Кровь и Воля. История Мурома

– Нужно задобрить его, – сказала вечером у костра Велеслава, девушка, которая в деревне считалась знахаркой и знала толк в травах и заговорах. – Оставить ему дар на перекрёстке лесных троп. Хлеба, краюху, полить мёдом или вином…

– У нас у самих жрать нечего, девка! – зло проворчал Лютобор, грызя жёсткую кору. – У самих кишки сводит! Не будем мы кормить лесную нечисть! Пусть только покажется, я ему башку топором снесу!

Предостережение прозвучало в ту же ночь. Лютобор стоял в дозоре, злой и голодный. И вдруг он увидел её. Между двух могучих сосен стояла его покойная сестра Олёна. Такая, какой он запомнил её перед смертью – бледная, в простом мокром саване, с длинными волосами, с которых капала вода. Она не говорила ни слова, лишь смотрела на него своими большими, печальными глазами и медленно манила к себе, в темноту.

Лютобор замер. Его мозг отказывался верить, но сердце разрывалось от боли и тоски. Он забыл про дозор, про отряд, про Родомира. Он сделал шаг к ней, протягивая руку. «Олёнушка…» – прошептал он. Он сделал второй шаг, и ледяной холод чащи уже готов был поглотить его.

– Лютобор, стой! – крик Родомира, который в эту ночь спал очень чутко, резанул по ушам.

Как только прозвучал голос, морок исчез. Вместо сестры перед Лютобором была лишь пустота между двумя деревьями. Он очнулся, дрожа всем телом, покрытый холодным потом. Он понял, что ещё миг – и он бы ушёл в лес, откуда уже не возвращаются.

Родомир понял – грубой силой и угрозами тут не поможешь. Они были в чужом доме, и Хозяин этого дома был недоволен. Он подошёл к мешку с припасами, достал последний ломоть ржаного хлеба, полил его последними, драгоценными каплями мёда, которые они берегли для Ярины. Он вышел на край лагеря, нашёл старый, покрытый мхом пень и положил на него свой дар.

– Хозяин леса, Лесной дух! – сказал он громко и чётко в темноту. – Мы не разбойники и не воры. Мы идём с миром. Мы не ищем здесь добычи, мы ищем новый дом, новую жизнь. Мы не хотели тревожить твой покой. Прости нас за нашу дерзость. Не мешай нам, и мы уйдём, не сломав лишней ветки, не убив зряшного зверя. Это тебе от нас. Прими наш скромный дар.

После этого ночь прошла на удивление спокойно. Не было ни смеха, ни шёпота, ни треска веток. Впервые за несколько дней отряд спал без страха.

А на утро, пройдя всего несколько вёрст по прямой, как стрела, тропе, которую они вчера не видели, они вышли на небольшую поляну. Посреди поляны стояла одинокая, вросшая в землю, покосившаяся изба, из глиняной трубы которой вился тонкий, сизый дымок.

Они не знали, ждёт их там спасение или ещё большая, изощрённая опасность. Но лес, казалось, наконец-то выпустил их из своих удушающих объятий.

Глава 16. Изба на Курьих Ногах

Они вышли на поляну внезапно. Только что они продирались сквозь плотную стену леса, а в следующий миг оказались на открытом пространстве. Поляна была идеально круглой, словно очерченной циркулем великана, и трава на ней была неестественно зелёной для этого времени года. А посреди поляны стояла она.

Изба.

Она была старой, вросшей в землю по самые окна, покрытой толстым слоем мха, так что казалась частью самого ландшафта. Сложенная из почерневших от времени, гигантских брёвен, она выглядела кривобокой и покосившейся, будто пританцовывала на невидимых ногах. Из глиняной, растрескавшейся трубы вился тонкий, сизый дымок, который, вопреки безветрию, не поднимался вверх, а стелился по земле, как змея.

От избы веяло жутью. И одновременно – странным, порочным притяжением, как от глубокого, тёмного омута. Вокруг не было ни следа человека – ни тропинки, ни дров, ни забора. Тишина стояла такая, что было слышно, как кровь стучит в ушах.

– Обойти, – прорычал Лютобор, инстинктивно выставляя вперёд топор. Его братья согласно кивнули, их лица были напряжены. – От этого места несёт гнилью и мороком. Это ловушка Лешего.

– Нет… – прошептала Ярина, опираясь на плечо своей подруги. Её лицо было бледным от боли. – Я больше не могу идти. Нога горит огнём. Нам нужен отдых.

– Ярина права, – поддержала её Велеслава, местная знахарка. – Дым есть – значит, есть очаг. Значит, есть жизнь. Может, там нам помогут. Леший бы не стал топить избу.

Отряд замер в нерешительности. Усталость и голод боролись с первобытным страхом. Родомир смотрел на избу, и все его инстинкты кричали об опасности. Он чувствовал, что это не просто дом, а живое, мыслящее существо, наблюдающее за ними. Но он также видел измученные лица своих людей. Видел, как побледнела от боли Ярина. Он, как вожак, должен был принять решение.

– Я пойду один, – сказал он. – Всеслав, Лютобор, будьте наготове. Если я не вернусь через десять ударов сердца – уходите, не оглядываясь.

Он медленно пошёл к избе. Трава под его ногами не шелестела, а пружинила, как живая. Дым от трубы пах не деревом, а сушёными травами, кореньями и чем-то ещё, неуловимо сладковатым и тревожным. Он подошёл к низкой, тяжёлой двери, сколоченной из одной цельной доски. На ней не было ни ручки, ни засова. Он занёс руку, чтобы постучать, но не успел.

Дверь со скрипом, похожим на стон старика, отворилась сама.

В проёме стояла она. Древняя, как сам этот лес, старуха. Её лицо было похоже на печёное яблоко, сплошь покрытое глубокими, переплетающимися морщинами. Белые, редкие волосы были стянуты на затылке в узел. Но самым страшным были её глаза. Абсолютно чёрные, без зрачков, они, казалось, вбирали в себя свет. И смотрели они не на Родомира, а сквозь него, видя что-то позади, в его прошлом и будущем.

– Заходите, путники, – прохрипела она голосом, похожим на шорох сухих листьев. – Нечего на пороге кости морозить.

За её спиной, в полумраке избы, Родомир увидел вторую фигуру. Это была девушка. И если старуха была воплощением увядания и смерти, то девушка была самой жизнью, дикой и необузданной. Высокая, статная, с кожей цвета луны и густыми, как смоль, волосами, заплетёнными в одну толстую косу. Но её красота была хищной, опасной. А её глаза, зелёные, как лесные озёра, смотрели на Родомира с холодным, оценивающим любопытством. Это была Морена, её дочь или внучка, никто бы не смог сказать точно.

Родомир обернулся и махнул рукой своему отряду. Они, с опаской озираясь, начали подходить к избе. Старуха без лишних слов посторонилась, впуская их. Внутри изба оказалась больше, чем снаружи. Под потолком висели пучки трав, сушёные грибы и какие-то лапки неведомых тварей. В очаге тлели угли, источая странный аромат.

Когда весь отряд вошёл, старуха закрыла дверь, и в избе стало почти темно. Она обвела всех своим незрячим, но всевидящим взглядом и остановила его на Родомире.

– Давно я вас жду, – проскрипела она. – Вижу на тебе кровь, вожак. Кровь чужую и свою будущую. И печать судьбы горит у тебя на лбу, как клеймо. Далеко идёте. И долгим будет ваш путь.

Глава 17. Цена Исцеления

Агриппина, не обращая внимания на вооружённых и настороженных мужчин, жестом подозвала к себе раненую Ярину. Девушка, хромая и опираясь на подругу, подошла к очагу. Старуха опустилась на колени с лёгкостью, не свойственной её возрасту, и её костлявые, сухие пальцы с удивительной нежностью коснулись распухшей лодыжки Ярины. Она не осматривала – она ощупывала, впитывала боль, читала её, как книгу.

– Вывих пустяковый, – прохрипела она, не поднимая головы. – Но лес уже добавил своего. Напустил гнили, выпил соки. Нога умирает. К утру почернеет, а к вечеру можно будет отнимать.

Ярина тихо всхлипнула. Взгляд Родомира стал жёстким.

– Ты можешь ей помочь?

– Могу, – так же ровно ответила Агриппина. – Я всё могу. Но за всё есть плата.

Родомир потянулся к мешочку с серебром, который дал ему Миролюб.

– Сколько ты хочешь?

Старуха медленно подняла на него свои пустые чёрные глаза и усмехнулась беззубым ртом.

– Твои побрякушки, вожак, мертвы. Это просто холодный металл. Для настоящего дела нужно живое. Чтобы излечить гниль, нужна живая вода. Сила. Мне нужна кровь.

Отряд напрягся. Лютобор шагнул вперёд, заслоняя собой остальных.

– Что ты несёшь, старая карга?

Агриппина проигнорировала его. Её взгляд скользнул по мужчинам, оценивая их, как мясник оценивает скот.

– Мне нужна кровь самого сильного и здорового из вас. Того, в ком жизнь бьёт ключом, как родник из-под земли. От слабого и больного проку не будет.

Все взгляды невольно обратились на Лютобора. Он был воплощением первобытной, грубой силы. Широченный в плечах, с руками толщиной в брёвна, поросшими густыми волосами. Он был здоров, как молодой бык.

– Я, – сказал он просто, делая ещё один шаг к старухе.

Агриппина удовлетворённо кивнула. Она велела ему сесть у очага и закатать рукав. Затем из складок своей одежды она достала нечто, отчего по спинам пробежал холодок. Это был нож. Но не из стали. Он был выточен из цельного куска чёрного, блестящего, как лёд, обсидиана, острого, как бритва.

Старуха взяла могучую руку Лютобора в свои, похожие на птичьи лапки, кисти. И это было странное зрелище – несокрушимая мощь и древняя, как мир, мудрость. Она не резала. Она провела по его коже лезвием так легко, что тот почти не почувствовал. Но на его предплечье тут же выступила длинная, глубокая рана, и из неё густыми, тёмными каплями начала сочиться кровь.

Морена, молчавшая до этого, подставила под его руку простую глиняную чашу. Кровь тяжело капала в неё, издавая глухой звук. Когда чаша наполнилась почти наполовину, Агриппина знаком остановила её. Она начала свой ритуал. Она склонилась над чашей и зашептала древние, гортанные слова на языке, которого никто из них не знал. Это были не слова, а звуки самого леса – шелест листвы, журчание ручья, рык зверя. Она бросала в чашу щепотки сухих трав из мешочков на поясе, и кровь в чаше начала пениться и менять цвет.

Закончив, она взяла эту тёплую, дымящуюся субстанцию и, обмакнув в неё клочок мха, начала прикладывать к распухшей ноге Ярины. Девушка вскрикнула от обжигающего прикосновения, но старуха держала крепко. И на их глазах начало происходить чудо. Багрово-синий отёк начал спадать. Кожа из мертвенно-бледной стала приобретать здоровый розовый оттенок. Гнилостный запах исчез.

К ночи, когда отряд, измотанный и потрясённый, улёгся спать на полу избы, Ярина уже могла без боли наступать на ногу. Но плата была взята. Лютобора начало лихорадить. Его могучее тело сотрясала дрожь, кожа горела огнём, а со лба градом катился пот. Он бредил, что-то бормотал о своей покойной сестре. Сила, отданная на исцеление, теперь выходила из него мукой.

Родомир хотел было вмешаться, но Агриппина остановила его.

– Не трогай. Жизнь за жизнь. Сила за силу. Таков закон. Он отдавал, теперь ему пустоту надо заполнить. Он выдюжит.

Ночью, когда все спали, за Лютобором ухаживала Морена. Она прикладывала к его горящему лбу холодные, смоченные в отваре тряпицы. Её движения были плавными и бесшумными. Она села рядом с ним на пол, и её прохладные пальцы коснулись его руки, успокаивая дрожь. Лютобор в полубреду открыл глаза. Он увидел перед собой её лицо, подсвеченное углями очага, её огромные, тёмные глаза.

Она не сказала ни слова. Она просто смотрела на него, и в её взгляде не было ни жалости, ни страха. Было лишь глубокое, женское понимание его боли и силы. И в этот миг между ними, диким, негранёным гигантом-дровосеком и таинственной лесной ведьмой, пробежала первая искра. Что-то первобытное, идущее не от разума, а от самой крови. И жар его лихорадки был уже не так страшен рядом с холодной красотой её прикосновений.

Глава 18. Предсказание и Смерть

Глубокой ночью, когда бред Лютобора наконец сменился тяжёлым, исцеляющим сном, а остальные забылись в объятиях усталости, Агриппина подозвала к себе Родомира. Она не произнесла ни слова, лишь медленно повернула голову в его сторону. Но он почувствовал её зов, будто она заглянула ему прямо в душу. Он оставил свой пост у двери и подошёл к старухе, которая сидела у тлеющего очага, похожая на изваяние из корня дерева.

– Садись, – проскрипела она. Её голос был еле слышен, но в тишине избы он звучал оглушительно. – Поговорим.

Родомир сел напротив, на грубую деревянную скамью. Тепло от углей касалось его лица, но от ведуньи веяло могильным холодом. Она долго молчала, вглядываясь в игру теней на его лице своими бездонными глазами.

– Я ждала тебя, Вожак Стаи, – наконец произнесла она. – Не тебя самого, нет. Но твою кровь. Твою судьбу. Она грохотала в лесу, как приближающаяся гроза, задолго до того, как ты переступил мой порог.

Родомир молчал, чувствуя, как по спине пробегают мурашки. Это была не лесть и не угроза. Это была констатация факта.

– Ты несёшь за собой не просто три десятка испуганных душ, – продолжала старуха, её голос крепчал, наполняясь силой. – Ты тащишь на своих плечах новую судьбу для этих земель. Ты – камень, брошенный в сонное болото. И круги от твоего падения разойдутся далеко. Очень далеко.

Она наклонилась к нему ближе, и он почувствовал запах сухой земли и осенней листвы.

– Боги уже смотрят на тебя. Старые и молодые. Одни – с надеждой, потому что ты принёс с собой перемены, ветер, которого они давно ждали. Другие – с лютой ненавистью. Потому что ты нарушил их покой и сломал их игрушки. И те, и другие будут помогать тебе и мешать. Будут посылать тебе испытания и дары. Не верь ни тем, ни другим. Верь только своей крови и стали в твоей руке.

Родомир хотел спросить, о каких богах она говорит, но старуха подняла свою костлявую руку, останавливая его.

– У меня мало времени. Слушай. Иди строго на восток. Не сворачивай, как бы ни манил тебя лес или степь. Иди, пока не увидишь слияние двух рек. Большой и малой. Там, на стрелке, твоя земля. Но она не примет тебя просто так. Её нужно будет взять. Кровью. Потом. Своей и чужой.

Её глаза на миг сверкнули, отразив свет углей.

– А теперь самое главное. Не верь сладким речам. Особенно от тех, кто будет клясться тебе в вечной дружбе. Предательство придёт не от врага. Оно уже идёт с тобой. Остерегайся змеи в траве. Той, что греется у твоего же костра. Она уже завидует твоей силе и ждёт момента, чтобы ударить. Кто это – я не скажу. Увидишь сам. Если будешь смотреть сердцем, а не глазами.

Сказав это, она откинулась назад, тяжело дыша. Её миссия была почти выполнена. Её взгляд скользнул по комнате и остановился на Морене. Девушка, дремавшая у ног Лютобора, тут же подняла голову, словно услышала беззвучный приказ.

– Подойди, дитя, – прошептала Агриппина.

Морена подошла и встала рядом с Родомиром. Она смотрела на свою мать (или бабку) с глубокой, вселенской печалью.

– Моё время вышло, – голос старухи стал совсем тихим, как шелест ветра в трубе. – Я держалась на этом свете на одной лишь воле, чтобы передать её тебе, вожак. Чтобы отдать её в сильные руки.

Она протянула свою морщинистую, пергаментную руку и коснулась сначала Морены, а потом Родомира.

– Она – мой дар тебе. Она – ключ. К силе этого леса, к голосам зверей, к травам, что лечат, и к тем, что убивают. Но она – и твоё бремя. Её будут хотеть забрать. Её будут пытаться убить. Потому что в ней – древняя кровь, которой боятся и люди, и боги. Береги её, вожак. Береги, как свою собственную жизнь. И она сбережёт твою.

С этими словами её рука безвольно упала. Она откинула голову на спинку скамьи, её глаза уставились в потолок. Она вздохнула в последний раз – тихо, почти беззвучно. И умерла.

Это не было похоже на смерть. Она не агонизировала, не хрипела. Она просто… ушла. Будто свеча, в которой догорел фитиль.

Родомир и Морена стояли над ней в оглушительной тишине, нарушаемой лишь треском углей и ровным дыханием спящих. Он не знал, что делать. Она – всё понимала. Её миссия, ради которой она жила последние дни, была выполнена. Она передала своё наследие и свою дочь. Теперь она могла обрести покой.

Глава 19. Погребальный Костёр

Утром отряд проснулся не от холода, а от тишины. Давящей, неестественной тишины, какая бывает только в присутствии смерти. Тело Агриппины так и сидело у остывшего очага, прямое, с достоинством, но жизнь из него ушла безвозвратно. Люди стояли в растерянности и суеверном ужасе. Одни крестились по привычке, другие шептали имена лесных богов. Они не знали, что делать: радоваться избавлению от жуткой старухи или бояться её гнева из загробного мира.

Лишь Морена была спокойна. В её скорби не было человеческих слёз или причитаний. Была лишь глубокая, вселенская печаль, какая бывает у леса, теряющего самое старое своё дерево.

– Ей нужна крада, – сказала она тихо, но её голос прозвучал в избе так веско, что никто не посмел возразить. – Достойный костёр, чтобы её дух ушёл в Навь, а оттуда – в Ирий.

Родомир кивнул. Он понимал, что они в долгу перед этой женщиной. И что правильный ритуал – это не только дань уважения, но и их собственная безопасность.

Лютобор, который проснулся слабым, но уже без лихорадки, вместе с братьями и другими мужчинами отправился в лес за дровами. Они рубили самые сухие и смолистые деревья, работая молча и сосредоточенно. На той самой поляне, где стояла изба, они сложили высокий, в рост человека, погребальный костёр – краду. Сложили правильно, колодцем, как учили их деды, чтобы огонь был ровным и жарким.

Женщины тем временем обряжали тело Агриппины. Они обмыли её, облачили в чистую льняную рубаху, которую отдала одна из них, и расчесали её редкие белые волосы. Морена вплела в них ветки вечнозелёного вереска и ягоды тиса. Когда тело было готово, мужчины на руках, на импровизированных носилках, вынесли его из избы и с почтением водрузили на самый верх крады.

Когда последние лучи заходящего солнца коснулись верхушек деревьев, Морена зажгла костёр. Она не пользовалась ни кремнем, ни огнивом. Она взяла в руки два сухих куска дерева, положила между ними трут и начала быстро вращать их. В её руках дерево, казалось, ожило. И через мгновение дымок, а затем и яркое пламя вырвались наружу. Этим первобытным, чистым огнём она и подожгла краду.

Костёр занялся быстро, с низким, утробным гулом. Пламя взметнулось к темнеющему небу. И в этот момент Морена запела.

Это была не песня. Это была первобытная магия, сотканная из звуков. Её голос, низкий и грудной, лился свободно и мощно. В нём не было слов, которые мог бы понять человек, но каждый звук находил отклик глубоко в душе. В этой песне были шум ветра в кронах вековых сосен, и плач потерявшегося в лесу ребёнка, и вой волчицы, оплакивающей своего волка. В ней были скрип древних деревьев, и журчание скрытых родников, и рёв медведя-шатуна.

Отряд стоял, как заворожённый. Люди перестали дышать. Им казалось, что вместе с Мореной поёт и плачет сам лес. Что деревья склоняют свои ветви в скорби. Что даже огонь, пожирающий тело ведуньи, делает это не с яростью, а с почтением. Родомир смотрел на Морену, на её запрокинутое к небу лицо, на её фигуру, чётко очерченную на фоне бушующего пламени, и понимал: слова Агриппины не были бредом старой карги. Эта девушка была не просто частью леса. Она была его голосом. Его душой. Его силой. И теперь эта страшная, непостижимая сила была с ними. Морена была их ответственностью, но она же была и их самым грозным оружием.

Костёр пылал всю ночь. Никто не ушёл спать. Они сидели вокруг, греясь его жаром и слушая тишину, пришедшую на смену погребальной песне. Это был их первый совместный ритуал, который сплотил их больше, чем любой бой.

Под утро, когда костёр догорел и от него осталась лишь груда раскалённых, светящихся в предрассветном сумраке углей, Морена подошла к пепелищу. Она голыми руками, не чувствуя жара, разгребла угли. Нашла то, что осталось от её матери – несколько кусочков выжженных добела костей и горсть серого пепла. Она осторожно собрала этот прах в маленький кожаный мешочек, который всегда носила с собой. Затянула его и повесила себе на шею.

Теперь в нём был её единственный дом. Она повернулась к Родомиру и остальным и просто сказала:

– Пора идти.

В её голосе не было скорби. Была лишь воля. Она простилась. И теперь её дом был там, где была её новая стая.

Глава 20. Хозяева Леса

После погребального костра что-то изменилось. Не только в отряде, но и в самом лесу. Враждебная, давящая тишина ушла. Лес больше не прятался от них. Он ожил. Теперь они слышали пение птиц, видели, как белка скачет с ветки на ветку, как промелькнул в зарослях олень. Лес перестал быть их врагом. Он стал просто лесом – диким, могучим, живущим по своим законам. Казалось, жертва, принесённая Агриппиной, и ритуал, проведённый Мореной, открыли им путь.

Ярина, чья нога теперь была полностью здорова, шла бодро, не отставая. Лютобор оправился от лихорадки и был, казалось, ещё сильнее прежнего, хотя стал молчаливее и часто бросал задумчивые взгляды на Морену. Девушка шла рядом с Родомиром, и её присутствие было почти неощутимо. Она двигалась бесшумно, как тень, но её тёмные глаза замечали всё: сломанную ветку, след зверя, целебную траву под ногами.

Однажды днём, когда они пробирались через густой малинник, Всеслав, шедший впереди, резко поднял руку, останавливая всех. Из зарослей, всего в двадцати шагах от них, вышла она.

Огромная бурая медведица.

Она была громадной, старой, с мощными лапами и сединой на морде. За ней, неуклюже переваливаясь, следовали двое пушистых медвежат, которые тут же принялись возиться и кувыркаться в траве. Ветер дул от них к людям, и хозяйка леса их ещё не почуяла.

Люди замерли. Кто-то инстинктивно потянулся к оружию. Сердца заколотились. Встреча с медведицей, защищающей потомство, – верная смерть.

– Не двигаться, – прошептал Родомир. – Ни звука.

Он не выхватил топор. Он медленно опустился на одно колено, показывая своё уважение и отсутствие враждебных намерений. Остальные последовали его примеру. Они не были здесь хозяевами. Они были гостями.

Медведица, словно почувствовав их присутствие, подняла свою массивную голову и втянула ноздрями воздух. Её маленькие, умные глазки уставились на замершую группу людей. Она не зарычала. Она просто смотрела. Долго. Оценивающе. Затем издала низкий, утробный звук, подзывая медвежат. Те, прекратив игру, подбежали к ней. Она ещё раз взглянула на людей, развернулась и неторопливо, с чувством собственного достоинства, ушла в чащу.

Они выждали, пока треск веток под её лапами не затих, и лишь потом поднялись. Этот негласный договор, это проявление уважения было важнее любой битвы.

Через два дня им встретились другие хозяева леса.

Отряд выходил на большую поляну, заросшую высокой травой. И вдруг они увидели движение. Из-за холма, пересекая им путь, шла стая волков. Их было не меньше трёх десятков. Матёрые, серые хищники, двигающиеся слаженно, как единый организм. Люди снова замерли. Это была не просто стая. Это было войско.

А во главе её шёл он.

Гигантский белый волк. Он был огромен, почти с телёнка, с мощной грудью и широкой головой. Его белоснежная шерсть, казалось, светилась в полумраке леса. Шрамы на его морде говорили о десятках битв, а в жёлтых, умных глазах светилась древняя мудрость.

Остальная стая, не обращая внимания на людей, продолжила свой путь, обтекая поляну стороной, словно следуя невидимой тропе. Но вожак остановился. Он встал посреди поляны, повернул свою массивную голову и посмотрел прямо на Родомира.

Их взгляды встретились. Это был не взгляд зверя, смотрящего на добычу. Это был взгляд равного. Взгляд вожака, смотрящего на другого вожака. В нём не было угрозы. Было лишь спокойное, изучающее любопытство и признание силы. Родомир не отвёл глаз. Он выдержал этот тяжёлый, пронизывающий взгляд, чувствуя, как по спине бежит холодок, но не от страха, а от осознания значимости момента. Рядом с ним стояла Морена, и её рука чуть заметно коснулась его предплечья. Она тоже чувствовала это.

Целую вечность, казалось, они стояли так, человек и волк, два вожака, оценивая друг друга посреди древнего леса. Потом белый волк чуть заметно склонил голову, словно в знак приветствия, развернулся и лёгкой, пружинистой рысью догнал свою стаю. Он ушёл последним, будто закрывая за собой дверь и признавая право этих двуногих чужаков идти дальше по его земле.

Родомир выдохнул. Он не знал, что это было, но чувствовал – сегодня они заключили два негласных союза. С медведем, хозяином силы земной. И с волком, хозяином силы вольной. И это было куда важнее серебра и мечей. Лес, наконец, принял их.

Глава 21. Река и Первые Чужаки

Через несколько дней пути, когда они уже начали думать, что лес никогда не кончится, воздух изменился. Он стал свежее, влажнее, в нём появился запах тины и рыбы. А потом, продравшись через последние заросли ивняка, они вышли к ней.

Река.