Железные истории

Машинист протянул руку, Пётр без раздумий пожал её. Его поразило, что она оказалась ледяной на ощупь. Он оглядел машиниста с ног до головы и только тогда обратил внимание на его болезненную бледность. Он не успел ничего спросить. Машинист широким жестом указал на локомотив, улыбнулся и сел на лавку.

Пётр осознал с ледяной ясностью – машинист сдал вахту ему.

Он взялся за холодную лесенку и поднялся на площадку. Открыл дверцу кабины и ступил внутрь. На мгновение невыносимая сверкающая боль охватила его целиком, а затем пропала. Теперь Пётр ощущал безграничное спокойствие, непоколебимое и абсолютное. Он попал в то самое место, где был нужен. Именно здесь ему надлежало трудиться, осуществляя волю высших сил. Он был предназначен для этого призрачного поезда, все события его жизни вели к этому.

Поезд отъехал от станции и растворился в мутном молочном сумраке.

Когда смотритель проснулся и неохотно вышел на перрон, то к своему удивлению обнаружил на лавке мёртвого морщинистого старика, невероятно старого и одетого в железнодорожную форму устаревшего образца. В поисках документов смотритель обшарил все карманы и в одном из них обнаружил измятый паспорт, напечатанный на серой плотной бумаге. Когда он глянул на имя старика, то почувствовал жуткий страх – именно так звали его лучшего друга-машиниста, который сорок лет назад бесследно исчез перед выходом на работу в первый день.

Тело старика передали его родне. Когда его поспешно хоронили, собравшиеся мужики взволнованно шептались и радостно шевелили усами. Чаще всего из их уст слышалась фраза «сдал смену».

Теперь можно было расслабиться и не волноваться за сыновей и внуков – Чёрный поезд взял свою жертву.

2. Ох уж эти суеверия

Гриша был невероятно горд собой. Он стоял перед мутноватым старинным зеркалом и зачарованно разглядывал новёхонькую тёмно-синюю униформу проводника. Его приводили в восхищение и мягкая плотная ткань, и насыщенный цвет, и сияющие медные пуговицы, и обилие удобных карманов, хитроумно рассованных по кителю и брюкам.

Он поднял глаза и посмотрел на своё лицо – лицо уверенного в себе человека, который прошёл через немалые испытания и добился поставленной цели несмотря ни на что. Пусть у семьи не было денег, пусть ему никто не помогал – он всё равно поступил в Железную Академию и успешно выучился на проводника. А ведь конкурс при поступлении был сто двадцать человек на одно место. И из первоначальной сотни до финальных экзаменов дошли только тридцать самых достойных, в том числе и он.

– Ты просто молодец, – сказал он своему отражению и счастливо засмеялся.

Его переполняло невыразимое облегчение. Куда-то благополучно схлынуло нечеловеческое напряжение, в котором он пребывал все три года обучения. Все тяготы и лишения остались позади, он получил вожделенный диплом и вошёл в закрытую семью сотрудников имперских железных дорог.

В дверь постучали, она со скрипом приоткрылась, в комнату залезла вихрастая голова младшего брата.

– Мама спрашивает, ты будешь кушать?

Гриша бросил взгляд на наручные часы, которые стоили ему трёхмесячной подработки на угольных складах. Этим приобретением он тоже жутко гордился, потому что собственные часы среди выпускников имелись лишь у нескольких выходцев из зажиточных купеческих семей.

– Нет, уже нет времени. Мне нужно на вокзал.

– Мам, он не будет! Не будет!

Брат убежал на кухню. Судя по шуму, он опять столкнулся со стулом и наступил на кошку, которая всё время так и норовила броситься под ноги.

Гриша взял со стола портмоне чёрной кожи, которое входило в рабочий комплект наряду с униформой, служебным удостоверением и убойной электрической машинкой для острастки буйных пассажиров. Он открыл портмоне и в сотый раз проверил наличие паспорта и плоского кошелька, в котором лежали несколько рублёвых купюр.

Его переполняло приятное волнение. Сегодня ему предстояло первый раз заступить на службу и возглавить вагон, и не на каком-нибудь занюханном местном рейсе, а на знаменитом уральском экспрессе. Он был уверен в своих знаниях и навыках, но всё равно переживал из-за каких-нибудь непредвиденных обстоятельств непреодолимого характера.

Гриша вышел из комнаты и направился на кухню, откуда доносился соблазнительный запах капустного супа. Мама хлопотала у плиты и чуть слышно шептала что-то. «Опять молитвы, – подумал он с лёгким раздражением и слегка вздохнул. – Ох уж эти былые поколения».

С минуту Гриша смотрел на маму со спины. Почему-то в этот момент он взглянул на неё как будто новыми глазами. Впервые ему подумалось, что она совсем исхудала, а я её одежда давно просится на помойку. Ему стало жалко её: несчастная во вдовстве, всегда уставшая и измученная постоянной работой, преждевременно постаревшая и потерявшая надежду на лучшую жизнь.

Она повернулась и их взгляды встретились.

– Пора, – сказал он.

– Будь осторожней, пожалуйста.

Она приподняла правую руку и собрала два пальца, чтобы перекрестить его. Гриша поморщился и она передумала и опустила руку с какой-то стыдливостью.

– Когда, говоришь, ты прибудешь обратно? – она убрала выбившуюся седую прядь за ухо.

– Пятнадцатого сентября.

– Долго как.

– Ну там и ехать далеко. Три дня туда, день там, три дня обратно.

– Подумать только, посмотришь на Поволжье и Урал, – сказала она со светлой доброй завистью и нерешительно улыбнулась.

– Не увижу, смотреть некогда будет, там работы много, – сухо отрезал он, изо всех сил стараясь казаться взрослым.

Она поникла и опустила глаза.

– До свидания, мама.

– Будь осторожнее, сынок.

У него возник порыв обнять её, но Гриша смущённо подавил его и поспешно вышел из кухни. Закрывая входную дверь, он почему-то подумал, что когда-нибудь ему не к кому будет возвращаться…

Паровой трамвай безбожно трясся и дребезжал, взбираясь на холм. Гриша стоял у передней двери и представлял загадочный Екатериноград, раскинувшийся у ног древних Уральских гор. Он знал, что по прибытии в пункт назначения в их распоряжении будут десять часов. Этого хватит и для наведения порядка в вагоне, и для восстановления запасов, и для короткой прогулки по промышленной столице империи. Дойти до городского пруда со знаменитыми золотыми карпами, посетить Серебряную мечеть, поесть горячего чак-чака с мёдом и купить вяленой конины – именно такой короткий список он держал в уме.

Здание вокзала гудело от обилия пассажиров и шума поездов. Гриша свернул в левое крыло, прошёл по коридору, пол в котором был украшен серым финским мрамором, поднялся по гулкой металлической лестнице на второй этаж и вошёл в зал ожидания, предназначенный только для сотрудников Железной Сети.

Суровый охранник внимательно проверил его удостоверение и только тогда позволил войти в святая святых. Несколько таких же свежих выпускников собрались в кучку возле одной из колонн и вполголоса переговаривались, испуганно стреляя глазами и нерешительно улыбаясь.

Гриша не собирался присоединяться к их позорному обществу. Зорким взглядом он высмотрел в толпе начальника уральского экспресса, с которым познакомился три дня назад, когда приносил документы об окончании Железной Академии.

– Наум Васильевич, добрый день, – сказал он громким уверенным голосом и протянул руку.

– Добрый, – буркнул тот в ответ, посмотрел на часы, как-то неохотно пожал протянутую руку и окинул нового сотрудника взглядом, полным сомнений. – Готов?

– Полностью.

– Твой вагон номер шесть. Жду от тебе безупречной работы и истинного старания.

– Я не подведу, – с нужным градусом рвения проговорил Гриша, разглядывая его знаки отличия.

– Работать на уральском экспрессе – это величайшая честь. Её достоин не каждый. На моей памяти это первый случай, когда в поезд попадает не бывалый вожатый, а зелёный юнец, у которого ещё молоко в усах хлюпает, – с явным неодобрением заметил начальник.

– Я польщён оказанной мне честью.

– Ну-ну, – хмыкнул Наум Васильевич. – Работа покажет.

Вокзальные часы пробили двенадцать, разговорчики в зале сразу утихли.

– Попрошу смену Уральского экспресса приступить к работе, – объявил начальник и устремился к выходу, ведущему прямо на платформы.

Одиннадцать проводников разом двинулись за ним, и Гриша постарался не отстать от них. Позади него стучали башмаками шестеро полицейских, которым предстояло обеспечивать спокойствие и порядок на борту поезда. За ними семенили две поварихи в серой форме, замыкал шествие высокий черноволосый повар, который несколько лет назад прибыл из погибшей европейской страны.

Они спустились по наружной лестнице и оказались на первой платформе, которая сейчас пустовала. Красивый современный поезд тёмно-зелёного цвета стоял на пути и готовился к отправлению. Из трубы локомотива выходил дымок, а проходчики шныряли под вагонами и проверяли колёса, сцепки и тормоза. Все сотрудники сразу разошлись по вагонам, лишь Гриша и Наум Васильевич остались на перроне.

– Не подведи, – лаконично велел начальник и протянул руку.

В его толстых пальцах был зажат тяжёлый медный ключ. Гриша с трепетом принял его и почтительно склонил голову.

– Обещаю, что всё будет в лучшем виде.

Наум Васильевич молча развернулся и направился к штабному вагону, в котором находилось его служебное купе.

Гриша вскинул глаза на ближайший вагон и поискал глазами цифру. Четвёртый. Что ж, он почти на месте. Он миновал пятый вагон и остановился возле своего рабочего места. С восхищением и каким-то даже удивлением он разглядывал вверенную ему металлическую громаду, которую собрали на Путиловском заводе.

Он поднял руку и с трепетом вставил ключ в замок. Это действие казалось ему очень символичным, ведь этим ключом он не только открывал дверь, но и отворял свою новую жизнь.

Гриша ухватился за вертикальный медный поручень, прикреплённый справа от входа, и одновременно отпрыгнул от земли и толкнул телом тяжёлое полотно двери. Получилось довольно неуклюже – сказался мандраж, хотя на практике он отрабатывал вход в вагон сотни раз. Поднявшись в тамбур, он выглянул наружу и посмотрел по сторонам, чтобы убедиться, что никто не видел его позорного начала рабочей смены.

Гриша посмотрел на часы: до начала посадки пассажиров оставалось неполных три часа. Он ринулся в своё купе, скинул форму. Оставшись в одних трусах и шерстяной тельняшке, он схватил опись и бросился проверять наличие имущества. Одеяла и подушки, матрацы и полотенца, чашки и тарелки, пожарные баллоны и шторки, ведро и швабра, тряпки для пыли и хозяйственное мыло, стиранное бельё и аварийные фонари, заправленные керосином – он всё проверил и сосчитал. Следующий час он заправлял постели, а их в вагоне было аж сорок штук. Он расстилал простыни и вдевал колючие одеяла, напяливал наволочки и вешал полотенца. Он взмок с головы до ног и немного притомился, но отдыхать не было времени.

Схватив ведро и швабру, Гриша в ураганном темпе вымыл деревянные полы, затем прошёлся влажной ветошью по всем поверхностям, на которых могла успеть скопиться пыль.

Начальник поезда застал его за раскочегариванием самовара. Надув щёки и покраснев от натуги, Гриша усиленно раздувал огонь и чуть слышно ругался.

– Через двадцать минут начало посадки, – строго сказал Наум Васильевич, косясь на его старое застиранное исподнее. – У тебя всё готово?

– Вот самовар только осталось и одеться.

– Пломбы все проверил?

– Да, – не моргнув и глазом соврал Гриша, а сам похолодел от страха.

Начальник заглянул в его коморку, затем пошёл по вагону. Гриша сначала хотел сопроводить его, но решил, что гораздо важнее раздуть проклятый самовар, потому что есть такие пассажиры, которые ещё сесть не успели, а уже подавай им чай в фирменных стаканах.

Наум Васильевич вернулся спустя пару минут. К этому времени огонь заполыхал уверенно, Гриша наложил шашек из спрессованных опилок и подготовил парочку угольных, которые планировал заложить перед самым началом посадки.

– Рожу и тело утри влажной рогожей, чтобы не вонять, а то барышни меня жалобами завалят, – за грубостью начальник поездка тщательно скрыл одобрение, которое у него вызвала ладная работа нового подчинённого.

– Сию минуту, – заверил Гриша, склоняя голову.

– Не подведи.

Едва за начальником хлопнула дверь, Гриша бросился проверять пломбы на стоп-кранах. Только убедившись в их целостности, он вздохнул с облегчением, вернулся в своё купе, вытерся полотенцем и нацепил форму. Чтобы остудиться, он решил открыть окно. Уже взявшись за ручку, он заметил, что между стеклом и рамой воткнут нож с белой резной рукоятью. Он смутно припомнил: во время обучения им рассказывали о таком обычае, который был призван то ли отогнать неудачу, то ли не допустить в пути каких-то бед… Что-то вроде того…

– Ох уж эти суеверия, – цокнул он, ухватился за рукоять и с усилием выдернул нож.

Свежий сентябрьский воздух и шум вокзала хлынули в оконный проём, Гриша сделал глубокий вдох, применил вежливую обходительную улыбку номер четыре и пошёл открывать дверь. Первые нетерпеливые пассажиры уже топтались на перроне.

Гриша ловко спустил лесенку и сошёл на перрон. Он бросил быстрый взгляд сначала вправо, потом влево, чтобы убедиться, что и остальные проводники сделали то же самое. Следующие полчаса он дотошно и придирчиво осматривал билеты, напечатанные на защищённой бумаге, и запускал пассажиров в вагон. На занятиях им рассказывали, что некоторые ушлые мошенники научились подделывать билеты Железной Сети, чтобы бесплатно кататься по стране, поэтому Гриша с преувеличенным вниманием проверял каждый. Он опасался, что именно ему попадутся какие-нибудь жулики, которые поставят под сомнение его профессионализм и перечеркнут его будущее.

Часы вокзала пробили половину четвёртого. Прозвучал свисток начальника поезда, проводники проворно зашли в вагоны, подняли лестницы и заперли двери. Поезд мягко тронулся и стал набирать скорость.

Гриша заскочил в своё купе на минутку, чтобы перевести дыхание и немного успокоиться.

– Ты просто молодец, – сказал он своему отражению в маленьком зеркале на двери.

До самого вечера Гриша добросовестно работал, стараясь, чтобы ни у кого из пассажиров не возникало причин для недовольства. Он буквально сбился с ног, выполняя вежливые просьбы, сухие поручения или высокомерные приказы людей, которые оказались недостаточно высокопоставленными или высокородными, чтобы приобрести билеты в первый класс, но достаточно богатыми, чтобы ехать почти с такими же удобствами во втором.

Из Москвы вагон выехал заполненным только на треть, и Гриша был этому несказанно рад. При большей загрузке ему пришлось бы совсем туго. От Наума Васильевича принесли телефонограмму, в которой значилось, что во Владимире в вагон подсядет ещё один пассажир, а в Нижнем Новгороде семеро. Итого будет двадцать человек – половина мест.

«А я вполне неплохо прохожу боевое крещение, – подумал Гриша с ноткой самодовольства. – Уверен, что в конце поездки начальник поймёт, что я поработал лучше остальных».

Солнце село за горизонт, ночь поглотила леса и поля. Гриша зажёг в вагоне керосиновые фонари и собрал посуду после ужина (за один предмет посуды пришлось побороться, потому что пожилая дама заявила, что принесла тарелку с логотипом Железных Сетей из дома). За неимением развлечений пассажиры стали укладываться спать. Ровно в девять вечера он погасил фонари, проверил оба тамбура и туалетную комнату, зажёг печь для поддержания приятной температуры и быстро перекусил консервированной свининой и сухими армейскими галетами.

Оставшееся время он находился в купе и перебирал в уме пункты Регламента, чтобы убедиться, что ничего не упущено из вида. Мысли то и дело соскакивали на маму, которая сейчас наверняка сидела перед иконой и просила за него, охваченная беспокойством. Ему хотелось порадовать её чем-нибудь, и он не придумал ничего лучше, как купить с первой получки цветастый Павловский платок и кубанский травяной шампунь для волос, который у барышень ценился превыше всех остальных.

В двадцать три пятнадцать поезд въехал в дряхлый старинный Владимир. Состав плавно проследовал через хаотичное нагромождение запыленных и полуразрушенных строений и плавно подкатил к малюсенькому вокзальчику в псевдорусском стиле. Весь город тонул в мутной тьме и только территория вокзала освещалась холодными газовыми фонарями.

Гриша встал в тамбуре и приготовился открыть дверь. Он с любопытством смотрел в овальное окно. На пустом перроне не было ни души. Гриша даже поёжился от неприятного ощущения пустоты и запущенности, которое возникло из-за вида полузаброшенного городка.

Поезд остановился, раздался свисток, объявляющий посадку. Гриша повернул ключ и открыл дверь. На него сразу хлынул холодный сырой воздух. Гриша спустил лестницу и сошёл на перрон. Он огляделся – никого. Где же пассажир?

Проводники стояли, притоптывали на месте, чтобы согреться, и переглядывались. Гриша запоздало пожалел, что не надел шинель, потому что холод буквально пробирал до костей.

«Вот тебе и сентябрь, – подумал он. – Так скоро и снег пойдёт».

– Добрый вечер, – внезапно раздалось из-за спины.

Гриша подскочил на месте от неожиданности. Рядом с ним стоял высокий господин в чёрном вечернем костюме, который смотрелся бы гораздо уместнее на столичном балу, чем в этой дыре.

– Вы так тихо подошли, – глупо сказал Гриша, разглядывая белую рубашку с пышной манишкой.

Его взгляд опустился до остроконечных лакированных туфлей и только тогда он опомнился.

– Добрый вечер, добро пожаловать на уральский экспресс, – поприветствовал он скороговоркой. – Меня зовут Григорий и я буду вашим проводником до конца поездки. Позвольте ваш билет.

– Пожалуйста, Григорий, – пассажир широко улыбнулся, демонстрируя превосходные белые зубы.

Длинные изящные пальцы были усеяны громоздкими золотыми кольцами, на которых сидели крупные драгоценные камни. Они искрились и сияли в свете ламп. Гриша взял билет и стал торопливо изучать знаки подлинности. Ему не хотелось задерживать высокородного господина. Впрочем, тот не проявлял никаких признаков нетерпения, а спокойно ждал и приятно улыбался.

– Всё в порядке?

– Да, всё как надо, – кивнул Гриша, пытаясь напустить на себя уверенный вид. – Ваше место номер тринадцать, постель уже застелена.

– Могу пройти?

– Да, проходите, пожалуйста.

– Благодарю.

– Позвольте ваш багаж.

– А его у меня нет, – пассажир снова улыбнулся.

Гриша на секунду растерялся, но взял себя в руки.

– У вас есть ещё пожелания?

– Я жутчайше голоден, – глаза щёголя сверкнули.

– К сожалению, на сегодня кухня уже закрыта.

– Ну ничего, я могу подолгу терпеть. Придумаю что-нибудь.

– Проходите, пожалуйста.

Мужчина легко взлетел по ступенькам и скрылся в проходе.

Несколько минут Гриша ещё маялся на холоде. Когда раздался свисток, он с облегчением поднялся в вагон и запер дверь на замок. Он прошёл в вагон и нашёл нового пассажира лежащим на полке. Для успокоения совести Гриша ещё раз осмотрел тамбуры и туалетную комнату, подложил в печку три прессованные угольные шайбы и закрылся в своём купе.

В Нижний Новгород поезд должен был прибыть в половине седьмого утра. Гриша не спал предыдущую ночь от волнения, день выдался напряжённым и суматошным, и сейчас ему смертельно хотелось лечь и поспать. Он запер замок, разделся и скользнул под одеяло. Едва только сомкнулись веки, он погрузился в глубокий тяжёлый сон.

Гриша проснулся от холода и обнаружил, что трясётся даже под тёплым шерстяным одеялом.

«Пассажиры замёрзли!», – мелькнула в голове ужасная мысль.

Он вскочил с кровати, накинул штаны и китель и выскочил в коридор. К его удивлению печь оказалась горячей, но в вагоне, несмотря на это, царил могильный холод. Трясущимися руками Гриша застегнул брюки и китель, потом опомнился, что шлёпает по холодному полу босиком, вернулся в купе и обулся.

За окном серело утро. Гриша посмотрел на часы, лежащие на столике: пять сорок. Он снова вышел в проход и направился к пассажирам. Люди спали крепким сном, словно пронизывающий холод был им нипочём. Гриша прошёл сквозь весь вагон и в самом конце обнаружил окно, приоткрытое на несколько сантиметров. Из него бил сильный поток холодного воздуха.

«Неужели ночью кто-то тайно курил? – подумал он с возмущением и поднял створку до конца. – А если кто-то простудится, то жаловаться будут на меня».

Он вернулся к печи и бросил в неё три дровяные шашки, чтобы они дали быстрый жар. Потом он сверился со списком: пассажир с места номер три должен был сойти в Нижнем. Гриша вошёл в первый открытый отсек, нагнулся к тучному мужчине средних лет, лежащему на правом боку, спиной к стенке, и сказал чуть слышно:

– Просыпайтесь, скоро ваша остановка.

Мужчина продолжил спать.

Тогда Гриша протянул руку, взялся за плечо и чуть потряс.

– Вставайте.

Пассажир никак не отреагировал. Миша потряс ещё. Бесполезно. «Что за чёрт? – подумал он с раздражением. – Из пушки мне тут стрелять, что ли?».

Он потряс мужчину так сильно, что у того заколыхалась голова. И вот тогда Гришу и охватило какое-то недоброе предчувствие. Он взял пассажира за кисть, выглядывающую из-под одеяла, и обмер. Рука была холодной и твёрдой как камень.

– Боже! – воскликнул Гриша, резко выпрямляясь.

Его бросило в холодный пот. Он застудил человека до смерти!

Гриша сдавленно сглотнул слюну и на пару секунд закрыл глаза. Спокойно, не надо паники, он умер по естественным причинам. Вон какой толстый, небось, сердце прихватило или удар случился. Надо действовать спокойно. Он снова нагнулся и надавил на плечо, чтобы откинуть пассажира на спину. Тот слегка перевернулся, голова чуть откинулась назад и в тусклом свете осеннего утра стало видно два отверстия на толстой шее.

Гриша в ужасе отпрянул от мертвеца и неосознанным жестом схватился за собственное горло. «Вампир!», – полоснула его кошмарная догадка. Он посмотрел на второго пассажира, лежащего на верхней полке номер четыре.

– Вставайте, – сказал Гриша, протягивая руку.

Он без труда почувствовал ледяной холод кожи. Гриша резко рванул плечо мертвеца, а второй рукой задрал его подбородок. Он увидел две красные дырочки в области сонной артерии и маленькое пятнышко крови на вороте ночной рубашки.

Гриша бросился в следующее купе. Женщина-балерина лежала на спине и как будто улыбалась. Он положил дрожащую руку ей на лоб – мертва давно и безнадёжно. И та же отметка на шее.

Гриша чувствовал себя словно в кошмарном сне. Он метался от одного пассажира к другому и везде находил лишь смерть и собственную гибель. Все двенадцать человек были обескровлены, превратились в ледяные колоды. Проверив всех, он вернулся в своё купе и сел на неубранную постель. Этого просто не может быть. Это всё сон, он бредит, такого не может быть.

– Проснись! – закричал он в отчаянии и ударил себя по лицу.

Он вскочил и вернулся к пассажирам. Его всего трясло от ужаса, пока он ходил между кроватями и смотрел на их фарфорово-белую кожу. Первый же рейс и двенадцать мертвецов. Погодите-ка… Он застыл на месте. Но ведь должно быть тринадцать! Тринадцать, чёрт бы побрал! Где владимирский пассажир?!

Он бросился к тринадцатому месту. Постель даже не была расправлена. Пассажир лишь слегка полежал на одеяле, пока ждал, чтобы Гриша ушёл в своё купе.

Он впустил вампира!

На подгибающихся ногах Гриша дошёл до своего купе и сел на кровать. Какое-то время он пребывал в остолбенении: мысли превратились в кисель, а осознание страшной беды перекрыло все чувства.

Он поднял тяжёлый мёртвый взгляд и посмотрел на нож с резной рукояткой, который лежал на столе. В памяти с невероятно кристальной чёткостью всплыло воспоминание, зачем бывалые проводники втыкают ножи в рамы – чтобы не впустить в вагон нечисть.

Вот тебе и суеверия…

3. На крыльях любви

Илья стоял возле входа в вагон и из спортивного интереса пересчитывал проходящих женщин с рыжими волосами. Ему нравилось чувствовать тёплое солнце на тщательно выбритых щеках, а свежий ветер приятно шевелил курчавые волосы, выглядывающие из-под фуражки. От торговых рядов, которые располагались за зданием вокзала, доносились сладкие будоражащие запахи весенних цветов. Город пробуждался от долгой зимы, и Илью охватывало приятное ощущение обновления.

С весёлыми криками по платформе пробежали мальчишки в курсантской форме. В руках они держали яркие бутылки оранжада и бумажные кулёчки с засахаренными орехами. Илья сразу припомнил, что в бытность школьником он тоже бегал на большой переменке до бакалейного магазина и набирал маковых сушек, которыми делился с лучшим другом…

Ему нравилось это время перед отправлением. Он стоял и впитывал картинки и звуки. Часы на башне вокзала гулко пробили три удара. На дальнем пути запыхтел старый угольный паровоз, с трудом трогая с места пригородный состав, который был забит радостными дачниками. Забавная старушка в старомодном пальто звонко захохотала над ужимками белого пуделя. Строгая мать принялась отчитывать ребёнка за слишком поспешно съеденное мороженое.