Плац. Том 3

– Уф! – выдохнул тот и закряхтел.

– Живой! – Пётр Ильич облегчённо перевёл дыхание, подобрал шапку и выпрямился.

Драка пошла на спад. Мужики быстро выдыхались. На этом фоне смотрелись странно Сава и его соперник. Вертлявый, похожий на обезьянку Черныш, бросался на Саву, а тот его с завидным постоянством вновь и вновь опрокидывал на снег кулаком. После очередного удара Черныш не стал вставать. Он сел, откинул полу короткого пальтишка и вынул из-за пояса наган…

Пётр Ильич в два прыжка оказался рядом. И не потому, что хотел спасти Саву. Нет, спасать он его не намеревался. Просто не мог позволить убить его другому человеку. Сава для него как священное животное, которое он будет беречь и лелеять, но до тех пор, пока не наступит время преподнести его в жертву своего тщеславия…

– А ну, дай сюда! – с этими словами он присел и двумя руками вцепился в запястье Черныша. Мгновенье, и вот уже ствол смотрит в небо. Пётр Ильич ловко отобрал наган и сунул себе под ремень.

– Отдай! – взмолился Черныш.

– Завтра принесу, когда протрезвеешь, – пообещал Пётр Ильич и стал пробираться сквозь толпу к Полине…

Народ нехотя расходился. На умятом, утоптанном сотнями ног снегу валялся самый разный мусор, алыми цветами виднелась кровь…

– Обещал же! – негодовала Полина и тронула пальцем его скулу. – Больно?

– Пройдёт! – Пётр Ильич отмахнулся.

До дома шли молча. Звёздочку, с сидевшими в санях детьми, Пётр Ильич вёл под уздцы. Полина шла с другой стороны, держась за оглоблю. Следом увязался Черныш. Сильно хромая, он молил Петра Ильича вернуть «вещицу». Но тот был непреклонен, и в начале улицы Черныш отстал.

После бани Пётр Ильич уселся пить чай и достал наган.

Сын тут же возник с боку.

– Покажи! – потребовал он.

Пётр Ильич ловко откинул барабан, вытряс на ладонь патроны и протянул сыну.

– На людей не наводи, даже когда знаешь, что оружие не заряжено, – наставлял Пётр Ильич, беря его за плечи и разворачивая. – А ну, цельсь!

– Зачем? – Полина нахмурилась. – Мал он ещё с оружием баловать!

Она, на пару с Дунькой, хлопотала у печи, исподволь наблюдая за своими мужчинами.

– Пусть привыкает. – Пётр Ильич пригладил усы. – Вдруг по моим стопам пойдёт?

– На каторгу?! – съязвила Полина.

Пётр Ильич повеселел от шутки и пояснил:

– На армейскую службу, офицером…

– Кажется, сегодня скотину тебе придётся кормить, – спохватилась Полина, глядя на окна.

– Умеешь ты обрадовать! – пошутил Пётр Ильич.

Вечерело, а мужик, нанятый Петром Ильичом в начале зимы, всё не шёл. Обычное для него дело, запой. Звали его Маслёнком. Петру Ильичу работы по хозяйству не в тягость. Быстро он со всем справляется, да только ведь и сам на вечер планы имел. Сегодня собирался Гораню навестить.

– Не убудет! – Пётр Ильич поднялся из-за стола. – Скотину, так скотину…

Он стал одеваться, и сам того не заметил, как в мыслях вновь вернулся на берег реки, а перед глазами возник юродивый Кузя. Чего он хотел сказать?

Глава 2

Город был покрыт морозной мглою, которая делала его уныло серым, а редких людей на улицах размытыми и оттого похожими на приведения, какими описывают их очевидцы. Из многочисленных труб над домами, валил густой белесый дым, частокол столбов которого, казалось, подпирает бесцветное небо. Холод стоял такой, что Николай Ильич даже боялся глубоко дышать. Он верил, что может остудить внутренности и тогда смерть. Люди в этих краях по зиме мёрзли как мухи. Особенно из-за пьянства. Ещё часто из-за печей случались пожары, в которых семьями погибали.

Наконец он в Красноярске. Не верил Николай Ильич, что доберётся сюда. Уведомление о досрочном прекращении ссылки и разрешение на отъезд были на руках у него ещё в январе, но никак не мог он решиться отправиться восвояси. Николай Ильич всерьёз опасался мести если не самого Позднякова, так его дружков. Ещё он страсть как боялся дороги. Ночами, размышляя об отъезде, едва погружаясь в сон, Николай Ильич вдруг мысленно обращался в какой-то комок тревожно-радостных ощущений и, подобно птице, отрывался от конька избы, взмывая над землёй. Причём так отчётливо и ясно всё представлялось ему, что дух захватывало. Он ощущал стужу и ветер, только не причиняли они ему страданий, а лишь затаённый и восторженный трепет. Вниз, в темноту стремительно уносились ряды домов и заснеженных улиц, с бледными пятнами желтоватого света от редких фонарей. Вот Минусинск совсем уж размером с ладошку, а Николая Ильича ничуть не пугает высота. Он различает Енисей. Река изящно огибает горы, покрытые тёмным лесом. Белеет внизу лента дороги на Красноярск. По ней, среди заснеженной, зелёной бесконечности, гонят лошади. Они размером с букашку, но Николай Ильич отчего-то отчётливо видит ямщика. Суровый, с надвинутой косматой шапкой на злые угольки глаз, бородатый мужик размахивает кнутом и недовольно поглядывает назад, на него, закутанного в одёжи и сидящего в санях. Как жалок внешне Николай Ильич в пути и беспомощен! Но что это ещё? Позади саней густеет, шевелится, нагоняя, темнота. В груди закрадывается тревога. И вот он уже не летит над миром и не видит самого себя, а оказывается в этих санях, несущихся через пугающую мглу навстречу упругому ветру. Следом нарастает с надвигающейся и клокочущей темнотой гул. Ямщик снова и снова оборачивается, сверкает угольками глаз куда-то назад и вверх, и хлещет, хлещет что есть силы лошадь. Ужас сковывает Николая Ильича такой, что не может он вобрать в себя полной грудью воздух. Куда и на кого со страхом оглядывается ямщик? Вдруг – хлоп! Сани отрываются и, замедляя ход, вовсе встают, а ямщик с лошадьми странным образом продолжает путь, удаляясь куда-то в темноту. Кровь стынет в жилах. Охваченный ужасом, граничащим с безумием, Николай Ильич слышит собственный, сдавленный крик. Он с трудом выбирается на дорогу, на снег и пытается бежать, путаясь в подоле тулупа и боясь обернуться. Однако ноги тонут и вязнут в сугробах. Воздух разом становится густым и липким, словно невидимое тесто. Не вдохнуть толком, не перевести дух. Застрял в лёгких колючим комом и всё тут. Ещё немного и придавит, подомнёт под себя надвигающаяся сзади неизвестность, разорвёт одёжи, добираясь до тела и начнёт его превращать в кровавые клочья…

Просыпался тогда Николай Ильич от собственного крика и в холодном поту, словно его из ведра облили. В такие моменты он искренне верил, что сон этот вещий и есть не что иное, как предупреждение свыше.

Пугали Николая Ильича то лютый мороз, то метель или, просто, дикие звери. Слухи о несчастиях, которые настигали путников по дороге в Красноярск, ходили один страшнее другого. Кого-то медведь по осени растерзал, кого-то шальные люди погубили, которых в этих краях тоже не мало. Случалось, извозчик и вовсе пропадал с пассажиром. Боялся он и просто простудиться или насмерть замёрзнуть в пути. Однако подвернулся случай, и Николай Ильич договорился с одним из купцов, который снарядил за товаром санный обоз. Отчего-то решил он, что так понадёжнее и спокойнее выйдет, чем с ямщиками. В обозе всё же на глазах всегда и толпой. Да и купец тот, наказал своим мужикам, чтоб приглядывали за господином. Три дня в пути были. Не раздевались, не умывались и ели абы как. Хлеб мороженый с салом, да картошка, печёная на углях прогоревших костров. В дорогу Николая Ильича нарядили так, что с трудом с саней слезал. А по нужде ходить и вовсе мука несусветная. Старый, весь в заплатках тулуп, был надет поверх короткой, обрезанной понизу до колен шубы. Дух от них исходил тошнотворно-кислый, овчинный, зато тепло. И это кроме остальных одежд всяких. Валенки на два размера больше. Чего только на ногу не намотал… Кости от такой тяжести ныли. Одну ночь удалось провести на почтовой станции, где все спали вповалку на полу, включая семейство её начальника. Вторую провели в одном из домов встретившейся на пути деревни. Но и здесь никаких особых удобств. Какую-то часть пути, особенно утром, в начале движения, приходилось идти, а иной раз и бежать, рядом с санями, чтобы согреться. Но Николай Ильич терпел, ведь домой ехал. Однако страх одолевал. Особенно ночью и на редких привалах, когда просыпался, словно от толчка, без веры в то, что всё это с ним в реальности происходит. Казалось ему в такие мгновенья, будто далёкий Петроград и не существует вовсе вместе с домом, прислугой и женой, а приснился в болезненном забытье. Жил он, на самом деле, в этой глухомани вечно, и название ей не иначе как ад…

Рассчитавшись сполна с возничим, Николай Ильич сначала направился прямиком по старой памяти к Софье Григорьевне, у которой его когда-то определял пристав по пути в Минусинск. Благо, что от складов, где был конечный путь обоза, до той улицы рукой подать. Шёл Николай Ильич и пытался представить, как хозяйка его встретит. Конечно, обрадуется. Сколько времени прошло? Почти два года. Многое изменилось. Интересно, а свободна или нет комнатка его с геранью на подоконнике? А жива-ль герань? Странное чувство умиления и тоски охватило его, словно в отчий дом направлялся.

– Посторонись! – окликнул со спины извозчик.

– Ох! – вырвалось у Николая Ильича. Он вздрогнул и бросился к забору. Под ногами раздражённо заскрипел снег. Мимо пронеслась лошадь, запряжённая в сани. Он проводил её испуганным взглядом и снова вернулся на дорогу.

Мороз забирался в рукава и за ворот. Несильный встречный ветерок причинял уже немыслимые страданья. Щёки и нос потеряли всякие способности к ощущениям. Николай Ильич почти перешёл на бег, мелкими шажками. Но такое передвижение несло опасность поскользнуться и упасть. То и дело на дороге встречались замёрзшие лужи от вылитой со дворов воды с нечистотами. Подошвы на них скользили и разъезжались.

Навстречу прошли две бабы, закутанные в платки так, что видно было лишь одни глаза. Вот и улица, на которой дом. Он свернул на неё и замедлил шаг, а потом и вовсе, остановился. Как оказалось, за время его отсутствия, здесь произошёл большой пожар. Причём та сторона, где стоял дом Полянской, выгорела полностью. На его месте торчали несколько печных труб из наваленных вразнобой и почерневших от огня брёвен, да местами виднелись остатки заборов. Не уцелели даже хозяйственные постройки.

– Когда это произошло? – спросил он шедшего мимо мужика, испытывая в ногах сильный холод и от того приплясывая. Нужно было срочно в тепло. Набравшая в валенках влаги обувь, теперь быстро стыла на морозе.

– А шут его знает! – ответил мужичок. Он проследил за его взглядом и остановился. – Часто горит. Всё и не упомнишь.

– Как же так?! – простонал раздосадовано Николай Ильич. – Но как такое возможно?

– С нашей властью и не такое возможно! – Мужик зло выругался. – Тьфу!

Вылетевший плевок повис на подбородке и ещё сильнее вопроса разозлил его. Он снял рукавицу, утёрся и стал ругаться:

– Сидят там на своих собраниях, и ничего не делают! Только и думают, как украсть! Городской голова тупица и пьяница!

– Откуда вы знаете? – Николай Ильич удивился уверенности, с которой тот говорил и решил подшутить: – Никак бывали там?

– Больно надо! – Мужик снова сплюнул, на этот раз удачно.

– Не подскажете ли, где здесь ближайшая гостиница? – засыпал его вопросами Николай Ильич, обещая себе непременно разузнать, что случилось с хозяйкой. Вдруг жива и приютил кто? Только непонятно было, зачем ему это надо. Из любопытства? Помочь он ей не в состоянии. Сам с трудом сводит концы с концами. Ольга высылает денег намного меньше тех, что на его запросы нужны, а ещё билет на поезд надо купить, непременно в первый класс.

Ближайший гостевой дом оказался в два этажа. На первом был небольшой зал, часть которого занимало некое подобие ресторации, буфет, да цирюльня. На втором номера. После нескольких дней обозной жизни, крохотная и сырая в углах комнатка со скрипучим полом и единственным оконцем, показалась ему настоящим счастьем, а от вида кровати он и вовсе, растрогался, себя жалея… Но, первым делом, Николая Ильича заботило мытьё. Тело после путешествия нещадно чесалось, а нижнее бельё противно прилипало к телу, источавшему кислый запах нечистот. Сменного при нём было два комплекта, в дорогу хозяйка велела девке постирать.

Ещё до того, как занять номер, Николай Ильич во всех подробностях расспросил прислугу о местных банях. Молодой, с озорным взглядом портье рассказал, в какую лучше пойти, чтобы недалеко и дёшево. Когда Николай Ильич останавливался в Красноярске по пути в Минусинск и его подселили в дом Полянской, та сама, без всяких просьб, распорядилась истопить баньку. На то он и рассчитывал в этот раз, прямо с обоза направившись к ней домой, да пожар все карты спутал.

«Красноярск не Петроград, почитай, край земли и отстаёт он от столицы в бытовых условиях, – размышлял Николай Ильич с тоской. – А ну как в бане этой заразу какую подцеплю?»

Водопровод в городе был, но по большей части мог обеспечить лишь минимальные потребности небольшой части живших здесь людей. В основной своей массе, все пользовались колодцами да таскали воду с реки. Однако в баню, которую Николаю Ильичу рекомендовали в гостевом доме, труба была проведена.

Батальонный переулок он отыскал быстро, но от одного вида строения, в котором располагалось заведение, заныло под сердцем.

«Как они могли? – негодовал он про себя в адрес юноши, который рассказал, как сюда пройти и расхваливал местные условия. – Неужели это для них и есть приличное заведение? Что же тогда неприличное?»

Низкое, с грязными окнами здание из кирпича, осенью словно тонуло в грязи, но не ушло в неё полностью, поскольку она успела на кость замёрзнуть. Из тех частей окон, что не имели целых стёкол, валил пар, оставляя на стене влажный след и превращаясь под крышей в ледяной нарост, похожий на гигантские кристаллы соли. Двор был захламлён, а от крыльца чернели на снегу неровно замёрзшие потоки грязной воды. Справа от него сидели с десяток мужиков с подростками, по-видимому, дожидавшиеся своей очереди. У всех были корзины или узелки с чистым исподним. Привычная картина везде, где в банях есть общие отделения с дешёвой оплатой.

Двери со скрипом открылись, и с жидким паром, наружу вышел какой-то мужичок с раскрасневшимся лицом. Одетый в чёрное, старенькое пальто и шапку, похожую на приплюснутый с боков пирожок, он нёс в руке саквояж. Выглядел мужчина относительно прилично для этих мест.

«Скорее врач или учитель, – решил про себя Николай Ильич, немного успокаиваясь. – Значит, порядочные господа тоже сюда заглядывают».

Мужичок, тем временем, посмотрел на Николая Ильича близоруким взглядом и засеменил мелкими шажками по льду, в сторону улицы. Он и не подозревал, какую услугу оказал Николаю Ильичу, готовому уже было развернуться и бежать прочь от этого места.

Скользя, и от того размахивая руками, чтобы удержать равновесие, Николай Ильич напротив, прошёл к крыльцу.

Внутри было сыро и дурно пахло. В небольшом предбаннике с облупившимися стенами, из-за деревянной, дощатой перегородки, блестела лысиной голова.

– Здравствуйте! – поприветствовал робко Николай Ильич обладателя лысины и, не дожидаясь, когда тот соизволит на него посмотреть, тут же спросил: – Помыться можно?

– Только в нумерах свободно, – объявил мужчина. – В общее ждать.

– Мне нумерок! – почти закричал Николай Ильич.

– Повезло! – обрадованно воскликнул мужчина, поднимая на него водянистые глаза. – Только освободился. Платите пятьдесят копеек и милости просим!

Мужчина взял плату и встал из-за стойки. В ожидальне ноги скользили по грязи, которая была густым слоем на полу. Вдоль стен, на лавках, сидели раздетые до половины мужики и дети. Вонь стояла несусветная. К горлу Николая Ильича подступил ком.

«Да как же здесь можно чистоту наводить? – недоумевал он про себя. – Неужели не проверяет никто? Господи, какой здесь беспорядок! Куда смотрит полиция и врачи?»

Они оказались в тускло освещённом коридоре, по обе стороны которого были двери, а под потолком, белесым дымом, курился пар.

– Не бывали здесь раньше? – гадал банщик.

Вместо ответа Николай Ильич покрутил головой.

– Здесь ваша раздевальня, а за ней и номер, – объявил торжественно банщик и показал в конец коридора: – Там парильня.

– Нет! – воскликнул Николай Ильич с ужасом. – Я просто с дороги…

– Без парильни какое мытьё? – спросил удручённо-виновато банщик и открыл пред ним двери. – Брать кого в помощь будете?

– Сам управлюсь! – заверил Николай Ильич и шагнул через порог.

Он оказался в крохотной комнатке с крючком на стене и полкой на уровне колен. Николай Ильич решил побыстрее сделать все дела и покинуть это ужасное место. Хотя, в какой-то момент он замер, размышляя над тем, а не будет ли лучше сразу уйти? Наверняка в городе есть места поприличнее этого.

Однако, представив, что ему снова придётся ходить по морозу, тут же отказался от этой мысли. Нужно отмучиться и всё! Главное заразы никакой не подцепить!

Николай Ильич стал торопливо раздеваться, мысленно упрекая себя:

«Нашёл у кого спрашивать про баню! – злился он и расстегнул пальто. – Портье! Этот мальчишка разве знатного роду? Откуда ему знать, как должна выглядеть приличная баня! Небось он и вовсе, в общее отделение ходит. А, может, просто подшутил?»

Номер привёл в ещё большее уныние. Тесный, своими формами похожий на пенал, с небольшим окном, он был тоже грязный. Слева, в углу, небольшая железная печь. У дощатых стен стояли лавки. Одна, широкая и низкая. На полу решётка из деревянных реек, под которой угадывался прямоугольник сливной канавы, откуда белесым дымком курился холодный пар.

Николай Ильич стоял и озирался, не понимая, откуда брать воду? Ни кранов, ни баков. Отчего банщик ничего ему не сказал?

Неожиданно из коридора раздался шум, двери тотчас распахнулись, и в номер протиснулись двое парней. В руках они несли два больших бака.

– Вот и водица! – объявил бородатый, похожий на дьяка.

Они пристроили баки на низкую скамейку.

Напарник бородача, совсем ещё мальчишка, взял ковш из стоявшего рядом таза и повесит его изогнутой ручкой на бак.

– А если мне воды не хватит? – поинтересовался Николай Ильич.

– Кликайте, ещё поднесём! – успокоил бородатый.

«Вот те на! – с досадой думал Николай Ильич, мешая в тазу горячую воду с холодной. – Вот тебе и двадцатый век! Убожество! Разве можно такое в Петрограде найти? Да чтобы вот так вот, как в загоне для скота…»

Направляясь после бани в гостиницу, Николай Ильич вконец подпортил себе настроение. Он поскользнулся, и со всего размаху рухнул на спину, больно ударившись головой об утрамбованный ногами снег…

За стойкой стоял всё тот же молодой человек, что снабдил Николая Ильича адресом.

– Как-с находите наши бани? – спросил он, словно издеваясь.

– Вы подшутили надо мной? Признавайтесь! – потребовал Николай Ильич и пытливо уставился ему в глаза.

– Отчего же-с? – Парень испуганно изумился. – Как вы могли такое подумать?

– Скажите-с, вы сами там бывали? – задал Николай Ильич следующий вопрос, уверенный, что получит отрицательный ответ.

Однако юноша пожал плечами и сказал:

– С завидным постоянством только туда и хаживаю…

Больше Николаю Ильичу сказать было нечего. Действительно, а почему он считает, что его надули или решили поиздеваться? Просто здешний народ привычный к такой жизни, и то, что Николаю Ильичу кажется дикостью, здесь в порядке вещей.

До вечера Николай Ильич возлежал на кровати, не удосужившись даже снять верхнее и разуться, а лишь держал скрещенные ноги на весу, над полом, поочередно меняя их местами, по мере затекания. Он разглядывал простенький рисунок на голубого цвета бумажных обоях и ждал наступления вечера, чтобы сходить и отужинать. Ещё он размышлял, как поступить, вернее сказать, чему отдать предпочтение: буфету или ресторану? Располагались они на первом этаже, напротив друг друга и выходили дверями в общий коридор с гардеробной. В буфете меню было поскромнее, а цены значительно ниже. Ещё там подавали на аперитив хлебное вино, что было не принято в ресторане. Периодически, Николай Ильич отвлекался от своих расчётов и прислушивался к ощущениям. Гадал, нет ли после бани признаков начала жару или, того пуще, кашля? Хотя, кто его знает, что хуже?

«Какой смысл тратиться? – размышлял Николай Ильич. – В дороге негде будет раздобыть денег, а сколько мне ещё придётся добираться до Петрограда, одному богу известно. Могут просто ограбить. У чугунки завсегда ворьё разное обитает и проходимцы. Случись такой расклад, придётся письмо жене отправлять. Сколько времени на это уйдёт, даже представить страшно. А ведь я и заболеть могу. Что тогда? Риск такого разворота дел в пути больше, нежели, когда вот так вот, на месте сидишь. В вагонах сквозняки, опять же на станциях каждый раз для обедов выходить в вокзалы нужно… Да и не только простыть можно. В ресторанах и буфетах легко отравиться… Нет, разбрасывать деньгами сейчас ни к чему, поэтому отужинаю в буфете!» – принял он решение и, наконец, сел.

За стенкой громко разговаривал какой-то мужчина. Ему отвечала женщина. Николай Ильич попытался разобрать, о чём они спорят, но различил лишь пару слов, по которым не представлялось возможности понять смысла. Расстроенный этим, он, даже приблизил ухо к стене и затаил дыхание, однако тщетно.

– Скукота! – произнёс он вымученно и встал. Пора уже было собираться. Между тем голоса за стеной стали громче. Мужчина перешёл на крик.

– Грязная тварь! Я научу тебя, как с порядочными людьми себя следует вести!

Женщина что-то говорила в ответ сквозь слёзы. Неожиданно она прервалась, и после небольшой паузы запричитала громче. Походило на то, что её ударили. Не в силах больше терпеть, Николай Ильич подошёл к стене ближе и подставил ухо.

– …е больно! – различил он. – Ой! Ой! Ой! Не надо, пожалуйста! А-аа!

– Молчи, сука! – прозвучало особенно чётко и Николай Ильич ужаснулся. Кто-то пытал женщину. Но кто? Может быть, это просто муж с женой выяснял отношение? Но если даже так, то зачем причинять страдания? И что делает этот мужчина, если она так причитает и молит о пощаде?

Неожиданно Николай Ильич вдруг подумал, что таким образом можно завести интрижку. Что если это любовники, а никак не муж с женой? Он не раз слышал от дружков, как они снимают для утех с замужними номера. Тогда есть вероятность того, что если Николай Ильич за неё вступится, то женщина его непременно отблагодарит!

Николай Ильич решительно вышел в коридор, подошёл к соседней двери и постучал.

Ему открыл мужчина, на голову выше Николая Ильича и шире в плечах. Острый нос подпирали тонкие усики. Вытянутое лицо выглядело напряжённым, а на лбу блестели бисеринки пота. В правой руке он держал какую-то вещицу из серебра. Скорее, это был портсигар.

– Что вам угодно? – спросил мужчина и с опаской выглянул из дверей, чтобы осмотреть на обе стороны коридор.

– Мне показалось, что из вашего номера кто-то просит помощи! – выпалил Николай Ильич, жалея, что ввязался в это дело. Мужчина был точно сильнее его физически, и попытка вступиться за невесть кого, теперь казалась опрометчивой.

– Вам показалось, – ответил мужчина с наигранной уверенностью.

– Я по соседству обустроился, – начал, было Николай Ильич, как за спиной мужчины возникло какое-то движение, раздались всхлипы, и он отлетел в сторону. Взору предстала спешно одетая барышня. Её лицо было слегка припухшим и в слезах. Глаза красные. Помада размазана по щекам.

– Так, значит, я не ошибся! – воскликнул Николай Ильич, едва успевая отступить в сторону.

Барышня выскочила в коридор и устремилась прочь, на ходу надевая на себя шубку.

Несмотря на то, что Николай Ильич не хотел упустить из виду мужчину, опасаясь, что тот его ударит, он успел различить что женщина хороша собой. Особенно по части фигуры, хотя её и скрывало небрежно надетое платье. Он поперхнулся, осознавая, что сейчас ему будет казаться желанной любая девка или женщина.

– Кто вас просил совать свой нос в чужие дела?! – воскликнул, между тем, мужчина с досадой, однако он не решился ступить через порог за женщиной. Да и не имел, судя по всему, желания продолжать словесную перепалку с Николаем Ильичом. Мужчина лишь раздосадовано посмотрел вслед своей гостье и попытался закрыть дверь. Неожиданно для себя, Николай Ильич не позволил ему это сделать и придержал её рукой. Но тут же испытал страх за свой поступок.

«Что, если вдарит?» – мелькнула мысль, заставившая его напрячься и втянуть голову в плечи. В то же время он прекрасно знал, что в такой момент не надо дать человеку время для осмысления оскорбительного действия и лучше вынудить говорить, пока он окончательно не сформулировал свой ответ и не сделал никакого окончательного вывода. Одним словом, прервать его на половине пути к пониманию того, что он оскорблён и должен ответить.

– Не хотите ли объясниться?! – почти крикнул Николай Ильич и предостерёг мужчину: – Я не хотел бы оказаться в свидетелях преступления!