По осколкам твоего сердца

Мы отправились на поиски Лорда. Под вой усиливающегося ветра, который порывами дул нам в спины, обошли все близлежащие дворы, однако не нашли пса. Мы звали его по имени, заглядывая под каждый чахлый куст, спрашивали прохожих, не видели ли они собаку, и показывали им фото Лорда. Но он будто растворился – его нигде не было.

Чем дольше мы с Лехой искали Лорда, тем больше я хотела кричать от отчаяния. Я потеряла его собаку…

– Боже, что скажет Дима, когда узнает, что Лорд пропал? – проговорила я, засовывая руки в карманы куртки – они так озябли на ветру, что стали ледяными.

– Ничего хорошего, – мрачно откликнулся Леха. – Скажет, что…

И тут он осекся. Мы переглянулись, поняв, что забыли о том, что Дима больше ничего никогда не скажет.

Что его больше нет.

Нет.

Я закрыла лицо ладонями, а Леха отвернулся. Мы оба не хотели видеть слез друг друга. Оба держались.

Какое-то время стояли молча. И ветер дул все сильнее и сильнее, пошатывая деревья и заставляя ветки с остатками листьев хлестать друг о друга. Холод пронзал до костей. Я закашлялась.

– Полина, иди домой, – хрипло сказал Леха, печатая что-то в телефоне. – Пацанов позову, они помогут поискать.

– Нет, я не могу уйти, – твердо ответила я. – Я потеряла, значит, должна и найти. Не могу иначе.

Парни действительно пришли – во главе с Валом, чье лицо казалось серым от горя. Никаких привычных разговоров, шуток или смеха. Все молчали. Молчали по своему другу, которого больше не было.

Они помогали искать Лорда. Кто-то тоже ходил по дворам, обшаривая все вокруг. Кто-то начал распространять фото Лорда в соцсетях с призывом позвонить, если увидят собаку. Даже обещали вознаграждение – парни специально для этого сложились. С виду они были совсем мальчишками – такими, у которых на уме тусовки, девчонки и видеоигры. Но действовали как настоящие мужчины. Они все хорошо общались с Димой, и каждому он чем-то помогал.

Во время поисков до меня дозвонилась Дилара. Голос у нее охрип – наверное, тоже плакала.

– Как ты, Полин? – всхлипнула она. – Ты чего трубку не берешь? Я звонила тебе, звонила…

– Прости… Просто… Я не могу… – прошептала я.

– Не объясняйся, Полин. Я все понимаю. Просто если тебе тяжело, ты скажи, я приду! – выкрикнула она в телефон.

– Нет, не надо пока, спасибо…

– Знаю, что Лорд пропал, я его тоже ищу, – сообщила подруга. – Мы с мамой ездим по дворам у нас, ищем, но глухо. Ты не волнуйся, ладно? Мы найдем его, слышишь?

– Найдем, – эхом отозвалась я. Мы попрощались.

Становилось все холоднее, ветер проникал сквозь одежду, и я начала дрожать. Но я собиралась искать Лорда до последнего.

В какой-то момент Леха взял меня за локоть и сказал:

– Все, Полина. Иди домой. Пожалуйста. Ты замерзла. Заболеешь. Я тебя прошу, иди, а? Димка бы мне что на это сказал? «Из-за тебя моя женщина заболела, почему не уследил за ней?»

Это так по-взрослому прозвучало – «моя женщина»… Как будто бы они оба были не семнадцатилетними подростками, а реально взрослыми мужчинами.

Я сдалась.

– Только найдите его, пожалуйста, – тихо сказала я, глядя в лицо Лехи. Хоть он и держался спокойно, глаза его выдавали. В них затаилась боль.

– Найду, – кивнул он. – Идем, я тебя отведу домой. А потом заскочу еще в пару дворов на Весенней. Может быть, Лорд там…

Он и еще двое парней повели меня к дому. К этому моменту у меня почти пропали силы – та странная энергия, тот непонятный адреналин, с которым я начинала искать пса, иссякли. И я с трудом переставляла ноги, чувствуя, какой пустой и бесполезной стала голова. Перед глазами стоял образ Димы. Он улыбался мне – дерзко, уверенно, но в то же время с той самой затаенной нежностью, к которой я так привыкла.

Леха и парни довели меня до двора, когда вдруг мне почудилось, что кто-то тихо скулит. Я встала как вкопанная, пытаясь понять, откуда доносятся звуки.

– Ты чего? – удивился Леха.

– Слышишь? – прошептала я, и он тоже прислушался.

Слабое поскуливание доносилось со стороны мусорных баков, я и парни бросились к ним.

Лорд находился там. Спрятался под упавшей коробкой и выглядывал из-под нее. Его глаза лихорадочно блестели.

Леха аккуратно убрал коробку и выругался:

– Твою мать.

Лорд был в крови – часть засохла на свалявшейся шерсти, часть расплылась на грязном асфальте. На боку у него была рана.

Мне стало плохо, и я вновь почувствовала, как земля уплывает из-под ног, но парни не дали упасть. Леха тем временем стащил свою спортивную куртку и аккуратно вместе с другом переложили на него Лорда. Они вызвали такси, меня отправили домой, а сами поехали в ветеринарную клинику.

Лорд… Прости меня, мой хороший мальчик. Я не уследила за тобой. Это из-за меня ты потерялся. Из-за меня пострадал.

Дима, я не хотела. Не хотела! Не хотела, чтобы так произошло.

Слезы вновь захлестывали меня. Я стояла на ветру, дрожала всем телом от горя и холода и будто потерялась во времени и пространстве. Очнулась только тогда, когда меня вдруг обняли со спины.

Первая мысль была, что это Дима. Что он вернулся. Что он жив!

Но нет. Это оказался не он. Стоило мне развернуться, как я увидела Игоря, со светлыми волосами которого играл ветер.

– Полина, – выдохнул он. – Ты чего тут стоишь? Замерзла же…

– Я не могу, – еле выдавила я из себя. – Не могу больше… Не могу. Не могу.

Я снова плакала, а Игорь успокаивал меня, гладя по волосам и говоря что-то хорошее. Он пытался защитить меня от ветра.

– Идем, я тебя провожу, – сказал Игорь, когда очередной приступ слез прекратился, и я едва стояла на ногах.

Друг детства повел меня в подъезд, сам моими ключами открыл дверь. Вызвал лифт. Нажал на кнопку.

– На всякий случай решил заехать, – сказал он. – Узнать, как ты… А то трубку не берешь. Волновался за тебя. Вчера твоей маме телефон передал, ты его выронила, когда потеряла сознание.

Я лишь кивнула – разговаривать не было сил.

– Ты как, держишься?

– Не знаю, – едва слышно произнесла я.

– Глупый вопрос. Тебе больно, понимаю… Не знаю, что тебе сказать. Да тут что ни скажешь, все будет не то. Я соболезную, Полина. Твой Барс, он… Ну, ты знаешь, что мы не ладили и все такое, но я скорблю вместе с тобой по твоей потере. Только скажи, как тебе помочь, я все сделаю.

Игорь крепко сжал мое плечо, и я вновь устало кивнула.

– Ничем не поможешь. Но спасибо, – прошептала я.

Мы вышли из лифта, направились к квартире, и я с трудом открыла дверь.

– Звони, если что, – на прощание сказал Игорь. – Помогу, если нужно. Ладно?

Я с благодарностью взглянула на него и вошла в квартиру. Мама уже выбежала в прихожую. Глаза у нее были тревожные, да и сама она – дерганая.

– Полина! – закричала она. – Ты где была?! Я тебе столько раз звонила! Уже не знала, что думать! Бегала тебя искать! Диларе позвонила, в школу позвонила, думала в больницы начать звонить!

– Прости, – едва вымолвила я. – У Димы потерялась собака, мы ее искали… А звонок я не слышала.

Моя взгляд упал на вешалку, и я поняла, что отчим дома. Приехал с работы.

Мама обняла меня.

– Не пугай меня так больше, – проговорила она, всхлипывая. – Я так за тебя переживаю. Знаю, тебе больно, но прошу, возьми себя в руки, доченька. Ладно?

Я кивнула.

В прихожую вышел Андрей и, увидев меня, приподнял бровь.

– Я же сказал, что с ней все хорошо, – холодно сказал он. – Видишь, сама пришла. А ты волновалась, Дана.

– Как я могу не волноваться?! – закричала мама. – Это же моя дочь! У нее горе! И она пропала.

– Тише-тише, – приобнял ее Андрей. – Тебе нельзя волноваться, дорогая. Все хорошо. Твоя дочь пришла. Она в порядке.

Он заботливо поцеловал ее в висок, и она прикусила губу.

Молча я прошла мимо них и направилась в свою комнату с одним лишь желанием лечь в кровать и никогда больше не вставать. Я действительно перестала чувствовать себя как личность. Стала человеком-функцией. Будто растворилась после ухода Димы. Но перед тем как с размаху упасть в постель, я проверила Обеда. Котенок все так же сидел в коробке. Сжался в комочек, и шерстка на его спинке топорщилась от страха. Увидев меня, он запищал и позволил взять себя на руки.

– Все хорошо, мой маленький, – прошептала я, гладя его под подбородком. – Я тебя защищу. Веришь?

Он верил – замурлыкал.

Кроме меня у него никого не было.

В комнату вошла мама. Принесла бутерброды и горячий чай со смородиновым джемом – варенье у нас в доме не водилось, потому что Андрей считал это совком. Пообнимала меня, погладила котенка, который сразу же потянулся к ней. Попыталась разговорить, но я молчала. Попыталась накормить, но к еде я чувствовала отвращение. Тогда она впихнула в меня еще одну успокаивающую таблетку. По глазам я видела, что мама беспокоится за меня, но ничего не могла с собой поделать.

Мама пробыла со мной несколько часов.

– Полинкин, – сказала она перед тем, как покинуть спальню, но почему-то осеклась.

– Что? – едва шевеля губами, спросила я.

– Да так. Ничего. Ты ложись спать, ладно? Поспи немного. В школу пока не ходи – я договорилась с классной.

Мама ушла, а я в очередной раз проверила мессенджер – что напишет Леха? Они с парнями до сих пор были в ветеринарной клинике. Врач сказал, что Лорда сбила машина и что ему нужна срочная операция. Леха обещал написать, когда она закончится. И я ждала, ждала, ждала… А время тянулось, как жвачка.

Я снова мониторила интернет. После авиакатастрофы все местные СМИ словно с цепи сорвались. Многие не просто писали статьи, а поливали Сперанского грязью, припоминая все его грешки. Называли выходцем из девяностых, рассказывали о контактах с какой-то преступной группировкой, пытались связать его смерть и смерть всей его семьи с бизнесом, который он вел.

Для кого-то авария стала лишь очередным инфоповодом. А для кого-то это стало трагедией и вечной болью.

До Димы в СМИ тоже добрались – писали, что у Сперанского был старший сын-одиннадцатиклассник. Кто-то деликатно называл его «сложным ребенком», а кто-то, не стесняясь, давал клеймо бандита. Мол, каким был отец, таким вырос и сын. В одних новостях даже показали заблюренное лицо парня, подписанного как «ученик 105-ой школы». Измененным голосом он рассказывал, каким моральным уродом был Дима Барсов, как издевался над школьниками и учителями, как вымогал деньги и избивал.

У меня перехватило дыхание – несмотря на старания телевизионщиков я узнала Егора Власова. Урода, который решил сделать меня изгоем, чтобы потом заработать на этом. Какой же подонок! Решил потоптаться на Диме напоследок!

Разозлившись, я схватила телефон и едва не кинула его в стену – остановила себя в последний момент. Нет, мне нельзя ломать телефон. Это средство связи.

Во мне все еще жила надежда, что Дима жив.

Глупая надежда.

В местных новостных пабликах про смерть Сперанского тоже писали. Человеком он был известным, считался влиятельным и богатым. И в очередной раз человеческая жестокость ударила по сердцу. Для кого-то его смерть и смерть его семьи, включая маленькую дочку, была «актом справедливости», ведь «богатые совсем зажрались». А кто-то даже злорадствовал. Мол, давно ждали, когда этого Сперанского пристукнут.

Я не смогла это читать – это было просто невыносимо. Я не понимала, что не так с людьми, которые радуются чужим смертям. Почему чужое горе для них вдруг стало высшей справедливостью? Кто они такие, чтобы решать это? Пытаясь забыться, я рассматривала фотографии Димы на своем телефоне и все плакала, плакала, плакала… Слезам не было конца. И боли тоже.

Леха позвонил через час и напряженным голосом сказал, что операция прошла успешно. Лорда на несколько дней нужно оставить в клинике, но врач говорит, все будет хорошо.

– Я его себе заберу, – сказал он. – Мать почти уговорил.

– Спасибо, Леш, – прошептала я с облегчением. – Я буду тебе помогать! Корм покупать, лекарства. Гулять с Лордом.

– Все в порядке, я сам, – ответил Леха. – Ладно, мне пора. Ты это… не плачь.

– Сегодня его день рождения, – с трудом произнесла я, снова и снова касаясь браслета на руке. Пусть он будет моим талисманом. Вечным напоминанием о моем Диме.

– Я купил ему квадрокоптер, он давно хотел. Шутил, что будет тебе по утрам записки приносить.

На моих губах появилась улыбка – не веселая, а жалкая.

Я пообещала ему не плакать и не выполнила это обещание. И даже во сне снова плакала. Только Дима мне больше не снился.

А еще я все время думала – что это за люди, которые приходили к нему в квартиру? Может, это была не просто авария? Может, за этим всем кто-то стоит?

Глава 3. Прощание с любовью

Я попала на похороны, и этот день стал одним из самых тяжелых в моей жизни. Прощание со Сперанским и его семьей проходило на Стрелецком кладбище, и людей присутствовало море. Целый парад венков с черными лентами и трогательными словами. Траурная музыка, черные одежды, сладковатый аромат живых цветов, смешанный с запахом сырой земли. Бесконечная боль, сдавливающая шею, будто удавка. И соленый вкус слез на потрескавшихся губах.

Дул ветер, было холодно и сыро, небо стянули низкие сизые тучи. Порой накрапывал дождь. Ужасный день. Я приехала не одна – вместе с Диларой, Ольгой Владимировной, Лехой, Валом, несколькими одноклассниками и друзьями Димы. В толпе заметила даже Вику. А вот Саши не было. Или я просто не нашла ее взглядом среди всей этой огромной толпы.

Плохо помню, как проходили похороны. Когда появились гробы, меня накрыло, и происходящее воспринималось как страшный сон. Я стояла и молчала, время от времени приходя в себя. В голове сохранились лишь неясные обрывки – чей-то плач, голоса, теплая ладонь Дилары, которая не отпускала меня. Поток бесконечных цветов, которым суждено погибнуть на могилах. Дикий холод, от которого стыла кровь. И бесконечная боль.

Я хорошо запомнила лишь один момент, в самом конце, когда стали кидать горсти земли. Прощаться навсегда. Тогда, стоя у могилы, я будто очнулась. Глядя вниз, я окончательно осознала, что Димы больше нет. Меня накрыло жуткой паникой, кулак сам собой разжался, и я высыпала землю себе под ноги. Не могла кинуть ее туда. На Диму и его семью.

Меня затрясло, и Ольга Владимировна с Диларой просто увели меня подальше. Чтобы я не видела, как могилы засыпают землей. Дилара обняла меня и гладила по спине, шепча, что все хорошо и она рядом, но помогало это плохо. За мной приехала мама на такси, усадила к себе и увезла домой. А дома мы плакали каждая в своей комнате. Я – по Диме, а мама… Наверное, по отцу.

Я не смогла проводить Диму достойно. Но пообещала себе, что вернусь. Что буду приходить часто – как раньше к папе. Мой Дима не останется один. Я буду рядом. Я говорила себе, что буду сильной. Что главное – попрощаться с Димой в душе, а не там, на кладбище, но… Но я не могла его отпустить. Отпустить его – значит, потерять себя. Остатки себя. То, что еще не растворилось в этом чужом злом мире.

Время остановилось. Дни шли за днями, а я сидела в своей комнате, лишь изредка выходя в туалет. Почти ничего не ела – мама силой пихала в меня еду. Она заботилась обо мне, но, кажется, сама чувствовала себя не очень хорошо. Ей часто становилось плохо, и тогда я говорила себе, что не имею права мучить ее, и старалась есть. Ну или делать вид, что ем.

Отчим все это время вел себя спокойно, а может, мне просто не было до него дела, как и ему до меня. То, что произошло в подъезде, так и осталось висеть в воздухе. Мне стало на все плевать, а Андрею это было на руку. Мама почему-то тоже больше не поднимала эту тему.

Лорд выздоравливал, и Леха забрал его к себе домой. Теперь нужно было пристроить Обеда, к которому я за эти дни очень привыкла. Котенок жил в моей комнате, никуда не выходя, и вел себя примерно. Но порою сидел на подоконнике, смотрел на дом, в котором когда-то жил, и глаза его были грустными. А может быть, мне просто казалось.

В школу я не ходила. Лежала в кровати и часами пересматривала видео с Димой, которые успела снять. И кляла себя за то, что не сделала больше. Ведь была возможность, была! А я… Все упустила. Дура.

Я выучила эти видео наизусть – каждый кадр. Знала каждое Димино слово, каждое движение. Но всякий раз смотрела как в первый. Затаив дыхание.

Первое видео. Дима сидит на диване в своей квартире, по одну сторону от него лежит Обед, по другую – Лорд, еще здоровый. Он смотрит на меня с осуждением, потому что не хочет, чтобы я снимала его, а я смеюсь за кадром. И говорю, что Дима похож на заботливого отца двоих детей. Он закатывает глаза, а мне становится еще смешнее.

Второе. Дима стоит на балконе, лениво щурится, наблюдая за отблесками заката. На нем футболка, обнажающая сильную руку, на которой набита татуировка. Он такой красивый. Я фокусируюсь на его глазах, делаю приближение. Они разного цвета: один – карий, второй – зеленый. И они обрамлены густыми темными ресницами. Я касаюсь их кончиком указательного пальца, и Дима зажмуривает один глаз, не сводя с меня взгляда. А потом ловит мою руку и прижимает к своей щеке.

Третье. Мы в обнимку лежим на диване, и я, подняв руку, снимаю нас двоих – его и себя. На Диме нет футболки, и я чувствую жар его тела. Этот жар будоражит меня, и я глажу его по руке, тая от счастья. Дима смотрит в камеру, и мне каждый раз кажется, что он смотрит прямо в душу. А потом целует в щеку. Но не меня, а другую Полину. Ту, которая все еще остается в неведении о том, что произойдет совсем скоро. «Ты моя девочка», – хрипло говорит он мне и зарывается пальцами в распущенные волосы.

Все мысли были о нем. И я даже спала в его футболке, которую успела забрать из квартиры. Теперь она принадлежала другим людям – в ней сменили замок.

***

В школу я пошла в ноябре, когда более-менее пришла в себя и перестала плакать ни с того ни с сего или бездумно смотреть в одну точку, теряясь во времени и пространстве.

Лишь за день до этого я узнала, что Вала и Леху выгнали из школы. Формально – за очередную мелкую провинность. Но на самом деле это произошло потому, что парни были из простых семей и к школе их прикрепили из-за прописки. Но после того как Димы и его могущественного отца не стало, активизировалась мать Есина, которая до сих пор точила зуб и на директора, и на Диму, и на его друзей из-за сыночка.

По слухам, она пришла в администрацию школы и потребовала выгнать Леху и Вала, потому что они мешают учиться ее ненаглядному сыночку. Запугивают, как и Барсов в свое время. И она просит, нет, требует, чтобы этих аморальных личностей исключили. Иначе придется отправлять в школу серьезную проверку – мать Есина занимала высокую должность в министерстве образования, поэтому могла это организовать.

Дамблдор испугался за должность и, поняв, что Сперанский больше не сможет ему помочь, нашел повод выгнать парней из школы. Уж не знаю, как он это провернул, но больше Вал и Леха с нами не учились.

Обо всем этом мне рассказала Дилара, когда пришла ко мне в гости. Из дома после похорон я не выходила. Сидела в своей комнате, не замечая, как дни проходят за днями. Я жила словно робот, все делала на автомате. Могла не есть, если не напоминала мама, забывала, что нужно мыть голову, стала равнодушной ко всему, даже к любимой музыке. И не испытывала почти никаких эмоций. Если бы не котенок, за которым нужно было ухаживать, я бы совсем пропала. Обед так и жил в моей комнате – тут у него стояли миски и кошачий туалет.

– Выгнали? – переспросила я подругу. Удивление – это была первая эмоция после боли за долгое время.

– Да… Уроды! Я просто в шоке. Это все мать Есина. Из-за нее выгнали Лешу с Валом.

Я тяжело вздохнула. Ну как же так?

– Вы помирились с Лехой? – спросила я тихо.

– Нет… – покачала Дилара головой и сжала пальцами школьную юбку – ко мне она зашла после школы. – Не получилось. Мы разговаривали, Полин. И ничего не получилось…

***

Дилара и Леха встретились спустя несколько дней после похорон Барса. Пришли в кафешку неподалеку от школы, где иногда зависали вместе, смеясь, дурачась, таская друг у друга еду или украдкой целуясь. Но в этот раз между ними не искрило – напротив, оба чувствовали холод.

Леха тяжело переживал потерю друга. Сидел поникший, с опущенным взглядом, положив руки на колени. И не смотрел на Дилару, словно стыдясь встретиться с ней глазами. Его лицо осунулось, а вместо привычной улыбки на лице застыла горечь. В школу он не ходил, на звонки не отвечал, и это была их первая с Диларой встреча за долгое время.

Девушке хотелось обнять его или хотя бы коснуться руки, но она неподвижно сидела, вцепившись в рюкзак. Смерть Димы она тоже тяжело переживала.

В последние недели они так здорово общались все вчетвером, и его Дилара считала уже не просто своим одноклассником, которым восхищалась со стороны и вместе с тем побаивалась, а другом. Сколько раз они сидели у него в гостях до самого вечера, сначала занимаясь с Полиной, которая была умнее всех их троих вместе взятых! А потом ели пиццу, играли во что-нибудь или просто болтали о жизни. Дилара привыкла к Барсу. И не понимала, почему он ушел так рано – за день до своего восемнадцатилетия. Это было ужасно, ужасно несправедливо!

Что чувствовала бедная Полина, Дилара даже представить не могла. Потерять любимого человека – большая трагедия. Незаживающая рана на душе, которая всегда будет болеть. Дилара старалась поддерживать подругу, но та почти не шла на контакт – была в депрессии. Лешу ей тоже хотелось поддержать, но и он затаился, переживая боль утраты в одиночестве.

Дилара настояла на встрече не только потому, что хотела обсудить то, что произошло между ними. Она просто хотела увидеть того, кого любила. Понять, как он. Утешить. Сначала они оба молчали.

– Как ты? – спросила Дилара первой.

Леха пожал плечами.

– Норм. А ты?

– И я… Норм.

Норм – дурацкое слово. Фальшивое.

Снова молчание.

– Я знаю, что ты очень переживаешь из-за того, что случилось с Барсом, – сказала Дилара, еще крепче сжимая рюкзак на коленях. – Это ужасно.

Он кивнул.

– Не понимаю, как это произошло.

– Никто не понимает, – отрывисто сказал парень.

– Бедный Дима… Боже. Все время думаю о нем. Тебе, наверное, тяжело?

– Не хочу говорить об этом, – оборвал ее Леха, и девушке почудилось, что в его глазах блеснули слезы. Будто осколки.

– Ладно… А о чем ты хочешь поговорить? – нервно сглотнув, спросила Дилара. – Может быть, о нас?

– О чем разговаривать? Ты меня бросила, – ответил он, откинувшись на спинку стула и сложив руки на груди. – По телефону.

– Потому что ты мне изменил, – свела густые брови к переносице девушка. И добавила: – Со своей бывшей. Так, напоминаю на всякий случай.

Холод между ними усилился.

– Я же сказал тебе. Ничего не помню о вписке у Мэла, – сказал Леха, глядя Диларе прямо в глаза.

– Как удобно, – вырвалось у нее.

– Не веришь? Зря. Повторяю еще раз. Мы с пацанами выпили какой-то дряни из бара отца Мэла, и я пришел в себя только утром. Если что-то и было… Я реально не помню. И отрицать ничего не буду. Да, моя бывшая действительно там была. Я писал Барсу об этом. Что она как будто меня преследует. Может быть, я потерял контроль. Не знаю я! Короче, не буду сейчас сидеть и гнать тебе, что хороший. И что этого не могло быть.

– Конечно не будешь, – выдохнула Дилара. – Я ведь видела те ваши фотки. И слышала ее голос, когда звонила. Не поверю, что ничего не было.

– Она ворвалась ко мне в комнату! – начал закипать парень.

– Сколько совпадений, правда? Еще и ночь вы провели вместе в одной комнате. Кое-кто сказал мне об этом.

Леха тяжело вздохнул.

– Что ты хочешь услышать, Диль? Что я сожалею? Что мне жесть как стыдно? Что готов на все, чтобы тебя вернуть? Что?

Сердце предательски екнуло. Диля… Только Леша ее так называл, когда они были наедине. Даже дома ее называли только полным именем.

– Может быть, ты хочешь извиниться? – хрипло спросила Дилара.

– Прости, что, возможно, изменил тебе. Стало легче? – ухмыльнулся Леха. – Мне – нет. Я ведь отвратительный. И ты жалеешь о каждом дне, который провела со мной.

Он цитировал ее сообщение, в котором Дилара бросила его.

– Неужели ты обиделся на меня? – криво улыбнулась девушка. – За то, что я не захотела остаться с тобой после всего этого? Какая у тебя тонкая душевная организация, оказывается, Леш. Подумать только, я узнала о твоей измене, а ты обиделся!

– Прикинь, да? Какой я козел, – хмыкнул Леха.

Дилара молчала. Она не этого ждала от их разговора. Думала, что Леша попытается объясниться, искренне попросит прощения, скажет, что ему плохо без нее. Ей ведь тоже плохо! А вместо этого он стал наезжать в ответ. А ей не хотелось с ним ругаться. Он ведь не в себе после потери друга. Им не нужно ссориться… По крайней мере, сейчас. Это неправильно.