Малинур. Часть 1,2,3

Он мчал так быстро, что лишь 60 всадников конвоя поспевали за ним; что уж говорить об остальном войске. Спустя пять дней всего в 120 стадиях от Дамгана обоз последнего Ахеменида был настигнут… Царь Дарий III ещё был жив, но, заколотый простым солдатским акинаком27, уже истёк кровью и на руках у Полистрата готовился предстать перед Ахура-Маздой.

И, как всегда, неистовый гнев Александра смог обуздать лишь Птолемей.

Он убедил, что далеко не всё потеряно, и коль прилюдная передача власти стала невозможной, то Александру просто надлежит назвать себя законным преемником власти Ахеменидов.

– Он же сказал прямо перед смертью Полистрату, что благодарен тебе за доброту к его семье, чьё благополучие ты сохранил. И главное – его слова: «Протягивая руку тебе (Полистрату), я протягиваю её Александру». Не это ли свидетельство его воли? Намного важнее твоя внутренняя уверенность в моральном праве быть законным царём Персии, нежели мнение местных вельмож. Ты должен лишь создать для них свою картину мира. Тебе надлежит стать «персом», вот и всё! А нужный смысл слов, произнесённых Дарием перед смертью, мы раструбим по всем селениям и весям.

Царь, успокоившись, недоумённо посмотрел на друга:

– Стать персом?.. Это как?

– Прими всецело их обычаи, будь уважителен к традициям и нравам. Признай и верховенство их Ахура-Мазды над всеми иными богами. Встань на их сторону, и тогда, одной ногой попирая Элладу, а второй – Персию, ты будешь для ариев своим и, значит, легитимным. Но самое важное: ты должен признать Дария Третьего великим предшественником, для чего создать вокруг него такой ореол своего уважения и почитания, чтобы самый клятый македонский враг не смог тебя бы упрекнуть в обратном.

Царь в раздумьях качал головой, словно вёл внутри немой диалог с самим собой, а потом с улыбкой посмотрел на друга.

– Что бы я делал без тебя, мой Птолемей! Не зря Пердикка и Одноглазый Антигон тебя считают книжным умником и занудой. Мы сделаем всё именно так. А заодно наведём порядок в армии, избавившись от недовольных ветеранов, чьё неподъёмное награбленное барахло так тянет их назад, под бок к их жёнам. – Он опять задумался, но через секунду, положив руку на плечо соратнику, распорядился: – Прошу тебя, возьми самых быстрых продромов и догони ушедших вперёд убийц Дария. В бой не ввязывайся. Их силы ещё велики, но выясни, кто убил его. О том, что это сделали соратники, нам рассказали пленные; но кто конкретно и зачем? Чья рука вогнала этот акинак в сердце персидского царя? – Александр протянул ножны с кинжалом другу: – Возьми его и сохрани, чтоб им же воздать убийце по заслугам.

Птолемей отобрал 20 искусных всадников и, только пришпорив лошадей, остановился. Не спускаясь с седла, он снял свой панцирь, достал из сумы чистый хитон и, взглянув на загадочный крылатый символ, надел его на себя, после чего скомандовал:

– Вперёд! – И отряд рванул с места в карьер.

Очень быстро они достигли окрестностей Дамгана, и стало ясно, что беглецы, скорее всего, минули город, оставив там засаду на возможную погоню. Птолемей отослал в стороны от дороги парные разъезды, чтобы они нашли возможные следы обхода убийцами селения, но те вернулись ни с чем. Соваться в город было бы безумием, и командир собрал продромов для своеобразного военного совета. Те однозначно высказались за необходимость обойти Дамган и продолжить преследование или найти там очевидцев движения бывшего дарийского эскорта. Птолемей внимательно выслушал мнение опытных разведчиков, сам понимая правильность таких суждений, но принять решение не спешил. Попасть в засаду при таких обстоятельствах было сущим пустяком, но и велением царя нельзя было пренебречь.

Солнце уже вышло в зенит, туго набивая светом и жаром каждую трещину в иссушенной им земле, в пыльных складках одежды воинов, в морщинах их обветренных лиц. Утренняя прохлада залезла глубоко в норы к сусликам, суркам и ядовитым гадам, сменившись на поверхности раскалённым пеклом. Лошади дышали тяжело, склонившись головами к земле и в попытках спрятаться от солнца выставив ему на обозрение свои гнедые крупы. Уже давно не выступала у них пена в углах рта от стремительного бега, да и люди перестали потеть – час, как пора бы разрешить выдать по кружке разбавленного вина солдатам и предоставить животным отдых с водопоем. Знойное марево на горизонте стёрло границу между пустынным терракотом и белёсостью небосвода. Воды у отряда на сутки, а как настроены к ним жители окрестных мест, воины знали не понаслышке: увидят силу – помогут, почуют слабость – не задумываясь убьют. Они здесь пока вражеские лазутчики, не более. Что за местность там, на востоке? Пределы ведомых эллинам территорий закончились ещё за Экботанами. Далее начинались «дикие земли», о которых достоверно известно, что где-то там, далеко за ними, лежит загадочная Индия. Севернее – Гирканское море, ограниченное Кавказом с запада, а с востока – бескрайней степью, уходящей по направлению к восходу солнца.

Командир тяжело вздохнул в раздумьях, но резкий крик из-под небесной синевы заставил всех задрать головы. Величественное безмолвие и неподвижность вечности, застывшей в виде мёртвого полупустынного ландшафта, нарушил своим клёкотом и бессуетным полётом царственный орёл.

– Разрешаю выпить по кружке вина, – распорядился Птолемей, налив себе из подвесного курдюка воды, сильно разбавленной для дезинфекции вином, – и полведра воды коням.

Невесть откуда появившаяся птица сделала над ними круг и, крикнув ещё раз, поплыла в ослепительной лазури на запад, туда, откуда воины пришли.

Беспощадное светило словно взъелось на людей за их неуважение к его законам. Известно вроде: с полудня и до момента, пока солнце не покраснеет, переварив дневную порцию жары, сиди в тени – целее будешь. Пытаясь преподать урок невежественным всадникам Птолемея, а может приревновав его к Ахура-Мазде, Амон-Ра распалил солнечную топку так, что двое солдат свалились в обмороке с лошадей. Другие свои белые отрезы ткани накинули на верных коней и сами прятались в тени их тел, пытаясь не думать о воде.

– Уходим назад. Сегодня Зевс не благоволит нам. Если завтра будет такое же пекло, мы все рухнем так же, как они, – военачальник кивнул на солдат, коих только откачали, потратив остатки дневной нормы влаги.

Отряд повернул домой, так и не исполнив воли Александра. Лошадей уже не гнали, а шли размеренно, пока светило не утомилось. И лишь когда хозяин яви стал слепить глаза, скатившись окончательно к западу, пошли рысцой, перемежая иногда аллюр галопом.

– Смотри, стратег, – произнёс подъехавший тетрарх (командир) продромов, откинув от лица белую защитную маску, – орёл летел впереди, а сейчас кружит над тем холмом. – Солдат рукой показал в сторону бугра в трёх-четырёх стадиях правее, над которым в знойном мареве парила хищная птица.

Птолемей накинул на голову пыльную тканевую защиту. Солнце тут же дало жгучую пощёчину по истерзанным ожогами скуле и носу; мужчина сморщился, превозмогая боль.

– Орёл… Тот же?

– Да. Как только повернули назад, он охотился или над нами, или улетал чуть вперёд. Я всю дорогу наблюдаю за ним. Птицы – хорошие помощники, своим поведением могут многое рассказать. А эти степные хищники любят охотиться рядом с караванами. Верблюды и лошади спугивают разную живность, ему остаётся лишь догнать её. Да и где человек, там часто скот и мертвечина, коими тоже можно поживиться. А вон, видишь, пыль неравномерно улеглась – кто-то проехал; да и вдали, по-моему, темнеет… Да, это навоз. Ещё не иссох; вероятно, не больше пары дней здесь. Мы скакали утром правее. Предлагаю осмотреть тот бугор. Туда следы ведут, и птица явно неспроста им заинтересовалась. Вполне возможно, там источник влаги. Хотя, может, и просто падаль нашла. В любом случае как ориентир нужно описать и занести на карту – войскам же здесь ещё предстоит пройти.

«Предстоит пройти… Словно читает мои мысли, – усмехнулся про себя Птолемей. – Пока даже сам Александр об этом не думал, а он уже уверен».

Бугор оказался остатками глиняных развалин с редкими обломками былых построек, торчащими из пыли, словно гнилые зубы у столетнего старика. Ветер и солнце ещё не успели сточить их окончательно, но округлившиеся края, как признаки неизлечимой болезни, уже предопределили скорый срок полного забвения. Воин был отчасти прав: когда-то здесь плескался жизнью маленький оазис. Но, вероятно, вода ушла, а за ней и люди покинули селение.

Самым стойким сооружением являлось строение, видневшееся ещё дальше от бугра. В трёх стадиях стояли четыре невысокие колонны, одиноко прижавшиеся друг к другу посреди каменистой пустыни. Втроём подъехали к ним, оставив отряд обследовать руины самой деревни.

– Это дахм, – сказал опытный командир разведчиков, стоя между полуобвалившихся столбов, сложенных из камней. – Там, наверху, когда-то был настил, и огнепоклонники на нём оставляли тела умерших. Их иссушало солнце и склёвывали птицы, а кости падали на землю. – Он кописом выковырял из пыли белый как мел череп.

Птолемей недоумённо посмотрел на воина:

– Зачем?

– Нельзя им осквернять нечистотой четыре главные стихии: огонь, воду, землю и воздух. Но главное – огонь и землю. Поэтому усопших не хоронят и не сжигают, а вот так просто оставляют птицам и природным силам. Потом с костьми ещё что-то делают, но что, я не запомнил. – Он поддел мечом одну из них, и целый позвоночник забелел на серо-буром каменном крошеве. – Орёл тот, вероятно, старый; возможно, помнит это место как сытный стол; но явно не к нему он вёл нас. – Чёрная точка птицы виднелась вдалеке, на клыке развалины у холма.

С ещё большим удивлением и уже неподдельным уважением любознательный Птолемей уставился на смуглого и черноглазого командира лёгких гетайров:

– Как твоё имя, тетрарх? И откуда такие знания?

Воин опять открыл лицо и улыбнулся.

– Воруш. Я египтянин, учился в «доме жизни» при храме Птаха в Мемфисе. Там получил свой первый и единственный жреческий сан ами-унут – толкователя движения небесных светил. Но жречество не для меня; я жаждал знаний, а добывать их пришлось очень сложно. Мой интерес к наукам в ущерб бесчисленным обязанностям храмового служителя вызвал гнев мер-унута, и мне пришлось уйти. А с приходом Великого Александра я записался простым гетайром в его армию, надеясь с ней увидеть другие страны и народы. Прошло три года, и мои знания нашли здесь применение, теперь я командир пятидесяти продромов. – Тетрарх почтительно склонил голову.

Военачальник улыбнулся, но ничего ответить не успел: вдали раздался крик. Солдат, один из тех, что оставался у развалин селения, махал рукой, сигнализируя о какой-то находке как раз там, откуда только что грузно взлетела птица.

Уже на подъезде стало ясно, что у саманной стены находится тело. Птолемей спешился и подошёл к воинам, которые суетились рядом. Обнажённый мужчина полулежал на спине, прислонённый к столбу, а руки, раскинутые в стороны, были привязаны к прибитой перекладине. Судя по припухшему медно-красному телу и струпьям кожи, свисающим с груди, щёк, живота и бёдер, несчастный провёл на солнцепёке не меньше сегодняшнего дня.

– Он ещё жив! – воодушевился гетайр, оторвав три пальца от шеи мученика. – Отвязываем его!

Солдат ловко перерезал верёвку, а другие быстро соорудили маленький навес.

Птолемей склонился над беднягой; придерживая голову, аккуратно поднёс ко рту кружку. Еле шевеля распухшими и чёрными от крови губами, страдалец жадно начал глотать горячую воду. Отпив половину, он с трудом открыл воспалённые глаза и чуть улыбнулся, увидев спасителей с эллинскими кописами. Кожа в углах рта и на губах треснула – запёкшаяся кровь зарделась алыми прожилками.

– Я грек, – прохрипел мужчина. – Патрон – моё имя.

– Ты эллин? – удивился военачальник. – Откуда ты здесь? И кто тебя обрёк на столь жестокие муки?

В ответ бедняга еле прохрипел лишь главное для него сейчас слово:

– Воды…

Допив с трудом остатки, он попытался привстать, но обессиленно упал затылком в ладонь военачальника.

– Служил у Дария… Я командир греческого отряда, мы охраняли его, – с трудом ворочая распухшим языком, ответил Патрон. – Предупредил царя о близкой расправе, но он не послушал… И вот я здесь. – Мученик уже не улыбался, а лишь пошире открыл красные, почти безжизненные глаза, уставившись ими на кинжал, что был заткнут за пояс македонца. Солнце поднялось над руиной древней кладки, и клинок вспыхнул в его лучах, высветив у основания отчеканенный знак фаравахара. – Мой акинак не спас меня; плохим я, значит, был учеником Мельхиора, – прошептал Патрон и поднял взгляд: – Как твоё имя?

– Я Птолемей, сын Лага, стратег Александра Великого. Кто?! Кто убийца? И где он? – нетерпеливо поинтересовался Птолемей, предчувствуя грядущую кончину несчастного наёмника.

– … Сатибарзан, Набарзан и Барсаент… убийцы. Гегемоном назначен Бесс, сатрап Бактрии. – Взгляд несчастного начал мутнеть. – Акинак Мельхиора выбрал тебя, Птолемей. Теперь ты его раб. Почувствуй волю священного кинжала и исполни её, иначе умрёшь… – Обезвоживание оказалось летальным – тело обмякло, и, выдохнув в последний раз, грек испустил дух.

Солдата похоронили тут же, засыпав камнем и песком в неглубокой яме. К вбитому столбу прислонили плоский булыжник, нацарапав на нём: «Патрон, греческий солдат, свидетель убийства Дария III».

Застывшее время зашевелилось, и солнце словно быстрее покатилось к закату, по крайней мере зной начал ощутимо спадать. Но лошадей пустить даже рысью оказалось уже невозможным: сделав три-четыре тяжёлых прыжка, они вместо галопа переходили на шаг, и никакие стимулы на них не действовали. Решили коней поберечь. До заката ещё пара часов, а до лагеря 40 стадий, так что таким ходом как раз к темноте и поспеть.

Остаток дороги Птолемей и Воруш ехали рядом. Военачальник живо расспрашивал тетрарха о времени, проведённом в Мемфисе, о его учёбе и полученных знаниях, о жреческих обрядах и таинствах, об иерархии служителей храма и роли религии в жизни простого народа Египта.

– Моей обязанностью было, – рассказывал Воруш, – помогать хранителю часов исчислять искажения по звёздам и вносить правки в водяные часы клепсидры. Также мне надлежало вовремя оповещать верховного жреца о приближении срока начала храмовых ритуалов и иных предписанных священнодействий.

– И ты по звёздам можешь определять время? Может, и будущее по звёздам ты читаешь? – незлобно усмехнулся Птолемей, в глубине душе готовый услышать положительный ответ.

Воруш вздохнул и посмотрел на небо: до ночи ещё далеко, поэтому придётся объяснять «на пальцах».

– Примерно да. Могу сказать, какое время здесь и в данный момент в далёких местностях, за тысячи стадий к востоку или западу. Могу любое направление исчислить, на любую точку, хоть за тем бугром, хоть в самой Элладе или на краю земли. Могу многое… но предсказать будущее – нет. – Он улыбнулся. – Хотя уличные звездочёты и многие жрецы храмов Солнца это делают, не глядя даже в небо. – Тетрарх засмеялся, как ребёнок.

Птолемей тоже хохотнул, пленяясь остротой языка необычно образованного воина, который становился всё больше и больше ему интересен.

– Ты не веришь астрологам, а сам, по сути, являешься звездочётом?

– Я верю лишь своим глазам, ушам, уму и сердцу… и то далеко не всегда!

Громкий смех собеседников приободрил уставших воинов, плетущихся позади: значит, можно рассчитывать на благосклонность начальства и даже на хорошее вознаграждение за перенесённые сегодня муки и тяготы, коль их тетрарх так рассмешил царского вельможу.

– Луна, Солнце и почти все звёзды движутся по строгим законам. Да, порой бывают непослушные звёзды, идущие наперекор всему, но они не влияют на общую картину. Раз появившись, они пролетают небосклон и исчезают навсегда. Всё остальное предсказуемо на века и тысячелетия вперёд; для звёзд… но только не для людей. – Воруш многозначительно замолчал.

Продолжил Птолемей:

– Ну а пророки и оракулы, они, по-твоему, откуда черпают знание о грядущем?

Солдат откинул с лица защитную ткань и пристально посмотрел в глаза собеседнику, словно обдумывая, стоит ли ему высказываться по этому поводу. Птолемей тоже скинул маску, изучая лицо необычного солдата.

– Никто не знает будущего, потому что сейчас его ещё нет. Есть только миг настоящего, как точка, в виде следствий на шкале времени. Ещё есть знание прошлого и бесконечность причинно-следственных связей, тянущихся с момента сотворения мира. Пронизывая эры и эпохи, причины сходятся в настоящем, тут же превращаясь в следствия и столь же быстро, сдвинувшись на миг в прошлое, опять становясь причинами. Это закон, по которому существует явный и тварный мир. А человек кроме тварного начала содержит и духовную составляющую… Она живёт по закону воли, и своё будущее можно определять именно ей… И звёзды здесь бессильны.

– То есть оракулы и пророки лгут? – Птолемей окончательно заинтриговался столь занимательным собеседником. – Не бойся, говори как думаешь, так же как и до этого. Мне действительно интересно твоё мнение.

Воруш многозначительно кивнул, вероятно давая понять, что так и будет.

– Семь из десяти – да. Жажда наживы и власти; тщеславие, замешанное на эгоизме; честолюбие, обильно сдобренное изворотливым умом, помноженное на махровое невежество и экзальтированную психику, – всё это в основе их «дара предвидения». Двое искренне верят, одурманивая себя травами и другими способами, что им открывается будущее. Или просто заблуждаются, выдавая желаемое за действительное и прельстившись совпадениями как свидетельством своей избранности. – Тетрарх замолчал, похлопав по шее коня, который приподнял голову и навострил уши.

В ответ конь фыркнул. Командир разведчиков обернулся и показал какой-то знак своим солдатам. Двое всадников рысцой поскакали влево, а двое – вправо от собеседников.

– Надеюсь, просто шакалы вышли на вечернюю охоту, – пояснил старший продромов.

– Так, это девять; а десятый? – Птолемей огляделся вокруг – на самом деле в поисках источника тревоги лошади, но выглядело это так, словно он пытался обнаружить этого десятого предсказателя.

– Десятый? Он умудрён опытом, знаниями и одарён талантом видеть причины в прошлом, их влияние на настоящее и, соответственно, следствия, порождаемые ими в будущем. При этом чем отдалённее будущее, тем расплывчатей предсказания. Кстати, и чем больше человек порабощён своим материальным началом, которое подчиняется причинно-следственному закону, тем легче предсказать и его будущее. Но если в нём душа не загнана под спуд тварных страстей, то… как ты узнаешь его волю? Эмоции, страсти, даже мысли – всё предсказуемо. Всё, кроме велений души. Человеческая воля и воля творца – только они способны перечить закону причин и следствий.

Солнце, раскрасневшись от дневной натуги и устав жарить всадников, медленно катилось к горизонту. Воздух чуть уплотнился, охладев, и звуки стали чётче. Сквозь глухое постукивание копыт слышались редкий звон трензельного железа и необычное звучание оживающей к вечеру каменистой пустыни. Слева с прохладой принесло жуткий плач шакала. Все лошади зафыркали, тревожно вытянув шеи, и громогласное ржание коня тетрарха раскатом понеслось по каменистым холмам: возвращались четыре кобылы из его собственного гарема. Наездник не стал тянуть поводья. Жеребец к каждой подошёл и ткнулся в морду: его табун, он здесь хозяин.

– Шакалы делят что-то, – доложили вернувшиеся разведчики и направили своих кобыл в арьергард отряда.

Теперь они прикрывают тыл. Настала очередь следующих всадников быть на посылках для осмотра местности.

Минутная суета стихла, опять лишь стук копыт.

– Ну… а оракул Сивы или пророки иудеев, они, по-твоему, в числе которых?

– Не знаю, я не настолько мудр, – дипломатично ответил Воруш и, помолчав, добавил: – Есть те, кто сумел так глубоко насытить свой ум знаниями, а потом усмирить его, что их духовный взгляд способен пронзить причинно-следственную бесконечность, не следуя по цепочке, а видя её целиком и сразу. Как на барельефах храма. Но мне не встречалось таких… Может, оракул и Моисей из них, не знаю.

Появилась первая блёклая звезда, хотя солнце лишь готовилось к свиданию с горизонтом.

– Как её название? – Птолемей привлёк внимание Воруша, направив в небо перст.

– Не знаю, – опять бесхитростно и честно ответил солдат. – Возможно, Себа Джа, по-вашему Венера. Нужно дождаться других звёзд. Сейчас Земля провернётся ещё немного, Солнце скроется, и мы увидим их.

– Куда провернётся? – удивился Птолемей.

– Вокруг своей оси. – Учёный тетрарх спокойно посмотрел в глаза собеседнику. – Земля – это шар, и он вращается, сменяя тем самым день и ночь. Ось проходит примерно там, – Воруш показал пальцем в другую сторону. – Там вскоре появится небольшая звезда, рядом с Киносурой28. Она вторая в хвосте у созвездия Пса29 и светит на севере. А примерно через триста лет уже сама Киносура будет ближе всего к оси вращения Земли. В наших книгах указаны все звёзды, что были близко к данной точке последние пять тысяч лет. И совершенно несложно сейчас предсказать, какие и когда будут потом. Они ходят по кругу, сменяя друг друга каждые двадцать шесть тысяч лет. Это значит, что и сама ось слегка перемещается, а не стоит на месте. Несомненно, что подобное смещение влияет на силу и степень освещения Земли Солнцем, а это уже, в свою очередь, сказывается на температуре, дождях и ветрах в разных землях. Последние пять тысячелетий в Египте становится всё суше и суше. И можно смело говорить, что в ближайшие тысячелетия мою страну ждут засухи и голод, но это ненадолго; за двадцать шесть тысяч лет всё дважды сменится. – Воруш взглянул на Птолемея и громко засмеялся. – Но нет, я не пророк и не оракул! Я просто привёл пример владения информацией и понимания закона причинно-следственных связей. При этом, заметь, я не стал говорить о конкретных сроках и событиях, мне ведомы лишь тенденции… Хотя, назвав голод, я поступил как лживый пророк. Может, люди, наделённые волей, придумают, как выращивать зерно и без обильных дождей. И это, кстати, был пример, почему будущее всегда туманно и открывает нам лишь смутные очертания и нечёткие силуэты: человеческая воля может сломать любую связь причин и следствий. А может, люди до этого не доживут вообще, и тогда даже предсказание о засухе окажется неактуальным.

– И последний раб назовёт тебя лжецом, предсказавшим засуху, но не увидевшим конца времён! – Птолемей расхохотался вслед за собеседником.

– Точно! – поддержал его Воруш. – Поэтому я лучше буду тетрархом, чем оракулом.

Солдаты тоже заулыбались, внимая смеху командиров.

Солнце коснулось горизонта. Воздух стал необычайно прозрачным. В косых лучах замелькали яркими отблесками искры микроскопических летающих насекомых, танцующих свой танец жизни в предвкушении прохлады и росы.

– Да, это Венера, – произнёс знаток астрономии, – одна из шести странных звёзд. Они почему-то ходят по небосводу, подчиняясь каждая своему закону. И при этом не мерцают, как другие, а светят ровно. Сопоставляя их положение относительно других звёзд, как раз и можно исчислять время в масштабе суточного оборота Земли.

Птолемей задумался, а после решился:

– Воруш, ты знаком с традициями огнепоклонников. А слышал ли ты про Авесту, их святое писание?

Тетрарх посерьёзнел. Прищурившись, устремил взгляд на красное солнце.

– Слышал… читал в храмовой библиотеке об этой религии. И… многое бы отдал, чтобы ознакомиться с их знаниями о Боге.

– О боге? – в который раз за день удивился военачальник. – Мне говорили, что там немало научных знаний, в том числе по астрономии.

– Что могут значить любые знания по сравнению со знанием о Боге, если оно истинно… – отстранённо, словно уйдя в себя, высказался египтянин.

– Хм, – смутился Птолемей. – К примеру, один осведомлённый и мудрый дастур сказал как-то в беседе, что согласно Авесте Земля шарообразная. Но это ладно, Аристотель, да и ты считаешь так же… я, кстати, тоже. Но это не всё: она вращается не только вокруг своей оси, но и вокруг Солнца. И все странные звёзды тоже кружатся вокруг него, и они все летят куда-то сквозь пространство вместе с остальными бесчисленными звёздами. Представляешь?

Лошадь тетрарха встала, и Птолемей сразу не заметил этого. А когда почувствовал, что собеседника нет рядом, обернулся. Тот, затянув удила, смотрел на него открытым взглядом ребёнка, впервые увидевшего пожар.

– И действительно, это же всё объясняет… – заворожённо произнёс Воруш.

– Итак, что ты слышал об Авесте? – по-деловому повторил вопрос Птолемей, чувствуя, что собеседник выпал из канвы их разговора и сейчас думает совсем о другом.

Воин отпустил поводья. Они опять ехали вровень.

– Сейчас. Дай мне минуту, стратег, обдумать услышанное, а то потеряю очень важную мысль про циркуляцию светил и Земли. – Он безмолвно шевелил губами полминуты, а потом внезапно чуть не выкрикнул: – А Луна?! Если то, что ты сказал, – правда, как тогда движется Луна? Она же всегда в разном положении относительно Солнца, значит, Земля не крутится вокруг неё.