Малинур. Часть 1,2,3

За городом вдалеке уже зажглись костры и факелы. То гетайры и этеры царя Азии поднимались со своих спальных кошм, чтобы за три-четыре часа до начала изнурительного похода дать лошадям овса и обильно напоить их.

– Таис, те знания воистину уникальны, и эллины достойны их не меньше персов. Единственное, лишь треть из первой половины Авесты Валтасар успел перевести. Ещё семь насков… —Не успел Птолемей закончить фразу, как девушка резко развернулась и метнула в друга гневный взгляд:

– Но это не даёт нам права, действуя как варвары, присваивать их себе! Наука Азии, её литература и поэзия, архитектура и искусство не менее прекрасны и развиты, чем эллинские. Мы хотим обмануть Бога? Вспомни, что́ Валтасар сказал о лжи. Всё, что на ней построено, – тлен и пустота. Все наши нынешние и будущие царства сгинут, и Александр заложит этому основу. – В отблесках свечи прекрасное лицо Таис исказила гримаса боли. Выдохнув, она продолжила: – Шимон лишь был не против столь печального исхода для священных текстов персов. А царь, вняв речам первосвященника о едином Боге, как всегда увидел в них только форму: единый бог опасен его власти, и у народа такого быть не должно, по крайней мере у непокорного – точно. Так думает и будет думать каждый светский царь, чьё сердце не отверзнется истине. Наш властитель, твой друг и мой высокий покровитель, ещё в Иерусалиме решил уничтожить Авесту, если она найдётся. Однако, увидев, что зороастризм уже начал скатываться к тривиальному языческому огнепоклонничеству, успокоился и позволил тебе извлечь из неё практические знания. И поэтому, узнав о наличии второго экземпляра текстов на другом краю земли, он вряд ли решит ради неё направиться с войском на покорение Согда и Бактр.

Девушка подошла вплотную к мужчине и, почти прижавшись к нему, пристально заглянула в глаза.

– Птолемей, умоляю тебя именем Господа, в которого я уверовала всем сердцем: найди священную Авесту и не дай Александру погубить её! До прихода Мессии ещё есть время, и мы найдём силы, чтобы свет истины, в ней содержащейся, пролился в сердца людей и подготовил их к рождению Спасителя. Она где-то там, в горах Па-и-михр22. – Из её глаз потекли слёзы. – Я готова ко всему; моё сердце, истерзанное поиском истины, нашло упокоение в Боге, и мне нестрашен гнев Александра, поэтому я открылась тебе с верой, что ты будешь на моей… на нашей стороне. Ответь мне сейчас: ты с истинным Богом, ты желаешь спасения?

Воин смотрел в лазоревые глаза гречанки, не в силах оторвать взгляда, – то ли их неземная красота пленила Птолемея, то ли волшебный свет, что начал истекать из них. Он, не чувствуя себя, наклонился и слегка коснулся её алых губ своими. Девушка стояла неподвижно, трепеща всем телом, словно её бил озноб.

– Да, – прошептал Птолемей, – я всегда был с тобой.

И Таис всецело покорилась власти Эроса, столь любимого ею греческого божества, теперь ставшего для неё лишь метафорической формой могучего инстинкта.

Глава 8

330 год до Рождества Христова.

Уже вторые за ночь свечи догорели. Настала мгла. Таис поднялась с ложа и подошла к окну. Город ещё спал, но костров вдали прибавилось: македонская армия, как чудовищный муравейник, приходила постепенно в движение, готовясь в предстоящий день преодолеть не менее сотни стадий на пути в Мидию. Огромная, полная луна повисла над долиной, залив её призрачно-бледным светом, плеснув им и в спальню.

Птолемей хотел было зажечь огонь, но стройный силуэт подруги, очерченный луной в оконном проёме, пленил его взор своим магическим совершенством. Она на цыпочках стояла вполоборота, приподняв подбородок, глядя на блёкнущие звёзды, отчего греческий профиль её лица прорисовывался чётко и плавной дугой переходил в изящную длинную шею. Прямая ровная спина и развёрнутые плечи с натренированными, как у юноши, дельтовидными мышцами свидетельствовали о том, что их обладательница способна посоревноваться в стрельбе из лука или владением ксифосом с самим Пандаром23. А прорисованный слегка рельеф мускулатуры стройных бёдер и поясничных мышц, что держат стан, округлые крепкие ягодицы, изящные длинные голени вкупе с пленительными ямочками Венеры, что оттенялись лунным светом у крестца, – всё это говорило о немалом времени, проводимом их хозяйкой в седле и в сложных танцах.

Девушка глубоко задышала, призывная грудь плавно начала вздыматься, словно лаская лунный диск своими неосязаемо лёгкими прикосновениями, – Таис почувствовала страстный мужской взгляд. Птолемей неслышно подошёл сзади и обнял подругу. Она, как кошка, инстинктивно выгнула спину, прикусив губу в истоме вновь нахлынувшего желания, и, не справляясь с дрожью, бьющей тело, оперлась руками на подоконник…

Волненье спало, жар угас, рассудок вновь вернулся. Влюблённые в усталой неге остывающей страсти лежали, обнявшись, на кровати. Таис смотрела на свечу и первой тихо заговорила:

– Теперь обязан будешь ты вернуться. Обязан мне – твоё я семя сохранила в чреве. И если будет так угодно Богу, в деснице Чьей я нахожусь, то быть тебе отцом, мой Птолемей.

Он крепко обнял девушку, сдавив руками грудь, упругую, как полный ветром парус, и нежную, подобно шёлку. Прикусив за шею, медленно прошептал:

– Коварная Таис, ты породила в сердце воина смятение, в заложники взяв его храбрость и бесстрашие. – Он приподнялся и с улыбкой договорил: – Как мне теперь сражаться, прикованным одной рукой к тебе?

– Руки твоей я не стремлюсь сдержать, ты можешь всем распоряжаться вольно. Не забывай про дареный хитон, он сам тебе поможет, а ты лишь не мешай и будь в походе с головой холодной. Единственное, не рискуй напрасно, помни обо мне и повторяй молитву, что я тебе сказала и вышила на вороте его. – Таис, изящно изгибаясь, выскользнула из объятий и встала. – Ты делаешь великое дело, Птолемей, а значит, всё сущее придёт тебе на помощь. Увидишь, идя за Авестой с глубокой верой в праведность пути: она сама даст тебе знак, где и как её найти. Запомни, второй экземпляр книги исполнен не на шкурах. Валтасар не знает точно, но слышал, что его писали или на деревянных, или на золотых пластинах. О месте её нахождения известно дарийскому сатрапу Бактрии Бессу. Ты с ним знаком заочно, он возглавлял бактрийскую конницу в битве при Гавгамелах. В мире жили трое хранителей Священного Писания; они же и последние носители языка, на коем оно написано. Одним был Валтасар, двоих других звали Мельхиором и Каспаром. У них есть несколько имён, но именно эти всегда передаются по наследству одному из их потомков. Хранители должны пронести сакральные знания о времени прихода Мессии через века и в момент Его рождения найти нового пророка, принести ему дары, тем самым передать факел истинной веры.

– Время прихода, оно тоже указано в Авесте? – уточнил Птолемей.

– Да. Там названо время появления ещё двух великих пророков и время рождения третьего – последнего. С его приходом все мёртвые воскреснут и предстанут перед Богом. После чего души, впустившие в своё сердце Господа, окончательно с Ним сольются, а остальные прекратят своё существование навеки.

Птолемей восторженно смотрел на пламя свечи.

– … и Валтасар назвал тебе эти времена?

– Кроме явления последнего. Первый Мессия родится через триста тридцать лет. Теперь ты понимаешь, что времени не так-то много и забвение священной Авесты лишает девять людских поколений огромного источника духовных знаний. Это миллионы ещё не пришедших в мир душ, чей шанс на спасение зыбок.

– А второй? Когда придёт второй великий пророк?

– Через полтысячелетия по смерти первого. Его религия будет не менее грандиозной, чем созданная предшественником. Но глупые люди, те, кто за формами не видят содержания, сойдутся в битве за верховенство своих пророков, не понимая, что они – части ствола одного дерева, которые каждую весну удлиняют его, устремляясь к небу, а их религии – всего лишь ветки, отрастающие каждая от своей части. Ветки можно отрезать, да и со временем многие отсыхают сами и отпадают, и дерево не сильно замечает это. Но без чудовищных последствий нельзя отрезать часть ствола – погибнет дерево или замрёт в своём росте, оставшись духовным карликом. Исключение из этого процесса сакральных знаний Авесты исказит естественный ход духовного развития человечества. Чуть больше чем через два тысячелетия оно, развив немыслимое количество форм, само себя поработит ими. Наступят относительный мир, достаток и покой, но будут они лишь внешними. Все знания духовного порядка окажутся во всеобщем доступе. Однако в бесчисленном потоке пустых форм, тленных прелестей ума и суетных эмоций найти их станет не легче, чем сейчас нашу Авесту. Ты представляешь, что произойдёт, когда на этом фоне в мир придёт последний Мессия? Увидев, что человечество прельщено злым духом Ангро-Майнью, что отошёл от Господа… справится ли Спаситель с ним Один, при помощи лишь жалкой кучки истинно прозревших душ? Своим перстом Бог указал нам путь, как избежать такого вот конца времён.

Произнося эти слова, Таис по-прежнему стояла обнажённой, сияя в лунном свете, и Птолемею показалось, что этот свет не отражённый, а льётся из неё. Он подошёл к подруге и, не доверяя зрению, притронулся к мерцающей коже её плеча. Его рука замерцала тоже…

– И ещё ты должен знать пророчество, о котором Александр настоял ему поведать бедного жреца буквально в начале пира. Дастур вчера мне передать его успел. Оно гласит: империя царя Азии погибнет очень быстро, почти сразу после смерти самого Александра. После этих слов Валтасар уже знал, что теперь царь расправится с ним.

Птолемей молчал. Таис испытующе смотрела ему в глаза, читая в них смятение и муки внутреннего выбора. Всё, что было услышано им за ночь, всё, что пережито и прочувствовано, он сейчас пытался уложить в голове в сколь-нибудь упорядоченном виде. Голос сердца громче и громче звучал внутри, но такой мощный разум, как у Птолемея, не позволит просто так сразу скинуть себя с хозяйского трона. Кто силой ума привык мир познавать, не давая душе развернуться, тому сложно его отодвинуть в сторону и духовным зрением проникнуть за пределы границы рациональности.

Он посмотрел в окно; ещё было темно, но горизонт уже светлел. Самая длинная и счастливая в его жизни ночь подходила к финалу.

– Теперь и ты, Таис, обязана меня дождаться. Мой довод несравним по важности с твоим, но для меня он очевиден. Я люблю тебя. А ты? – по-мальчишески просто и даже наивно спросил Птолемей.

Девушка прижалась к его груди.

– Да. Всем сердцем, разумом и телом, – прошептала она, даже не ему, а скорее себе и каким-то невидимым свидетелям. Потом посмотрела в глаза и с улыбкой добавила: – Твой довод истинно серьёзней моего, ведь выдыхая любовь, вдыхаешь в себя Бога. Я люблю тебя, мой Птолемей, – и поцеловала его крепко в губы.

Во дворе послышался шум: то приехали повозка и ещё одна кибитка, которые Птолемей заблаговременно приказал выделить для возлюбленной и её служанки.

– Пора собираться в путь, Таис. Не сто́ит гневить Александра.

Несколько солдат погрузили самый необходимый походный скарб обеих женщин. По велению девушки кибитку подвели к заднему выходу. Таис руководила загрузкой, сама закинув большой узел с какими-то тряпками на корму телеги, накрыв его овечьим одеялом. Перед тем как тронуться в путь, она попросила Птолемея, всех солдат и двух ездовых зайти в дом, где служанка накрыла небольшой стол.

– Давайте по старой критской традиции присядем перед дорогой! Выпьем по кружке вина и сопроводим этот ритуал тостом за попутный ветер и благожелательность Посейдона. – Она засмеялась: – Это морская традиция, но всё же я с Крита!

Мужчины, посмеявшись, разместились в трапезной.

– Таис, – Птолемей неожиданно встал, – мне неведомо, вернусь ли живым, но прошу сейчас, в присутствии этих свидетелей, ответить: согласна ли ты стать моей женой?

Повисла тишина.

Девушка медленно поднялась из-за стола и, не отрывая взгляда от лица друга, тихо произнесла:

– Да, я согласна.

Все повернули головы в сторону стратега.

– Тогда выпьем за дальнюю дорогу, – поднял он кружку с вином.

– И за будущую свадьбу! – воскликнул командир солдат, стряхивая крошки с рыжей бороды.

Присутствующие поддержали тост громким одобрением и принялись за трапезу. И лишь когда Птолемей своим грозным взглядом дал им понять, что обилие снеди на столе – это всего лишь дань гостеприимству, они оторвались от поедания нежнейшего ягнёнка, сыра и тёплого хлеба с вином.

– Ты проводишь меня до выезда из города? – уже на улице грустно спросила Таис, стоя у кибитки и прижимаясь к другу всем телом.

– Да. На улицах много патрулей, что ищут, может, выжившего Валтасара. Я провожу тебя за окраины Персеполя. Там ждёт верный мне отряд гетайров во главе с Некадом. Ты знакома с ним. Он знает своё дело и будет тебе защитой до самого Вавилона и Александрии. И ещё. В кибитке сундук со вторым экземпляром переведённой Авесты, решил тебе доверить этот груз – не нужно объяснять его ценность.

Никто не смел досмотреть повозки, сопровождаемые самим начальником царской охраны. Поэтому как только первые лучи солнца полыхнули на востоке, караван уже выехал из города. Остановившись по просьбе Таис у заброшенной кошары, Птолемей приказал своей охране ехать назад, а сопровождению двинуться в путь, оставив лишь повозку с погонщиком – влюблённые прощались, чужие взгляды ни к чему.

Девушка искренне разрыдалась, не в силах сдержать эмоции и чувства. Птолемей стоял, молча обняв её и нежно гладя по спине, ощущая вздрагивания от спорадических всхлипываний.

– Ну всё, не будем больше рвать сердца, – чуть успокоившись, сказала Таис. – Скачи первый и не оборачивайся. Я буду ждать тебя, мой Птолемей.

Он поцеловал её ещё раз и, уже находясь в седле, промолвил:

– Я постараюсь сделать всё, о чём мы говорили. Люблю тебя! – и, пришпорив коня, галопом поскакал на восток, постепенно растворяясь в пыли и лучах восходящего солнца.

Потеряв наездника из виду, Таис наказала погонщику не оборачиваться, так как девушке нужно по естественным делам. А сама зашла за дувал овечьей кошары.

***

«Надеюсь, ничего важного. Лишь бы не потеряли так сундук», – с невесёлой улыбкой подумал Птолемей, проезжая мимо только что оставленного дома любимой и увидев за оградой выпавший узел, набитый женским тряпьём.

Огромная македонская армия почти в 50 тысяч воинов, медленно шевеля своими щупальцами гарнизонов в Персеполе, Пасаргадах и селениях Южной Кармании, загрузилась в обозы, села в сёдла, а в большей степени просто встав на ноги и затянув лямки башмаков и сандалий (у кого были), двинула на север – в Мидию. А за неделю до этого вперёд ушли передовые отряды продромов (разведчиков) из числа лёгкой фракийской конницы, имеющей из защиты только беотийские шлемы. Сопровождали их десятки бематистов, или шагомеров, которые подсчётом шагов, необходимых для движения между привалами, определяли расстояния и места стоянок. Вместе с ними в путь двинулось и несметное блеющее, мычащее и мекающее стадо овец, быков и коз, которое ползло неторопливо, теряя строго определённое количество голов на каждой выделенной станции – это суточный провиант для идущей сзади армии. К тому же навозный след был чётким ориентиром и позволял войскам безошибочно выходить на нужные точки маршрута, даже не получив информации от продромов.

После полудня и Александр со своим штабом снялся с места. В 30 стадиях от стен персидской столицы обоз царя нагнал Птолемей с частью царской конной агемы – личной гвардии, состоящей из наиболее подготовленных и преданных гетайров. В её основе служили 400 всадников, все сыновья приближённых царя, его военачальников, сановников, выходцев из эллинской аристократии. Само слово «гетайр» означает «товарищ» (так же, как и «гетера» – «подруга»), поэтому данные воины имели особое положение и являлись своеобразным кадровым резервом армии Александра. Кроме того, в состав гвардии входила и пешая агема, состоящая из 500 столь же преданных гипаспистов – лёгких пехотинцев. Они охраняли жильё царя и всегда были рядом.

Александр, увидев позади приближающийся пыльный след, остановил коня, чтобы поприветствовать своего верного телохранителя и друга.

– Птолемей, Клит уже начал волноваться, куда это ты пропал с подчинёнными ему гетайрами. – Царь улыбнулся , сославшись на командира конной агемы просто так, ради шутки. Он прекрасно знал, чем занимался в это утро его сводный брат.

– Клиту Чёрному действительно сто́ит переживать, как минимум за лошадей. – Птолемей махнул назад, где в паре стадий в клубах серой пыли приближались 30 конников. – Они за зиму разжирели от безделья, теперь больше походят на коров. Как хорошо, что войско не видит этих элитных гетайров из царской агемы. – Соратник властителя улыбнулся, предвкушая зрелище взмыленных боевых коней, уставших до полусмерти всего за 15 минут карьера.

Отряд приближался быстро, и командир с рыжей бородой в последний момент сообразил, кто эти два всадника, что наблюдают за ними чуть в стороне от обозной колонны. Он сориентировался в направлении движения поднятой лошадьми пыли и, резко сбросив скорость, принял влево, чтобы облако прошло мимо царя.

– Подожди здесь, Александр, не нужно очернять начало похода гневом наказания. – Царский соратник, слегка ткнув шенкелями коня, подскакал к старшему отряда.

Лошадь бородатого воина, нервно семеня копытами, кружила вокруг военачальника, не в состоянии остановиться после непривычной для неё нагрузки. Птолемей что-то сказал гетайру. Тот снял с плеча плащ, окрашенный тирийским пурпуром, и, поникнув головой, повёл своих конников к авангарду, где двигался его командир, Клит Чёрный. Птолемей сначала было поскакал назад, но на полпути развернулся и направился к провинившемуся воину. Перекинувшись парой фраз, солдат воспрянул духом и вернул яркий плащ на свою спину.

Но Александр этого не видел – он наблюдал за огромным орлом, что кружился очень низко над дорогой, величественно расправив могучие крылья. Друг вернулся и тоже задрал голову. Птица действительно была необычно крупной и лениво парила вокруг всадников, постепенно снижаясь. Уже отчётливо можно было разглядеть трепещущие кончики тёмных перьев с белой окантовкой, голову орла, повёрнутую в центр круга, и необычное светлое пятно на груди.

– Смотрит на меня… Какой большой… – вымолвил испуганно царь. – Плохой знак. Лук! Быстро! – крикнул он в сторону обоза, и тут же примчался слуга с оружием и колчаном.

Александр вложил стрелу и прицелился. «Он действительно смотрит на нас», – подумал не менее испуганный и удивлённый Птолемей, но, сам не понимая почему, вдруг положил ладонь на руку Александра. Тот недоумённо повернулся, ослабив натяженье тетивы.

– Постой, Александр, не надо. Это же императорский орёл, покровитель Ахеменидов; быть может, он о чём-то нас предупреждает.

И птица словно услышала человека. Она крикнула так громко и неожиданно, что лошади аж встрепенулись. После чего, взмахнув несколько раз крыльями, полетела в сторону солнца и, развернувшись, начала степенно набирать высоту. В какой-то момент она телом своим закрыла диск светила – Птолемей оцепенел… в небе возник символ фраваши. Ему даже показалось, что царственная птица замерла в ореоле солнечной короны, расправив горделиво крылья. Орёл сделал ещё один круг и, крикнув на прощанье, уплыл в восходящих потоках тёплого воздуха на северо-восток. Настала тишина; лишь беспокойно фыркал конь, перебирая трензеля между зубами.

– Действительно, он что-то нам сказал… но что? Надо было его всё же убить. – Царь оторвал взгляд от бескрайной синевы, протёр ослеплённые ярким солнцем глаза и, дёрнув поводья, поскакал за обозом.

А Птолемей ещё долго смотрел вслед улетающей птице, думая о Таис. И лишь когда орёл скрылся в голубой дали, отстегнул плечные лямки и оттянул на груди кожаный панцирь. Солнце сразу сунуло ему за пазуху свою огненно-рыжую руку, и фаравахар на хитоне вспыхнул золотом. Сначала возникли странные ощущения, словно крылатый символ обжёг кожу, но боли не было, лишь тепло, проникающее глубоко внутрь. «Наверно, солнце разогрело металлические нити вышивки», – всё объяснил мужчине его разум, и мысли вернулись к возлюбленной: «Таис, ты разрушила покой и все мои устои. Как выполнить данное тебе обещание? Как добраться до Бактрии? И Александр… Узнай он о нашем с тобою сговоре… Или рассказать всё самому? Ведь он мой друг и сводный брат». Обоз уже прилично удалился, а Птолемей всё глядел в небо, прищурившись, пытаясь разглядеть там улетающую птицу. «Нет, пока нельзя. Судьба дастура в этом смысле показательна. Царь сам скрывает от всех нас суть разговоров с первосвященником. Каков у них достигнут договор? Да и та встреча в Сивах, где царь наедине с оракулом провёл весь день… Я не узнал Александра после этого общения. Он очень изменился, но, говоря о содержании бесед, лишь усмехался льстивым признаниям его наследником Амона-Ра. Царь Азии лелеет свои замыслы и идеи, но посвящать ближайших друзей в них не спешит. Даёт мне это право сохранить наш общий с Таис план в секрете тоже? Наверно, да… по крайней мере пока, а дальше будет видно. В любом случае найти вторую Авесту нужно точно, хотя бы ради пяти насков, сгоревших во дворце, так и не дождавшись перевода Валтасаром. А что касается первых частей, то все эти размышления о Боге и пророках не лишены, конечно, смысла, но и ценность их в золотых талантах не измерить. Кто в нашей армии знает о её сакральном содержании? Архиграмм Эвмен; возможно, писари… но эти вряд ли, тем более их всех Эвмен отправил с вавилонским обозом – там ещё полно других свитков и пергаментов для перевода на греческий. Значит, варианта два: в случае успеха первую часть утаить от царя или же к этому моменту убедить его в необходимости святые тексты не губить, а также вывезти в Вавилон. Ладно, будем решать задачу по частям, по мере прояснения всех обстоятельств. Глядишь, и вправду арийский бог так всемогущ, что сам укажет путь к Авесте и вразумит, как дальше быть с ней». Орлиный крик эхом долетел до Птолемея, словно пернатый хищник согласился с его мыслью. А всадник резко ткнул шенкелями в конские бока и, ослабив уздечку, за две минуты нагнал царскую походную кибитку.

Уже через месяц македонцам почти без боя сдалась Паретакена, что на пути к Экботанам. А в первый месяц лета, не особо сопротивляясь, пала и сама неприступная крепость24. Однако на этот раз Дарий опять смог бежать в Парфию, оставив в спешке огромную персидскую казну.

Поняв, что ранее озвученная цель окончания похода достигнута лишь отчасти, Александр решил всё же сдержать своё слово. Он объявил о завершении панэллинской войны с Персией, сложил с себя полномочия стратега-автократа и расформировал союзные отряды. Всем грекам и фессалийцам полностью выплатил жалованье и даже общую «премию» в две тысячи талантов25 золота. В армии теперь остались собственно македоняне, наёмники и греки с фессалийцами, не пожелавшими возвращаться домой.

Войска расслабились – война закончена. Но Александр жаждал легитимации своей власти путём её официальной передачи и отречения Дария от трона в его пользу. Он понимал, что долго удержать в руках ариев с народами и племенами иных провинций будет невозможно. Для них последний Ахеменид – законный царь, а македонец лишь завоеватель, чья империя уже стала крупнейшей из всех виданных под небом.

Указанную точку зрения разделяли не все в его окружении, и в первую очередь, против неё была так называемая старая аристократия, самым влиятельным из представителей которой являлся Парменион. Военачальник и сподвижник Филиппа – отца нынешнего царя – обладал огромным авторитетом в армии, и к его мнению, безусловно, прислушивались. Он полагал, что все цели войны достигнуты, а намерение Александра пойти дальше на восток, в Парфию, – всего лишь его блажь, и продиктована она желанием личной мести гегемона поверженному персидскому царю.

Пытаясь убедить сподвижников в необходимости догнать Дария и пленить его, Александр впервые осознал, что армия даже без строптивых союзников не монолитна и его стиль управления слишком либерален.

– Как удержать империю, коль даже войско и его военачальники разрознены и каждый мнит себя стратегом? – сокрушался Александр в кругу самых доверенных друзей.

– Мы все поддерживаем тебя, наш царь! – поднялся с места Птолемей, не дожидаясь реакции Гефестиона, Лисимаха и Селевка. – Сегодня стало известно, что Дарий движется своим обозом по дороге на Дамган, что в полутора тысячах стадий отсюда на северо-восток. У нас ещё есть шанс его настичь, пока он не ушёл через Южные ворота26 в Гирканию. Там он сможет договориться со скифами, и тогда придётся иметь дело с этими степняками. Они искусные воины, и мне бы не хотелось познавать, насколько далеко бьют их луки – известно, сильно дальше наших.

Решение принято. Царь оставил «недовольного» Пармениона во главе половины своего войска в Экботанах, а сам немедля бросился вдогонку за Дарием.