По осколкам твоего сердца

– Она не врет, – сказал Игорь, аккуратно обнимая меня за плечи. – Полина, пойдем к врачу. Пожалуйста. Ты вся белая. Дрожишь.

– Игорь, я должна знать, почему Саша говорит неправду, – упрямо твердила я, отталкивая его. Происходящее казалось мне страшным сном. – Зачем она это делает?

Саша зарыдала еще сильнее, ее хрупкие плечи тряслись.

– Послушай, я знаю, что тебе больно, но… Это правда. Дима погиб, – тихо произнес Игорь.

– Нет, нет, нет, – снова замотала я головой, не понимая, что происходит и почему все лгут. – Вы выдумываете… Или… Может быть, это сон?

Я царапнула себя ногтями по руке и почувствовала боль. Нет, не сон. Реальность. Ужасная сокрушительная реальность.

И тогда до меня стал доходить смысл сказанных ими слов. Они не обманывают.

Мой Дима ушел.

Дышать снова стало тяжело, и я начала хватать воздух ртом, не слыша криков приближающихся мамы и врача.

– Что с ним произошло? – прошептала я с трудом, глядя на Сашу.

Она молчала. Смотрела на меня, плакала и молчала.

– Что произошло? – повторила я громче. Ноль эффекта. И тогда я закричала во всю мощь легких:

– Говори мне, что произошло!

Я кинулась к Саше и стала трясти за плечи. Ее тело было бессильным, и голова болталась из стороны в сторону.

– Говори! Говори мне!

– Полина, успокойся! – закричал Игорь и поймал меня в объятия. – Прошу, успокойся. Ей тоже нелегко.

– Он разбился на самолете, – ответила вдруг она хриплым от слез голосом.

– На каком самолете?! Куда он летел?! Слушай, Саша, этого не может быть, – проговорила я и подумала: наверняка это какая-то чудовищная ошибка. – Он был со мной до самого утра. А потом уехал.

– Они все разбились, вся его семья, – ответила Саша и взглядом, полным боли, посмотрела на меня. – Как теперь жить, Полина? Я ведь так сильно любила его…

Ее слова стрелой пронзили мое сердце.

Как.

Теперь.

Жить?

Силы снова покинули меня, и я осела на скамейку рядом с Сашей. И зарыдала, качаясь взад-вперед. В это время к нам подошли мама и врач, который выглядел не очень довольным.

– Парень, давай-ка помоги ее увести в машину, – велел он Игорю. – Успокоительное поставлю.

– А это не опасно? – спросила мама, гладя меня по волосам.

Врач покачал головой.

– Опасно ее в таком состоянии оставлять. У нее же истерика. Или вы хотите, чтобы она с собой что-нибудь сделала, дамочка?

– Полегче, – осадил его отчим, подошедший следом. – Какая она вам дамочка?

– А вы бы вообще подошли к дочери и сделали что-нибудь, – разозлился врач. – Видите, что у нее истерика. И столбом стоите, как идиот.

– Слушай, ты, – обозлился Андрей, – не указывай мне.

– А ты веди себя как отец, – нахмурился врач.

– Она не моя дочь, – процедил сквозь зубы отчим.

– Теперь понятно. Свою бы дочь успокоил, – хмыкнул врач.

– Ему и своя не нужна, – сказала вдруг Саша, и мама удивленно на нее уставилась.

– Андрей, это твоя дочь? – спросила она, держа меня за руку. Тот лишь коротко кивнул. А после велел Саше идти за ним. Она с трудом встала и пошла. Видимо, отчим решил увезти ее. Саша плакала, и ее плечи мелко дрожали, а он даже не обнял ее. Чертов козел!

Пока мама была рядом, врач поставил мне какой-то укол, от которого меня резко потянуло в сон.

– Я не верю, – шептала я, сжимая ладонь мамы. – Мой Дима жив, он жив!

Я твердила это до тех пор, пока Игорь молча не показал мне статью с известного портала, заголовок которой красноречиво гласил:

«Бизнесмен Сперанский и его семья погибли в авиакатастрофе.

Десять человек погибли в результате крушения частного самолета, который направлялся в Москву. Самолет принадлежал известному бизнесмену Владимиру Сперанскому. На борту кроме него также находились его супруга, сын и две дочери, а также личный помощник, два пилота и стюардесса. Все они погибли.

По предварительным данным, авария произошла во время взлета. Наш источник сообщает, что на взлете произошел отказ техники. Обстоятельства произошедшего устанавливаются…»

Я читала и не верила.

Слезы катились по лицу градом, но я не издала ни звука – как будто потеряла возможность говорить. Дело было то ли в статье, то ли в уколе – я вдруг обессилила. Руки и ноги стали тяжелыми, в голову будто запихали вату, и глаза начали закрываться. Я плохо помнила, как мама и Игорь довели меня до квартиры – прямо до кровати. Как я уснула, уткнувшись мокрым от слез лицом в подушку. И как провалилась в сон – точно в бездну.

Он пришел ко мне во сне. Такой же сильный и уверенный, как обычно. На нем была футболка с короткими рукавами, и я могла рассмотреть его татуировку в японском стиле с изображением чудесной птицы хоо – азиатского феникса.

Мы вдвоем сидели на нагретой крыше и смотрели в высокое голубое небо – такое бывает лишь летом. Дима обнимал меня, а я положила голову ему на плечо. Тихое счастье окутывало меня подобно облаку.

– Дим? – привычно позвала я его по имени, щурясь на ярком солнечном свете.

– Что, малыш? – нежно спросил он. Он редко бывал таким, и я особенно ценила эти мгновения.

– А что тебе во мне нравится больше всего?

– Все, – спокойно ответил Дима, и его слова одарили сердце радостью.

– А тогда что не нравится? – не отставала я.

– Сказал же – мне нравится в тебе все. Ты же моя девочка. – С этими словами он повернулся и поцеловал меня в щеку, на несколько секунд задержав горячие губы на коже. Приятный легкий поцелуй заставил меня улыбнуться. И я потерлась головой о его плечо.

– Твоя, – эхом повторила я и снова позвала его по имени: – Дим?

– Что?

– А ты… Ты меня любишь? – осмелилась спросить я.

Мы никогда напрямую не говорили о любви. И мне важно было знать – любит или нет?

Ведь я очень люблю.

Он повернулся ко мне, и его губы тронула грустная улыбка.

– Люблю, синеглазка. И всегда любил.

Я потянулась к нему за новым поцелуем – уже в губы. Но Дима вдруг стал растворяться в воздухе.

– Дима! – испуганно закричала я, пытаясь удержать его. – Дима! Не уходи!

Не получилось. Он стал солнечным светом на моих глазах.

Я осталась одна. Снова. Небо потемнело, и зарядил дождь.

– Дима, – прошептала я в отчаянии и… распахнула глаза.

Передо мной темнел потолок комнаты. Лицо было мокрым не от дождя, а от слез. Я плакала во сне.

Встав, я подошла к окну, за которым царила ночь, и нашла взглядом окна его квартиры, в которой было темно. Свет в них больше не загорится. И в его глазах – тоже.

Именно в этот момент до меня дошло окончательно, что его больше нет. Я осознала это всем сердцем, всем телом, всей душой.

Мой Дима ушел. Ушел навсегда. Его забрало небо – как и моего папу.

Я снова осталась одна.

Одна. Как всегда. Навечно.

Беззвучно заплакав, я опустилась на холодный пол и сжала надетый на руку браслет. Тот браслет, который хотела подарить Диме на день рождения. Но который он так не получил. Не успел.

Дима умер за день до своего совершеннолетия. Навеки остался семнадцатилетним. А мое сердце навеки осталось разбитым.

Меня трясло от слез, я давилась ими, закрывала рот ладонями, чтобы не закричать от отчаяния. Царапала бедра и ноги, оставляя следы, надеясь, что боль физическая заглушит боль душевную. Получалось плохо.

Не знаю, сколько я просидела на полу, беззвучно рыдая и заламывая руки. Впервые в жизни я поняла, что рвать на себе волосы – это не просто слова. Это один из символов отчаяния, когда ты перестаешь контролировать себя, свои эмоции, свое тело.

Ломаешься на глазах.

Каждый твой нерв оголен от ужаса, каждая жила натянута так, что готова вот-вот порваться. Безумная холодная пустота начинает пожирать тебя изнутри. И ее становится так много, что ты теряешь не только родного человека. Ты теряешь себя.

Дверь открылась, и в темной комнате появился луч света – ко мне вошла мама. Она села рядом со мной на пол и крепко обняла, прижимаясь щекой к моему виску.

– Моя доченька, – тихо говорила она, укачивая меня. – Моя маленькая. Я знаю, как тебе тяжело. Знаю, знаю… Я бы так хотела, чтобы эта боль ушла. Но она не уйдет так просто. Я все знаю… Плачь, если хочешь, Полинка, не держи в себе, плачь…

И я плакала, цепляясь за маму. Теперь уже громко, навзрыд. А она все так же обнимала меня, гладила по волосам и укачивала. И от нее, как в детстве, пахло чем-то неуловимо знакомым и теплым.

Спустя несколько часов у меня не осталось сил плакать. Слезы будто закончились вместе с ними. А вот отчаяние и боль – они оставались. Не собирались никуда уходить. Должно быть, теперь они со мной навечно.

– Мама, ему ведь было не больно? – хриплым от слез голосом прошептала я, испуганно глядя на нее. Утренние сумерки накрыли улицы, и где-то там, далеко, занимался рассвет.

– Нет, доченька, не больно, – помотала она головой. – Он ничего не понял. Будто уснул.

– Ему ведь там не холодно, мама?

– Нет, ему не холодно. Ему всегда будет тепло, – ответила она сквозь слезы, которые стекали по ее лицу. – Им всем там тепло.

Ее голос дрогнул.

Им… Я вдруг подумала, что маме тяжелее пришлось, чем мне. Ее родители, ее муж – все ушли. Только я у нее и осталась. И от этого стало так невыносимо горько, что я стала утирать ее слезы.

– Да, им всем тепло, – повторила я, стараясь утешить ее. – Я верю, что смерть – это еще не конец. И что мы встретимся. Просто чуть позднее. Мы все встретимся.

Сначала я увижу папу, крепко обниму его за шею. А потом обниму Диму – прижимаясь щекой к груди, как привыкла.

Мы встретимся, я обещаю. Просто немного позднее.

Мама подняла меня с пола и уложила на кровать. Принесла воды, заставила меня выпить. Потом села рядом – как в детстве. Она всегда так садилась рядом со мной, когда я не могла уснуть, и читала сказки.

– Мне очень жаль, что так вышло, – прошептала мама, взяв меня за руку. Мои пальцы все еще дрожали, и она попыталась унять эту дрожь. – Такой молодой мальчик… Жить бы еще да жить.

– Жизнь несправедлива, – тихо сказала я. – Хорошие люди уходят первыми. Как папа. Или как Дима. Почему так? Почему, мама?

Я хотела, чтобы мама ответила на все мои вопросы, но она не смогла.

– Не знаю, доченька, не знаю…

– Дима… он не обижал меня. Он защищал от Андрея. Веришь? – спросила я. Его имя было сложно произносить. Я начинала задыхаться.

– Верю, – чуть помолчав, сказала мама. – Давай обсудим это потом, хорошо? Спи, Полинкин, тебе нужно поспать.

– Только не уходи, – прошептала я в страхе. – Не уходи, ладно, мам?

– Не уйду.

Я закрыла глаза, саднящие из-за рыданий.

Перед глазами стоял он. Дима. Мой мальчик. Надеюсь, ему действительно там не холодно.

Надеюсь, родная мама встретила его, чтобы согреть. Хотя бы там, за гранью, где живым нет места. Хотя бы там.

Мама сдержала обещание и не ушла – легла рядом со мной и уснула. А я смотрела то в окно, то на браслет, надетый на запястье. С внутренней стороны на нем была гравировка. Слова, которые Дима так и не увидел.

«Я буду любить тебя целую вечность и даже немного больше. Д. от П.»

Дима уже в вечности. А я буду ждать ее.

Мы встретимся там.

Обещаю.

Я проснулась спустя несколько часов и первые пять секунд была в счастливом неведении – забыла обо всем, что случилось. И даже подумала, что пропустила школу. Но тут же стрелой меня пронзила ужасная мысль – Димы нет.

И тогда я резко вскочила с кровати.

На улице уже было светло. Должно быть, уроки давно начались, а я все еще не в школе. Плевать. Плевать на школу. На все плевать. На всех.

Я встала и, пошатываясь, направилась в ванную. Умылась холодной водой и посмотрела на себя в зеркало. Спутанные волосы, бледное лицо, синяки под глазами. Глаза потухли.

Мама была дома. Увидев, что я встала, она бросилась ко мне и обняла. Ее глаза тоже были красными.

– Как ты, доченька?

Я пожала плечами.

Ничего не хотелось. Ни говорить, ни пить, ни есть. Хотелось вернуться в свою комнату и снова рухнуть на кровать. Сил так и не было. Я даже ходила с трудом. Но мне нужно было взять себя в руки. Понять, что произошло с Димой.

В сердце вдруг залетела искра надежды. А вдруг все-таки он спасся? Вдруг его не было в том самолете вместе с отцом? Вдруг это какая-то грандиозная ошибка?

– Мама, где мой телефон? – выкрикнула я, не помня, куда его дела. Неужели потеряла? Обидно… В этом телефоне фотографии Димы. Переписка с ним. Аудиосообщения с его голосом.

Я не могу потерять телефон. Не могу!

В обычное время я бы просто пошла искать его – свой телефон. А сейчас впала в панику, будто ребенок, у которого пропала мама.

– Телефон, телефон, – бормотала я. – Где же он, где…

– Вот он! – быстрым шагом подошла ко мне мама. – Не нервничай, все хорошо, все хорошо, держи! Ты его вчера обронила, мальчик занес… Игорь. Он вчера очень помог…

– Спасибо, – благодарно взглянула я на нее, схватила телефон и стала вновь звонить Диме. Нет. Не берет. Не берет…

Тогда я залезла в интернет и глазами, полными слез, стала читать статьи о том, что произошло.

Информации было мало. В статьях скупо говорилось о том, что известный во всем городе бизнесмен и депутат Сперанский, его жена и трое детей в срочном порядке вылетели в столицу. Самолет был частным, принадлежал отцу Димы и базировался в нашем местном аэропорту. При взлете произошел отказ техники из-за неустановленной неисправности. И самолет рухнул. Никто не выжил. Погибли все, включая экипаж. Почему это произошло, кто виноват, кто понесет наказание – про это не было ни слова. Обстоятельства уточняются – и все. Все.

Хотелось кричать от бессилия. Бить кулаками стену – так, чтобы костяшки сбивались в кровь. Упасть на холодный пол. Но я будто окаменела. Сидела на кровати с телефоном в руках и снова плакала, плакала, плакала. Не отвечала на сообщения и звонки. Просто сама медленно растворялась – как Дима в моем сне.

Я не понимала, кто его похоронит. Где, когда… Куда мне нужно идти и что делать? Как с ним попрощаться?

Эти вопросы взрывали мою голову. И в какой-то момент я просто стиснула виски ладонями и забилась в угол, мотая головой из стороны в сторону. Из этого состояния меня вытащила мама. Она снова пришла ко мне, обняла и говорила что-то теплое, прижимая к себе. Напоила горячим молоком, дала какую-то таблетку, чтобы я успокоилась, гладила по волосам.

Я снова пришла в себя. И подумала, как, наверное, ей было тяжело, когда ушел папа. Рядом с ней не было матери, которая могла бы ее утешить – лишь испуганная маленькая дочь, которая от горя и страха залезла под кровать, где тихонько плакала, боясь, что мама услышит и расстроится еще больше. Тогда мне на помощь пришла бабушка – папина мама. А моей маме… Ей никто не пришел на помощь.

Я запихала в себя несколько ложек супа и снова как ненормальная стала звонить Диме. Его телефон был отключен. И снова смотрела в его окна, надеясь увидеть в одном из них его – живого. И щипала себя, шепча, что это все-таки сон и сейчас я проснусь. И весь этот кошмар закончится.

Он не заканчивался.

Этот кошмар стал моей реальностью.

В какой-то момент до меня вдруг дошло – Лорд и Обед остались в квартире Димы одни! Они голодные! С псом никто не гулял! Боже!

Меня едва ли не подбросило вверх. Я вскочила и, ни слова не говоря, принялась одеваться. Сунула ноги в ботинки, накинула куртку, нашарила в ней ключи от Диминой квартиры и выскочила прочь.

– Ты куда?! – закричала мне вслед мама.

– Скоро вернусь! Я к Диме! За животными! – выкрикнула я и умчалась.

В его квартиру я буквально ворвалась – во мне вдруг появилось столько странной энергии, что я не могла усидеть на месте. У порога меня встретил только Обед, который тоненько запищал и бросился под ноги. Лорда нигде не было, и я поняла, что он так и остался на улице.

Мне стало плохо, и только силой воли я не позволила себе рухнуть на пол. Так, надо забрать котенка… Нет, сначала покормить и забрать. А потом бежать и искать Лорда.

Дрожащими руками я насыпала Обеду в миску корм, налила воды, и он тотчас бросился к еде. Пока он торопливо ел, я вымыла его лоток. Нашла переноску – не знаю, откуда она была у Димы. И посадила в нее Обеда. Он жалобно пищал, когда мы уходили из квартиры Димы – будто понимал, что не вернется.

А я… Я почему-то тоже понимала это – что не вернусь. Но не могла оставаться здесь. Мне нужно было отыскать Лорда. Ведь Диме не понравится, что я потеряла его собаку… Он хоть и взрослый, но каково ему снова очутиться на улице? Что с ним могут сделать, решив, что он злой и опасный?

Я взяла Димину футболку с собой. Не знаю зачем… Глупо, да, но… Но я хотела сохранить его запах в своих воспоминаниях. Его частичку.

Когда я уже была готова уйти, в дверь позвонили. Я едва не выронила переноску с мяукающим Обедом. В голове пронеслась сумасшедшая мысль. Это Дима! Дима вернулся! Мой Дима!

Но почти тут же эта мысль погасла. Он бы не стал звонить в свою квартиру. Это кто-то другой.

Но кто?

Полиция? Родственники? Соседи? Кто?

Меня накрыло нехорошим предчувствием.

Я осторожно приблизилась к глазку и заглянула в него. Перед дверью стоял какой-то парень, склонивший голову. Он вдруг ударил кулаком по двери. Раз, второй, третий…

А потом я услышала мужской голос:

– Димка! Димка…

И облегченно выдохнула. Это был Леха.

Я торопливо открыла дверь.

– Димыч! – радостно закричал Леха, решив, должно быть, что это Барс. Но увидел меня и осекся. – Полин, ты чего тут делаешь?..

– За котенком пришла, – прошептала я.

Мы смотрели друг на друга – два потерянных подростка, которые не знали, что делать.

– А Барс? Он ведь… Он умер, да? – Лешин кадык нервно дернулся. – В школе сказали. И я… Я все бросил и сюда… К нему… Но…

Я впервые видела, чтобы парень плакал. Так плакал. Это были не те сдержанные мужские слезы, которые показывают в сериалах и фильмах. Они катились по его лицу, которое вдруг растеряло хулиганскую удаль и стало каким-то беззащитным, даже детским. А широкие плечи дрожали.

Я в который раз поняла – у слез нет пола. Проклятые стереотипы.

Слезы – это от боли. А боль одинаковая для всех. Никого не щадит. Как и смерть.

– Я не верю, – плакал Леха. – Не верю! Он не мог, не мог, понимаешь? Полина, он не мог так уйти! Это же прикол, это прикол, да? – Он с надеждой заглянул мне в глаза, но, заметив мои слезы, закрыл глаза ладонями – так, что большие пальцы касались висков. И этот жест был таким трогательным, таким искренним, что я вдруг поняла, насколько сильно Дима был ему дорог.

– Леш. – Собрав остатки сил, я погладила его по плечу. – Давай Лорда найдем? Я вчера его потеряла… Гуляла с ним, когда узнала, что Дима… Что его больше нет. Потеряла сознание и…

Договаривать не пришлось – он без слов понял меня и закивал, вытирая глаза.

– Да… Да… Пойдем. Поищем. Он же умный пес… Димка его тренировал столько. Он не мог убежать далеко…

– Успокойся, ладно? – попросила я, видя, что его всего трясет. Принесла воды, заставила выпить – как мама заставила меня ночью. Вытерла слезы, по-сестрински касаясь его лица, желая утешить. Погладила по волосам. И, поняв, что Леха более-менее пришел в себя, закрыла квартиру.

Мы направились к лифтам. Я несла в переноске притихшего Обеда. Оба лифта пришли одновременно. Мы шагнули в один, а из второго вышли двое странных мужчин в кожаных куртках. Я заметила, как они направляются в сторону Диминой квартиры, и судорожно начала нажимать кнопку этажа ниже.

– Ты чего? – опешил Леха.

– Кое-что забыла. Езжай без меня. Сейчас догоню, – торопливо сказала я и вылетела из лифта, как только дверцы распахнулись, и неслышно стала подниматься по лестнице.

Я осторожно выглянула с лестничного проема – двое мужчин открывали квартиру Димы, и я на всякий случай сфотографировала их, не понимая, кто они такие. И знают ли они что-нибудь о похоронах. Наверное, нужно было подойти и спросить у них прямо, но шестое чувство подсказывало мне, что делать этого не стоит. Из квартиры они вышли быстро – я едва успела спрятаться за угол.

– Никого нет, чисто, Захар Владимирович, – услышала я голос одного из мужчин, который звонил по телефону.

– Сперанский же с сынком не общался, – сказал второй, когда тот отключил мобильник. – Зачем его с собой прихватил?

– Отцовские чувства взыграли? – хмыкнул первый.

– Да брось. Ты же знаешь, что малой ему на хрен не нужен был.

– Жалко стало. Решил спасти.

– Вот тебе и спас, – расхохотался второй. – Вся семья полегла.

– За некоторые вещи нужно отвечать по всей строгости закона, – назидательно сказал первый. Похоже, им было все равно, что произошло. Что погибли люди. Уроды.

– Какого? Мусорского? – еще громче расхохотался второй.

– Кармического, – ответил первый.

На этом они сели в лифт и уехали. А я прислонилась к стене, начиная кое-что понимать. Наверное, отец Димы во что-то вляпался. Или кому-то перешел дорожку. Он ведь был не просто бизнесменом – Дима сам говорил, что Старик начинал в девяностые и был как-то связан с криминалом… Боже, боже, боже…

Выждав пару минут, я тоже спустилась вниз. Увидела Леху, который столбом стоял рядом с подъездом и бездумно смотрел в небо. Тронула его за плечо, заставив вздрогнуть.

– Занесу Обеда к нам, и мы пойдем искать Лорда, – сказала я, сама не понимая, откуда во мне берутся силы.

Леха кивнул в ответ.

Я действительно принесла Обеда домой – на время, изрядно удивив маму.

– Полин, ты чего? Что случилось? Боже, я с ума чуть не сошла, когда ты убежала! – закричала она, и я обняла ее.

– Мамочка, прости! Надо было забрать котенка… Он у Димы жил. Я не могла его оставить. Ему есть нечего было… Мам, пусть он у меня в комнате побудет немного? Всего один день, прошу?

– Но у Андрея аллергия…

– Пожалуйста, пожалуйста! – молитвенно сложила я руки. – Я найду ему хозяина, обещаю! Мне некуда его деть…

– Хорошо, – согласилась она, испуганно заглядывая в переноску.

Обед, увидев ее, снова жалобно замяукал.

Я отнесла его в свою комнату, закрыла дверь, а сама снова стала собираться на улицу, где меня ждал Леха. Меня колотило изнутри, и я даже стоять спокойно не могла – это странное состояние так и не отпускало меня. Хотелось бежать. Просто бежать, бежать, бежать… Задыхаясь, чувствуя, как напрягаются мышцы, как кровь приливает к щекам. Просто бежать. Остановлюсь – растворюсь вслед за Димой.

– Дочка, ну куда ты опять?! – испуганно закричала мама, которая, кажется, боялась за меня. – Полина!

– Мамочка, я скоро буду! Мне нужно найти собаку Димы! Я вчера потеряла ее! Буду на связи!

С этими словами я выбежала из квартиры и пешком понеслась вниз. Пальцы так тряслись, что я едва не выронила телефон.

Не знаю, что со мной происходило. Я перестала чувствовать себя.

Наверное, я действительно исчезала.

Глава 2. Отчаяние гложет душу

Я снова выбежала на улицу к Лехе, который сидел во дворе на заборе, закрыв лицо руками. Подойдя, я тронула его за плечо.

– Леш…

– Этого не может быть, – глухо сказал он. – Димка не мог. Не мог, понимаешь? – Он отнял ладони от лица и посмотрел на меня красными глазами. – Он Старика ненавидел! Думаешь, полетел бы с ним куда-нибудь? – с затаенным отчаянием спросил парень. – Наверное, это ошибка. Да не может это быть правдой, не может! Они перепутали! Не мог он, не мог! Не мог!

Так всегда. Сначала не веришь, когда кто-то близкий уходит. Злишься, ненавидишь весь мир за ложь. Они должны жить вечно – те, кого мы любим. Они не должны покидать нас. Это неправда. Неправда! Осознание приходит потом. Бьет камнем по голове. И все меняется.

Леха вскочил и вдруг ударил кулаком по железной детской горке, что стояла рядом. С размаху, с силой – и сразу разбил костяшки. Один раз ударил, второй, оставляя кровь на железе, но третий раз я не позволила ему это сделать. Схватила за руку – напряженную, словно стальную. И только тогда Леха остановился.

– Не надо, Леша! Не надо… Пожалуйста… – с трудом проговорила я, вновь чувствуя, как из глаз катятся слезы. – Не надо…

Увидев их, эти проклятые слезы, Леха вдруг взял себя в руки. Успокоился. Зажмурился. Выдохнул.

– Извини. Просто я не могу в это поверить. Димка мой лучший друг. Мы всегда были вместе, понимаешь? Он за меня вписывался перед пацанами из колледжа, когда я накосячил. Помогал, если было нужно. Я не верю, что его больше нет.

– Я тоже, – прошептала я, и Леха неловко обнял меня.

– Идем искать Лорда, – сказал он глухо. – Потом пробьем, когда будут… Будет прощание.

Он не смог сказать слово «похороны». Я тоже не могла произносить его, когда папа ушел. Будто это слово означало конец. После них ничего нет. Никакой надежды.