Триада. Осколки мнимой мечты

– Нет-нет, что ты… Я так не могу.

– То есть для тебя будет лучше смотреть, как они будут страдать, наблюдая за ужасами войны?

Луиза вдруг замерла. Конечно, как и любая мать, она хотела для своих детей только счастья, но её внутреннее чувство неоплаченного долга, вновь давшее о себе знать с новой силой, не позволяло сказать больше. Она только моргала, а глаза её быстро наполнились слезами.

– Я не прошу у тебя ничего взамен, дорогая моя, – заговорила Диана, снова приобняв дрожащие плечи подруги. – Сама прекрасно понимаю, как тебе тяжело. С трудом я сумела попросить о таком же одолжении у своего кузена. Мне ничего не стоит хотя бы попытаться договориться с ней об этом, решение всегда останется за ней. Но так мы не будем сидеть сложа руки!

В ответ последовала уже знакомая тишина, разбавляемая тихими всхлипами Луизы. Вскоре она совсем разрыдалась и рассыпалась в благодарностях:

– Спасибо тебе, Диана! Ах, какая же я глупая! Спасибо тебе за всё, моя милая! – она ещё долго повторяла одно и то же, но в конце концов нашла в себе силы успокоиться и вернуться к работе.

Оба письма Диана отдала как всегда выспавшемуся и хорошенько начищенному Петерсу, чтобы тот отправил их адресатам, а сама решила проведать сына, который к тому времени должен был закончить очередной урок с Фурье.

Женщина медленно отворила дверь, и к её ногам припал тонкий лучик рассеянного света, исходящий из ещё не зашторенного окна. Она и понять не успела, когда это её сын так полюбил мрак, но солнцу в скромной детской обрадовалась, как в первый раз. Мелкие радости теперь казались ей чем-то непозволительно дорогим.

Маленький Иво с недовольно сведёнными к переносице бровями перебирал в ящиках то, что он обыкновенно лаконично обзывал хламом. Среди «хлама» нередко оказывались и игрушки, потерявшие свою актуальность, и краски, перемешанные им самим в бессознательном детском возрасте, и даже элементы одежды, вроде каких-то старых брючек или кофточек. От такой беспощадной утилизации, особенно предметов гардероба, у Дианы сердце обливалось кровью. Конечно, хламом называлось лишь то, что не имело пользы по мнению самого мальчика. От его решительного хвата, к удивлению, удавалось спастись тому, что уже Диана с радостью назвала бы хламом. Сломанные кисточки, карандаши, ткань и, самое главное, прочитанные книги складывались в определённые места. К книгам у него вообще было особое отношение – они для Иво были чем-то высшим, не подлежащим изменениям. Да и к тому же всё, что ему удавалось прочитать, хранилось на отдельной полке и регулярно очищалось от пыли – было это делом рук Мэри или самого хозяина комнаты – неизвестно.

Внезапное появление в дверях матери Иво никак не смутило, он только взглянул на неё, не поворачивая головы, после чего вернулся к ящику. Молодая женщина с досадой улыбнулась, присев рядом с сыном.

– Как у тебя дела, милый? – спросила она, стараясь сохранить в выражении лица хоть каплю спокойствия, пока мимо неё пролетали детские вещи, которые она сама лично выбирала для сына.

– Сэм и Одилия снова не хотят со мной гулять, – раздражённо произнёс мальчик, разглядывая в руках коробочку с засохшей гуашью, – поэтому я решил здесь убраться.

– Твои друзья сейчас тоже занимаются с учителем. Это не значит, что они не хотят с тобой гулять, – коробочка с красками опустилась возле её ног.

– Так у них тоже есть учитель? Почему же они так долго занимаются?

– Потому что их двое, и темы приходится объяснять дольше.

На мгновение мальчик задержал на матери недоверчивый взгляд, но после вернулся к уборке.

– Может, я могу тебе помочь? – предложила Диана и протянула ладонь.

Иво вновь недовольно на неё взглянул.

– А ты знаешь, что где должно лежать? – спросил он.

Женщина сперва опешила от такого вопроса. Как она могла не знать?

По правде говоря, она знала не всё и легко могла накосячить, хоть и не специально, но такая небрежность всегда раздражала маленького мальчика, у которого все вещи имели своё место. Это быстро поняла Мэри и, смирившись с правилами в комнате, проводя уборку, стала спрашивать, куда поставить тот или иной предмет. Иногда она даже записывала это в своём блокноте. Сам Иво мог стерпеть, когда кто-то, например, случайно ставил лампу на столе не справа, а слева, даже не делал замечаний, но непременно оставался недоволен таким самоуправством, что выражалось в его «беспричинной» хмурости и неразговорчивости.

Горничные с такой причуды юного герра фон Вернера лишь хихикали, часто сравнивая его с матерью, которая могла оставить свои вещи там, где ей было удобно, но не могли отделаться от его давящего мрачного взгляда, когда он понимал, кто именно нарушил установленные в его комнате порядки. Иногда они представляли, каким он вырастет, и сами же пугались, представляя, как свысока на них будет смотреть молодой мужчина своим фирменным холодным осуждающим взглядом.

Быстро поняв, что мать не догадается, где что лежит, Иво протянул ей стопку отобранных книг и велел расставить на верхних полках, до которых не мог дотянуться сам. «Вот же командир растёт!» – про себя по-доброму возмутилась Диана и тут же приуныла. В памяти вновь всплыли утренние проводы, которые стали обжигать только сильнее. Интересно, знал ли Эскамильо обо всех правилах в детской?

Она успела поставить на полку лишь одну книгу, прежде чем Иво принялся ей с этим помогать. На шее поверх рубашки у него висел тот самый подаренный отцом кулон, который явно был ему не по размеру. Он свободно болтался, пока мальчик, чуть подпрыгивая на стуле, проталкивал книги вглубь полки.

Поставив на место последнюю книгу, мальчик взглянул на лицо матери. Взгляд его понежнел и больше не заставлял отворачиваться.

– Мама, он ведь сказал, что вернётся. Ты не веришь папе? – быстро заговорил он, словно понял, о чём она думала.

Диана умолчала о том, что её беспокоило не только это. Её муж легко мог простудиться, поддаться мимолётному соблазну, не рассчитать свои силы. Война была не тем местом, где он был бы в безопасности. Но могла ли она что-то сделать? Может, стоило настойчивее его умолять, или вовсе отказаться выпускать из дома? В конце концов, это был его выбор, и Диана это понимала. Это был единственный человек, которому она никогда не могла помешать что-либо сделать. Он был как вольный ветер, гуляющий среди холмов, дул туда, куда вздумается лишь ему, а она уже ничего не могла сделать.

Теперь все её мысли были заняты одним только Иво. Диана неоднократно клялась самой себе, что сделает всё, лишь бы её семья не знала печали. Но мирные времена закончились, и для неё началась пора страха и одиночества. Или только тревоги, ведь и от страха, и от одиночества её спасал маленький сын, почти что поравнявшийся с ней, стоя на деревянном стуле.

– Конечно верю, – тихо сказала она, прижав к себе мальчика со всей любовью. – Он обязательно вернётся.

X

Ответы на в спешке начирканные просьбы пришли настолько быстро, насколько могли – на столе в кабинете Дианы они оказались через неделю. Содержание их обнадёживало: оба были согласны и даже рады принять к себе на время детей. Однако рассказывать об этом самим ребятам она не стала, в её душе ещё оставалась надежда на то, что подобные меры предосторожности им не понадобятся.

Жизнь в «Розендорфе» к тому времени вернулась к своему привычному ходу. Пусть и без Эскамильо, Диана не собиралась тратить время на пустые слёзы и страдания – они бы ей никак не помогли. Порой поздно вечером она позволяла себе всплакнуть и помолиться о здоровье мужа, но каждый раз твердила себе, что должна оставаться сильной.

Ночная фауна ожила ночью как ни в чём не бывало. Было обидно: при смерти человека, пускай даже самого важного в твоей жизни, природе было всё равно. Она предпочитала выбирать постоянство. Вот у кого стоило поучиться спокойствию.

Единственным, что отвлекало Диану от забот, было ненавязчивое, но при этом постоянное мельтешение перед глазами Фурье, который всё чаще стал заменять Мэри и находиться рядом с Иво. Пару раз в день они исправно занимались, а после Фурье водил мальчика на прогулки. И Иво не стал противиться – он вообще любил узнавать что-то новое, – если бы не стал замечать своих друзей в компании их учителя Перрена.

Сэм и Одилия занимались неохотно, точнее интереса к учёбе не питала только Одилия, а Сэм, беря пример с сестры также отказывался от занятий. Слушая занудный голос Перрена, девочка то и делала, что искала возможность сбежать. По началу делала это неумело, говорила, что мать попросила её с чем-нибудь помочь или ещё какую-то очевидную ложь, но довольно быстро поняла, что одурачить учителя – задача нетрудная.

Она легко сбегала с прогулок, притворялась примерной ученицей, вселяя в Перрена надежду научить её хоть чему-нибудь, но итог всех её проделок был один – Одилию никто не мог найти и заставить читать книги по математике весь оставшийся день. Без отца для неё открывалась безграничная свобода, но иногда в доме без её ведома объявлялась няня, и опьянённая вседозволенностью Оди тут же возвращалась в руки к Перрену, который на такие выходки детей реагировал весьма флегматично. Он, хоть и был недоволен, но понимал, что близнецы материал осваивают, и пока ребята резвились на улице, ломал голову над тем, как заинтересовать их.

В те дни, когда ему этого не удавалось, Сэм и Одилия шли первым делом к дому их лучшего друга. Стоя под окном его комнаты, они делали всё, лишь бы выманить его на улицу, но чаще всего встречали лишь скептичный взгляд Фурье и сомкнутые шторы.

Вскоре и самому Иво стало не до учёбы, когда он замечал шум на улице. Солнечная погода, дети, бегающие за кем-то из своих друзей в ожидании, когда же будет их очередь покататься на велосипеде, люди с собаками, идущие мимо леса уставшие рабочие и недавно прибывшие в город гости, ещё выделяющиеся своей свежестью – всё как на зло заставляло с досадой сморщиться и вернуться к ставшими вдруг ненавистными книгам, продолжая отсчитывать минуты до конца очередного урока. Фурье, казалось, спускал мальчику с рук его шалости. Он украдкой взирал на крадущегося по коридору Иво в сторону входной двери, но никак ему не препятствовал.

Побеги по началу не имели большого масштаба – дети сбегали под самый конец, а гнаться за ними никто и не собирался, ведь даже если бы их удалось усадить обратно, слушать они всё равно не стали. Но чем больше они чувствовали свою безнаказанность, тем желаннее им было не приходить на уроки вовсе. Ведь какой дурак выберет час просидеть над скучной арифметикой, когда можно вдоволь порезвиться, поиграв в салки на берегу озера? Кому нужна непонятная мрачная литература немецких классиков, когда перед твоим взором открывается бескрайнее солнечное поле из жёлтых подсолнухов? Вот и троим ребятам выбирать не приходилось. Их матери были погружены в работу, лишь бы не поддаваться страху и печали от томящей неопределённости, а потому им доставалось только от слуг, которые изредка ловили проказников, но только грозились вернуть их учителям, в реальности ничего не делая.

Иногда в перерывах Луиза успевала возвращаться домой. Её дом теперь казался до безобразия пустым, ведь в отличии от «Розендорфа» прислуги в «Расстреффе» практически не было. Она тихонько поднималась на второй этаж, прислоняла ухо к двери, ведущей в детскую, и когда слышала резвые голоса своих близнецов, с мягкой улыбкой удалялась в кабинет. Там она раз в неделю отправляла письма. Никто не знал, кому они адресованы и куда отправляются. Никто даже не знал о том, что она их пишет, кроме, разве что Андре. Но она никогда не пропускала дня их отправки, исправно спускаясь вниз и лично передавая их почтальону.

Одилия и Сэм знали, что мать прислушивается к их работе, а потому всегда ждали, пока она придёт и убедиться, что они никуда не ушли. Но как только Ева-Луиза возвращалась к работе, ребята при первом удобном случае покидали дом и на всей скорости неслись к «Розендорфу», где дожидались Иво.

Втроём они убегали, в основном, в изумрудный квартал – мрачное место, застроенное заводами, блёклыми трёхэтажными апартаментами и бесконечными табачными ларьками, и барами. Жили там, по большей части, простые рабочие и люди, что были победнее, а также фермеры, покидавшие свои имения в угоду комфорту. Но именно здесь детей никто не мог поймать, никому до них не было дела. Бродившие туда-сюда ребята были обычным делом, а потому и тройку друзей, хоть и внешне слегка выделявшуюся, попросту не замечали. Изредка ворчали прохожие, когда те мешались им под ногами.

Шагая по пыльным улочкам вдоль ларьков, ребята загадывали друг другу то, что видели.

– Маленький, серенький и прыгает, – быстро проговорила Одилия, отводя взгляд от загаданного.

– Мышонок! – сразу же выпалил Сэм.

– А вот и нет! – рассмеявшись, ответила ему сестра. – Это воробей!

– Так не честно! Он не весь серый, – рассердился он.

– Всё равно бы не угадал. Иво, твоя очередь!

Помолчав какое-то время, мальчик проговорил:

– Холодный, тёмный, но спрятан.

Близнецы переглянулись.

– Клад? – вновь первый предположил Сэм.

– Нет, – ответил Иво, всё смотря в сторону.

– Тогда погреб!

– Снова нет.

– Давай подсказку, – потребовала Одилия.

– Хорошо… Он всем нужен.

Ребята замолчали, задумались.

– Холодный, тёмный, спрятан и всем нужен, – принялся вслух размышлять Сэм. – Ну точно ведь клад!

– Сказал же, нет!

– Потому что это не клад, а то, что можно увидеть вокруг, глупый!

– Ты кого это глупым назвала? Сама не можешь отгадать.

– А вот и могу! Завод это! – Одилия показала пальцем на огороженное забором серое здание.

Иво лишь отрицательно помотал головой.

– Вот видишь, это не завод, – обрадовался Сэм ошибке сестры.

– Подумаешь! Ты всё равно не угадал.

– Мы сдаёмся, Иво, говори ответ!

– Колодец это, – с победной улыбкой сказал Иво.

– Да ну, где же он спрятан? – возмутилась Одилия.

– Спрятан, спрятан! – легонько толкнул её в плечо брат. – Колодец – это то, что под землёй! А там он холодный и тёмный.

– Ну вас! У вас загадки не отгадываются!

Девочка фыркнула и скрестила руки у груди, но быстро остыла и остановилась, схватив брата за плечо.

– Смотри-ка, – она вновь показала пальцем в сторону завода.

– Что там?

– Там фрау Тапперт! Нам нельзя ей попадаться!

Со стороны завода и правда шла слегка пышная дама лет сорока в изящном модном платье, держа в руках сумочку и коробку с чем-то. Фрау Тапперт была хорошей знакомой Луизы и Дианы, хоть сама и жила в изумрудном квартале. Знали её обычно потому, что она сама очень любила наведываться в гости с подарками и до вечера могла обсуждать с хозяевами разные слухи, коих у неё всегда было много и почти на каждого, хоть чем-то примечательного, жителя Санджарда.

Женщина шла неспеша, явно любуясь природой, а дети, затаившись за углом ближайшего дома, наблюдали за ней и шёпотом подгоняли, чтобы наконец пройти дальше. Тапперт скрылась из виду, так их и не заметив.

На обратном пути ребята остановились возле вокзала. Их внимание привлёк поезд с множеством скромных вагонов. На платформе толпились люди: среди них было полно мужчин разных возрастов, таких же добровольцев, как и отцы троих друзей. Они стояли разрозненными мелкими группками, болтали о чём-то и смеялись от шуток, иногда стряхивая пепел с сигарет. Кто-то из них был совсем один, стоял у самого края платформы в последний раз осматривая горизонт родного города, а кто-то просто сидел на скамейке, молча дожидаясь отправки.

Толпа вдруг зашевелилась и вскоре исчезла в вагонах поезда. Тот издал оглушительный гудок и медленно поплёлся вперёд, оставляя на платформе лишь несколько горюющих женщин. Но и те быстро возвращались в привычный ритм жизни, безжалостно смахивая единственную слезу. Всё-таки, они были похожи на своих мужей.

Солнце и не думало заходить за горизонт к тому моменту как ребята вернулись обратно к «Розендорфу». Они и не думали расходиться. По их плану им стоило какое-то время поиграть в саду – на этом обычно настаивал Иво. Пробегая сквозь узкий проход меж розовых кустов, дети останавливались у небольшого поля возле беседки. Там они любили играть в шарики и классики, иногда развлекались со скакалкой.

Одилия нашла неподалёку маленькую палку, которой принялась чертить поле для классиков, пока мальчики искали крупные круглые камешки. После Сэм принёс подгнившее яблоко и поставил его подальше от нарисованного Иво кружка.

– И на сколько шагов в этот раз мне отойти? – подбрасывая яблоко, спросил Сэм.

– Как всегда, на семь, – отвечал ему Иво.

– Может на десять? Так будет интереснее.

– Можешь и на десять, – кивнув, Сэм сделал ещё три шага и воткнул яблоко в землю.

– У вас уже всё готово? – поинтересовалась Одилия, пропрыгав уже третий раз до десятки.

– Да, вот, забирай свои камушки.

Сэм протянул сестре пять опрятных камней, после чего сам вернулся к кругу.

– Я первая! – сразу же заявила Одилия и, чуть прицелившись, бросила первый камень. Тот оказался в шаге от яблока. – Ну вот! В прошлый раз я сразу в яблоко попала.

– А в этот раз нет, – не упустил возможность подшутить над сестрой Сэм и тоже бросил камень, который оказался к цели ближе, чем камень Одилии.

Девочка вновь надулась и махнув на мальчишек рукой отправилась дальше играть в классики.

Камень, брошенный Иво, упал на одном уровне с камнем Оди, и вызвал лишь досадный вздох. Так, с переменным успехом, они играли до вечера, пока в сад не пришла Мэри с пустой корзиной для белья.

– Разве вам не пора по домам? – снисходительным тоном сказала она.

Дети лишь уставились на неё своими округлыми глазами.

– А уже ужин? – подняв брови, спросила Одилия.

– Ещё нет, но вам стоит начать к нему готовиться.

Переглянувшись ещё раз, дети бросили свои игры и убежали к крыльцу, где разошлись по своим домам.

Иво, стоя у порога, аккуратно открыл дверь, мотая головой в разные стороны, и так же тихо её закрыл, когда оказался внутри. Он медленно, почти что на цыпочках, подкрался к лестнице и уже почти дошёл до своей комнаты, как у самой двери над его головой послышался недовольный кашель его учителя. Мальчик нехотя на него посмотрел.

– Мсье фон Вернер, – поправив усы начал Фурье, – меня начинают беспокоить ваши побеги, которые в последнее время участились. Вас что-то тревожит?

– Совсем нет! – быстро ответил Иво.

– Тогда в чём дело? – Фурье изогнул бровь, прикидывая, как бы ему вытянуть из беглеца правду.

– Вы хотите знать, куда я ухожу?

– И зачем уходите тоже, а главное – я хочу знать, почему вы выбираете для своих прогулок именно учебное время.

Мальчик стыдливо отвёл взгляд, но как такового стыда он не испытывал.

– А когда начинается это… «учебное время»?

– Ровно в десять часов утра и длится до полудня.

– Прямо как работа у дедушки?

– А вы весьма внимательны, мсье, – посмеялся Фурье. Он хорошо знал привычки своего старого приятеля. – Да, прямо как работа у вашего дедушки.

– Но мой дедушка родом из Франции, а там люди встают позже и сразу идут на работу. И что же, мне вставать, завтракать и ждать пока начнётся урок? Вот я и выхожу в сад.

– То есть, вы за то, чтобы заниматься с раннего утра?

– Но ведь вы не проснётесь так рано.

Фурье издал непонятный звук, будто у него спёрло дыхание.

– Возможно, вы и правы, – заговорил он, вновь поправляя усы. – Во Франции я и правда вставал не так рано, как вы. Что ж, так и быть, заставлять вас терпеть столь мучительное ожидание больше не стану, начнём заниматься сразу после завтрака.

Засмеявшись, гувернёр направился в выделенную ему гостевую комнату, оставив Иво пережёвывать вместе с нижней губой ещё и колющее чувство проигрыша. Идти в комнату расхотелось, и мальчик, убрав руки за спину, как он обычно любил делать во время длинных и тяжёлых размышлений, поплёлся обратно в гостиную.

Стоило ему спуститься, как в дверь кто-то стал настойчиво тарабанить. Оказавшийся неподалёку Ашер открыл её молодому человеку суетливого вида, возраста примерно того же, что и Диана, в одетом наспех твидовом коричневом костюме с виновато-смущённой улыбкой.

– Здравствуйте! – бодро произнёс он, и выражение его лица стало удивлённым, будто не думал, что ему откроют. – Фрау фон Вернер не занята сейчас?

– Она просила не отвлекать её, только если это не что-то действительно важное, – привычным собранным тоном ответил Ашер, осматривая гостя с ног до головы, пока тот оглядывал помещение за спиной дворецкого.

Мужчина издал смешок и быстро принялся поправлять съехавший вправо синий галстук.

– Да-да, конечно. Э-э… скажите ей, что её приятель герр Шиллер очень хочет с ней поговорить и уже давно ждёт внизу! – сказал он, притоптывая ногой и постукивая большими пальцами рук друг о друга.

– Одну минуту, – дворецкий удалился, оставив гостю немое приглашение подождать хозяйку в гостиной.

Тот выдохнул так, словно проплыл пятьдесят метров, не поднимаясь на сушу. Мужчина засунул руки в карманы брюк и побрёл к ближайшему дивану, тщательно изучая свою обувь, но вдруг вместо вычищенных носков увидел перед собой улыбающегося маленького мальчика. Тут же он вскрикнул от неожиданности, чем сильно напугал проходящую мимо горничную Беккер, которая сразу же понеслась докладывать обо всём Мэри. Схватившись за сердце, он так же быстро успокоился, узнав в мальчике сына Дианы.

– Ну и напугал же ты меня, дружище! – усмехнувшись, произнёс мужчина, потрепав Иво по голове. – Занятая женщина, твоя мать. Тоже слоняешься в её ожидании?

– Она сказала, что мы с ней сходим к озеру, но прошла уже неделя, а она так и сидит у себя в кабинете, – с горечью признался мальчик.

– Вот дела! Мы с тобой вместе сходим, если она продолжит быть в плену у своей бумажной волокиты… или чем она там занята?

– Занята чем надо! – возмутилась внезапно появившаяся рядом Диана. – Позволь узнать, что же привело в наш скромный дом такого занятого человека, как ты?

– Чтобы ты знала, у меня сегодня выходной, а я должен заниматься кучей непонятно откуда взявшихся дел! А заплатят мне, вероятно, какими-нибудь яблоками, что выросли в саду, или крошечной суммой, которой и на мыло не хватит. Вот война!

– Слышали уже, как плохо тебе тут живётся. Сам-то в обновках стоишь, а похвастаться решил именно яблоками.

– Ты снова игнорируешь суть, Диана! Нет чтобы сделать мне комплимент, – да и что я, не могу позволить купить себе костюм, чтобы зайти в гости к приятельнице в чём-то поприличнее ночной рубахи? – а вообще я здесь по делу, – Шиллер вновь вернул руки в карманы и демонстративно отвернулся от собеседницы, но вскоре продолжил с прежним энтузиазмом: – Есть кое-какая история с нашим текстильным заводом, если тебе интересно, а тебе будет весьма интересно, готов поспорить. Ко мне недавно заходил его директор; не буду тратить время на пересказ нашего разговора, но суть в том, что дела идут неважно (хотя, казалось бы, всё должно было пойти только в гору), и тут он предлагает мне найти ему инвесторов. Говорит, мол, тяжело ему будет смотреть на то, как его детище выкупят какие-то алчные французы, как было ещё при твоей матери, и совсем там всё изуродуют, а к местным юнкерам у него и доверия побольше.

– И ты хочешь, чтобы я взяла под свою опеку этот завод? – скрестив на груди руки, произнесла Диана. В глазах её читался интерес, но лицо выражало лишь недоверие.

– Пока не хочу, а просто предлагаю. Дело не сиюминутное, но задуматься лучше заранее, чтобы после не метаться по всем крупным имениям как рекламщик и не стоять у двери с «заманчивым предложением стать инвестором».

– Как точно ты описал своё положение! – усмехнулась девушка.

– Да что ж ты…! В общем, я могу иметь тебя в виду?

– А что я получу, кроме ещё одной пачки бумажек?

– Неплохую прибыль, уважение среди других коммерсантов и, ну, как бы сказать… Я не хочу гадать наперёд, но если ты своего дворянского статуса вдруг лишишься, то хотя бы нажитое не потеряешь. А с бумагами и ко мне обратиться можешь – всё же, это я тебе предложил ввязаться во всё это.

Диана призадумалась над словами своего приятеля. Шиллер хоть и был человеком весьма суетливым, но если уж дела касались его области, то не доверять ему не было ни единого повода.

– Хорошо, пусть будет так, – произнесла девушка, попутно уходя обратно к лестнице дабы вернуться к работе. – Только не забудь меня предупредить, когда я буду тебе нужна.

– Мама, ты снова уходишь работать? – вдруг заговорил Иво, о присутствии которого все уже успели забыть. – Когда мы пойдём с тобой гулять? Ты ведь обещала ещё неделю назад!

– Обещала? – Диана остановилась и с изумлением взглянула на сына.

– Да, обещала! Обещала, что сходишь со мной на озеро.

Девушка вмиг сделалась раздражённой.

– Не глупи, милый. Я такого не говорила, – после она развернулась и окончательно скрылась из виду.