Малинур. Часть 1,2,3

Как только проводили генерала, Сергей позвонил своему коллеге в Тахтабазар и был весьма удивлён его реакцией на вопрос относительно слов Абдусаламова. Начальник отрядного разведотдела ни сном ни духом не ведал ничего о гибели какого-то пакистанца, а тем более о чьём-то обезглавливании. И вообще, с генералом он последний раз общался по телефону неделю назад. Не доверять своему старому товарищу Кузнецов не мог. Однако и замкомандующего по разведке вряд ли бы стал выдумывать подобные небылицы. Ситуация оказалась странной, и подполковник списал её на забывчивость уже немолодого и перегруженного работой начальника – может, перепутал Тахтабазар с другим участком или ещё что.

Уже на следующий день он прибыл в Зонг для ритуала изгнания дьявола из старых развалин и восстановления в неокрепших умах молодых офицеров веры в светлые идеалы диалектического материализма. С собой Кузнецов дополнительно взял троих разведчиков, вооружённых вместо осиновых кольев полным боекомплектом к автоматам и гранатами. Не привлекая внимания, ещё днём он разместил засаду в крепостных руинах, а сам вместе с капитаном Колесниковым направился к отцу Али.

Как и в прошлый раз, услышав звук подъехавшей машины, из дома высыпали все, кроме Аиши. Увидев офицера, хозяин заулыбался и, радушно взяв Кузнецова под локоть, повёл его во двор.

Мальчишки, озорно улыбаясь, забегали вокруг пограничников с криками:

– Бакшиш дори?

– Дори, дори. Он чо дар мошин! – засмеялся Кузнецов, отвечая на их вопрос, привёз ли он подарки. – Максим, отдай пацанам их бакшиш – конфеты в собачнике лежат. Как ваше здоровье, Карим Сераджович? – обратился Сергей к старику.

– Всё хорошо, Сергей джан, спасибо. Есть ли новости от моего Али? Сердце не на месте. Каждый день молюсь за него, а покой не приходит. – Глаза его заслезились, и морщины сложились в гримасу скорби. – Аиша тоже себе места не находит, целыми днями у своего алтаря молится. Как уехал брат, так она днём сама там огонь поддерживает, а ночью уже другие бехдины, с Зонга и окрестных кишлаков, хранят его.

– Огонь? Зачем? – удивился Кузнецов. – Она что, не мусульманка?

Старик пристально и даже испытующе посмотрел на офицера.

– Нет, – тихо произнёс собеседник. – Она иной религии, но вера её та же.

– Она… – Сергей пытался подобрать слово женского рода, обозначающее огнепоклонников.

– Аиша благой веры. Её пророк – Зардушт, – сам ответил пожилой исмаилит.

Капитан Колесников стоял рядом. Он мало что понимал из диалога, поэтому просто рассматривал двор и кидал украдкой взгляд на мельтешащую с чашками-тарелками младшую сестру Аиши.

Кузнецов недоумённо приподнял брови:

– Вы все исмаилиты, а дочь – бехдинка?

Старик лишь устало улыбнулся и предложил гостям места на топчане, где уже стояли чай, лепёшки, графин с чем-то и фрукты.

– Сейчас будем плов кушать, а пока попробуйте моё вино. – Он налил в маленькие хрустальные стаканчики рубиновый напиток.

Колесников смущённо взглянул на начальника.

– Карим Сераджович, я вас не познакомил. Это мой офицер, – Сергей указал на капитана, – Максим. И, если позволите, при вас буду пояснять ему кое-какие моменты. Он москвич, и для него Памир ещё не стал домом. – Все улыбнулись шутке. – Макс, кстати, тоже хорошо знаком с Али.

Отец Ассасина одобрительно качнул головой.

– Алкоголь запрещает шариат, а исмаилиты не придерживаются его, поэтому здесь нет строгого запрета, – объяснил начальник появление на столе вина. – Да и в Коране пророк научает не приступать к молитве пьяным и вообще всячески указывает на недопустимость одурманивания себя чем бы то ни было. Ну а мы и не одурманиваем. Это для здоровья, не более того. Верно? – он весело посмотрел на хозяина.

Тот одобрительно кивнул и в конце концов хоть немного повеселел.

Сергей не стал рассказывать отцу про его сына, а просто передал от него письмо. Видя нетерпение, предложил сразу прочесть, пока они выгрузят из машины привезённые продукты. Закончив с весточкой, старик ещё минуты три живо что-то обсуждал со своей младшей дочерью, после чего она, улыбнувшись, умчалась куда-то со двора. Через некоторое время девушка вернулась и, хитро поглядывая на Сергея, что-то шепнула на ухо отцу.

– Сейчас придёт Аиша, – пояснил старик.

– А где находится их алтарь? Не слышал, чтобы где-то в округе был действующий храм огня, – поинтересовался офицер. – И вообще, как так получилось: вы мусульмане, а она бехдин?

Хозяин задумался, вероятно подбирая слова.

– Мои предки до четырнадцатого века тоже были зардуштами, или зороастрийцами, если произносить на греческий манер. Потом нагрянул Тамерлан, и сюда пришёл ислам. С того момента наши деды приняли новую религию. Исмаилизм позволял такию – сокрытие веры, поэтому, прячась от расправ и налога на неверных – джизьи, они соблюдали мусульманские обряды суннитского толка. – Сергей слушал и припоминал рассказ Али о владельцах его акинака. – Но в душе многие тайно продолжали блюсти веру в Ахура-Мазду. Постепенно исмаилизм перестал быть жестоко гоним, а религия Зардушта превратилась в жалкое подобие того прелестного цветка, что он выпестовал тысячелетия назад. Но вот по прошествии столетий в нашем роду появилась Аиша, чья душа оказалась чистым сосудом, который вновь наполнил родник древней благой веры… Она немая. – Старик печально опустил голову. – До десяти лет всё было как всегда, а потом они с матерью поехали к родственникам в Калай-Хумб, и там это случилось. – Он замолчал.

Оба офицера внимательно слушали, понимая, что тогда произошло что-то непоправимое, поэтому не смели торопить рассказчика. Кузнецов лишь зна́ком показал капитану, чтобы тот разлил в пиалы чай. Максим налил полную чашку хозяину, и Сергей тут же выхватил из его рук чайник, выплеснул чай из пиалы и налил новый, до середины.

– Извините, Карим Сераджович. Макс, чай наливается ровно наполовину. Наливая полную, ты говоришь, что хочешь закончить общение и желаешь ухода гостя или сам намерен убыть из гостей.

Колесников покраснел и извинился, уже правильно закончив розлив.

– Всё хорошо, Максим, – печально улыбнулся хозяин, – это всего лишь одна из традиций. В них есть смысл, если ты их знаешь. А если нет, то никто тебя не смеет укорить в неуважении. В этом доме можешь наливать по-русски – полную чашу. Ведь у вас, наоборот, она символизирует уважение к собеседнику? Верно?

– Ну да, – смущённо ответил капитан.

– Кушайте, пока плов не остыл. И давайте ещё чуть выпьем вина. Давно у меня не было таких приятных гостей. – Старик наполнил стаканчики и продолжил повествование: – Пятнадцать лет назад, в тот день, Аиша пошла гулять и пропала. Её искали всем кишлаком, приезжала милиция. Обследовали все окрестности, но никаких следов не нашли. Когда мы с Али приехали, жену было уже не узнать… она лишилась ума. Месяц мы оплакивали нашу девочку, считая, что она замёрзла в горах. А жена лишь твердила: «Её забрала пари и скоро должна вернуть». – Хозяин сделал глоток, поставил стаканчик и, прищурившись, посмотрел сквозь заросли винограда на солнце. – По легенде, пари – это женский дух, обитающий на вершинах гор. Бывает, он крадёт детей, а потом, уже взрослыми, возвращает назад. Я помню тот момент, как сейчас. С момента исчезновения Аиши прошло два месяца. Двадцать первого марта тысяча девятьсот шестьдесят девятого года, в день весеннего равноденствия и когда нужно праздновать Навруз, Аиша вошла в эту калитку, – старик кивнул в сторону входа во двор.

Офицеры переглянулись.

– Так… до Калай-Хумба больше двухсот километров. А где она столько времени была и как добралась сюда? – первым не сдержал изумления Максим.

Старик по-прежнему смотрел на солнечные лучи, пробивавшиеся яркими вспышками сквозь колышущуюся листву.

– До сих пор неизвестно. Аиша пришла рано утром. В кишлаке никто не видел, откуда она появилась и кто её привёз. Машин не было точно. Дочь была в своей же одежде, чистая и опрятная, только волосы острижены короче. С собой у неё была лампада, в которой, несмотря на светлое утро, горел огонь. Вполне здорова, но… с того момента она молчит. Всё слышит, понимает, абсолютно в здравом уме и жизнерадостна. Мы выучили язык жестов, причём на русском, и сейчас общаемся с ней голосом, а она отвечает или жестами, или письменно. Аиша ничего не помнит и очень удивилась, что уходила гулять от тёти, а вернулась почему-то в свой дом. А ещё… после возвращения она, как голодный на плов, кинулась читать Коран, потом потребовала Библию, потом перечитала вообще все мои книги. Подольёт масла в свою лампу и сидит с книгой ночи напролёт. Весь кишлак приходил в гости, и каждый обязательно приносил ей что-нибудь почитать. Я специально ездил в Хорог и там в библиотеке договаривался с заведующей, чтобы брать сразу побольше томов и возвращать их позже, чем требует порядок. Через полгода теперь уже я чуть не сошёл с ума, когда она опять пропала на прогулке, не вернувшись к вечеру. Когда стемнело, свет костра невдалеке от крепостных руин выдал её местонахождение: дочь сидела на небольшой возвышенности и любовалась разведённым огнём. Она сказала, что в пламени живёт Бог и теперь этот костёр должен гореть вечно. С тех пор каждый день Аиша ходит на то место. Уже почти пятнадцать лет огонь там не гаснет. Сначала вечером зажигала от костра лампадку и с ней возвращалась домой, а с утра этим огоньком разжигала костёр вновь. Потом ей стала помогать в этом семья Мусагалиевых, они зардушиты. А сейчас бехдины со всей округи по очереди дежурят там и поддерживают огонь живым.

Максим, приоткрыв рот, заворожённо слушал старика. Кузнецов же лишь спокойно попивал чай, иногда удивлённо приподнимая бровь. Ему теперь стало ясным столь странное по местным меркам поведение девушки в прошлый раз – ментальные нарушения. История знает немало примеров, когда сумасшедшие или юродивые сколачивали вокруг себя религиозные секты и становились личностями весьма влиятельными и даже судьбоносными для некоторых людей и целых государств.

Калитка открылась столь резко, что не успела даже скрипнуть. Во двор невесомым облаком вплыла Аиша. В белом седре и сбившемся на затылок светлом платке она быстро шла к топчану, неотрывно глядя в глаза Сергею. Офицер замер, не смея отвести взгляда и чувствуя, что земля под ногами поплыла, а тело словно одеревенело.

«– Здравствуйте, Сергей!» – игриво сказала девушка, и её лицо засияло улыбкой, а огромные зелёные глаза вспыхнули изумрудным блеском.

– Привет, Аиша, – пытаясь сбросить с себя странное наваждение, ответил Кузнецов, качнув головой. После чего побледнел и посмотрел сначала на Максима, а затем на старика. Те тоже улыбались, но столь обескураженным Сергей был явно один.

– Аиша, Сергей джан привёз весточку от Али. У него всё хорошо. Потом почитаешь, – произнёс отец девушки. – И познакомься: это Максим, он капитан.

Аиша улыбнулась парню и что-то показала жестами старику. Тот засмеялся:

– Она сказала, что разбирается в званиях и без моей подсказки видит на погонах четыре звёздочки. А ещё она спрашивает, почему сегодня Сергей джан выглядит так испуганно, словно увидел в ней призрака своей умершей бабушки. – Старик вовсе расхохотался. – Сергей джан, вы действительно что-то побледнели или, может, вам нехорошо? – Выражение лица его изменилось, и он озабоченно наклонился ближе. – Аиша, ну зачем ты так шутишь про бабушку…

Кузнецов почувствовал себя крайне идиотски. Только что немая девушка поздоровалась с ним голосом, а остальные делают вид, что ничего экстраординарного не произошло. Он вопросительно протянул ладонь к хозяину дома:

– Вы не слышали?

Старик округлил глаза:

– Что?

Кузнецов посмотрел на девушку.

– Аиша поздоровалась со мной…

Максим и старик уже сами недоумённо уставились на подполковника.

Девушка присела напротив офицера и спокойно посмотрела в его лицо. Сергею вовсе стало не по себе – настолько она была сейчас похожа на свой образ из того безумного сна про апостасию, крестик и сплав мельхиора. Потом она взяла отцовский стаканчик, по-детски наивно заглянула внутрь, показала отцу жесты и настолько мило улыбнулась Сергею, что всё наваждение, до этого сковавшее его тело и волю, сразу спало.

Старик опять расплылся в улыбке:

– Говорит, что после отцовского вина немудрены и не такие галлюцинации.

Кузнецов вздохнул и глупо пожал плечами – мол, действительно показалось, но краем глаза отметил, как его подчинённый ещё несколько секунд смотрел на начальника взглядом доктора, изучающего душевнобольного пациента.

Возникла пауза. Аиша достала из накладного кармана перекидной блокнот и, написав там что-то, положила его перед Колесниковым.

Тот усмехнулся:

– Не, тащ подполковник обычно очень весел, – и, посмотрев на Кузнецова, добавил: – Сергей Васильевич, вы действительно какой-то бледный. Может, воды?

Сергей отказался, однако хозяин всё же встал и направился в дом за кувшином холодного узвара с базиликом, а Максим понёс водителю плов.

– Аиша, да вы прям колдунья. Я же слышал, что вы поздоровались со мной, – оставшись наедине, произнёс Кузнецов, по-прежнему ощущая себя обманутым и в то же время посвящённым в невероятную тайну.

Собеседница начеркала в блокноте и протянула его мужчине: «Такое бывает. Не переживайте, с Вами всё нормально, и я действительно не могу говорить. Врачи бессильны. Но когда страстное желание сказать что-то спонтанно выплёскивается из моей души и обретает форму мысленных слов, некоторые люди могут услышать их наяву. Про себя я поздоровалась с Вами, произнеся: “Здравствуйте, Сергей”. Вы это услышали?»

Офицер удивлённо покачал головой, подспудно осознавая, что собеседница действительно ментально адекватна. Но её объяснение на самом деле ввергло его ещё глубже в ощущение абсурдности происходящего.

Девушка переложила карандаш в левую руку и протянула её к блокноту, по-прежнему лежащему перед Кузнецовым. Тот опустил взгляд и, лишь подняв голову, понял, что смотрит на девушку с открытым от изумления ртом. Такой эффект произвели не появившиеся на листе слова: «Если точнее, иногда меня слышала мама. Вы второй такой человек», – а то, что она написала их справа налево и вверх ногами. Аиша хихикнула и непринуждённо, словно они старые друзья, слегка щёлкнула его пальцем по подбородку. Сергей, как обожжённый этим касанием, сомкнул челюсти и сглотнул. «Не удивляйтесь. Попробуйте помолчать с десяток лет – не такому научитесь», – написав фразу таким же способом, девушка забрала блокнот – из дома вышел хозяин.

Через полчаса офицеры собрались уезжать. Уже стоя на дороге за калиткой, когда подошла попрощаться Аиша, Кузнецов поинтересовался, не знает ли старик, что означает название Намат Гата и вообще что это такое.

Отец с дочерью странно переглянулись.

– Так ещё до прихода сюда греков, две с лишним тысячи лет назад, называлась наша крепость Каахка. С санскрита слова переводятся как «Святое место», – ответил старик.

– А «Каахка» что означает? – уточнил Колесников.

– Что-то вроде… «Крепость на скале».

– Интересно. Было святым местом, стало тривиальной скалой с крепостью, – усмехнулся Максим и, пожав хозяину руку, направился к машине.

Старик загадочно улыбнулся:

– Было свято, стало пусто. У русских вроде есть такая поговорка. Верно?

– Не совсем. «Было густо, стало пусто». Такая есть, но смысл схожий. – Сергей протянул руку. – Карим Сираджович, с вами и Аишей невероятно интересно разговаривать. Жаль, нужно уезжать, но позвольте мне найти время и приехать пообщаться подольше.

«– Конечно, приезжайте, Сергей! Я буду очень ждать!» – радостно воскликнула Аиша, и Кузнецов, вспыхнув улыбкой, тут же побледнел вновь, про себя не сдержавшись: «Ну ведьма! Точно ведьма!»

Девушка стояла рядом с отцом, даже не разомкнув губ, лишь сияя лучезарной улыбкой и широко округлив зелёные глаза. «Какая же она красивая, бестия зеленоглазая!» – впервые сам себе признался мужчина, не в силах оторвать от неё взгляда.

– Сергей джан, конечно, приезжайте. Вы для нас самый дорогой гость! Аиша, принеси Сергею с собой флягу холодного узвара. Что-то он опять бледный от жары.

Аиша глубоко вдохнула, будто вот-вот что-то воскликнет. Но вместо этого её щёки зарделись, рот приоткрылся, а улыбка смешалась с мимикой изумления. Громко дыша, она жестами что-то сказала отцу и убежала.

Старик устало улыбнулся:

– Моя бедная девочка… – и, печально вздохнув, замолчал.

Девушка вышла из дома с солдатской фляжкой в руках, и пока она шла к мужчинам, хозяин тихо произнёс:

– Аиша просила сказать, чтобы вы не думали, что она ведьма. Она обычный человек, только немой.

Девушка встала напротив Сергея, пристально посмотрела ему в глаза. Кузнецов, обескураженный в который раз за последний час, протянул руку за флягой. Она отдала сосуд и, улыбаясь, прожестикулировала отцу. Тот недоумённо посмотрел на дочь и скептически покачал головой:

– За что?

Дочка слегка раздражённо показала ему ещё несколько жестов. Старик, явно растерявшись, лишь развёл руками:

– Говорит: «Спасибо вам за красивую бестию». Не понимаю её последнее время. Слова какие-то находит дурацкие, даже я не знаю, что это такое. Извините, Сергей джан, она верёвки из меня вьёт.

Аиша засмеялась и, по-простецки махнув ладошкой, белым облаком уплыла за калитку.

Глава 11

1983 год.

Кузнецов выскочил из машины у подножья горы, на вершине которой находились крепостные руины и выставленная ещё днём засада. Уазик с Колесниковым он отправил на 13-ю заставу с поручением находиться на связи и в готовности поднять резервы. Взобравшись, нашёл своих офицеров сидящими в небольшой канаве и что-то бодро обсуждающими. Место для засады оказалось вполне удачным, так как хорошо просматривались внутреннее пространство цитадели, тыловой склон с проходящей дорогой и подступы со стороны кишлака. Однако низину со стороны границы и Пянджа закрывал приподнятый гребень, за которым горный склон уходил вниз, где упирался в обмелевший берег реки. Старший решил не соваться к гребню посветлу, разумно опасаясь возможного наблюдения с афганской территории. С таким же резоном офицеры долго не решались обследовать склон с противоположной от кишлака стороны – там также негде было укрыться, а с сопредельного берега он просматривался великолепно. Дождавшись, когда солнце опустится к горизонту и ослепит потенциальных наблюдателей, разведчики осмотрели всё пространство вокруг развалин. На соседнем холме, ближе к реке, они обнаружили странное каменное сооружение из четырёх колонн и сейчас обсуждали, что в центре между ними вроде как виден отблеск небольшого костра. Вскоре крепостная гора своей тенью накрыла обнаруженное место, и его решили осмотреть ещё раз. Кузнецов уже понимал, что, вероятно, сооружением является тот самый алтарь огнепоклонников, поэтому лично метров двадцать прополз по-пластунски к излому горы, чтобы своими глазами увидеть священное храмовое сооружение.

Так оно и оказалось. В вечерних сумерках на холме яркой точкой мерцал огонь. Двое вновь прибывших разведчиков посмеивались над «орнитологами», посчитав, что загадка духов крепости Каахка разгадана. Те, выпучив глаза, опровергали возможность создать столь маленьким и удалённым огнём светопреставление, кое наблюдается на этой вершине. Сергей молча слушал приводимые доводы, всё ещё находясь под впечатлением от общения в доме Али. Конечно, горы могут спровоцировать различные оптические эффекты, но «орнитологи» правы: алтарь в полукилометре и ниже вершины горы вряд ли способен дать описываемый эффект. Хотя после общения с Аишей он уже готов был поверить во всё что угодно.

Закат алой царапиной отделил тёмную горную твердь от фиолетового небосклона. Резко похолодало.

– Всё, парни, тушим примус, и по местам. Сигналы повторять не буду – надеюсь, склерозом никто не страдает. Наблюдаем по очереди. До полуночи в парах меняетесь каждый час. Второй может покемарить. Но с двадцати четырёх часов смена каждые тридцать минут, – распорядился Кузнецов, и двое офицеров, пригнувшись, направились ближе к склону в сторону границы.

Сергей поднял воротник бушлата и, откинувшись на земляную насыпь, упёрся взглядом в границу горного хребта и ночного неба. Через десять минут наступила кромешная темень, и лишь бесчисленные холодные звёзды своим блеском обозначали рубеж перехода одного мира в другой.

Чтобы вновь не скатиться в уже привычную меланхолию, Кузнецов подумал об Аише. Рационально объяснить произошедшее сегодня он не мог, а поверить в возможность телепатического общения ему не позволял природный скепсис. Если услышанные мысли Аиши ещё можно было как-то списать на розыгрыш начитанного семейства или галлюциногенный эффект от вина, то свои мысли он точно вслух не произносил… Хотя, «может, точно вино? Если даже конфеты делают с анашой, то алкоголь сдобрить гашишем или опиатами вполне возможно. Старик – исмаилит. Его предки, ассасины Средневековья, ой какие мастера были по всяким химпрепаратам!» За указанную версию подполковник сначала уцепился, как за прутик, спасающий его от мук разума, неспособного смериться с явлениями, выходящими за границы понимания. Но очевидные факты противоречили ей. Пили все, а «зачудил» только он; Аиша не в счёт, она не пила – и без этого на всю голову странная. Кроме того, отсутствовали иные побочные эффекты от приёма галлюциногенов, в том числе физиологические. Одним словом, в этот вечер подполковник Кузнецов впервые в своей жизни чётко осознал, что далеко не всё подвластно рациональному уму. Более того, Сергей почувствовал, что дико устал от его ежеминутного присутствия. С момента знакомства с Али он постоянно о чём-то думает, а любая попытка заглушить мысли неминуемо приводит к ощущению страха, одиночества и уныния. Он перестал радоваться и замечать то, что раньше его воодушевляло или по-хорошему волновало. Боясь зияющей внутренней пустоты, он заполнял её думами, устав от которых прогонял их и вновь летел в безмолвную пропасть тревожного одиночества. И так по кругу: мысли – усталость – пустота – тревога – мысли… За три последние недели лишь сегодняшняя встреча с Аишей вновь пробудила действительно сильные и яркие эмоции. Его тянет к ней, Сергей уже не сомневался в этом. И дело было не только в женской привлекательности. От неё веяло какой-то иррациональной надеждой. Так же, как далёким августовским утром старшина Залогин подарил суворовцу Кузнецову уверенность в своих силах, сейчас Аиша дарила надежду… только на что? Сергей перебирал в уме слова, пытаясь подобрать нужное, и с облегчением улыбнулся ярким звёздам, найдя таковое.

– Спасение, – тихо вымолвил подполковник.

Да, ему требовалось спасение от самого себя, от своего разума, поработившего его целиком. Рациональность и прагматизм принимаемых им решений в последнее время стали настолько изощрёнными, что он перестал воспринимать их очевидный цинизм. Словно скинув невидимые оковы и ограничения, ум резко увеличил производительность и эффективность, заполнив собой весь внутренний мир мужчины. Как в коммунальной квартире, в которой внезапно освободилась большая комната и наглый сосед тут же занял её, внутри Сергей ощущал исчезновение какого-то важного элемента себя, а его пространство сейчас заполнил ум. Квартира осталась той же квадратуры, но теперь там всецело хозяйничал рационализм, жёстко подавляя ещё оставшиеся эмоции и чувства. Работе это помогало, но абсолютно лишило ощущения вкуса жизни. Мир вокруг померк, превратившись в трёхмерное пространство, заполненное материальными объектами с различными свойствами и абсолютно лишёнными эстетических качеств. Не очень хорошие отношения с женой с очередным ускорением покатились под откос. И так редкое общение с сыном вовсе перестало волновать Кузнецова, который стал равнодушным ко всему и, самое главное, к себе. Как только голова уставала думать или уму становилось не на чем фокусироваться, дверь той самой опустевшей комнаты со скрипом открывалась и невероятная тоска по прежнему её обитателю пронзала сердце насквозь. Этот обитатель был где-то рядом, и по ночам Сергей во сне слышал его тихий плач, сам просыпаясь в ужасе и с ощущением, что мёртв.

Попытки понять, что́ с ним случилось, особо не помогали. Хотя цепь причинно-следственных связей, основанную лишь на временно́й последовательности событий, он выстроил. Такой логический ряд был изначально ошибочен, так как совсем необязательно то, что произошло после, является следствием того, что случилось до. Однако ввиду отсутствия иных результатов Сергей всё же решил взять эту цепочку за основу.

В ночь ухода Али в Пакистан ваханец попросил от офицера клятву, что его сестёр убил именно Вахид. Кузнецов заведомо знал, что он ни при чём: Наби Фарух – убийца. Но последний нужен живым, а кровную месть Али следовало направить на Вахида. И Сергей поклялся, считая, что клятва ничтожна: в бога он не верит и клясться им может хоть в чём, даже во лжи. Те же мусульмане и иудеи со своей такией и гойями допускают возможность нарушения клятвы. Сергей же сделал это во благо Родины и народа, в верности которым истинно поклялся ранее, принимая воинскую присягу. Именно эта клятва священна и нерушима, и он придерживается её с неменьшей истовостью, чем первые христианские мученики славили Иисуса, идя на костёр.