Кровь и Воля. История Мурома

– Третий ряд! Топоры! Если враг прорвётся, ваша работа – рубить ему ноги! Не давайте ему подняться! Валите его на землю и добивайте, как свинью! В бою нет чести! В бою есть только живые и мёртвые!

Этот час казался вечностью. Люди Родомира были измотаны, избиты, унижены, но в их глазах появилось что-то новое. Осмысленность. Они перестали быть просто толпой смелых парней. Они начали понимать, что такое строй. Что такое стена щитов. Что такое совместный удар.

Когда Эйнар решил, что с него хватит, он сплюнул кровью на песок.

– Теперь вы хотя бы похожи на воинов, а не на стадо. Может, протянете на день дольше.

Его люди, пользуясь этой передышкой, уже заканчивали грузиться на ладью. Они работали быстро, в их движениях сквозил страх. Они хотели как можно скорее убраться из этого проклятого места, от ведьмы и её волков. Урок, преподанный им Эйнаром, был не только для отряда Родомира. Он был и для его собственных людей – способ прийти в себя и восстановить пошатнувшуюся дисциплину. И для самого Эйнара – способ выпустить ярость и смириться с унизительным поражением.

Когда урок был окончен, варяги быстро, закончили грузиться на свою ладью.

– Мир тесен, славянин, – бросил Эйнар на прощание, когда его уже затащили на борт. Его взгляд был тяжелым. – Может, ещё встретимся. И в следующий раз за твоей спиной не будет ведьм и волков.

Ладья отчалила и быстро ушла вверх по течению, в темноту. Как только она скрылась, Белый вожак издал короткий тявкающий звук. Волки, как призраки, один за другим беззвучно растворились в лесной чаще. Морена подошла к Родомиру, её лицо было бледным от напряжения. Сила, которую она призвала, отняла у неё почти всё.

Родомир подошёл к спасённым девушкам. Они плакали, благодарили его, целовали ему руки. Он отвёл взгляд. Эта победа не принесла ему радости. Она лишь показала, насколько жесток мир за пределами их деревни.

Он оставил Лютобора с основной частью отряда, а сам десяток лучших, самых выносливых воинов, включая Всеслава, и принял решение, которое многие посчитали бы глупым риском: сопроводить девушек обратно.

Путь назад, по знакомой тропе, занял весь следующий день. Они шли быстро, почти не останавливаясь. Девушки, несмотря на пережитый ужас, держались стойко. Каждая из них была дочерью этой суровой земли, привыкшей к трудностям. Они шли молча, и эта тишина была красноречивее любых слов.

К вечеру они подошли к разорённой деревне. Она встретила их той же мёртвой, гнетущей тишиной, какая бывает только на кладбище. Запах гари и тлена, казалось, стал ещё гуще. Из трубы единственной целой избы уже не шёл дым.

Когда отряд вошёл на опустевшую площадь, дверь этой избы отворилась. На порог вышел старик, отец Радмилы. Он увидел Родомира, его воинов, а потом его взгляд остановился на девушках, идущих позади. Он замер. Его глаза расширились. Он узнал свою дочь. Он открыл рот, но не смог издать ни звука. Его лицо, до этого похожее на серую маску, исказилось гримасой боли и неверия. А потом его ноги подкосились, и он рухнул на колени прямо в грязь, протягивая к дочери дрожащие руки. Радмила с криком бросилась к нему, и они обнялись, рыдая в голос – старик от нежданного счастья, а девушка – от выплеснувшегося наружу горя.

Остальные девушки, всхлипывая, бросились к своим домам. Но очень скоро они начали возвращаться обратно к костру, который развели воины Родомира. Возвращались по одной, по двое. С лицами, на которых не было ничего, кроме пустоты.

Деревня была мертва не только потому, что в ней не было людей. В их домах царил тот же разгром, но теперь к нему добавился смрад запустения. Остатки еды сгнили, в углах уже плелась паутина. Никто не вернулся. Все мужчины, кто мог держать оружие, лежали в тех трёх свежих могилах. А старики и женщины, не вынеся горя, ужаса перед будущим и одиночества, просто ушли. Куда? В лес. Растворились в нём, чтобы умереть от голода, от клыков зверей или найти приют в другой деревне, став там бесправными приживалками. Старик остался один. Один в целом селении. Он не мог бросить могилы своих соседей и сына.

Вечером, у костра, было принято решение. Говорили недолго. Девушкам и старику было некуда идти. Возвращаться в эти мёртвые дома, полные призраков, было невыносимо. Они были никому не нужны в этом мире.

– Возьмите нас с собой, – сказала Радмила, её голос был твёрд, слёзы высохли. Она говорила от имени всех. – Мы будем полезны. Мы умеем работать. Шить, готовить, лечить. Мы сильные. Мы не будем обузой. Пожалуйста…

Старик, её отец по имени Светорад, тоже кивнул.

– Я стар для битвы, вождь. Но я всю жизнь прожил у этой реки. Я знаю все её норовы. Я знаю, как плести сети, как ставить перемёты. Я смогу кормить твой отряд рыбой. Не прогоняйте.

Родомир смотрел на их лица. Девять новых душ. Восемь молодых, сильных, хоть и сломленных духом женщин. Каждая из них заглянула в глаза собственной смерти и унижению, и это либо сломало бы их окончательно, либо сделало твёрже стали. И один старик, который потерял всё, кроме своей чести.

Он согласился. Без колебаний. Его волчья стая росла. Но она росла не за счёт силы и веселья. Она росла за счёт чужого горя и сломанных судеб. Каждый новый человек в его отряде был живым напоминанием о жестокости этого мира. И Родомир, глядя на их отчаявшиеся, но полные решимости лица, всё яснее понимал простую, как лезвие топора, истину: чтобы выжить здесь, чтобы построить что-то своё, им нужно будет стать ещё злее, ещё сильнее и ещё безжалостнее, чем те, от кого они бежали. Добрым в этом мире было место только в могиле.

Глава 26. Ночные Хищники

Отряд Родомира, теперь пополнившийся новыми душами, двинулся дальше на восток. Но настроение изменилось. После столкновения с варягами и возвращения в мёртвую деревню они стали другими. Унижение от бессилия перед варягами и чужое горе, которое они приняли в свою стаю, оставили глубокий след. Ярость, до этого чистая и направленная против конкретного врага – князя Святозара, – стала другой. Она стала холоднее, темнее, направленной против всего мира. Они стали сильнее физически – урок Эйнара не прошёл даром. Но что-то светлое, что ещё оставалось в их душах, умерло. Они больше не верили в справедливость. Они верили только в силу.

Они шли три дня, обходя стороной мелкие поселения, избегая встреч. Родомир чувствовал, как меняются его люди. Мужчины стали молчаливее и злее, их руки чаще сжимали рукояти топоров. Женщины – настороженнее, они вздрагивали от каждого шороха. Атмосфера в отряде стала напряжённой, как натянутая тетива. Им нужна была разрядка. Нужен был враг, на котором можно было бы выместить всю накопившуюся ненависть.

И враг нашёлся.

На четвёртую ночь, когда они разбили лагерь в глубоком, скрытом от чужих глаз овраге, один из дозорных заметил в отдалении, за холмами, слабое мерцание. Это были костры.

– Кто там может быть? – спросил Лютобор, подходя к Родомиру. – Купцы? Или такие же бедолаги, как мы?

– Или те, кто сделал их бедолагами, – мрачно ответил Родомир. – Всеслав, иди. Узнай, что сможешь. Будь тенью. Ни звука.

Всеслав, лучший охотник и следопыт, молча кивнул, взял свой нож и бесшумно растворился в ночной тьме. Его не было почти два часа. За это время отряд не спал. Все сидели у едва тлеющих углей, ожидая и боясь новостей.

Когда Всеслав вернулся, он выглядел так, будто увидел призрака. Его лицо было бледным, а глаза горели лихорадочным огнём.

– Литовцы, – выдохнул он, тяжело дыша. – Бродячая ватага. Человек пятнадцать, не меньше. Головорезы, судя по их рожам и оружию.

Он присел у костра и продолжил шёпотом:

– Они расположились в лощине, уверены, что их никто не найдёт. Пьянствуют, горланят песни на своём языке. Рядом свалено награбленное – узлы, меха, какое-то оружие. Видимо, недавно ограбили кого-то.

Он замолчал, подбирая слова.

– И ещё… У них есть пленница.

Родомир напрягся.

– Что с ней?

– Она… – Всеслав запнулся. – Она привязана к столбу посреди их лагеря. Как животное на привязи. Совсем молодая. Очень красивая. Волосы, как золото… Её одежда… на ней почти не осталось одежды, одни лохмотья. Вся в синяках, на лице кровь… Они… они бросают в неё кости от ужина и хохочут.

В лагере повисла мёртвая тишина. Каждый представил эту картину. Родомир видел в этой неизвестной девушке Зоряну, Велеславу, каждую из женщин своего отряда. Лютобор видел свою сестру Олёну. Ужас, который они пережили с варягами, снова вернулся, но теперь он был смешан с дикой, очищающей яростью.

– Похоже, они сейчас делят, кто пойдёт к ней первым, – закончил Всеслав. – Спорят, кидают жребий.

Родомир медленно поднялся. Его лицо было как маска, вырезанная из камня.

– Они ещё живы? – спросил он, и его голос был тихим и страшным.

– Да, – кивнул Всеслав. – Пьют. Ни дозорных, ни стражи. Они здесь, как у себя дома.

– Это нужно исправить, – сказал Родомир. Он обвёл взглядом своих мужчин. Он увидел в их глазах то же, что чувствовал сам: не страх, не сомнение, а холодную, голодную жажду крови. Тупую, чёрную ненависть, которой нужен был выход.

– Готовьтесь, – сказал он. – Этой ночью мы будем охотиться.

Глава 27. Тихая Резня

Родомир не произносил речей о чести или справедливости. Он не говорил о спасении невинной души. Это было не нужно. Ярость, холодная и целеустремлённая, уже объединила их. Он смотрел на лица своих мужчин, освещённые отблесками далёких вражеских костров, и видел в их глазах отражение своего собственного желания убивать. Он видел в этой безымянной пленнице Зоряну. Видел Морену. Видел Миладу, жену Всеслава. Видел каждую из спасённых от варягов девушек. Унижение, которое им грозило, стало личным для каждого из них.

– Мы не будем нападать в открытую, – сказал он тихо, и его голос был твёрд, как замерзшая земля. – Это будет не бой. Это будет работа.

План был прост, как лезвие ножа, и так же жесток. Дождаться, пока литовцы, упившись своей брагой, расползутся спать. Дождаться самой тёмной, глубокой части ночи, когда сон крепче всего. А потом тихо войти в их лагерь и вырезать их, как свиней. Одного за другим.

Он отобрал для этого пятерых. Себя. Всеслава, который мог двигаться по лесу бесшумно, как рысь. Двух братьев Лютобора, Радима и Горазда, которые, несмотря на свои размеры, обладали тихой поступью дровосеков. И ещё одного молодого, жилистого парня по имени Стриж, который славился своей ловкостью. Лютобор рвался пойти, но Родомир остановил его. Его задача была важнее: с остальными мужчинами создать плотное кольцо вокруг лощины и не дать уйти никому, кто бы чудом ни проснулся.

Они ждали. Час. Другой. Громкий гогот и песни в лагере налётчиков постепенно стихли. Один за другим они расползались по своим лежбищам у догорающих костров. Наконец, воцарилась тишина, нарушаемая лишь пьяным храпом и стрекотом ночных насекомых. Девушка у столба больше не плакала. Она просто висела на верёвках, опустив голову.

– Пора, – прошептал Родомир.

Пятеро теней бесшумно выскользнули из своего укрытия. В руках у них были только ножи – короткие, острые, предназначенные для одной цели. Они двигались, как призраки, как единый организм, понимая друг друга без слов.

Первого, который спал на самом краю лагеря, уложил сам Родомир. Он подошёл сзади, одной рукой зажал храпящему литовцу рот, а другой, одним резким, выверенным движением, полоснул его по горлу от уха до уха. Враг захрипел, дёрнулся, и из его рта под ладонью Родомира хлынула горячая, густая кровь. Он не издал ни звука.

Рядом так же тихо сработали остальные. Всеслав, как охотник, подкрался к своей жертве и вонзил нож точно в сонную артерию. Братья-гиганты действовали грубее, но не менее эффективно: они просто наваливались всем своим весом на спящих, ломая им рёбра, и пока те пытались вдохнуть, их ножи уже делали свою работу.

Это была не битва. Это была бойня. Хладнокровная и методичная. Они переходили от одного спящего тела к другому, и единственными звуками были короткие, булькающие хрипы, быстро тонущие в ночи, и тихий шелест их собственных шагов. Запах алкоголя, пота и немытых тел в лагере начал смешиваться с густым, медным запахом свежей крови.

Двое спали в обнимку у самого костра. Радим и Горазд подошли к ним с двух сторон одновременно. По безмолвному знаку их ножи вонзились в шеи налётчиков в одно и то же мгновение. Тела лишь судорожно дёрнулись и затихли.

Родомир убил четверых. Он не чувствовал ни азарта, ни жалости. Лишь холодное, мрачное удовлетворение, как у дровосека, рубящего гнилое дерево. Он смотрел на свои руки, снова по локоть в чужой крови, и не чувствовал ничего, кроме пустоты. Это была грязная работа, которую нужно было сделать. И они её сделали.

Последний, пятнадцатый, видимо, предводитель, спал один, завернувшись в дорогие меха. Он был огромным, бородатым, с уродливым шрамом через всё лицо. Родомир подошёл к нему. Он не стал резать его во сне. Что-то внутри него воспротивилось. Он пнул литовца ногой.

Тот с хриплым мычанием проснулся, непонимающе хлопая глазами. Он увидел перед собой тёмную фигуру, увидел нож в его руке. Его глаза расширились от ужаса. Он попытался вскочить, схватиться за свой меч, лежавший рядом. Но Родомир был быстрее. Он наступил ногой на руку литовца, прижав её к земле, и присел над ним.

– Это за неё, – прошептал Родомир и медленно, с силой, вонзил свой скрамасакс ему в сердце.

Литовец закричал, но крик его захлебнулся кровью. Его тело выгнулось дугой, а потом обмякло.

Всё было кончено. Пятнадцать трупов лежали в лужах собственной крови вокруг догорающих костров. Тишина, нарушаемая лишь треском углей, снова вернулась в лощину. Но теперь это была тишина смерти. Чистой, абсолютной и заслуженной.

Глава 28. Освобождение и Присяга

Когда последний хрип затих, Родомир медленно выпрямился. Воздух в лощине был густым и тяжёлым от запаха крови, смерти и страха. Его люди молча выходили из теней, осматривая дело своих рук. На их лицах не было ни радости, ни триумфа. Лишь мрачное, суровое удовлетворение от исполненного долга.

Родомир вытер окровавленный нож о штаны убитого предводителя и направился к центру лагеря. Туда, где у столба всё ещё висела девушка.

Она не двигалась. Она слышала короткие хрипы, чувствовала, как меняется запах вокруг, но боялась поднять голову. Она ждала, что сейчас подойдёт очередной её мучитель, от которого будет нести брагой и потом, и всё начнётся снова.

Родомир подошёл и остановился перед ней. Она была совсем юной, не старше Зоряны. Длинные светлые волосы спутались и были испачканы в грязи и крови. Её льняная рубаха была разорвана в клочья, едва прикрывая наготу и обнажая стройное, сильное тело, покрытое уродливыми синяками и ссадинами. На нежной коже бедра виднелся уродливый отпечаток чьей-то грязной пятерни. Она дрожала, как пойманная птица, не от холода – от пережитого ужаса и ожидания нового.

Он не сказал ни слова. Он просто достал свой нож и одним резким движением перерезал верёвки, которыми её руки были привязаны к столбу.

Освобождённая от пут, она не вскрикнула. Её тело, лишённое опоры, просто безвольно обмякло, и она начала падать. Родомир подхватил её, и она рухнула в его объятия. Он почувствовал, как её лёгкое, почти невесомое тело сотрясает крупная дрожь. Она была горячей от лихорадки и пахла страхом.

– Всё кончено, – сказал он тихо, почти шёпотом. – Ты в безопасности.

Девушка медленно подняла голову. В свете догорающего костра она увидела его лицо – суровое, забрызганное кровью, но в его глазах не было похоти или злобы. Был лишь покой. Затем её взгляд скользнул за его спину. Она увидела тела. Тела тех, кто её мучил. Они лежали в неестественных позах в лужах собственной крови, с перерезанными глотками, с застывшим на лицах ужасом. Она увидела их мёртвого предводителя с ножом, торчащим из груди.

Она посмотрела на Родомира по-другому. Страх в её глазах сменился чем-то иным. Благоговейным ужасом. Восхищением перед этой страшной, безмолвной силой, которая пришла из ночи и свершила правосудие.

– Кто… кто ты? – прошептала она на ломаном славянском с сильным акцентом.

– Мы те, кто не любит, когда обижают женщин, – просто ответил он.

Зоряна и Велеслава уже подошли к ним. Они принесли плащ и флягу с водой. Зоряна бережно накинула плащ на плечи девушки, укрывая её от холода и чужих взглядов, и от этого простого жеста та наконец разрыдалась. Горько, отчаянно, выплёскивая весь тот ужас, что накопился в её душе.

Они отвели её к своему лагерю. Велеслава промыла ей раны, смазала их целебной мазью. Её накормили горячей похлёбкой, и она, обессилев, уснула прямо у костра, завернувшись в плащ. Впервые за много дней – без страха.

Проснулась она на рассвете. Резня, устроенная людьми Родомира, уже дала свои плоды. Их лагерь пополнился пятнадцатью хорошими лошадьми, добротным оружием – мечами, копьями, несколькими луками, – а также мехами и провизией.

Девушка, умытая и переодетая в отданную ей запасную одежду, подошла к Родомиру, который осматривал трофеи. Она держалась прямо, и в её глазах цвета летнего неба больше не было страха. Была сталь.

– Меня зовут Алдона, – сказала она твёрдо. – Я из балтского рода Ятвягов. Мой род знатен, но обеднел. Они схватили меня, когда я ехала в сопровождении двух слуг к своему жениху. Моих слуг они убили.

Она сделала паузу, её взгляд стал жёстким.

– Ты спас не просто мою жизнь. Ты спас мою честь. По нашим законам, теперь моя жизнь принадлежит тебе.

– Ты свободна, Алдона, – ответил Родомир. – Мы можем проводить тебя до ближайшего города или деревни.

– Я не хочу быть свободной! – её голос зазвенел. – Мой жених уже не примет меня. Для моего рода я опозорена, даже если меня не коснулись. Мой путь окончен. Я хочу нового пути. С тобой.

Она сделала то, чего Родомир не ожидал. Она опустилась перед ним на одно колено, как это делают воины, а не женщины. Она взяла его руку, на которой ещё остались следы крови, и прижалась к ней лбом.

– Я присягаю тебе в верности, вождь. Не как рабыня господину. А как воин – своему конунгу, который спас меня из пекла. Моя жизнь и мой меч – твои. Я – опытная наездница, я выросла в седле. Я знаю эти земли. Я знаю степные тропы и язык кочевников. Я буду тебе полезна.

Родомир смотрел на златовласую, гордую девушку, стоящую перед ним на коленях, и понимал, что этой ночью он приобрёл нечто большее, чем просто трофеи. Он приобрёл верность. Яростную, бескомпромиссную верность той, кто видел смерть и выбрал жизнь.

– Встань, – сказал он. – В моей стае на колени не становятся.

Алдона поднялась. И в её взгляде он увидел ту же преданность, что видел в глазах Морены, но иную. Не мистическую. А стальную. Преданность воина. Его стая пополнилась ещё одним клыком. И на этот раз – отравленным жаждой мести.

Глава 29. Край Леса, Начало Степи

Похоронив останки литовцев в неглубокой яме и тщательно завалив её дерном, чтобы не привлекать хищников, отряд двинулся дальше. Теперь они были другими. Наличие пятнадцати крепких лошадей изменило всё. Самых слабых и раненых посадили в сёдла, поклажу навьючили на остальных. Их темп возрос. Появление Алдоны, гордой и решительной, тоже внесло свою лепту. Она ехала верхом рядом с Родомиром так, словно родилась в седле.

Ещё два дня они шли по лесу, который, казалось, уже сам выталкивал их, становился реже, светлее. А потом, одним утром, они вышли на край большой прогалины. И замерли, поражённые.

Лес кончился.

Перед ними, насколько хватало глаз, до самого горизонта, расстилалось бескрайнее, волнующееся на ветру море седого ковыля. Степь. Она дышала, жила своей, совершенно иной жизнью. Воздух здесь был другим. Сухой, горячий, пахнущий не прелью и хвоей, а тысячами горьких трав, пылью и чем-то ещё, неуловимым, пьянящим – запахом абсолютной, дикой свободы. Огромное, высокое небо давило и одновременно освобождало. После давящего, замкнутого мира леса это было потрясением.

Это был новый мир. С новыми правилами и новыми, куда более страшными опасностями. В лесу можно было спрятаться за деревом. Здесь прятаться было негде. Ты был виден со всех сторон, как на ладони.

Именно здесь Алдона по-настоящему стала их проводником.

– Это – Великая Степь, – сказала она, её глаза сверкали от почти забытого чувства дома. – Здесь нет дорог, но есть пути. Здесь нет укрытий, но есть лощины. Я знаю этот мир.

Она быстро взяла на себя роль разведчика наравне со Всеславом. Она научила их тому, чего лесные жители никогда не знали. Как ориентироваться не по мху на деревьях, а по далёким курганам, по звёздам, которые в степи, казалось, висят так низко, что до них можно дотянуться рукой. Она показывала, как по поведению птиц найти скрытый источник воды или пересохшее русло реки, на дне которого ещё можно выкопать влажный песок.

Самым главным было то, чему она их учила: как оставаться невидимыми.

– Никогда не разжигайте большой костёр, – говорила она вечером. – Его дым виден за полдня пути. Только маленький, в низине. Никогда не кричите, звук в степи летит далеко. И всегда выставляйте дозорных на холмах, чтобы видеть всё вокруг. Здесь враг приходит не из-за дерева. Он приходит с горизонта.

Она рассказывала о тех, кто правил степью. О быстрых, как ветер, конных отрядах печенегов, которые появляются из ниоткуда и исчезают в никуда, оставляя за собой лишь пепел и трупы. Об их тактике нападать на рассвете, когда сон самый крепкий, окружать и осыпать врага тучей стрел. Благодаря ей, отряд Родомира перестал быть просто стаей. Они начали учиться быть призраками.

В этом суровом мужском мире неожиданно образовался свой, женский центр силы. Алдона, несмотря на пережитый ужас, не сломалась. Она была как клинок из хорошей стали, который после закалки стал только крепче. Её гордость, её воинская выправка и знание мира вызывали уважение. И она быстро нашла общий язык с Зоряной.