Кровь и Воля. История Мурома

– Это верная смерть, – буркнул Лютобор, чей голос всегда был хриплым и низким. – Дикий зверь за каждым кустом. Лихие люди, что хуже любого зверя. Голод, холод и хвори, от которых ни один знахарь не спасёт.

– А здесь – не верная смерть? – Родомир наклонился вперёд, его голос стал резким, как удар кнута. – Здесь нас ждёт смерть от рук князя. Рабская смерть на коленях в грязи. Так какая разница? Только там мы умрём свободными, пытаясь выгрызть себе жизнь. Умрём за своё дело, за свой дом. А здесь мы сдохнем рабами, за то, что посмели мешать его дружкам лапать наших девок. Я выбираю восток. Я ухожу, даже если придётся уйти одному. Кто со мной?

Он смотрел на них, и в его взгляде не было просьбы. Был вызов. Ультиматум.

Лютобор и Всеслав молчали. Долго. Огонь потрескивал, бросая тени на их лица, и в этих тенях метались сомнения. Они думали о своих семьях. О старой матери Лютобора. О юной жене Всеслава. Об избах, построенных их дедами. О могилах предков, которые нельзя оставлять. Это было самое трудное.

А потом Лютобор медленно поднял свою тяжёлую голову. Его лицо, обычно непроницаемое, исказилось гримасой боли и ненависти.

– Мою младшую сестру, Олёну, помнишь? В прошлом году один из дружков Святозара уволок её к себе в гридницу. Натешился неделю и выгнал на мороз, как собаку, со смехом. Она ничего не сказала. Просто пошла и утопилась в реке. – Он сжал свой огромный кулак. – Я вырою кости моих предков и понесу их с собой, но больше кормить этих тварей не стану. Я с тобой, Родомир.

Всеслав кивнул, его тонкие черты лица заострились.

– Мой отец всю жизнь охотился для старого князя, отца Святозара. Отдавал лучшую добычу. Когда он заболел и не смог больше ходить в лес, его просто вышвырнули из княжеского двора, как паршивого пса. Он умер от голода и кашля. Я устал кормить тех, кто нас даже за людей не считает. Я тоже иду.

Родомир молча протянул им свой охотничий нож. Той ночью, в глухом овраге, они втроём порезали себе ладони. Горячая кровь смешалась в единую лужицу на плоском камне. Это был нерушимый договор. Тайный, как ночной лес, и крепкий, как та сталь, что лежала перед ними.

С этой ночи они начали действовать. Тихо, незаметно. Они говорили с другими – с молодыми, со злыми, с теми, у кого тоже были свои счёты с княжеской властью. И находили отклик. Огонь бунта, зажжённый Родомиром в полуночи, начал медленно, но верно разгораться, передаваясь от сердца к сердцу. Днём они были покорными смердами, а по ночам тайно готовили в дорогу припасы, прятали самодельное оружие в тайниках, составляли и перекраивали планы.

Они думали, что у них есть время. Неделя, может, две.

Они жестоко ошибались.

Далеко на западе, в просторном и душном княжеском тереме, пахнущем мёдом, вином и потом, рыжебородый Глеб уже заканчивал свой рассказ. Рассказ, полный лжи, преувеличений и ярости. Он говорил о подлом сговоре, о засаде, о том, как деревенское быдло набросилось на них вместе с налётчиками.

Князь Святозар, мужчина с тяжёлой челюстью и холодными, скучающими глазами, слушал молча. А потом с рёвом швырнул об пол тяжёлый серебряный кубок с вином.

– Седлать коней! – его голос прогрохотал под сводами терема. – Всех! Я сам поведу дружину! Мы научим это быдло платить дань кровью!

По дороге, ведущей от княжьего двора на восток, уже висела густая пыль, поднятая сотнями конских копыт. Карательный отряд был в пути. Время вышло.

Глава 6. Ярость Князя

Терем князя Святозара утопал в полумраке и смраде власти. Даже в разгар дня сюда не проникал солнечный свет: тяжелые, шитые выцветшим золотом занавеси из византийского бархата висели на окнах, как погребальные пелены. Воздух был густым, спертым, пропитанным кислым запахом пролитого на меха вина, терпким мускусом пота и приторной сладостью дешёвых женских духов, которыми пытались заглушить вонь немытых тел.

Князь Святозар сидел на своём троне – уродливом, массивном сооружении из почерневшего дуба, украшенном медвежьими черепами. Рядом с ним, на ворохе волчьих шкур, почти обнаженная, лежала его последняя забава – наложница из покорённого племени. Молодая, с телом цвета топлёного молока, она старалась дышать как можно тише. Её глаза, огромные и тёмные, были пустыми и испуганными. На нежной коже скулы расцветал свежий, багрово-лиловый кровоподтёк – след княжеской ласки.

Напротив, на коленях, распластавшись на грязном полу, стоял Глеб. Его плечо было грубо перевязано, и тёмное пятно крови расползалось по рубахе. Он говорил хрипло, надрывно, задыхаясь от боли и желания выслужиться, вкладывая в каждое слово столько яда, сколько мог.

– …Они сговорились, великий княже, клянусь твоей жизнью и душой твоей матери! Ждали, пока лесные твари на нас кинутся, чтобы ударить в спину! Я сам видел, как один из них вилами проткнул Доброслава! А когда Ратибор подыхал, захлёбываясь кровью, они смеялись, княже! Они над тобой смеялись! Они тебя не чтут! Они твою власть ни во что не ставят! За моей спиной шептались, что ты только меды хмельные пить да девок по углам тискать горазд!

Святозар слушал молча. Его лицо, обрюзгшее от пьянства и лени, было непроницаемо. Лишь тяжёлая челюсть медленно двигалась, будто он пережёвывал каждое слово Глеба, пробуя его на вкус. Его глаза, обычно сонные и скучающие, теперь горели холодным, белым огнём безумия. Когда Глеб замолчал, захрипев, князь медленно, как просыпающийся медведь, поднялся со своего трона. Он был невысок, но широк и плотен, как обрубок дерева, и в каждом его движении сквозила подавляющая, животная, непредсказуемая сила.

Он не ответил Глебу. Он подошёл к испуганной наложнице, грубо схватил её за длинные светлые волосы, намотав их на кулак, и рывком поднял её голову с мехов. Боль вырвала из девушки тихий стон. Он притянул её лицо к своему, заставляя смотреть в его глаза, дыша ей в губы винным перегаром.

– Они смеются надо мной? – прорычал он ей в лицо, хотя вопрос был адресован не ей. Его взгляд был устремлён в пустоту. – Они думают, моя рука ослабела? Думают, я стар и беззуб?

Девушка лишь всхлипнула от боли и животного страха, слёзы потекли из её глаз. Этого было достаточно. Ярость князя, копившаяся внутри, нашла выход. Святозар с силой отшвырнул её обратно на меха, как надоевшую игрушку. Голова девушки глухо ударилась о деревянный подлокотник трона. Она обмякла, из уголка её рта потекла тонкая струйка крови. Жива или мертва – князю было уже всё равно.

Он обернулся к вошедшему в тот момент воеводе Игорю – старому, седому воину, служившему ещё его отцу. Лицо Игоря было как карта минувших битв – всё в шрамах и морщинах.

– Собирай дружину! – проревел Святозар. – Всю! Каждого, кто может держать меч! Мы едем в эту выгребную яму!

Воевода Игорь нахмурился, его взгляд скользнул по неподвижному телу девушки на мехах и вернулся к князю.

– Княже, это просто деревенская стычка. Не стоит горячиться. Может, послать десяток гридней, пусть прилюдно выпорют старосту, заберут двойную дань и привезут пару девок для твоего утешения? У нас на южных границах опять степняки лютуют, нельзя оголять рубежи…

Святозар даже не дослушал. В его глазах полыхнула чистая, незамутненная ненависть ко всему, что смело ему перечить. Он схватил со стола тяжёлый серебряный кубок, ещё наполовину полный, и с размаху запустил им в воеводу. Вино брызнуло в стороны. Массивный кубок, пролетев через всю комнату, с глухим стуком ударил Игоря в лицо. Острый край металла рассёк старую шрамованную бровь. Хлынула кровь, заливая глаз и седую бороду.

– Заткнись! – взревел князь так, что пламя в чадящих светильниках дрогнуло, а Глеб вжал голову в плечи. – Это не стычка! Это бунт! Они подняли руку на моих людей! А значит – на меня! На мою честь! Если я прощу им это, завтра каждая смердящая деревня откажется платить мне дань! Каждая безродная собака будет лаять мне в спину! Я сам поведу дружину. Я сожгу их деревню дотла, а землю посыплю солью и помочусь на пепел! Чтобы даже трава там больше не росла! Исполняй, старый пёс, или я скормлю тебя твоим же волкам!

Воевода Игорь молча вытер кровь с лица тыльной стороной ладони. Он не сказал ни слова. Лишь медленно, с достоинством, поклонился и, не глядя больше на князя, вышел. За дверью, во дворе, уже разносились яростные крики, ржание встревоженных коней и грубый лязг оружия. Карательный отряд собирался.

Святозар стоял посреди терема, тяжело дыша, как загнанный зверь. Он опустил взгляд на свои руки, сжатые в кулаки, и улыбнулся. Улыбка обнажила крупные, жёлтые зубы. В его глазах плескалась предвкушающая, жестокая, почти сексуальная радость. Он давно не был на охоте. И эта охота на беззащитных людей обещала быть особенно упоительной. Он предвкушал крики, запах горящего дерева и плач женщин. Это было лучше любого вина и любой наложницы. Это была настоящая власть.

Глава 7. Каратели у Ворот

Они пришли на рассвете. Не как воры, не как жемайтийцы, крадущиеся в тумане. Они пришли открыто, с громом и яростью, как сама карающая десница Перуна. Земля задрожала от тяжелого, мерного стука сотен копыт задолго до того, как их стало видно. Этот гул проникал сквозь бревенчатые стены, будил спящих, заставляя кровь стынуть в жилах.

Вся деревня проснулась от этого грохота. Выбегая из изб, полуодетые, испуганные люди увидели страшную, завораживающую своей мощью картину. Поле перед деревней, ещё покрытое клочьями утреннего тумана, было черно от всадников. Полторы сотни воинов в кольчугах, в островерхих шлемах, из-под которых виднелись суровые, обветренные лица, сидели на мощных, лоснящихся боевых конях. Их копья были похожи на щетину гигантского ежа, а первые лучи солнца, пробившиеся сквозь тучи, зажигали на остриях и шлемах холодные, слепящие искры. Впереди, на громадном вороном жеребце, похожем на демона из пекла, сидел сам князь Святозар. На нём был простой кожаный доспех, но во всей его фигуре было столько власти и угрозы, что он казался больше и страшнее всех своих воинов вместе взятых.

Никаких переговоров. Никаких вопросов. Это был не визит, это было вторжение.

Дружинники, действуя слаженно, как стая обученных волков, рассыпались по деревне. Они с грохотом вышибали двери, выволакивая из изб полусонных людей. Тех, кто медлил или пытался сопротивляться, гнали ударами рукоятей мечей и коротких, толстых плетей-волкобоев. Плач перепуганных детей, визг женщин, которых грубо хватали и тащили за волосы, и яростные, гортанные крики дружинников смешались в единый, разноголосый гул ужаса и отчаяния.

Родомира и его друзей в этой суматохе оттеснили друг от друга. Его толкнули в спину так, что он упал на колени, едва не сломав припрятанное за пазухой оружие. Поднимаясь, он увидел лицо Лютобора, искажённое бессильной яростью, его огромные кулаки были сжаты добела. Он видел, как бледен стал Всеслав, его рука инстинктивно тянулась к ножу на поясе. Но что они могли сделать? Их было трое. Их было двести. Но против такой закованной в сталь силы они были ничем. Просто плотью, которую легко проткнуть копьём.

Всех жителей, как скот, согнали на центральную площадь.

Святозар лениво, с грацией сытого хищника, спешился, бросив поводья одному из гридней. Он обвёл оцепеневшую толпу взглядом, полным брезгливого любопытства, будто разглядывал копошащихся в яме червей. На его лице играла лёгкая, предвкушающая улыбка.

– Старосту ко мне, – бросил он, и его голос, тихий и спокойный, прозвучал на площади как удар грома.

Двое дружинников с ухмылками нырнули в толпу и грубо вытолкали из неё Миролюба. Старик, спотыкаясь, упал на колени в грязь перед князем.

– Кто? – голос Святозара оставался таким же тихим, но в нём появилась стальная вибрация. Он присел на корточки перед старостой, заглядывая ему в глаза. – Кто из вас, псов, сговорился с лесным отродьем? Кто навёл их на моих людей, чтобы самим не платить дань? Говори, старый, или я велю с живого с тебя кожу сдирать. Лоскут за лоскутом.

– Никто, княже, помилуй! Великий князь, не губи! – прохрипел Миролюб, простирая к нему дрожащие, измазанные в грязи руки. – Мы сами отбивались, боги свидетели! Твои же люди видели! Это страшное недоразумение!

Святозар криво, безрадостно усмехнулся.

– Недоразумение? Двое моих лучших воинов лежат в сырой земле из-за твоего недоразумения. Их вдовы теперь воют, как волчицы, а их дети остались сиротами. Это недоразумение? – Он выпрямился и коротко кивнул. – Взять его.

Двое дюжих воинов подхватили Миролюба под руки, как мешок. Старик закричал, пытаясь вырваться, но его крик был тонким и жалким. С него с треском сорвали рубаху, обнажив его старческую, костлявую спину с выступающими позвонками, и грубо привязали за запястья к общинному столбу. Один из дружинников – тот самый, что гнал людей плетью – подошёл, поигрывая длинным кожаным кнутом, на конце которого были вплетены заточенные свинцовые шарики.

– Поговорим по-другому, – сказал Святозар, усаживаясь на резной походный стул, который ему тут же поднесли. – Десять ударов. Начинай.

Первый удар. Плеть со свистом рассекла воздух и с мокрым, отвратительным шлепком впилась в спину старика. Кожа мгновенно лопнула, оставив длинный, багровый, кровоточащий рубец. Миролюб дико, нечеловечески закричал, его тело выгнулось дугой. Святозар слегка наклонил голову, наслаждаясь этим криком, как музыкой. Он наслаждался зрелищем, властью, своей полной, божественной безнаказанностью.

Второй удар. Плеть легла рядом с первым рубцом, отрывая лоскут кожи. Крик старика перешёл в хрип, он замолк, лишь всё его тело мелко, конвульсивно дёргалось, как у подстреленной птицы.

Родомир смотрел на это, и лёд в его душе с оглушительным треском раскололся на тысячи осколков. Это была точка невозврата. Предел. Он знал, что сейчас умрёт. Знал, что его разорвут на куски. Но умереть в бою, вонзив топор хоть в одного из этих ублюдков, было бесконечно лучше, чем стоять и смотреть, как на твоих глазах истязают беззащитного старика.

Он шагнул вперёд, протискиваясь сквозь оцепеневшую толпу. Люди расступались перед ним, как вода перед носом лодки. Они смотрели на него с ужасом, с восхищением, с жалостью. Он шёл к центру площади, и каждый его шаг отдавался гулким эхом в воцарившейся тишине.

Глава 8. Вызов

Родомир вышел на середину площади, в круг пустоты, образовавшийся между истязаемым стариком и князем. Каждый его шаг по вязкой грязи был тяжёлым и окончательным. Он был один против полутора сотен воинов. Один против смерти в ста пятидесяти обличьях. Это было не просто безумие. Это был вызов судьбе, брошенный ей в лицо.

В правой руке он крепко, до побелевших костяшек, сжимал свой трофейный боевой топор. За спиной, прикреплённый к поясу простым ремнем, висел круглый щит. Меч, слишком длинный и очевидный, чтобы его можно было незаметно пронести сквозь строй дружинников, он оставил в избе, под соломенным тюфяком. Но и того, что было, хватало, чтобы его намерения были ясны.

Князь Святозар, до этого с ленивым удовольствием наблюдавший за поркой, опешил. Он знаком остановил палача, который уже занёс плеть для третьего удара. Он удивлённо приподнял бровь, разглядывая внезапно появившегося перед ним парня, как диковинное насекомое.

– А это ещё что за щенок вылез? Ещё один герой нашёлся?

– Я Родомир, сын Ростислава, – голос Родомира прозвучал на удивление громко и твёрдо в воцарившейся тишине. Он не дрогнул. Весь страх сгорел в топке его ярости. – Мой отец служил твоему отцу, князь, и погиб за него в битве с чёрными клобуками. Его кровь на твоём знамени.

Святозар прищурился, в его глазах появился проблеск интереса. Старый воевода Игорь, стоявший рядом с князем, сделал шаг вперёд, всматриваясь в лицо Родомира. Кровь всё ещё сочилась из раны на его брови.

– Я помню Ростислава. Яростный был воин. Этот и вправду похож на него. Такой же взгляд бешеный.

– И чего же ты хочешь, сын Ростислава? – лениво протянул Святозар, откидываясь на спинку стула. – Умереть первым? Встать в очередь перед стариком?

– Я хочу выкупить кровью свою свободу, – сказал Родомир, и каждое слово падало на площадь, как камень. Он смотрел прямо в глаза князю, не отводя взгляда. – И свободу тех, кто захочет пойти за мной. Я взываю к древнему праву. К праву поединка чести. Я, сын твоего воина, вызываю на бой любого твоего дружинника. Если я одержу победу, ты оставляешь эту деревню в покое, а нас отпускаешь на все четыре стороны. Мы в расчёте.

На площади воцарилась гробовая, звенящая тишина. Даже ветер, казалось, замер. Деревенские смотрели на Родомира, как на сумасшедшего. Дружинники, до этого ухмылявшиеся, стали серьёзны. Это была не просто неслыханная дерзость. Это было святотатство. Смерд бросал вызов воле князя.

А потом Святозар расхохотался. Громко, искренне, гортанно, запрокинув голову.

– Он хочет выкупить свободу! Вы слышали, волки? Этот щенок с топором дровосека бросает нам вызов! – он обвёл хохочущим взглядом своих людей, которые, видя веселье вождя, тоже заулыбались и зашумели. – Убейте его. Прирежьте, как поросёнка. И продолжите со стариком, он, поди, уже заждался.

Несколько гридней, самых ретивых, уже двинулись к Родомиру, обнажая мечи, но старый воевода Игорь одним резким движением преградил им путь. Он встал между ними и парнем, твёрдо и нерушимо.

– Постой, князь, – его голос был спокоен, но в нём звенела сталь. – Парень прав. Есть такое право. Древнее, как наши боги. Он не простой смерд, он сын дружинника, и его отец погиб за твой род. Он знает законы чести. Отказать ему – значит, самому нарушить закон. Значит, проявить слабость. Что скажут другие князья, когда услышат, что Святозар испугался честного поединка с безоружным мальчишкой? Скажут, твоя дружина сильна лишь против стариков и баб.

Смех князя оборвался, будто его схватили за горло. Лицо его побагровело от ярости. Он ненавидел, когда ему перечили. Особенно этот старый пёс, вечно твердящий про честь. Но он был неглуп. Он видел, как притихли и одобрительно загудели его воины. Древний закон. Поединок. Для них это были не пустые слова. Отступить сейчас – значит, потерять лицо перед собственной дружиной. Показать, что его слово дешевле жизни какого-то деревенского выскочки.

– Хорошо, – процедил он сквозь стиснутые зубы так, что желваки заходили на его щеках. – Будет тебе поединок. И будет тебе смерть, какой ты ещё не видел. Добрыня! – крикнул он. – Слезай с коня! Разомни кости с этим героем.

Из рядов дружины, раздвинув товарищей, вышел он. Огромный, как медведь-шатун, воин. Он был на целую голову выше Родомира и почти вдвое шире в плечах. Его лицо было покрыто шрамами, а маленькие глазки смотрели зло и насмешливо. Спешившись, он с оглушительным хрустом размял бычью шею. Затем неспешно подошёл к телеге с оружием и взял в руки не щит и не одноручный топор. Он взял громадную двуручную секиру, больше похожую на инструмент для казни. Встав напротив Родомира, он широко усмехнулся, обнажив редкие, жёлтые зубы. Бой ещё не начался, а Родомир уже казался мертвецом рядом с этой горой мяса и стали.

Глава 9. Танец со Смертью

Поединок начался без команд и сигналов. Просто огромный Добрыня сделал первый шаг, и земля, казалось, содрогнулась под его весом. Он не спешил. Он наслаждался моментом. Он играл с Родомиром, как ленивый сытый кот играет с полуживой мышью перед тем, как её сожрать.

Он наступал медленно, загоняя парня в центр грязной площади. Его громадная двуручная секира свистела в воздухе, но удары были ленивыми, почти оскорбительными. Он не целился в тело Родомира. Он бил по щиту. Родомир неуклюже отбивал эти чудовищные по силе удары. Каждый раз, когда сталь секиры встречалась с деревом щита, раздавался оглушительный треск. Рука Родомира, державшая щит, немела от чудовищной отдачи, боль простреливала от запястья до самого плеча, угрожая сломать кости.

Он спотыкался на раскисшей земле, его ноги скользили в грязи. Он отчаянно махал своим небольшим топором, но Добрыня легко отводил эти неумелые атаки древком своей секиры, даже не утруждая себя парированием. Со стороны это выглядело жалко. Не поединок воинов, а избиение. Родомир казался деревенским увальнем, случайно забредшим на поле боя.

Князь Святозар снова расхохотался, его смех был грубым и торжествующим. Он показывал на Родомира грязным пальцем и бросал издевательские взгляды на хмурого воеводу Игоря.

– Смотри, старик! Вот он, твой герой чести! Да он же сейчас в штаны наложит от страха! Смотри, как он дрожит, как осиновый лист! Я почти жалею, что позволил это. Слишком быстрая смерть для предателя.

Деревенские жители смотрели на это с опустившимся сердцем. Ужас смешивался со стыдом за своего защитника. Зоряна зажала рот обеими руками, её глаза были полны слёз, она боялась закричать и этим отвлечь Родомира, обрекая его на верную смерть.

Добрыня, видя, как легко ему всё даётся, расслабился окончательно. Он уже не просто играл – он откровенно издевался. В очередной раз отразив неуклюжий выпад, он не отступил, а сделал резкое движение. Нижний край его секиры поддел щит Родомира, и гигант с чудовищной силой дёрнул его на себя. Ремни, державшие щит на руке Родомира, с треском лопнули. Щит, описав дугу, отлетел в сторону и с глухим стуком упал в грязь.

Родомир остался один на один с этой горой мяса и стали. Из всей защиты у него был только лёгкий топор, который казался зубочисткой на фоне секиры Добрыни.

– Ну что, щенок? Помолился своим лесным богам? – прорычал Добрыня, его лицо расплылось в хищной, предсмертной улыбке. Он медленно, театрально замахнулся для последнего, сокрушительного, разрубающего удара сверху вниз.

И в этот миг всё изменилось. Мир для Родомира замедлился.

Когда гигантская секира Добрыни начала своё смертоносное движение вниз, Родомир, вместо того чтобы отпрыгнуть или попытаться закрыться, сделал нечто немыслимое. С отчаянным, диким рёвом, в котором смешались вся его ярость и страх, он метнул свой собственный топор прямо в лицо великану.

Это был инстинктивный, самоубийственный жест отчаяния. Но он сработал.

Добрыня, не ожидавший, что уже почти мёртвый противник на что-то способен, рефлекторно отреагировал. Его единственной мыслью было защитить своё лицо. Он прервал удар и резко вскинул свободную руку, пытаясь отбить летящий топор. Лезвие глубоко вонзилось в его предплечье, прорубив кожу, мышцы и застряв в кости. Добрыня взвыл от внезапной боли и ярости, его обзор на мгновение был полностью перекрыт собственной рукой и летящими брызгами крови.

Этого мгновения Родомиру было достаточно.

Пока великан был отвлечён, Родомир нырнул ему под занесённую для удара руку с секирой. Его движение было не неуклюжим, как раньше, а плавным, стремительным, отточенным за сотни повторений в ночном лесу. Одним непрерывным движением он выхватил из-за спины, из-под рубахи, то, что никто не видел до этого. Это был не меч. Это был длинный, узкий, хищный нож-скрамасакс, по сути – короткий меч с односторонней заточкой, который был привязан ремнями вдоль позвоночника и до этого момента был полностью скрыт.

В прыжке, оттолкнувшись от грязи, он оказался вплотную к гиганту. Вложив в удар весь свой вес, всю свою ненависть и отчаяние, он снизу вверх вонзил холодное, острейшее лезвие ему в шею, в незащищённый, уязвимый зазор между краем шлема и жёстким воротником кольчуги.

Лезвие вошло на всю длину с отвратительным хлюпающим звуком, перерезая сонную артерию, трахею и мышцы.

Добрыня захрипел. Его рёв от боли сменился булькающим, нечеловеческим хрипом. Удивление на его лице смешалось с острой, пронзающей болью, а затем – с наступающей пустотой. Глаза его начали стекленеть. Он выронил свою огромную секиру. Его руки, похожие на окорока, попытались схватить Родомира, но тело его уже не слушалось. Ноги подкосились. Он начал оседать, увлекая за собой Родомира, который всё ещё сжимал рукоять своего оружия, вогнав его по самую гарду.

Они рухнули на землю вместе, в лужу крови и грязи. Добрыня ещё несколько раз судорожно дёрнулся, и его тело обмякло. Горячая, густая кровь била фонтаном из разорванной шеи, заливая землю, заливая грудь, руки и лицо Родомира, смешиваясь с грязью. Победитель лежал под телом убитого им гиганта, задыхаясь от его веса и смрада.

Глава 10. Цена Свободы

Смех князя Святозара оборвался так резко, словно ему всадили в горло нож. Его лицо, до этого искажённое жестоким весельем, окаменело. На мгновение он замер, не веря своим глазам. А потом вскочил со стула так резко, что тот опрокинулся. Его рот открылся, чтобы изрыгнуть приказ: «Убить! Разорвать на куски!», но старый воевода Игорь снова встал на его пути. На этот раз он не просто встал рядом, он положил свою тяжелую, шрамованную руку на плечо князя.

– Уговор, князь, – его голос был тихим, но в оглушительной тишине, повисшей над площадью, он прозвучал как удар молота о наковальню. – Дружина видела. Древний закон исполнен. Кровь пролита честно. Победителя не судят.