Уходящие натуры

– В труппе три актера: Тарас Колядов, Саша Долгих, Сережа Вихарев. А еще Сигалова, Андрюша Сергиевский, тоже актер, который в данный момент выполняет обязанности администратора. Костюмер Сережа Борташевич. Художник по гриму Галя Шаляпина, художник по свету Сергей Макряшин— замечательные люди, которые делают спектакли.

– Вихарева вы тоже включаете?

– От него же теперь не отделаешься! И я счастлива, потому что такого артиста, конечно, поискать и поискать. Нас многое объединяет. Мы вышли из ленинградского хореографического училища, выросли на одном и том же, знаем и любим одно и то же. Окружающие даже не всегда понимают, о чем мы говорим, поскольку у нас какое-то специфическое знание мира.

– Сергей Вихарев совмещает работу в Мариинском театре и в вашей труппе?

– Да. Он занят в "Циниках", танцует по всему миру фрагменты из "Пиковой дамы". Мы начали работать с ним над новым спектаклем. Думаю, что он будет занят в восстановлении "Дивины".

– И вы не собираетесь пополнять состав труппы?

– В зависимости от спектаклей он и будет пополняться. В "Циниках" четыре человека на сцене, в следующем их, может быть, будет шесть или восемь, не знаю, посмотрим. Такое количество безработных актеров балетных. Очень много талантливых людей не востребовано. Ни у кого нет денег.

– Вы тоже, едва открыли сезон, сразу столкнулись с проблемой денег, спонсоров. Не отпала охота продолжать?

– Это так все противно, но нет другого варианта. Ну что делать?

– Вы хотели попробовать себя в кино. Что-нибудь делаете для реализации этого желания?

– Ничего.

– Желание еще осталось?

– Да, но такое уже, поблекшее. Тянет, но надо реально смотреть на вещи. В данной ситуации у меня нет такой возможности и в ближайшее время не будет.

– Вас, наверное, больше привлекает немое кино?

– Да, разговорного не надо. Я не люблю, когда разговаривают.

– Как вы думаете, почему получается так, что человеку ближе и понятнее слова, а не жесты, хотя ребенок рождается, начинает двигаться раньше, чем говорить?

– Слово – это способ общения. И жестами мы общаемся. Может быть, словами нам просто легче объясняться, хотя у многих людей проблема и со словами. Но просто человечество общаются посредством слова – это номер один. Посредством движения, глаз, губ, мимики – номер два, а, может, тоже номер один. Мне кажется, мы одинаково общаемся и словом, и физикой.

– Вас не посещает желание научить людей красиво двигаться?

– Нет, я люблю, как двигается человек в любом самопроявлении. Что такое красиво? Странное понятие.

– В языке есть алфавит, в музыке – ноты, а есть ли такой же определенный набор жестов, поз в хореографии?

– Есть свой алфавит и в классической хореографии, и в джаз-танце, и в танце модерн, но каждый художник, естественно, придумывает свой язык. Как Маяковский, как Мариенгоф.

– А бывает так, что два творца независимо друг от друга придумывают один и тот же язык?

– Бывает, наверное. Но это с точки зрения как бы такого легкого взгляда можно так сказать. Все равно каждый художественный язык очень индивидуален.

– Ваш театр начинался спектаклем "Игра в прятки с одиночеством", в котором на сцене была обнаженная актриса, что дало повод критикам обвинять вас чуть ли не в порнографии. Сейчас в "Циниках" уже два обнаженных тела – мужское и женское. Как вы решились?

– Для меня это не является актом невероятной художественной смелости. Или не художественной. Просто должно быть так и все. По-моему, это органично.

– Но тогда вы одели Аню Терехову в бандаж.

– Тогда не было задачи оголять. Песня была о другом.

– Чего вам не хватает для полноты жизни?

– Очень большого количества денег. Я бы истратила их на покупку красивых антикварных вещей, на путешествия.

– Вы же много поездили по миру?

– И еще хочу.

– Антикварные вещи – это какие? Украшения?

– Женские украшения меня меньше всего интересуют. Мне больше нравится посуда. Люблю разные кресла, маленькие столики, безумно люблю разные часы, старинные, начиная от ручных и кончая напольными. Если бы я была коллекционерам, я бы коллекционировала старинные часы.

– И они бы у вас все тикали?

– Нет, я люблю, чтобы они стояли молча.

– И какой же смысл в неработающих часах?

– Не знаю. Мне нравится, что они есть и что они стоят.

Телефонная беседа с хореографом Аллой Сигаловой 4 октября 2001 года

– Что нового в вашей жизни?

– У меня появился коллектив. В нем 23 человека. Помимо молодых артистов там есть завпост, гример, машинисты, костюмеры, администраторы, репетиторы, продюсер. И еще очень важный человек – Геннадий Хазанов. Потому что официально коллектив принадлежит Театру эстрады.

– И у него нет собственного названия?

– У меня может быть только один коллектив – Независимая труппа Аллы Сигаловой. Другого коллектива я себе не представляю. Когда родилась Анька, я месяц ее никак не называла. Для меня это была сразу Аня, а вокруг мало кто соглашался. Чтобы все поняли, что это Аня, должно было пройти время. Я понимаю, что нельзя два раза называть одинаково, это неправильно. Но пока не получается как-то это назвать. Это просто мой коллектив.

– Когда вы оказались в Москве, у вас было желание ее завоевать?

– Было желание. Не завоевать, а как-то состояться. Но с возрастом амбиции проходят. У меня они прошли окончательно.

– А почему именно в этом городе хочется состояться?

– Мне-то хотелось состояться совсем в другом городе, Ленинграде, но поскольку там не получилось, надо было состаиваться где-то. Москва из всех городов России – самый правильный город для реализации, потому что она имеет самые большие возможности для всего.

– Что для вас значило состояться?

– Не помню. Наверное, хотелось работать в каком-то коллективе, спокойной семейной жизни, каких-то ролей. Мои мечты были намного беднее той жизни, которую я в результате прожила. Потому что фантазии никогда не хватило бы на те подарки, которые мне подарила жизнь.

– Как вас изменила Москва?

– Я не думаю, что меня изменил город. В Ленинграде я изменилась бы гораздо быстрее и может быть полноценнее, потому что там все родное. А здесь только вот этот год, я понимаю, что мне все-таки хорошо. И глаз стал радоваться эклектичному лику этого странного города.

– С чем же это связано?

– Наверное, с тем, что меня что-то стало связывать с этим городом. При том, что в Ленинграде я прожила гораздо меньше лет, но для меня он важнее, чем Москва. И воспоминания, связанные с Ленинградом, гораздо острее, сильнее, ярче, больнее. Но сейчас я понимаю, что и Москва отзывается в сердце. Я радостно сюда возвращаюсь и скучаю. Ведь не просто думаю, что вот здесь мой дом. Город, в котором ты живешь, не заключен в доме. Он заключен в улицах, по которым ты ходишь, ездишь, где-то какие-то встречи происходят. Вот сейчас только Москва начинает для меня наполняться теплом.

– У вас есть желание водить кого-то из близких людей по местам, где с вами что-то происходило?

– В Ленинграде – да. Вот ведь удивительно, жизнь в Москве, а все воспоминания в Ленинграде.

– Раздвоение личности?

– Рыба.

– Если поиграть в ассоциации, то Москва – это какой танец?

– Краковяк.

– А Ленинград?

– Вальс.

– А ваша жизнь?

– Танго.

– Есть ли разница между восприятием окружающей среды пешеходом и человеком за рулем?

– Огромная. Для меня каждый раз событие, когда я иду пешком. Я стала бояться людей, большого числа идущих навстречу, или потока, несущего тебя.

– Потому что в машине привыкли прятаться?

– Практически не хожу пешком. Поэтому выход в народ оказывается таким эмоционально ярким.

– Что-нибудь раздражает, когда вы за рулем?

– Неправильно человеку, сидящему за рулем, раздражаться. Меня не злят ни ругательства, которые периодически сыпятся со всех сторон, ни неаккуратность езды соседей. Это надо принять. И тогда будешь прекрасно проводить время за рулем.

– Вы интеллигентный и добрый водитель?

– Мне кажется, что да. Я пытаюсь беречь прежде всего себя.

– Штрафуют?

– Останавливают редко. Я знаю, когда меня оштрафуют. Если опаздываю и лечу, то я обязательно во что-нибудь врежусь, кого-нибудь ударю. Поэтому стараюсь быть спокойной за рулем.

– Хотя балерины почти не едят, но у вас есть двое детей и муж. Им то вы продукты покупает?

– Да, я люблю Новоарбатский, Усачевский рынок и продуктовый магазин, который находится у меня в доме на Пречистенке. В Новоарбатском – богатый ассортимент. Чего нет в Новоарбатском я покупаю на рынке. А для скорости, если нет возможности съездить туда или сюда, я покупаю в своей магазине. Все, что необходимо, там есть.

– А что из того, что вы обычно покупаете, едите вы сами?

– Чаще всего это зеленый чай с жасмином.

– Одеваетесь в бутиках?

– Одежду покупаю, иногда, но чаще всего это происходит не в Москве. Я стала ездить в «Рамстор» на Шереметьевской, там мне нравятся мужские маленькие магазинчики, где я люблю покупать всякие себе вещицы. Последнее, что я купила в мужском магазине, это сумка. Я не люблю женские сумки, потому что сумка мне нужна рабочая, в которой поместятся все мои репетиционные вещи и которая в то же время выглядит очень элегантно. В женских магазинах таких сумок не бывает.

– Сумка кожаная?

– Ни в коем случае. Она должна быть как можно легче, потому что я ее таскаю целый день.

– Когда долго не танцуете, вы как поддерживаете форму?

– Я посещала новый очень хороший фитнес-центр на Остоженке. Мы с Мишей туда ходили. Он там с детьми развлекался, шарики катал. А в основном – бассейн. Я тоже плавала. А из тренажеров это была беговая дорожка, ну и качала разные места.

– Под руководством тренера?

– Ни в коем случае. Я не люблю, когда надо мной кто-то стоит, я сама знаю, что мне нужно и как это делать. Все-таки я же имею отношение к этому.

– А ваш район вам нравится?

– Он хороший, но я так любила район, из которого уехала – я жила в Доме композиторов в Брюсовом переулке, что пока никак не могу перестроиться, хотя прошло уже семь лет. Потихоньку начинаю привыкать. Годам к семидесяти, может, и привыкну.

Я женщина, и я страдающий элемент

(интервью с хореографом Аллой Сигаловой в 2010 году для журнала «Ваш гинеколог»)

Знаете притчу про возраст женщины: "Девочка, девушка, молодая женщина, молодая женщина, молодая женщина, молодая женщина… бабушка умерла"? К хореографу Алле Сигаловой это не относится. Вот если перевернуть шиворот-навыворот…

– Алла, вы прочувствовали на себе, что рождение ребенка омолаживает организм женщины?

– Оно омолаживает, но дело не в этом. Естественно, происходит гормональный взрыв и все прочее, о чем любой врач скажет грамотнее меня. Но это событие в нормальном человеке, а есть разные случаи, поэтому я говорю про нормального человека, поселяет гормон счастья, который делает тебя моложе, ярче, ты светишься. Для меня, а я очень нормальный человек, даже слишком нормальный, эти два рождения – самые счастливые дни. Притом, что это больно, долго, но это самые счастливые дни.

– Какие роды были легче: первые или вторые?

– Я думаю, что вторые, потому что я их сильнее помню, наверное, потому, что очень уж больно было, у меня спина прямо разрывалась от боли, но это связано с моей травмой.

– Как вы думаете, зачем женщине ребенок?

– Мне кажется, что именно в этом есть назначение женского организма, женской психофизики в целом. Почему у человека две руки, два глаза? Так нас создали.

– А почему возникают такие версии: я рожу ребенка, чтобы меня не бросил мужчина или чтобы он вообще на мне женился…

– Очень много страшной проституции, связанной с детьми, вообще проблема детей – самая страшная проблема в мире. Потому что именно на этих существ направлена самая страшная агрессия, самое страшное насилие, и они абсолютно не защищены. Поэтому мне в этом смысле нравятся американские, очень жесткие законы, стоящие на охране детей. Сейчас у нас Астахов создает комиссию по защите прав ребенка, но я не знаю, насколько это будет работать, потому что для того, чтобы работала одна комиссия, вокруг нее тоже должно все работать.

Естественно, в Америке бывают уроды, но… Например, дом, где мы несколько лет уже живем в Гарварде (летом Алла и ее муж Роман Козак преподают в Америке. – Авт.), стоит рядом с большой детской площадкой. Там есть поля для волейбола, тенниса и площадка с аттракционами и фонтанчиками. Все это за забором. И однажды я подумала: как хорошо посидеть у фонтанчика. Толкнула калитку, зашла и посидела, потом своей приятельнице американке рассказываю, как там хорошо отдыхать. А она мне: "Ты с ума сошла! Ты не имеешь права там сидеть. – Почему? – Ты можешь приходить туда только с ребенком, но не одна. Откуда там знают, что ты высматриваешь на этой площадке, чем ты там занимаешься!" Это гениально. Это правильно. И таких мелочей там очень много предусмотрено.

– То есть подозревают, что вы можете похитить ребенка?

– Я могу похитить, могу присматриваться, могу что-то недружелюбное сказать. Я представляю угрозу.

– Меня долгое время удивляло, почему американцы так активно усыновляют детей, в том числе из России, не самых здоровых. Может, думала я, их какие-то налоговые послабления стимулируют это? Не может быть, чтобы не было выгоды.

– Как правило, из детских домов они получают детей абсолютно больных, более того, многие семьи намеренно берут больных детей, потому что там у них есть возможность их лечить, и при этом лечении они естественно имеют льготы. Но они берут льготы на лечение, а не для того, чтобы купить лишний гамбургер. Там все это отслеживается. Но и у нас в последние годы очень многие мои знакомые взяли в семьи детей из детских домов. Как правило, это обеспеченные люди, потому что воспитывать ребенка в нашей стране очень дорого.

– Есть две опасности усыновления детдомовского ребенка: он насквозь болен, буквально генетически, и чтобы его вылечить, надо положить свою жизнь на это…

– Естественно.

– И вторая опасность, что такой ребенок лет с пяти – семи переносит в семью законы и привычки детского дома. То есть он подстраивает новую территорию под себя. С этим сложно смириться, и потому участились возвраты детей туда, откуда их взяли.

– Это оправдание. Никогда не надо говорить, что дети из детдома сложнее, чем те, которые выросли в семье. И среди последних бывают наркоманы, убийцы и все что угодно, а у них есть мамы, папы, дедушки, бабушки. В Америке я дружу с семьей, в которой есть приемный ребенок из России. Это американская семья, но она очень известна в нашей стране, поэтому я не будут говорить, кто это. Мальчика взяли, когда ему было, по-моему, три года. Да, это очень сложный ребенок, но он такой способный, абсолютно небанальный. В этой его чрезмерной моторике, чрезмерной эмоциональности виден талант.

Можно ведь сказать: он невменяемый, возьмите его обратно. А можно трудиться. У меня были сложности с моей дочерью в определенный период. Наверное, если бы это была не моя дочь, я могла бы сказать: кошмарные гены, лучше я ее отдам, пускай ее другие лечат. Нет, я должна была эту историю взять, потащить и куда-то ее привести. Слава богу, все хорошо, и мы очень счастливы. Сейчас мой сын подходит к переходному периоду. Да, дети сложные. И надо с этим жить. Это каждодневный труд. Поэтому я считаю, что стыдно отдавать детей обратно.

– Есть разница в воспитании мальчика и девочки?

– Может быть, я ошибаюсь, но если девочку надо подчинять дисциплине, надавливать на нее с точки зрения какого-то структурирования, то мальчика нельзя подгонять под шаблон. Ему можно разрешить такое, что девочке разрешать нельзя.

– И что такого вы разрешаете Мише, чего не разрешали Ане?

– Ну Аню я растила, когда сама еще была молодая, может быть, чего-то не понимала. Я думаю, что моя ошибка в воспитании Ани была в том, что я сильно ее к себе привязала. Она настолько была вмонтирована в меня, что, становясь взрослой, не могла обрести свои параметры, потому что с детства ее параметром была я. А Мишу я, наоборот, отталкиваю от себя: решай сам, думай сам, делай сам, как ты считаешь, меня не спрашивай.

– Как вы готовили Аню к ее женской доле? Она у вас спрашивала, например, откуда берутся дети?

– Дети такие вопросы не задают. Они все знают до того, как мы даже подумаем о том, что они могут задать этот вопрос. К этому времени они уже нас могут многому научить. Мы вообще очень неправильно думаем о детях. Это взрослые люди. Поэтому к Михаилу я так и отношусь, как к взрослому человеку.

– Но он же задает вопросы, связанные с противоположным полом?

– Да, мы очень много беседуем на эти темы. И потом, мы вместе смотрим фильмы, которые совсем не для детей.

– Жесткое порно?

– Нет, мы смотрим и Альмодовара, и Гринуэйя, и Джима Джармуша, и Полански, и Кустурицу, и Ким Кедука, и Кар-Вая.

– И он все понимает?

– В понимании тоже есть разные уровни. Многие люди остаются на первом уровне до конца своих дней. А некоторые пробираются на такие высоты или глубины, но это единицы. Миша сейчас на каком-то своем уровне, достаточно серьезном. Он увлечен Джармушем, купил все его фильмы. Мне их тяжело смотреть, я быстро сдаюсь, отвлекаюсь, а он туда прорывается.

– И вы спрашиваете, что он выносит из просмотренного?

– Ну мы же потом разговариваем. Он задает вопросы, и я могу понять, что отложилось, что открылось в увиденном. Например, года два назад я с ним смотрела "Любовное настроение" Вонга Кар-Вая, одну из любимых моих картин. В общем, для 13-летнего мальчика фильм достаточно сложный. Но он стал его любимым фильмом.

– А с какого возраста мальчик, мужчина должен разбираться в природе женщины и нужно ли ему это? Стоит ли посвящать его в это?

– Мне кажется, что разговаривать на эту тему надо, но посвящать… Не надо заниматься просветительством с детьми. Надо просто следить за тем, какие книги читаются, какие фильмы смотрятся, с какими друзьями дружится и на какие темы разговаривается. А если заниматься просветительством, то неминуемо возникнет отторжение. Нужно в канве обыденной жизни стараться выходить на какие-то темы и по касательной их задевать.

– Мальчик же не придет сам и не спросит: мама, почему девочки не обращают на меня внимания?

– Меня Мишка спрашивает.

– На него не обращают внимания?!

– Нет, на него обращают внимание, но мы обсуждаем очень интимные вещи.

– Вы ему даете советы, как ему вести себя с девочками?

– Да.

– И он прислушивается?

– Прислушивается.

– И потом рассказывает, что у него получилось?

– Ну, например, были выборы в президенты школы. Он баллотировался, читал свою программу, мы очень тщательно выбирали, что он оденет, он немножко порепетировал со мной, как выйдет и какую первую шутку произнесет. 82 процента проголосовали за него. И мы отпраздновали победу. Я сделала дома праздник. Он должен понимать, что это победа. Он должен хотеть этих побед.

– Когда Аня собиралась замуж, она с вами советовалась?

– Нет. Она и не должна советоваться, это их жизнь, не надо туда лезть. Это такая ошибка – впендюриться в чужую жизнь и начать там распоряжаться. Дети – это люди, которые должны пройти свой путь познания и понимания.

– А как вы пережили ее беременность и роды? Вы это как-то переживали?

– Как-то переживала… Чего-то я как-то вроде и не переживала.

– Такое ощущение, что вы сначала сильно дочь опекали, а потом как отрезали от себя.

– Нет, я не "как отрезала". Я правильно все поняла, к сожалению, был такой период, когда я вынуждена была обратиться к психоаналитику.

– По поводу Ани?

– Конечно. И только благодаря этому я поняла, что нужно человека выпустить, наконец, на свободу. Потому что невыпущенный он будет несчастен. И вот сейчас только она обрела свое лицо, свою самость, стала самостоятельным человеком. Я никогда не задаю ей вопросы, хочет – скажет, не хочет – не скажет.

– У нее не возникает ощущения, что вам безразлично, ее это не обижает?

– Я думаю, она прекрасно понимает, что я сдерживаюсь. Сдерживаюсь в своем желании узнать, спросить.

– Посоветовать?

– Да.

– И когда она разводилась с мужем, вы тоже не вмешивались?

– Как только у нее какие-то сложности, она сразу бежит ко мне. Но для того, чтобы так стало, нужно было, чтобы она почувствовала себя самостоятельным человеком. Нужно было оторвать ее для того, чтобы она снова пришла. И пришла по собственному желанию, а не потому, что ты ее крепко держишь.

– А как вам в статусе бабушки?

– Ой так хорошо. У меня потрясающий внук. Ему семь лет. Он очень талантливый. Поскольку мы с Ромой все-таки энное количество десятилетий отслужили на благо педагогики театральной, то одного взгляда на человека достаточно, чтобы понять, в какую сторону этот человек пойдет.

– В артисты?

– К сожалению, да, но тут ничего не поделаешь. Уж очень яркий персонаж. Вот Анька правильно его воспитывает: он – мужичок. Все делает сам, решает сам, еще и ее приструнит.

– Как вы думаете, правильно ли, что отсчет жизни ребенка начинается не с момента зачатия, а с момента его рождения?

– Неправильно. Я думаю, что никто из мам так и не считает, все понимают, что маленький эмбриончик – это уже живое существо.

– У меня до сих пор перед глазами сцена из вашего давнего спектакля "Игра в прятки с одиночеством", где женщину корежит на сцене от боли, она истекает кровью, которую символизирует тянущийся из ее нутра красный шарф.

– А, да, да, вынимала из себя такое. И сейчас в Италии я поставила привет "Игре в прятки". Я, правда, забыла про это, думала: где-то я такое видела… Только теперь это не шарф, а сено – шесть женщин выковыривают из себя сено.

– Аборт иногда необходим?

– Это правда. Потому что во всех правилах есть исключения, но не надо исключение делать правилом. Конечно, есть ситуации, когда это неизбежно, это единственный выход.

– Вы помните свой первый визит к гинекологу?

– Помню. Ужасно. До сих пор с содроганием подхожу к этой дверце, на которой висит табличка "гинеколог". Потому что эти орудия пыток, которые лежат обычно рядом с креслом… И почему-то гинекологи, как правило… как будто они шахтеры, с вагонетками на добычу угля отправляются, как стахановцы. Вот не надо быть стахановцами, все-таки женская плоть она нежная.

– Женская природа влияет на дело, которым женщина занимается?

– Обязательно.

– Актриса Татьяна Окуневская однажды ехидно сказала про фильмы одного режиссера, что по ним можно проследить ее менструальный цикл.

– Я думаю, что по фильмам очень многих мужчин можно проследить их менструальные циклы, потому что у мужчин они тоже есть, просто не так выявлены, как у женщин. И также существуют гормональное затухание и гормональные взрывы. Я вообще против того, чтобы проводить разграничения по половому признаку, особенно сейчас, когда настолько стираются грани между полами.

– То есть говорить о природе человека вообще?

– Но у женщины есть все-таки главное предназначение – материнство. Правда, у какого-то количества женщин природа сама это почему-то гасит. А у кого-то наоборот это вспыхивает. Почему? Значит, природе нужен баланс. Почему-то одному она это дает, а у другого забирает. Может быть, это баланс трагический, а может, спасительный. Мы же не знаем.

– Или же люди сами пытаются регулировать. Женщине предопределено быть матерью, но она закрыла для себя эту тему, оправдываясь какими-то обстоятельствами.

– Значит, она не готова дать жизнь другому существу. Значит, у нее это место отсутствует. Может быть, оно еще не развито или его вообще нет. У нас в хореографическом училище было четырнадцать человек, закончили семь. Все четырнадцать хотели быть балеринами, а стало даже из этих семи трое. Вот и все. Хотеть все хотели. А просто это место отсутствует.

– Климакс вас пугает?

– Нет, а почему он должен пугать?

– Возможно, пугает беспомощность перед этим состоянием, когда кажется, что ты не сможешь с ним совладать, с этими приливами, отливами, перепадами настроения.

– Я думаю, что надо очень внимательно относиться к своему здоровью. Поскольку я сама сейчас в этой зоне, когда это должно случиться и, конечно, гормональная перестройка уже идет, это же не то, что сваливается, как кирпич на голову, организм меняется в течение десяти лет, и от того, что я как-то грамотно и умно подошла к ситуации и готовила себя… Когда я спрашиваю маму, она рассказывает мне ужасы про эти приливы, отливы. Я спрашивала приятельниц, которые старше меня, им уже около шестидесяти, и до сих пор эти приливы, не знаю…

– А еще многих пугает, смогут ли они заниматься сексом, захочется ли им этого?

– Если не захочется, тогда чего пугаться? Не хочешь жареную котлету, возьми что-нибудь другое. Почитай книжку.