Дьявол в отражении: выпускницы Смольного института

– Это… – начала было я, но подходящие слова не шли в голову.

– Поразительно! – закончил Эжен и, словно ребёнок принялся изучать коня дальше. – Как ты могла не заметить такую красоту?!

– Мы… собирались в темноте.

Я не стала рассказывать, что наши сборы проходили не просто без света, но ещё и впопыхах. Граф нежно гладил коня рукой в перчатке, не сводя с меня пристального взгляда. Его глаза искрились на фоне пасмурного неба. Между нами повисло приятное молчание. Казалось, что каждый вспоминает то самое послание, о котором не принято говорить вслух. Я – весточку, которая заставила сердце биться быстрее на последнем курсе Смольного. Он – две сотни писем, отправленных в разные уголки Петербурга. Это мгновение было слишком близким, сокровенным, нашим.

Наконец, Целитель дёрнулся, отвлекая графа. Мужчина улыбнулся и сделал несколько шагов в сторону, вслед за животным.

– Тише-тише, хороший мальчик, – Эжен провёл ладонью в перчатке по холке коня.

Заворожённая я стояла и смотрела на друга детства. Повзрослевший, широкоплечий – каждое его движение источало спокойствие и уверенность. И лишь во взгляде «плясали» те самые бесята, которые когда-то давно положили начало нашей дружбе.

Размышления настолько поглотили мой разум, что я не сразу заметила, как холод подобрался слишком близко к коже. Мокрые кружева неприлично прилипли к ногам, очертив их до самых бёдер. В этот момент мне безумно не хватало форменного платья из Смольного. Подол привычного наряда был настолько многослоен, что ни ливень, ни даже шторм, не могли пробраться до нижней юбки, в отличие от этого нового, абсолютно нечестивого одеяния.

Неожиданно на плечи опустилась тёплая ткань, под тяжестью которой я чудом устояла на ногах. Редингот Эжена источал аромат дорогого масла и французского одеколона, а его руки, задержавшиеся на моих плечах дольше положенного, заставляли задержать дыхание. Сандал и сосна – великолепное сочетание.

– Мне пора, – мой голос дрогнул.

Собрав остатки мужества, я сделала шаг, разомкнув круг неполных объятий – таких порочных в глазах общества и таких правильных – в моих собственных. Друг грустно улыбнулся, но почтительную дистанцию не нарушил: сложил руки за спиной, расправил плечи и ещё раз оглядел меня от макушки до пят. Но теперь по-другому: так словно наконец разглядел перед собой взрослую девушку, чью честь можно поставить под угрозу, а не ребёнка-сорванца с листьями в волосах.

– Я провожу тебя… Вас, – поспешно исправился Эжен и широким жестом указал на лошадей.

– Благодарю, но не стоит. Тётушка не одобрит, если я вернусь домой в обществе мужчины, – «…даже тебя» чуть было не добавила я. – И наедине можешь обращаться ко мне на «ты».

Глаза Эжена хитро блеснули.

– Уже планируешь наши дальнейшие встречи? – нотки ехидства промелькнули в его голосе. – Похвально.

Я аж поперхнулась воздухом от такой наглости! Подумать только, не виделись столько лет, а он дерзит при первой же встрече! Наглец!

Заметив, как изменилось моё лицо, Бакиев поспешно поднял ладони в извиняющемся жесте.

– Всё-всё! Прошу простить! Но до деревни я всё равно тебя провожу.

Глава №23. Незнакомец под одной крышей

Эжен согласился оставить меня только в паре миль от тётушкиного имения. Вернув ему редингот и поблагодарив, я медленной рысью направилась к своему временному дому. Поводья приходилось держать правой рукой – выступающая кость на левой ныла и постоянно отзывалась тупой болью. Казалось, что даже шрам давал о себе знать: его словно окатили жидким огнём, а кожу вокруг растёрли настойкой красного перца.

Лишь у самых ворот я позволила себе обернуться: Бакиев на своём иссиня-чёрном скакуне неподвижно стоял на том же месте, где мы расстались, и внимательно смотрел мне вслед. Заметив мой взгляд, мужчина, ничуть не смутившись, приподнял шляпу и кивнул.

Сердце подпрыгнуло где-то под рёбрами. Под корсетом завязался незнакомый узел невысказанных эмоций. Тем не менее я заставила себя показательно спокойно склонить голову и, элегантно спешившись на подгибающиеся ноги, увести коня на территорию.

Небо темнело. Время кроваво-красного заката закончилось полчаса назад, но сумерки ещё не успели вступить в свои права. Я быстро шла в сторону конюшни, как из-за угла на меня выскочила чья-то тонкая фигурка.

– Барышня! Барышня, куда ж вы запропастились?! – запричитала Василиса, выдёргивая поводья из моих рук. Её пальцы задели край мокрого манжета. Помощника вскрикнула. – Да вы же вся задубели! Бросайте Тимофея, барышня, и идите домой! Барыне я сказала, что вам поплохело и вы прилегли отдохнуть, но на ужин она вас ждёт. Вторая дверь на кухню открыта, пройдите через неё. Вы знаете, как попасть на кухню?

Девушка говорила так быстро и напористо, что на миг я растерялась. Послушно передала Целителя из рук в руки и только потом спросила:

– Да, знаю. Погоди, кто такой Тимофей? И как ты поняла, что я ушла сама, а не пропала?

Девушка спешно расстёгивала амуницию на широком боке животного. Её тонкие узловатые пальцы ловко расправлялись с ремнями и застёжками.

– Я видела, как вы пробрались в конюшню и ускакали в сторону леса. Уже начала переживать, когда гроза началась. Решила, что если вы до темноты не вернётесь, то пойду к барыне и во всём сознаюсь, а там будь, что будет! – на этих словах расстёгнутое седло тяжёлым грузом заскользило вниз. Вася умело подхватила ношу, чуть присев под её весом, и пошла к конюшне. – А Тимофей – это ваш конь. Барышня, не стойте на холоде во всём мокром! Идите домой да переоденьтесь поскорее. Через полчаса барыня ждёт вас за столом.

Не теряя больше ни минуты, я кинулась за угол дома. Оставалось только вспомнить, где именно находится дверь для слуг, ведущая на кухню.

***

Звук удара столовых приборов о фарфоровые блюда, запах жареного хлеба и ярко освещённый холл столовой. Даже на семейный ужин тётушка затрачивала не меньше сил, чем на небольшой бал или торжественный обед. Несмотря на красоту убранства, обстановка была тяжёлой: мадам устроилась во главе стола, мы с Мещерским по разные стороны от неё. Он занял стул по правую руку от хозяйки дома, оставив мне левую сторону стола, отведённую под гостей. Более того, граф находился прямо напротив, из-за чего мы постоянно сталкивались отнюдь не добрыми взглядами.

Первой затянувшееся молчание прервала Александра Егоровна:

– Аннушка, как тебе провинциальная жизнь? Уже привыкла после института?

Голос женщины был ровным и холодным. Я прекрасно понимала, что диалог она поддерживает, чтобы показаться хорошей хозяйкой перед гостем. Только вставал вопрос: кто из нас, я или граф, были гостем в этом доме?

– Всё прекрасно, благодарю за заботу и тёплый приём, – вежливо ответила я, отрезая кусочек сладкого пирога на десертном блюдце. – Моя комната прекрасна, а служанка вежлива и услужлива. О большем и мечтать не смею.

Мадам кивнула, но дальше диалог поддерживать не стала: оставила эту обязанность нам. Немного погодя, Мещерский спросил:

– Как ваше самочувствие, Анна Павловна? Служанка сказала, что вам нездоровится, – в его голосе не слышалось ни капли заботы, зато я явно уловила нотки ехидства.

Граф пытается меня подловить? Интересно, на чём? Неужели видел, как я покидала имение верхом на Целителе?

– Чудесно. Польщена вашим вниманием, Андрей Кириллович, – с натянутой улыбкой ответила я. – Мне действительно нездоровилось после посещения четы Шепелёвских. Ирина Алексеевна дала прекрасный спектакль. Жаль, головная боль не позволила мне его дослушать.

– Она даёт их каждую неделю. Уверен, вы ещё успеете насладиться её музицированием.

Я вдруг ясно поняла, что ничего не знаю о человеке, сидящем напротив. Это осознание вызвало волну не то страха, не то удивления глубоко в душе. Пальцы невольно обхватили столовый прибор сильнее обычно, пройдясь по гладкой поверхности металла. Не подумав, я выпалила:

– Граф, где вы учились? Или, быть может, вы работаете?

Вопрос застал врасплох всех присутствующих: Александра Егоровна замерла с чашкой в руках, так и не поднеся её ко рту, Андрей Кириллович отложил вилку с ножом, которыми до этого разрезал картофелину. Его взгляд тут же уперся прямо в меня, но больше я не могла разглядеть в его тёмных глазах тень насмешки или пренебрежения. Скорее удивление.

Несколько мгновений мужчина пристально разглядывал меня, словно пытался понять мои мотивы, но затем всё же ответил:

– Я доктор. Отучился в академической гимназии по направлениям «Математика» и «Естественные науки», затем поступил в Академический университет Петербургской Академии наук на медицинский факультет. Закончил его за шесть лет. Два года проработал в госпитале Дворцового ведомства, – я хотела было выразить своё восхищение, но меня перебили. – Недавно получил приглашение перейти в новую Мариинскую больницу. У них сейчас нехватка специалистов. Согласился. В сентябре выйду туда на работу, а пока решил проведать крёстную и провести лето близ неё.

Граф перевёл доверчивый как у щенка взгляд на тётушку, а та ласково погладила его по руке. Более того, она улыбнулась!

Все хвалебные слова, которыми я собиралась наградить Мещерского за его трудолюбие и тягу к наукам, встали поперёк горла. Передо мной разворачивалась настоящая семейная идиллия, а я в ней была незваным гостем!

– Уверена, ваш ум и обаяние не останутся без внимания на новом месте службы, – не сдержавшись, прошипела я.

Намёк получился слишком грубым и никогда бы не встретил понимания в Свете, но мне так хотелось задеть графа, кольнуть его побольнее, так, как он постоянно задевал меня. В добавок ко всему мысли о переписанном наследстве и новом статусе «бесприданницы» не давали покоя.

Обидно было признавать, но в глубине поселилась детская обида. Я не желала делиться своей семьёй, домом, вниманием родственников – всем тем, чего так долго была лишена. Маленькая девочка внутри меня наивно верила, что, вернувшись из Смольного, она попадёт в свою прежнюю жизнь. Полную надежд, радости и любви. Но этого не случилось.

Лишь сейчас, сидя в окружении строгой тётушки и неизвестного мне графа, я поняла, как сильно ошибалась. Как долго строила в голове воздушные замки, не выстоявшие против первого же дуновения ветра. Как далеко зашла, позволил себе поселиться в фантазиях, безосновательных иллюзиях. Мне нужно было свыкнуться с новой реальностью. С той, в которой я больше не любимая шестилетняя дворянская дочь, а семнадцатилетняя выпускница Смольного института, бесприданница. Моё будущее целиком зависит от отца и Александры Егоровны, а точнее от того, кого они изберут мне в мужья.

Мне придётся смириться с ролью кобылы на базаре.

Остаток ужина мы провели в тишине. Поднявшись в свою спальню и встретив там хлопочущую Васю, я тотчас попросила помощницу посильнее разжечь огонь в камине.

Только сейчас, стягивая через голову ослабленный корсет я почувствовала, что тело моё дрожит, а ладони объяты холодом.

Глава №24. Страусиные перья, кружевные панталоны и булавки

Кружевной пояс с силой врезался в нижние рёбра. Я резко выдохнула – утро шло наперекосяк с самого начала. Говорливая швея-француженка с мудрёной шляпкой и кипой иголок во рту, энергично размахивая руками, повторяла:

– Ma chère7, покрутись-покрутись! Вы только посмотрите на эту ткань! А эти ленты! Вы будете неотразимы на балу! Magnifique!8 – женщина всполошилась. – Сюда идеально подойдут страусиные перья! У меня как раз с собой, совсем недорого!

Швея кинулась к сундуку, на ходу выдавая новые комплименты. Её сжатые в узкую линию губы постоянно что-то говорили. Я поёжилась: стоять на табурете посреди комнаты в одном корсете, панталонах и слое тонкого муслина, заколотого на местах сгибов булавками, было не только унизительно, но ещё и холодно.

Напротив меня, в кресле у растопленного камина, нежилась Александра Егоровна. Её цепкий взгляд изучал каждую деталь, каждый стежок и кружево, пришпиленные к моему телу, словно к манекену.

Снятие мерок для будущего вечернего платья длилось уже несколько часов. Как оказалось, вопрос брака между графом Мещерским и Ириной Алексеевной давно решён, а потому её родители решили устроить грандиозный бал, дабы показать всей округе нового ухажёра своей славной доченьки.

Хоть я поначалу и испытывала жалость к участи Андрея Кирилловича, с другой стороны, меня обрадовало известие о бале. Торжественный вечер запланировали провести через полтора месяца, и на него съедется вся округа. Я думала от меня будет требоваться только красиво сопровождать тётушку, не отказывать кавалерам в танцах и прилично себя вести, но, оказалось, у мадам были другие планы. Она всерьёз задумала вылепить из меня Афродиту, а потому с первыми лучами солнца из города была приглашена лучшая швея, которая привезла с собой самые дорогие ткани. С каждой новой примеркой, муслина на мне оставалось всё меньше, а корсет становился короче. О том, какие цели преследовала мадам, я старалась не думать.

Зато мои мысли постоянно возвращались к Эжену. Молодые братья – графы Бакиевы – точно должны были быть приглашены на бал, в силу их происхождения и богатства, но сомнения меня всё-таки терзали. Безумно хотелось ещё раз увидеть друзей, а если повезёт, то и станцевать с ними. Да и вариант просто провести вечер в их компании, а не в обществе потенциальных женихов, похожих на Ивана, не мог не прельщать.

«А если мадам рассмотрит кандидатуру Бакиева? Эжена?».

Мысль оказалась на удивление приятной, но я поспешила её отогнать. Мы не виделись двенадцать лет, и сейчас практически ничего друг о друге не знаем. Вполне возможно, что Эжен помолвлен или влюблён. Было бы глупо надеяться на что-то.

Последняя догадка отозвалась горечью на языке и ударом под рёбрами. Из раздумий меня выдернула очередная булавка, уколовшая в районе плеча. Я вскрикнула.

– Ma chère, вы визжите, как резанный кабанчик! – запричитала мастерица, что-то пришивая к подолу. Её чуть раскосые глаза прищурились, пока женщина недовольно одёргивала на мне ткани. – Бога ради, стойте ровно, иначе кружево сморщится!

Наклонившись к моему подолу, женщина запричитала себе под нос:

– Ну и манеры! Quelle famille insolente!9

Приторно улыбнувшись, я ответила ей в тон на французском:

– On vous a demandé de travailler, pas de parler, ma chère.10

Женщина вздрогнула и посмотрела на меня затравленным зверем. Чувствуя внутреннее удовлетворение, я выпрямилась и невинно посмотрела на тётушку. Ничего не подозревающая мадам молча разглядывала пламя в камине.

Нужно отдать должное мастерице – она быстро взяла себя в руки. Спустя пару минут, закончив с подолом, швея всё тем же бодрым голосом обратилась к Румянцевой:

– Мадам, как вам?

Тётушка ещё раз оглядела меня с ног до головы и удовлетворительно кивнула.

– Вы говорили что-то про перья, – напомнила она.

– Ах, да!

Женщина, больше напоминавшая бочонок, вихрем унеслась к сундуку, а затем вернулась обратно с охапкой страусиных перьев. Каждое из них было длинным, пушистым и блестящим.

– К зелёным глазам идеально подойдёт изумрудное, – уверенно заявила швея, прикалывая мне в волосы украшение. Причёска тут же потяжелела. – А из остальных можно собрать прекрасный веер.

Я старательно напрягла память, пытаясь выцепить из него имя швеи, но ничего не получилось. Меня накрыло чувство растерянности – в подобные оплошности мне не доводилось попадать уже очень давно. Либо, к своему огромному стыду, я совсем не уделила женщине должного внимания при знакомстве, либо она не представилась. Второй вариант был более вероятен.

– Меня всё устраивает, – Александра Егоровна медленно встала и направилась к двери. – Посчитайте всё и скажите Василисе, когда именно вы сможете приехать на следующую примерку.

Француженка, обрадованная, что смогла продать всё самое дорогое, принялась разматывать на мне ткани. В момент, когда тётушка шагнула за полуприкрытую дверь, а на мне не осталось ничего кроме панталон с оборочками и корсета, в комнату заглянул Мещерский.

– Добрый день, Александра…

Мужчина не договорил. Я вскрикнула, спрыгнула с табурета и прикрылась, оставленным на кровати форменным платьем. Даже так картина вышла на редкость бесстыдной: обнажённые плечи и распущенные волосы никак не дозволялось показывать кому-либо до свадьбы. Граф опомнился и отвернулся.

– Анна Павловна… – он запнулся. – Прошу прощения. Клянусь, я ничего…

На крик оглянулись слуги, до этого хлопотавшие в коридоре. Первым появился престарелый управляющий, чьё лицо с отвратительным влажным блеском растянулось в улыбке при виде такого представления. Мещерский же, до сих пор повёрнутый ко мне спиной, кажется, так растерялся, что не догадался уйти или закрыть дверь. Я не выдержала.

– Да убирайтесь же вы, наконец!

– Андрей Кириллович, в самом деле! Оставьте барышню в покое и спуститесь вниз! Устроили здесь ярмарку! – вмешалась тётушка.

Граф пришёл в себя. Дёрнулся, ещё раз скороговоркой произнёс: «Прошу прощения», – и захлопнул дверь.

Щёки горели, пока Вася помогала мне с платьем. Почему-то в голову пришла мысль, что перед Эженом я бы так не застеснялась.

***

На обед я спустилась в своём самом закрытом и скучном наряде, привезённом из института: кружевной воротник доходил до подбородка, плотные рукава и перчатки скрывали кожу рук. Даже жемчужная дорожка на травмированной кисти и браслет Бакиевых спрятались в многослойных манжетах блузы. Унылый серый цвет верхнего платья напоминал грифель дешёвого карандаша или шкуру подвальной крысы, но сейчас вопрос красоты стоял на последнем месте. Сегодня во время примерки жильцы поместья, итак, увидели непозволительно много. Пусть знают, что это была случайность. Не удалось скрыть только горящие щёки и уязвлённый взгляд – от этого мы с Васей «лекарства» не придумали.

За обеденным столом сидел граф Мещерский. Тётушки в комнате не было. Завидев меня, мужчина отложил газету, которую до этого внимательно читал, и поднялся, заложив руки за спину. В смятении я остановилась на пороге столовой, и, глубоко вздохнув, сделала шаг к своему месту – всё так же слева от хозяйки дома. Андрей Кириллович молча обошёл мебель и оказался позади меня. Расстояние между нами оставалось почтительным, но неугомонное воображение тотчас убедило сознание, что волосы на моём затылке движутся от дыхания графа, а не из-за весеннего сквозняка, прорывающегося через открытое окно. По коже побежали нервные мурашки. Мне было неприятно общество этого человека так же, как, я была уверена, ему моё.

Тем не менее Мещерский молча отодвинул для меня стул и, когда я расположилась, расправив тяжёлые юбки унылого наряда, помог задвинуть мебель. Я ожидала подвоха от названого родственника, но ничего такого не произошло. Мужчина вернулся за своё место, напротив меня, и сказал:

– Анна Павловна, сегодня утром я имел неосторожность нарушить ваш покой самым наглым образом…

Не дав ему договорить, я перебила:

– Граф, Бога ради, давайте закроем эту тему! – жар объял мои щёки, а руки начали мелко подрагивать.

Но Мещерский не успокоился на этом.

– Нет, я повёл себя недостойно и должен убедиться, что вы не держите на меня зла.

Воздух в комнате сгустился в несколько раз. Мне было так неловко и стыдно! Казалось, что под корсетом разгорелся настоящий огонь, заставляющий краснеть всё тело до самых ушей.

– Уверяю вас, я не сержусь, а теперь давайте оставим это.

Повисло молчание. Мы оба не знали, что делать дальше. По крайней мере, этикет не регламентировал подобные ситуации, да и в Смольном нам не рассказывали, как вести светскую беседу с человеком, который совсем недавно видел вас в одном белье (и при этом не являлся мужем).

Затянувшуюся паузу прервала служанка. Громко гремя подносом, молодая крепостная зашла в комнату и принялась готовить стол к скорому обеду. Следом за ней появилась тётушка в новом платье. Воспользовавшись предлогом, я приняла на себя важную роль молодой хозяйки и вызвалась готовить чайную смесь. Заварка вышла чересчур крепкой, зато я смогла претвориться занятой барышней и с чистым сердцем игнорировать удивлённые взгляды Мещерского, а также не участвовать в диалоге с тётушкой.

Глава №25. О переполохе, дорогом экипаже и низких моральных ценностях

На лестнице я столкнулась с Константином Алексеевичем. Пожилой управляющий налетел на меня и чуть было не столкнул с ног, благо в последний момент я успела ухватиться за перила. Мужчина придержал меня за плечи и хотел было что-то сказать, но, так и не решившись, махнул рукой, протиснулся к двери и вышел из дома.

Я так и осталась стоять на нижних ступенях с быстро колотящимся сердцем и трясущимися руками. Сделав несколько глубоких вдохов, кое-как успокоилась и продолжила путь наверх.

В спальне меня ждала Вася. Глаза её горели, а сама девчушка больше походила на сжатую пружину, готовую в любой момент выстрелить. Худенькая фигурка крутилась у окна, старательно что-то разглядывая и при этом прячась за тяжёлой портьерой. Завидев меня, помощница подскочила и за несколько шагов оказалась рядом.

– Сударыня! Сударыня! Куда ж вы запропастились?! – не дав опомниться, Василиса схватила меня за кисть и потащила к окну. – Тут такое произошло! Всё и не пересказать!

– Бога ради, Василиса, не томи! Что случилось? – не выдержала я и выглянула за приоткрытую створку.

Внимательно осмотрела двор, главные ворота, козырёк крыльца и начало тропы, уходящей в сад, а затем и в лес. Ничего возмутительного и будоражащего ум там не оказалось. Тогда с немым вопросом на лице я повернулась к помощнице, взгляд которой не отрывался от горизонта.

– Ну-с?! Видите?! Там, в далеке!

Узловатый палец взметнулся на уровень наших лиц и, оставив на стекле мутный мазок, указал в сторону пшеничного поля, простиравшегося в стороне от тётушкиного имения. Там, на самой границе вспаханной земли и леса, виднелся чёрный экипаж, удаляющийся всё дальше от нас.

– Кто это? – спросила я, пытаясь разглядеть повозку.

Тёмная карета, запряжённая шестёркой белоснежных коней без форейтора, но с кучером и гайдуком, спешно исчезала из виду. Ничего не понимая, я ещё раз оглядела двор и только сейчас заметила, какой там творится переполох: около забора сновали любопытные слуги, на крыльце стояли управляющий и…тётушка?! Лицо последней было перекошено от злобы и, мне показалось, страха.

– Граф Бакиев! – в самое ухо взвизгнула Вася и принялась мелко подпрыгивать на месте, хлопая в ладоши. – Он явился без приглашения, но, поговаривают, с подарками! Марфа, моя сестрица, сейчас внизу стоит. Хотите, я её приглашу, и мы вместе её расспросим?

– Какой именно Бакиев?

Девчушка странно на меня покосилась.

– Сударыня, какой-какой? Евгений Васильевич, какой же ещё!

Не веря в происходящее, я ещё раз пригляделась к чёрной точке у кромки леса, где совсем недавно умудрилась встретиться со старым другом. На секунду мне показалось, что экипаж свернул с нужного маршрута и повернул налево – в сторону наших леса и пруда. Переполох во дворе не заканчивался: тётушка яростно размахивала руками, кричала на крестьян, а затем принялась ругаться на управляющего. Я почти отвернулась от окна, но в последний момент моё внимание привлекла движущаяся к калитке фигура. Служанка, съевшая французский багет в первое утро после моего приезда, воспользовалась всеобщим хаосом и сбежала со двора, устремившись к лесу. Из-под приподнятой юбки мелькали жилистые сильные ноги.

– Вася, как зовут эту девушку?

Я помнила, что в столовой тётушка обращалась к крестьянке по имени, но запомнить его не смогла. Слишком много знакомств свалилось на мою голову за последние дни.

Помощница пригляделась.

– Палашка, что ль? – девчушка выглядела озадаченной. – А куда это она собралась средь бела дня? Про неё я тогда рассказывала.

– Когда?

– Барышня, припоминайте! Она с управляющим вошкалась и за это серьги яхонтовые получила! Ну!

– Точно!

Память подкинула картину: молодая полуголая девица сидит на дядюшкином столе перед Константином Алексеевичем. Как я могла забыть?!

Служанка выглядела чуть старше Васи. Я в который раз задалась вопросом: неужели такая молодая девчонка могла позариться на украшения и стерпеть ради них общество мерзкого пожилого управляющего?

Тем не менее сейчас меня больше интересовало другое. Карета семьи Бакиевых сильнее отклонилась от предполагаемого курса, и теперь стало ясно видно, что экипаж направлялся в лес. Туда же бежала одна из наших служанок, прославившаяся невысокими моральными принципами.

Что это было: простое совпадение или тайное свидание, – я не знала.

Подумать над этим мне не позволили: Вася кого-то углядела в окно и ринулась за дверь, а через минуту возвратилась с Марфой – крепкой рослой крепостной лет восемнадцати. Сёстры весело переговаривались, пока старшая не заметила меня. Тогда девушка остановилась как вкопанная и испуганно заозиралась на младшую.