По осколкам твоего сердца

– Я не буду умолять тебя быть со мной. Или там начинать сначала. Потому что я типа виноват. Мне не хочется выяснять отношения. Мне вообще ничего не хочется.

– Хорошо, я поняла, – кивнула Дилара. – Не уверена, что я смогу тебя простить. Измена – это табу. Даже если ты не помнишь ее, она была.

Его лицо исказила боль, и Леха крепко стиснул зубы – так, что на скулах заиграли желваки.

– Не хочу ссор и выяснения отношений. Знаю, тебе сейчас фигово, – продолжила девушка, чувствуя, как сильно колотится от волнения сердце. – Держись. А я пойду.

Дилара резко встала из-за стола, сделала пару шагов, но вернулась к Лехе, который сидел неподвижно и глядел в одну точку.

– Не прогуливай школу, Леш. Это неправильно. Тебя и выгнать могут. Пока.

Понимая, что вот-вот расплачется, Дилара шагнула в сторону, но парень вдруг схватил ее за руку.

– Постой, – едва слышно сказал он.

– Что?.. – прошептала она. И вдруг подумала – вдруг он скажет, что не хочет, чтобы она уходила?

Но Леха сказал другое:

– Прости. Если сможешь.

– Конечно, – улыбнулась Дилара. – Когда-нибудь.

Она с трудом вырвала руку из его пальцев и ушла, ощущая, как глаза наполняются слезами. Теперь все действительно кончено.

***

– Скучаешь по нему? – спросила я, выслушав подругу, и она кивнула.

– Скучаю, Полин. Очень. Знаешь, если бы Леша просил, умолял, клялся никогда бы так больше не поступать, я бы, может, простила его, но… Он не стал отрицать. Сказал, что, возможно, реально изменил. Что не будет строить из себя хорошего парня.

– Он был честным с тобой, – вздохнула я.

– Да… Но от этого еще сложнее. Может быть, ему и не нужны были наши отношения. Он не цеплялся за меня, – сказала Дилара. – А может быть, после смерти Димы ему стало все равно. Я очень хотела поддержать Лешу. Но он о Диме даже и говорить не захотел…

Я судорожно сцепила руки на коленях. Его имя сложно было даже слышать. Поэтому Леху я в чем-то понимала. Самой ничего не хотелось. Хотелось закрыть глаза и исчезнуть. Раствориться в ноябрьском стылом небе.

– Наверное, нам лучше не быть вместе, вот и все, – закончила подруга. – Он не звонил, не писал, хотя я его разблокировала. В школе мы почти не общались. Стали чужими.

– Но он хотя бы жив, цени это, – сказала я, прикрыв глаза. – Я бы все отдала, чтобы Дима жил. Даже если бы мы были не вместе. Главное, чтобы жил…

Сердце заныло. Как он там один? Встретила ли его мама?..

– Полина! – Подруга обняла меня. – Моя хорошая… Не знаю, как ты все это переживаешь. Ты очень сильная. Очень. Ты со всем справишься!

Мы просидели пару часов. И я была благодарна Диларе за то, что она оставалась рядом и все это время пыталась меня поддерживать как могла.

Глава 4. Месть

На следующий день мы встретились перед школьными воротами, взялись за руки и вместе пошли в здание. На улице было темно, лишь на востоке горела узкая полоса неба – занимался осенний холодный закат. Листья уже облетели, но снега еще не было, и деревья казались голыми и беззащитными. А всюду царила серость.

На стенде перед входом висела большая фотография Димы в черной рамочке. А внизу располагался стол, на котором стояли свечи и лежали засохшие цветы. Символ памяти о погибшем ученике.

Я остолбенела от неожиданности. Казалось, Дима смотрел прямо мне в глаза, и от этого было не по себе. Любимый, как ты? Подай знак, если все в порядке. Пожалуйста.

Поняв, что мне нехорошо, Дилара потянула меня за собой. На меня снова смотрели – как и раньше. Расправив плечи, я шагала по школьным коридорам и лестницам. Это раньше взгляды сводили меня с ума, а сейчас было все равно. Когда теряешь самое важное, остальное потерять уже не боишься. Мне не было дела до других.

Оставив вещи в шкафчиках, мы с Диларой поднялись на второй этаж в кабинет математики. Едва я переступила порог, как все одноклассники и одноклассницы повернули головы в наши стороны. Кто-то смотрел с опаской, кто-то – с сочувствием, кто-то – с радостью, как, например, тот самый Есин, которого Дима однажды ударил.

Глядя на его физиономию, осветившуюся улыбкой, я почувствовала злость. Захотелось подойти к Есину, схватить за ворот выглаженной мамочкой рубашки, встряхнуть и спросить: «Радуешься, что Димы нет, уродец?» Но я не стала этого делать. Просто исподлобья смотрела на Есина, и он, наткнувшись на мой взгляд, вдруг отвернулся. Будто не выдержал его.

Я опустилась на свое место. Рядом было пусто. И позади – тоже. Леха ведь больше с нами.

– Сяду к тебе, – сказала я Диларе и кинула рюкзак на ее парту.

– Ольга Владимировна не позволит, – вздохнула она.

– Плевать. Я сама себе позволю, – ответила я.

В класс вошли Милана и близняшки. Увидев меня, они переглянулись и поспешили к нашей с Диларой парте.

– Мне так жаль, что Барс умер, соболезную, – сказала Милана, коснувшись моего плеча, и меня почему-то передернуло от этого.

– Спасибо, – ответила я.

– Понимаю, что мы с вами были в плохих отношениях, – продолжала Милана, – но хочу, чтобы вы знали, девочки. Мне правда жаль.

– И нам жаль, – подхватили близняшки. – Это просто ужасно!

– Если я могу тебе чем-то помочь, только скажи, – улыбнулась Милана.

Я ничего не ответила – лишь кивнула, выкладывая из рюкзака вещи.

Следующим, кого я увидела, был Егор Власов. Он вошел в класс легкой беззаботной походкой короля жизни, слушая музыку через дорогие беспроводные наушники. И выглядел как человек, довольный жизнью. А я вспомнила его интервью местному каналу, в котором он говорил о Диме гадости. Урод!

Меня поглотила злость – такая, что лицо начало гореть, а кончики пальцев стали ледяными. Я поднялась из-за парты и направилась к нему, не слушая тихие протесты Дилары, которая все поняла. Остановилась напротив, склонив голову набок. И улыбнулась.

– О, привет, новенькая, – ухмыльнулся Власов, с любопытством разглядывая меня. – Как дела?

– А как ты думаешь? – спросила я чужим голосом. Ярость раздирала меня на части, и я едва сдерживалась.

– Думаю, плохо, у тебя же умер парень, – с фальшивым сожалением сказал Власов. – Прими соболезнования.

– Обойдусь без них.

– Тогда что ты хочешь? – спросил Власов.

– Сколько тебе заплатили за то, чтобы ты наговорил журналистам фигню о Диме? – прямо спросила я, чувствуя непреодолимое желание ударить его, да как можно сильнее.

– О чем ты? – поднял бровь Власов.

– Не придуривайся. Я тебя узнала.

Одноклассник расплылся в улыбке, от чего его красивое лицо сделалось отвратительным. Он склонился ко мне и прошептал на ухо:

– Прилично, Туманова. Хватило на новый айфон и аирподсы.

– С этого момента береги себя, Егор, – тихо сказала я. – Оборачивайся по вечерам. И не ходи один.

Улыбка исчезла с его лица. Он ждал, что я начну кричать, истерить или плакать. А я угрожала.

– Что ты мне сделаешь? – спросил он деланно весело, но в глазах появилось беспокойство.

Я улыбнулась еще шире и похлопала его по щеке, чувствуя при этом отвращение.

– Скоро узнаешь, дорогой. Только дай мне время.

– Эй, крыса! – вдруг раздался голос Малиновской. – Не смей трогать моего парня!

Чьи-то пальцы вцепились в мои волосы. Меня оттащили от Власова и толкнули в спину, заставив больно врезаться в учительский стол. Я резко обернулась и увидела Лику Малиновскую и ее подружек. Они довольно скалились, глядя на меня. Без Димы, Лехи и Вала они вновь почувствовали себя главными.

– Значит, так. С этого момента Туманова у нас больше не королева школы, – с ухмылкой провозгласила Малиновская. – Барсова больше нет. Моисевича с Костровым выгнали. Кто будет защищать тебя, детка? Я ведь все запомнила. Все! Ты на коленях передо мной ползать будешь, поняла, тварь? Поняла? Эй, не слышу ответа!

– Пошла в задницу, Малиновская, – отчетливо ответила я, чувствуя, как в висках бьется пульс. – Пошла! В задницу!

Перестав контролировать себя, я бросилась на Лику и схватила – но не за волосы, как обычно это делают девчонки во время драки. А за шею – как показывал Дима, когда учил меня приемам самообороны и нападения. Он называл это «захват за кадык». Дима много всяких приемов показывал. И отрабатывал их со мной. Говорил, что на всякий случай. Мало ли что может случиться. Многое из этого я запомнила. Хотя обычно наши небольшие тренировки заканчивались поцелуями, когда мы лежали на полу или диване…

От неожиданности Малиновская даже не смогла сопротивляться. Я прижала ее к стене, не отпуская шеи. У меня не было достаточно опыта, а может, и сил, чтобы сжать ее гортань должным образом. Так, чтобы она потеряла сознание от нехватки кислорода. Поэтому Малиновская быстро пришла в себя и стала колотить меня по плечам изо всех сил.

– Отпусти меня, тварь, отпусти, – шипела она змеей, пока одноклассники за моей спиной оживленно переговаривались. Только Дилара кричала, чтобы мы остановились.

Я пыталась блокировать удары Малиновской свободной рукой, другой все так же удерживая Лику за горло. Но получалось плохо. Тогда я тоже несколько раз ударила ее.

– Вы что делаете?! – раздался возмущенный голос Ольги Владимировны. – Немедленно прекратите! Полина, Лика! С ума сошли?! Вы что устроили в классе?!

Услышав голос классной руководительницы, я отпустила Малиновскую, а та перестала бить меня по плечам и отпрыгнула в сторону, держась за шею.

– Туманова меня чуть не задушила! – жалобно закричала она, сразу же приняв позицию жертвы. – Она ненормальная!

– Полина, что случилось? – нахмурилась классная, глядя на меня.

Но я ничего не говорила. Молчала. Зато Малиновская не закрывала рот:

– Туманова на меня напала! Просто так! Говорю же, поехавшая!

– Лика, помолчи, – поморщилась Ольга Владимировна и сказала мне идти следом за ней, а остальным велела сесть и начать решать задачи.

Мы молча вышли из класса и попали в пустой коридор – оказывается, уже прозвенел звонок и начались уроки. Классная отвела меня за угол и остановилась. Я думала, она начнет ругать меня, но нет. Ольга Владимировна вдруг коснулась моего предплечья и мягко произнесла:

– Полина, как ты? Ты можешь мне рассказать обо всем. Я помогу, если нужно.

В ее голосе было столько заботы, что я растерялась. И вся та ярость, что кипела в груди, испарилась, оставив после себя горечь.

– Полина, я знаю, что ты очень переживаешь из-за того, что случилось с Димой. Мы все переживаем, все скорбим, – продолжала она тем самым тоном, который обезоруживал меня. – Ты близко общалась с Димой. Наверняка он был для тебя особенным человеком. И его уход… повлиял на тебя. Но ты должна держаться, Полина. Ради него. Не ввязывайся в конфликты с Малиновской и ее компанией. Это ничем хорошим не закончится. К тому же ее мать – завуч. Хоть и завуч младших классов, но влияние на директора имеет. Дочь всегда подстрахует. А кто подстрахует тебя, Полина?

Никто. Разве ответ не очевиден?

– Конечно, я буду тебя отстаивать, но не все в моих силах. Поэтому, повторюсь, держись. И ни во что ни вмешивайся.

– Хорошо, Ольга Владимировна, – ответила я, и она с теплой улыбкой, за которой скрывалась грусть, погладила меня по голове. Как маленькую.

– Что между вами происходит? Я же знаю – вы не ладите.

Я задумчиво поглядела на учительницу. Она ведь наверняка не в курсе того, как я стала изгоем, а потом девушкой самого опасного парня. Учителя часто вообще не догадываются о том, что происходит с нами на самом деле. И рассказывать я ничего не стану. Если раньше было стыдно говорить об этом, то сейчас я просто сама хочу решить все свои проблемы. Чувствую, что могу сделать это одна. Без взрослых. Откуда-то в голове появилась установка, что если не сделаю этого, проиграю.

– Просто я ей не нравлюсь. А она не нравится мне, – не сразу ответила я.

– Мне тоже много кто не нравится, – вздохнула классная. – Но если я буду драться со всеми, кто мне не нравится, начнется дурдом.

Я невольно улыбнулась. Не могла представить хрупкую классную, размахивающую кулаками.

– Что ты улыбаешься? – усмехнулась Ольга Владимировна. – У меня пояс по тхэквондо. Если нужно – могу за себя постоять, да еще как.

– Ничего себе!

– Если в тебе много боли или злости, ты тоже можешь заняться спортом. И выплескивать их на тренировках. Поверь, это работает.

– Спасибо, я подумаю над этим, – ответила я.

– Я уже предлагала тебе через маму занятия со школьным психологом. И предложу еще раз. Если тебе нужна поддержка, я отведу тебя к нему. Вы будете заниматься. Со временем тебе станет легче.

Я помотала головой.

– Спасибо, но не надо. Я не могу говорить об этом. По крайней мере, сейчас.

– Понимаю. Но если тебе понадобится поддержка или помощь – неважно какая, обещай, что попросишь их у меня.

Снова кивок.

– С Ликой я поговорю после урока. Она умеет провоцировать, но ты не должна поддаваться. Пожалуйста, держи себя в руках и все вопросы старайся решать словами, а не кулаками. Иначе придется вызывать твоих родителей. И решать все в кабинете директора. Вы уже не маленькие. Выпускники. Должны все понимать.

– Хорошо, я постараюсь.

– Вот и умничка. А теперь идем на урок.

Учительница первой развернулась, чтобы направиться в кабинет. А я окликнула ее по имени:

– Ольга Владимировна.

– Что?

– Не был, – тихо сказала я, глядя в окно, за которым бушевал ветер, качая голые ветки.

– Не поняла, – нахмурилась она.

– Дима не был для меня особенным человеком. Он до сих пор остается им.

Классная лишь кивнула и поспешила отвернуться – я заметила, как в ее глазах блеснули слезы. Ей было жаль Диму. На похоронах она плакала – единственная из всех учителей, которые пришли в тот день.

Мы вернулись в кабинет. Я села рядом с Диларой, и Ольга Владимировна, заметив это, ничего не сказала. Кажется, она дала молчаливое согласие на то, чтобы теперь мы сидели вместе.

– Что она тебе сказала? – встревоженно прошептала Дилара. – Родителей вызовет?

– Нет, просто попросила не драться, – тихо ответила я.

– Ты с ума сошла! Полезла в драку с Малиной! Я чуть не умерла от страха!

– Все ведь хорошо? – через силу улыбнулась я. И Дилара легонько пнула меня под столом.

Начался урок. Но я не слушала классную – не могла сосредоточиться. Зато чувствовала на себе взгляды одноклассников и порою слышала шепотки. Наверняка обсуждали меня.

В конце урока мне на парту прилетела записка. Я развернула ее и прочитала: «Тебе не жить, крыса». Очередной привет от Малиновской. Знакомая волна злости захлестнула меня, и я обернулась на Лику, которая сидела за последней партой и ухмылялась, глядя на меня. Власов тоже смотрел со своего места, но без ухмылки, а спокойно – он ничего больше не боялся и чувствовал себя безнаказанно.

Спокойно, Полина. Спокойно. Не совершай опрометчивых поступков. Я несколько раз вдохнула и выдохнула. Злость медленно отступила.

Прозвенел звонок. Ольга Владимировна дала домашнее задание и позвала за собой Малиновскую и ее подруг – видимо, на разговор. Им пришлось уйти. Остальные одноклассники ничего мне не говорили. Делали вид, что меня не существует. Ну и Дилары тоже. Власов без Малины тоже особой смелостью не блистал. Кинув на меня неприятный взгляд, он свалил из класса.

Мы с Диларой тоже пошли на второй урок. Обе старались держаться уверенно, хотя я заметила, что пальцы подруги слегка дрожат.

– Насчет Обеда. У меня две новости, – уже не лестнице сказала Дилара.

Она помогала мне искать ему новых хозяев – я чувствовала, что отчим больше не станет терпеть присутствие в своем доме кота. И так несколько раз выговаривал маме, что теперь ему приходится пить кучу лекарств от аллергии. Как назло, найти добрые руки Обеду не получалось. А может быть, я просто не хотела отдавать его кому-то. Как будто тем самым я предавала Диму.

– Какие? – встрепенулась я.

– Плохая и еще хуже, – ответила Дилара. – С какой начать?

– С плохой.

– Наша соседка, которая хотела забрать Обеда, отказалась. Сказала, что хочет породистого.

Я вздохнула.

– А какая новость еще хуже?

– Мы с сестрой уговорили маму взять Обеда! – радостно выпалила подруга. – Расслабься, Полинка, я пошутила, что новость плохая!

– Серьезно?! – воскликнула я. Отдать Обеда Диларе было лучшим решением. Я всегда смогу видеться с ним.

– Да! Так что мы его забираем.

На эмоциях я обняла подругу. Впервые со дня гибели Димы я чувствовала радость. Ну или ее подобие.

Глава 5. Стала сильнее

Несколько уроков прошло спокойно, хотя взгляды и шепотки не прекращались. На большой перемене Дилара потащила меня в столовую. Взяв еду, мы по привычке пошли к столику, который считали своим, – там мы обедали со своими мальчишками раньше. Однако он был занят Малиновской и ее компанией, среди них я заметила Есина и даже нескольких парней из параллельного класса, с которыми некогда общался Дима. Заметив нас, они перестали смеяться и замолчали. Их взгляды были неприятными, колючими.

Разумеется, мы ушли. Сели за свободный столик, но внутри осталось гадкое чувство. Из мести Малина и Власов настраивали против нас с Диларой людей не только из класса, но и со всей школы.

– Я боюсь, – вдруг призналась подруга, когда мы молча пили чай.

– Чего? – нахмурилась я, снова чувствуя на себе эти дурацкие взгляды.

– Не знаю. Просто нехорошее предчувствие. Как будто должно произойти что-то плохое.

– Оно уже произошло. Что может быть еще хуже?

Странно, но мне было все равно. Я не боялась. Только злилась. Наверное, во мне что-то сломалось. Или я сама сломалась.

Ели мы молча – каждая была в своих мыслях.

Интуиция Дилару не подвела. После столовой мы пришли на следующий урок, который вела Атом. Пока она объясняла новую тему, повернувшись к доске и записывая на ней что-то, в меня прилетела смятая бумажка. Потом вторая, третья… А потом прилетела жвачка. Попала прямо в волосы. Я поняла это, коснувшись головы и ощутив запах ментола.

Сначала было изумление. Что? У меня в волосах жвачка? Которая только что была у кого-то во рту? Серьезно?..

Потом растерянность. Хотелось вскочить с места и убежать подальше. Спрятаться от всех. Чтобы никто не видел этот позор.

А затем… Затем пришла ярость, от которой леденела кровь в венах.

Я медленно встала.

– Кто это сделал? – тихо, но отчетливо спросила я.

Весь класс уставился на меня. Кто-то с удивлением, кто-то со страхом, а кто-то с весельем. Малина и ее компания загоготали.

Атом тотчас развернулась, уставилась на меня и прошипела:

– Туманова, сядь!

– Я спросила – кто это сделал? – повторила я, игнорируя учительницу.

– Сядь немедленно! Ты что себе позволяешь?

– Кто. Это. Сделал? – повысила я голос.

Сначала я думала, что это Есин – больно уж погано он улыбался. А потом поняла, что не он, а его сосед – Стас Бочкарев. Он откинулся на спинку стула и с вызовом смотрел на меня. А потом повернулся к веселой Малине и улыбнулся ей, словно говоря: «Посмотри, это я сделал для тебя». Бочкарев явно хотел ей понравиться.

Ярость овладела мной так, что я забыла обо всем на свете. Встав, я подошла к Бочкареву и, не понимая, что делаю, взяла его рюкзак. Подскочила к окну, распахнула и выбросила рюкзак. Бочкарев даже сказать ничего не успел – так опешил. Весь класс изумленно замолчал, а у Атома из пальцев выпал мел.

Секунд десять стояла тишина – до тех пор пока я не вернулась на свое место. Первой в себя пришла учительница:

– Туманова, ты с ума сошла?! Ты что себе позволяешь?!

Следом на меня накинулся разозленный Бочкарев. Он больно схватил за плечо и буквально заставил встать.

– Ты охренела?! Что с моей сумкой сделала, дура тупорылая?! – закричал он яростно и начал меня трясти.

Он был сильнее и выше. Он был высоким парнем. А я хрупкой девушкой. Но я не собиралась отступать. Поймала его взгляд и отчетливо сказала:

– Отпусти меня. Иначе пожалеешь.

Словно наяву я услышала слова Димы: «Самое главное – это взгляд. Победит тот, кто первый опустит глаза».

И я смотрела на Бочкарева так, как на него бы смотрел Барс. Пронзала глазами насквозь, как кинжалами.

Одноклассник вдруг перестал меня трясти. Убрал руки. Облизал губы. Мой взгляд заставил его отойти.

– Быстро пошла за сумкой, крыса! – как-то неуверенно выкрикнул одноклассник и замолчал. Потому что я шагнула к нему и кончиками пальцев коснулась щеки, заставив оторопеть не только Бочкарева, но и всех остальных, включая Атома, которая от изумления перестала верещать.

– А что сделал ты? – спросила я нежно. Мой пристальный взгляд и эта нежность совсем не вязались друг с другом. – Ты испортил мою прическу. Я испортила тебе сумку. Мы теперь квиты, не находишь? Или мне нужно было выкинуть не сумку, а тебя?

– Что ты сказала?.. – выдавил Бочкарев, наблюдая за мной словно загипнотизированный.

– Я могу это сделать. Хочешь проверить? – все с той же ядовитой нежностью спросила я. Пальцы переместились на его шею – я отчетливо почувствовала, как под ними бьется пульс. – Или ты думаешь, у меня не получится? Но ты не переживай. Я постараюсь.

С этими словами я с силой толкнула одноклассника в грудь – так, что он едва устоял на ногах. И рассмеялась, видя, как меняется его лицо. Страх. Вот что было написано на нем. Преследователи не ждут от жертв отпора. Но, получая его, начинают бояться сами. Ведь их самый большой страх – оказаться на месте жертвы.

– Туманова, ты ненормальная! – закричала одна из подружек Малины.

– Крыса совсем чокнулась! – подхватили другие.

– А ну быстро все расселись по местам! И замолчали! – рявкнула Атом, которая не без труда пришла в себя. – Бочкарев, бегом за своей сумкой! Только одеться не забудь. А ты, Туманова, к директору после урока пойдешь.

– Могу и сейчас пойти, – спокойно ответила я.

– Молчать! – стукнула она кулаком по столу. – Остальным немедленно сосредоточиться на новой теме!

Бочкарев вернулся вместе с рюкзаком спустя пять минут. Жаль, рюкзак упал на траву, а не в лужу на асфальте. Так что его потери были минимальными – ничего не повредилось, ничего не замаралось. Только вот смотреть на меня он перестал.

После урока обозленная Атом потащила меня за собой – но не к директору, который, как оказалось, в этот момент отсутствовал, а в учительскую. Там уже были Ольга Владимировна и еще несколько педагогов, которые отчитали меня за недопустимое поведение, а после попросили выйти.

Не знаю, что там происходило. Кажется, классная пыталась отстоять меня. И у нее это получилось. Она вышла из учительской и молча повела меня к себе в кабинет, который сейчас пустовал.

– Полина, мы же только утром с тобой разговаривали, – хмуро сказала Ольга Владимировна, когда мы оказались внутри. – Что происходит?

Я пожала плечами. Она вздохнула, понимая, что я ничего не скажу.

– Полина, милая, я понимаю, что сейчас у тебя нелегкий период. Поверь, мне тоже тяжело. Но ты не должна вести себя так, понимаешь? Я едва уговорила Алену Томасовну замять конфликт – только потому, что у Бочкарева, слава богу, в рюкзаке ничего не поломалось и не оторвалось. А если бы там телефон лежал? Представляешь, что могло быть, если бы ты ему телефон разбила?

Я снова пожала плечами. А что тут скажешь? Что мне все равно?

– В общем, Алене Томасовне я обещала, что переговорю с тобой. Но если ты еще что-нибудь вытворишь, придется вызвать твою маму. На очень серьезный разговор.

– Простите, – сказала я. Неискренне. Мне было плевать. Не на классную, а на то, вызовет ли она маму или нет.

– Не забудь извиниться перед Стасом Бочкаревым. Не передо мной.

На моем лице появилась такая недобрая улыбка, что классная нахмурилась. Поняла, что я не сделаю этого, а потому не стала давить или читать новую порцию нотаций.

– Пожалуйста, не вступай в конфликты. Даже если тебя провоцируют. Просто говори обо всем мне, хорошо?

Я перевела взгляд на дверь.

– Ладно, беги на урок. Понимаю, что ты ничего мне рассказывать не собираешься. Но если у тебя проблемы – все-таки дай знать, ладно?

Я молча кивнула и повернулась к двери.

– Стой. Что с волосами? – вдруг спросила Ольга Владимировна. Заметила все же. Кроме нее никто из взрослых не заметил.

– Жвачка, – коротко ответила я.

– Бочкарев кинул? – догадалась классная. – Вот же мерзав… То есть я хотела сказать, мерзкий поступок, – поправилась она спешно. – Так, давай я аккуратно состригу прядь волос. Незаметно получится. Хорошо?

– Хорошо.

Ольга Владимировна действительно состригла небольшую прядь волос, к которым намертво прилипла жвачка, все так же отвратительно пахнущая ментолом.

– Ты мне кое-что напомнила, – неожиданно сказала она, поправляя мои волосы.

– Что? – без особого интереса спросила я.

– У меня поначалу такие разговоры были с Димой, когда он только перевелся, – призналась Ольга Владимировна. – Он ведь сначала вообще был как волчонок. Дикий. Бросался на всех. Потом уже повзрослел. Одумался.