Дикое пламя Ирия. История Новогрудка

В полутемной каморке у западной стены, пропахшей сыростью и тревогой, собрались одиннадцать человек, отобранных Ратибором. Сам он стал двенадцатым. Это были не могучие гридни в сияющих доспехах, а молчаливые, жилистые мужчины, чья кожа была темна от солнца, а руки – мозолисты от работы и оружия. Лесники и охотники. Люди, для которых лес был домом, а тишина – лучшим другом. Среди них был и Лютобор, брат-охотник, чье лицо после гибели брата стало суровой маской, а в глазах застыла ледяная ненависть.

Воевода Доброгнев лично принес им мешочки, сшитые из грубой кожи. Внутри каждого был толченый, похожий на серую пыль, корень «волчьего поноса», смешанный с золой, чтобы быть менее заметным в мутной похлебке кочевников.

– Это не оружие воина, – глухо сказал старый воевода, глядя каждому в глаза, словно заглядывая в душу. – Это оружие отчаявшихся. Но они пришли на нашу землю, чтобы жечь, убивать и насиловать. Против бешеной собаки хороши любые средства. Вы идете не за славой. Многие из вас, скорее всего, не вернутся. Но если у вас получится, вы дадите шанс этому городу. Шанс выжить. Да сопутствует вам Велес, бог лесов и тайн.

Ратибор молча принял свой мешочек. Его раненое левое плечо ныло тупой, непрекращающейся болью. Он перетянул повязку туже, игнорируя протест плоти. В правой, здоровой руке он сжимал рукоять своего меча. Она казалась продолжением его воли.

Они оделись во все темное, старую, выношенную одежду, не имевшую блеска. Лица и руки вымазали сажей и грязью, сливаясь с ночной тьмой. Они стали похожи на духов, вышедших из болота.

Потайная калитка, ведущая к реке, скрипнула тихо, как вздох. Один за другим они выскользнули наружу. Холодная, пахнущая илом вода Десны обожгла ноги, но никто не издал ни звука. Они двигались по кромке берега, согнувшись в три погибели, используя каждую тень, каждый куст. Затем углубились в густые заросли камыша, которые тянулись вдоль вражеского лагеря. Шум воды и шелест тростника скрывали их передвижение. Как и говорил Ратибор, кочевники, дети бескрайних степей, пренебрегали обороной со стороны реки, считая ее непреодолимой преградой.

Лагерь орды жил своей ночной, варварской жизнью. Из глубины доносились гортанные песни, пьяный смех, тревожное ржание тысяч лошадей. Запах конского пота, немытых тел, прокисшего кумыса и дыма от костров бил в ноздри, вызывая тошноту. Это было логово зверя, огромное и смердящее. Костры догорали, отбрасывая длинные, пляшущие тени, которые скрывали смельчаков. Часовые, укутанные в войлочные плащи, клевали носом, опираясь на копья, или лениво переговаривались, уверенные в своей безопасности.

Отряд Ратибора, как призраки, скользил между шатрами из шкур и низкими войлочными юртами. Каждый шаг был выверен. Каждый звук – лай потревоженной собаки, покашливание часового – заставлял их замирать и сливаться с тенями, становясь частью ночи. Ратибор вел их, ориентируясь по запаху. Он искал главные кухни. Место, где стояли огромные бронзовые котлы, в которых все еще остывало варево на тысячи воинов.

Наконец, на большой поляне в центре лагеря, они нашли их. Три гигантских котла, вкопанные в землю, тихо дымились, выпуская пар в холодный ночной воздух. Рядом, на грубых кошмах, раскинув руки, храпели два повара. У огня, подложив под голову седло, дремал один-единственный охранник.

Ратибор жестами распределил задачи. Лютобор и еще один охотник, умевший метать нож без промаха, должны были бесшумно убрать охранника. Две пары бойцов – к котлам. Остальные – на страже, готовые в любой момент перерезать глотку любому, кто появится.

Две тени метнулись вперед. Охотник, чьи пальцы привыкли выпускать быструю смерть, метнул нож. Короткий клинок с тихим свистом пролетел несколько шагов и вонзился охраннику точно в горло. Тот издал лишь тихий, булькающий вздох, схватился за шею и затих навсегда, даже не проснувшись. Лютобор подскочил и осторожно уложил тело на землю, словно тот просто прилег отдохнуть. Поваров решили не трогать.

Остальные уже были у котлов. Приподняв тяжелые деревянные крышки, они увидели густую, жирную похлебку из конины, проса и каких-то кореньев. От нее шел тяжелый дух сырого мяса и лука. Не раздумывая, они высыпали порошок из мешочков, быстро размешивая отраву короткими палками, которые принесли с собой. Серый порошок бесследно растворился в мутном вареве.

Дело было сделано. Пора уходить.

Но боги в эту ночь решили испытать их до конца.

Из соседнего шатра, богато украшенного, пошатываясь, вышел ордынец. Видимо, приспичило по нужде. Он был огромным, плечистым, судя по расшитому халату – какой-то мелкий вожак или сотник. Он увидел темные фигуры у священных котлов, и его пьяные глаза на миг протрезвели от изумления. Он открыл рот, чтобы издать боевой клич.

Времени на тишину не осталось.

Ратибор понял, что секунда промедления – и они все здесь полягут. Он метнулся вперед. Его меч, который он держал в правой, здоровой руке, описал короткую дугу. Ордынец не успел ни закричать, ни выхватить оружие. Острие меча вошло ему точно под ребра, глубоко, до самой рукояти, пробив плоть и достав до сердца. Глаза кочевника расширились от смертельного удивления. Он посмотрел на Ратибора, потом на рукоять, торчащую из его груди. Изо рта хлынула темная кровь. Короткий хрип – и он обмяк, безвольно повиснув на клинке.

Это была первая кровь этой ночи. И знак, что пора уходить.

Ратибор с усилием выдернул меч. Тело сотника мешком рухнуло на землю.

– Уходим! – прошипел Ратибор. – Быстро!

Они бросились бежать тем же путем, каким пришли. За спиной уже раздавались встревоженные крики. Их заметили.

Но удача была на их стороне. Погоня пронеслась мимо, в степь, кочевники и подумать не могли, что дерзкие русичи вернутся в осажденный город. Отряд Ратибора благополучно добрался до потайного лаза.

Когда он, весь в грязи и чужой крови, предстал перед князем, тот ничего не спросил. Он все понял по глазам.

– Сделано, – коротко доложил Ратибор.

Князь Мстислав положил ему руку на здоровое плечо.

– Теперь будем ждать утра. И молиться Перуну.

Ратибор молча кивнул. Он не молился. Он знал, что боги уже сделали свой выбор, когда послали его на эту стену. Остальное было в руках людей. И в силе корня «волчьего поноса».

Глава 21: Агония Врага

Они успели. Добежав до реки и укрывшись в камышах, они слышали, как в лагере орды нарастал переполох. Погоня пронеслась мимо, устремившись в степь, они и подумать не могли, что дерзкие русичи вернутся обратно в город. Отряду Ратибора удалось благополучно добраться до потайного лаза.

В городе их ждали, как героев. Ратибор коротко доложил князю.

– Сделано. Но нас заметили. Один наш ранен, двое их мертвы.

– Это малая цена за надежду, – ответил князь Мстислав. – Теперь ждем.

Остаток ночи прошел в напряженном ожидании. А на рассвете началось.

Сначала из вражеского лагеря донеслись одиночные крики. Затем их стало больше. Это были не боевые кличи, а стоны, полные боли и отчаяния. Дозорные на стенах, вглядываясь в утреннюю дымку, докладывали о невероятной картине.

Весь огромный лагерь кочевников превратился в гигантский отхожий двор. Воины, которые еще вчера наводили ужас на всю округу, корчились на земле, держась за животы. Их рвало. Они бегали в кусты, не успевая даже снять штаны. Вопли, стоны и ругань стояли над степью. Вместо того чтобы готовиться к новому штурму, могучая орда была парализована жесточайшим поносом.

Вид тысяч воинов, одновременно страдающих от этой постыдной и мучительной хвори, был и жутким, и до истерики смешным. Ополченцы на стенах, сначала смотревшие на это с недоумением, начали посмеиваться. А потом один не выдержал и захохотал в голос. Его смех подхватил другой, третий, и вот уже вся стена, весь измученный, голодный город содрогался от хохота. Это был смех облегчения. Смех отчаяния, сменившегося надеждой.

– Время пришло, – сказал князь Мстислав, глядя на это постыдное фиаско врага. Его глаза горели. – Доброгнев, готовь дружину! Открывай ворота! Братья! Перун дал нам шанс! Покажем этим выродкам, как умирают русские воины! В атаку!

Глава 22: Удар Возмездия

Ворота Чернигова, разбитые, заляпанные кровью, содрогнулись и с оглушительным скрипом, похожим на стон пытаемого великана, распахнулись. В утреннем солнечном свете этот звук прозвучал как начало похоронного марша для орды. В проеме показался всадник.

Впереди, на белом, как снег, жеребце, гарцевал сам князь Мстислав. Его шлем был начищен до блеска, а за его спиной на ветру развевался княжеский стяг – червленый, с золотым изображением пикирующего сокола. Князь выхватил из ножен свой меч, и лезвие поймало солнечный луч, ослепительно вспыхнув.

– За Русь! За Чернигов! Смерть поганым! – его голос, усиленный яростью, перекрыл стоны и вопли, доносившиеся из вражеского стана. – В атаку, братья!

За ним, как стальная река, из ворот хлынула конная гридница. Полторы сотни лучших воинов, закованных в железо, на могучих боевых конях. Их копья были наперевес, щиты сомкнуты. Земля загудела под копытами.

А следом, широкой, неудержимой волной, пошла пехота. Ополченцы. Измученные, голодные, злые. Они больше не были стадом. Они были единым организмом, спаянным общей ненавистью и жаждой мести. Плечом к плечу, стеной щитов, они двинулись на врага. И Ратибор был среди них, в первом ряду. Его левое плечо все еще сковывала боль, раненая рука была бесполезной плетью, прижатой к телу, но в здоровой правой он сжимал меч воеводы. Его серые глаза были холодны и пусты, как зимнее небо. Он был готов.

Орда, застигнутая врасплох этой дерзкой, самоубийственной атакой, не смогла организовать оборону. Их лагерь был адом, полным страданий. Воины, еще вчера казавшиеся непобедимыми демонами, теперь были жалкими, беспомощными смертными. Они корчились на земле, опорожняясь прямо под себя. Их рвало желчью. Лица были зелеными от боли.

Лишь немногие, те, кто по счастливой случайности не ел вчерашнюю похлебку или обладал бычьим здоровьем, пытались оказать сопротивление. Они в панике метались в поисках оружия, пытались вскочить на коней, но было уже поздно. Конница Мстислава налетела на них, как ураган.

Дружинники врезались в толпы ослабевших врагов, прошивая их копьями, топча конями. Началась не битва. Началась бойня.

А затем в лагерь вошла пехота. Стена щитов смяла первые ряды тех, кто еще пытался сопротивляться, и рассыпалась, превратившись в сотни отдельных поединков, если это можно было так назвать. Кочевники, не способные нормально стоять на ногах, умирали, не успевая понять, что происходит.

Ополченцы, полные ненависти за сожженные дома, за убитых родных, за дни унизительного страха, превратились в беспощадных палачей. Они не брали пленных. Они добивали раненых и больных, всаживая копья и топоры в беспомощные тела. В воздухе стояли крики ужаса, предсмертные хрипы и яростные вопли победителей.

Ратибор шел сквозь этот ад, как жнец по полю созревшей пшеницы. Его меч в правой руке работал без устали, быстро и эффективно. Удар, еще удар. Он не чувствовал ни ненависти, ни ярости. Лишь холодное, методичное удовлетворение от выполняемой работы. Он видел врага и убивал его. Он мстил.

Вот один, с перекошенным от боли лицом, пытается поднять саблю – меч Ратибора вспарывает ему живот. Вот другой, выползающий из шатра, – удар в шею, и голова почти отделяется от тела. Он мстил за растерзанную женщину в сожженном селе, за парня с пробитой шеей на стене, за кузнеца Демьяна, за брата Лютобора.

Сам Лютобор дрался рядом с ним, как одержимый. Он не сражался, он казнил. Он не кричал, он рычал, как дикий зверь. Его топор опускался снова и снова, круша кости, разбрызгивая мозги и кровь. Он врывался в шатры и убивал всех, кого там находил – воинов, стариков, подростков. Его глаза горели безумным, мстительным огнем.

Те немногие, кто сохранил силы и разум, поняли, что это конец. В их рядах началась паника. Великая орда, еще вчера готовая стереть Чернигов с лица земли, теперь разбегалась, как стадо напуганных овец. Бегство было повальным, хаотичным. Они бросали оружие, доспехи, сброшенные в кучу шелка и ковры. Они бросали награбленное добро, бросали своих женщин и детей, в панике пытаясь добраться до коней и ускакать, куда глаза глядят.

Дружинники преследовали их, рубя и коля, превращая отступление в побоище. Победа была полной. Сокрушительной. Невероятной.

К полудню все было кончено. Ратибор стоял посреди разгромленного лагеря. Воздух был пропитан густым запахом крови, дерьма и смерти. Он опустил свой меч. Лезвие было красным до самой рукояти. Он посмотрел на свои руки, на небо, на горы трупов вокруг. Война в его душе закончилась. Осталась лишь звенящая пустота и бесконечная усталость.

Глава 23: Добыча и Выбор

К полудню все было кончено. Ярость битвы схлынула, оставив после себя лишь гул в ушах и тошнотворную усталость. Степь перед Черниговом превратилась в гигантскую бойню. Ветер разносил по округе тяжелый запах крови и потрохов. Воины, еще недавно бывшие на волосок от смерти, теперь бродили по разгромленному лагерю победителями.

Это был город изобилия, построенный на горе и слезах других. Шелковые шатры, ковры, каких не ткали на Руси, горы оружия в драгоценной отделке, сундуки, набитые серебряной утварью и византийскими монетами. Победители тащили все, что могли унести. Кто-то примерял на себя ханский халат, кто-то спорил из-за красивой сабли.

В одном из концов лагеря дружинники вскрыли загоны, где, как скот, держали пленников-русичей, захваченных в сожженных селах. Мужчины, женщины, дети… Грязные, истощенные, с пустыми глазами, они не сразу поверили в свое освобождение.

А в другом месте, под охраной нескольких воинов, собрали пленниц-кочевниц. Женщины орды. Их участь была предрешена. Они были частью добычи, как и шелка, и золото. Некоторые, чьи мужья и сыновья только что были убиты, шипели и царапались, как дикие кошки. Другие, особенно молодые, сидели на земле, сбившись в тесные, дрожащие кучки, и с ужасом ждали своей судьбы.

Князь Мстислав, пьяный от победы и облегчения, приказал устроить пир прямо здесь, среди трупов и трофеев. Зарезали несколько захваченных баранов, нашли нетронутые бочки с вином и кислым, хмельным кумысом. Воины пили прямо из шлемов, кричали хвастливые песни и славили князя. Чернигов праздновал свое чудесное спасение.

На этом пиру, когда солнце уже начало клониться к вечеру, князь Мстислав, сидевший на брошенном ковре в окружении своих гридней, подозвал к себе Ратибора.

– Подойди, герой! – его голос гремел над полем.

Ратибор, молча сидевший поодаль, нехотя поднялся и подошел. Он был весь в чужой, запекшейся крови, его одежда была порвана, но он держался прямо. Усталость не согнула его.

– Дважды ты спас этот город и меня, – громко, чтобы слышали все, сказал князь. – Первый раз – своим щитом от верной смерти, второй – своей хитростью от позорного голода! Я обещал, что Чернигов не забудет, и князья слов на ветер не бросают! Выбирай любую добычу! Любую! – он широким жестом обвел разгромленный лагерь. – Хочешь – лучшего скакуна из ханского табуна? Хочешь – вон тот полный доспех из черненой стали, что сняли с их военачальника? Хочешь – набей золотом и серебром хоть три мешка! Проси! Сегодня твой день, Ратибор, сын Мстивоя! И все, что ты попросишь, будет тебе дано!

Все взгляды были устремлены на него. В них было любопытство, восхищение, зависть. Ратибор молча обвел взглядом брошенный лагерь. Горы трупов, груды сокровищ. Все это казалось ему ненастоящим, чужим. Его взгляд проскользнул мимо и остановился на той самой группе пленниц. Они были частью этой добычи, безмолвной и живой. Среди них он снова увидел тех двух девочек, которые поразили его еще тогда. Совсем юные, не больше шестнадцати зим. Худые, испуганные, с огромными темными глазами, в которых плескался животный ужас. Они были похожи на двух подстреленных ланей, ждущих, когда охотник перережет им горло. Он знал, какая участь ждет их. Этой ночью, когда вино окончательно развяжет руки и похоть, их растащат по шатрам. Они станут общей игрушкой для десятков воинов, их будут передавать из рук в руки, пока они не сломаются или не умрут от тоски, побоев или болезней.

Что-то внутри Ратибора, что-то холодное и твердое, приняло решение. Он не был святым. Он был воином, убивавшим без жалости. Но в этих девочках он видел не врага. Он видел предельную степень унижения, которое может выпасть на долю человека.

Он шагнул вперед.

– Я не ищу богатства, князь, – сказал он ровным голосом, в котором не было ни заискивания, ни гордыни. – Мой меч и щит – от воеводы, и они служат мне хорошо. А золото… золото не вернет мертвых.

Он сделал паузу.

– Дай мне лишь небольшой мешочек серебра. Мои односельчане лишились крова. Нужно будет отстроиться. И еще… – он повернулся и прямо указал на испуганных девушек. – И еще я прошу отдать мне вон тех двух.

Повисла звенящая тишина. Смех и крики замерли. Даже ветер, казалось, перестал дуть. А потом кто-то нервно хихикнул, и толпа взорвалась громовым, издевательским хохотом.

– Двух девок?! – переспросил ошеломленный князь, не веря своим ушам. – Ратибор, ты умом тронулся? От хвори или от раны? Ты отказываешься от доспеха, который стоит как целая деревня, ради двух коз степных? Да зачем они тебе?!

Дружинники гоготали, хлопая себя по ляжкам, тыча в него пальцами.

– Видать, бабы ему в деревне не дают!

– Решил степных попробовать, лесовик!

Но Ратибор не дрогнул. Он спокойно дождался, пока волна смеха немного утихнет, и посмотрел прямо в глаза князю.

– Эти девки не воины, князь, – повторил он, и теперь в его голосе прозвучала сталь. – Они еще дети. Они видели сегодня достаточно смерти. Я не хочу, чтобы они познали еще и позор. Посмотри на них. Какая слава в том, чтобы истязать слабых?

Он говорил тихо, но его слова разнеслись над притихшей площадью.

– Для меня спасти их от этой участи – ценнее, чем любой доспех. Я забираю их. Это мой выбор.

Смех окончательно утих. Дружинники смотрели на него с недоумением, кто-то – с презрением, но некоторые – с зарождающимся уважением. Князь Мстислав долго смотрел на Ратибора, на его серьезное, невозмутимое лицо, а потом на пленниц, которые так ничего и не поняли, но чувствовали, что решается их судьба. И князь, который сам был отцом юной дочери, что-то понял в этот момент. Что-то о силе, которая заключается не только в умении убивать.

– Как скажешь, герой, – наконец произнес он, и в его голосе прозвучало искреннее уважение. – Твоя воля – закон. Забирай серебро. И девок своих забирай. Ты их заслужил. И не только мечом, но и сердцем.

Глава 24: Пир Победителей

Чернигов гудел. Но теперь это был не гул страха и подготовки к смерти, а рев торжества. Город праздновал. Трупы врагов еще не успели стащить в погребальные костры, воздух все еще был пропитан сладковатым запахом разложения и гари, но люди, пережившие ад осады, хотели жить. Хотели пить, есть и кричать песни во все горло.

Князь Мстислав приказал выкатить на главную площадь бочки с трофейным вином и пивом, зарезать скот и устроить пир для всех защитников города. Столы ломились от жареного мяса, хлеба, сыра. Уставшие, почерневшие от копоти и крови, но пьяные от победы и хмеля воины обнимались, горланили песни и хвастались своими подвигами.

Ратибор сидел в стороне от общего шума, у стола, где расположился князь со своей гридницей и воеводой. Его раненое плечо все еще ныло, но хмель притуплял боль. Он молча ел, наблюдая за этим буйством жизни. Ему было не по себе среди этого гама. После тишины леса и смертельной сосредоточенности боя этот шум казался неестественным.

Князь Мстислав поднялся, стукнув по столу тяжелым кубком. Шум постепенно стих.

– Братья! – пророкотал князь. – Мы выстояли! Мы омыли нашу землю кровью врагов! Мы показали степным шакалам, что такое гнев русичей! Защитники Чернигова, слава вам!

– Слава! Слава! Слава! – прокатилось над площадью.

– Но среди многих героев есть один, – продолжал князь, и его взгляд нашел Ратибора. – Один, кому я, ваш князь, и весь этот город обязаны жизнью дважды!

Он махнул рукой, приглашая Ратибора подойти. Тот нехотя поднялся и подошел к княжескому помосту. Все взгляды, пьяные, восхищенные, завистливые, были устремлены на него.

– Этот воин, Ратибор, сын Мстивоя, – громко объявил Мстислав, – закрыл меня своим телом от вражеского копья! Он мог умереть, но не дрогнул!

По толпе пронесся восхищенный гул.

– А когда мы все уже готовились к смерти от голода и болезней, он один, с горсткой храбрецов, пробрался в логово зверя и вырвал у него ядовитые зубы! Его хитрость дала нам победу!

Глава 25: Невольные Трофеи

Повинуясь приказу князя, двое дружинников с ухмылками шагнули к группе пленниц. Они грубо, по-хозяйски, схватили двух девушек, которых выбрал Ратибор, за руки и потащили их через все поле к княжескому помосту. Пленницы спотыкались, их босые ноги вязли в пропитанной кровью земле. Они шли, ссутулившись и опустив головы, словно ожидая удара или чего-то худшего. Каждый взгляд, брошенный на них пьяными воинами, был подобен физическому прикосновению – грязному и унизительному.

Когда их подтолкнули к Ратибору, они замерли, дрожа, как осенние листья на ветру. Они даже не смели поднять на него взгляд, боясь встретиться с глазами своего нового хозяина – высокого, чужого воина, перемазанного кровью их соплеменников. Но одна из них, та, что была чуть выше и чья спина, несмотря на страх, не была согнута до конца, на одно короткое мгновение вскинула голову. Ее темные, раскосые глаза метнули в Ратибора взгляд, полный такой лютой, концентрированной ненависти, что он почувствовал его, как удар. В этом взгляде было все: и горечь поражения, и презрение к победителю, и обещание мести. Потом она так же быстро опустила глаза. Вторая же, хрупкая и тонкая, как тростинка, казалось, вот-вот упадет в обморок. Она едва стояла на ногах, ее тело била мелкая, неукротимая дрожь.

Ратибор не стал их трогать, не сказал ни слова. Их страх и ненависть были ощутимы, как стена. Он подозвал к себе Лютобора, который стоял неподалеку, мрачно наблюдая за происходящим.

– Присмотри за ними, – коротко бросил Ратибор.

– Что мне с ними делать? – пробурчал охотник, с нескрываемой неприязнью глядя на пленниц. Для него, потерявшего брата, они были лишь отродьем врага.

– Ничего, – твердо ответил Ратибор. – Просто следи, чтобы их никто не трогал. Ни словом, ни пальцем. И чтобы не сбежали, хоть бежать им и некуда. Поставь их у нашего костра и сиди рядом.

Он принял из рук княжеского казначея тяжелый кожаный кошель, набитый холодными, весомыми серебряными гривнами. Кивнул в знак благодарности князю, развернулся и пошел прочь от пиршества. Этот праздник был ему чужд. Звуки веселья и хвастливые крики вызывали лишь глухое раздражение. Его война еще не закончилась.

Он нашел своих. Тех, кто остался. У небольшого костра, разведенного на отшибе, сидел Лютобор, единственный уцелевший из братьев-охотников. Рядом с ним, привалившись к колесу брошенной телеги, лежал кузнец Демьян. Лежал и тихо стонал. Он выжил. Стрела, попавшая ему в лицо на стене, не пробила череп. Но глаза он лишился. На месте правого глаза теперь была кровавая дыра, наскоро перевязанная грязной тряпкой. Он выжил, но теперь мир для него навсегда стал наполовину темнее. Пятеро ушли. Трое вернутся.

– Собирайтесь, – сказал Ратибор, его голос был глухим. – Утром уходим домой.

Демьян лишь простонал в ответ. Лютобор молча кивнул. Радость великой победы не коснулась их. Для них она была отравлена горечью потерь.

Ночью Ратибор не спал. Он сидел у костра, подбрасывая в огонь сухие ветки, и смотрел на свои "трофеи". Девушки сидели по другую сторону огня, там, где их оставил Лютобор. Они съежились, обняв себя за колени, и молчали. Огонь плясал в их огромных, темных глазах, но Ратибор не мог прочесть в них ничего, кроме страха. Он, который умел читать следы зверей на земле, был бессилен прочесть мысли этих двух чужих, невольных спутниц.

Лютобор дремал неподалеку, положив топор рядом с собой. Даже во сне его лицо было напряженным.

Ратибор поднялся. Взял кусок хлеба и краюху жареного мяса, которые приберег для них. Он медленно подошел к ним. Они вздрогнули и еще сильнее вжались друг в друга. Та, что смелее (он мысленно назвал ее Волчицей), отшатнулась, когда он протянул еду, и тихо зашипела, как дикая кошка, загнанная в угол. Вторая (Тростинка) лишь зажмурилась, ожидая удара.