выламывать их будет не очень мило с нашей стороны, Алана вряд ли обрадует такое проявление интереса.

– У него должна быть страничка в соцсети или собственный сайт, – предположил Сашка.

– Нет соединения, – Костя откупорил очередную бутылку вина. – Саня, глянь, что стряслось, ты же у нас спец по этой части.

С компьютером всё было в порядке. Перезагрузка роутера не дала эффекта. Так что пришлось обходиться без социальной инженерии и довольствоваться тем, что успел скачать мой не очень шустрый ноутбук, пока соединение работало.

– Тась, я не понимаю, как ты можешь жить под одной крышей с таким типом. Что ты вообще о нем знаешь? – продолжал вопрошать мой друг-параноик.

– Ни-че-го, – спокойно ответила я Сашке. – И это меня вполне устраивает, даже радует. Мне известно столько конфиденциальной информации об огромном количестве людей – гораздо больше, чем хотелось бы – так что я могу преспокойно жить-поживать, не имея понятия, какие тайны скрывает Алан. Спасибо ему большое, за то, что не жрёт мой мозг и не посвящает меня в интимные подробности своего бытия, – я хрустела сырными чипсами.

– Ты с ним моешься в одной ванне, куда уж интимнее, – хмыкнул Костя.

Друзья навечно записали меня в свою эксклюзивную собственность и дико ревновали, стоило мне завести знакомство с кем-то посторонним их сплоченному кругу. Несмотря на скупой минимализм нашего с Аланом общения, проживание в одной квартире с ним воспринималось Сашкой и Костиком как потенциальная угроза нашей дружбе.

– Мы пользуемся ванной и всем остальным по очереди, – поправила я.

– Но ты видишь его в домашней одежде, в трусах и поношенной майке… – предположил интриган Сашка. – Так бывает, когда живешь вместе с мужчиной. Волосатый, как медведь, и мускулистый. Твой хозяин на турка похож, только бледного. Такой полуфабрикат восточного мужчины в глубокой заморозке… Кстати, он ничё такой в плане фигуры. Нравится тебе?

– Понятия не имею, – отмахнулась я, начиная сердиться. – У Алан нет привычки расхаживать дома в чем попало, не то, что некоторые. Всегда одет, как на деловую встречу. А я не стремлюсь разглядывать посторонних, пусть даже соседа по квартире.

Сашка встал, лениво подошел к окну, распахнул его, достал сигарету из пачки и закурил. Дым сиротливо вился по комнате, не желая угодить под дождь.