Тело в долг

Все поглотила эта безжизненная тишина, которая терзала изнутри. Тишина, которая кричала о смерти, о том, что ничего не вернуть, что все ушло и нет пути назад. А Берт на автомате продолжает вести машину. Все вокруг было чуждо – отец и брат словно неродные люди. Незнакомые и дикие. И Берт не знал, как жить дальше. Как смотреть им в глаза?

Следующая озаряющая вспышка.

– Мне кажется, она еще дышит… – шепотом произнес Билли, сидя на диване перед ее телом.

Глаза его были полны растерянности, в них светилась тревога, будто он все еще не верил, что она ушла. Или просто боялся за себя и за отца. Боялся последствий и их будущего.

– Я разберусь, – так же еле слышно ответил Гарри, но в его голосе звучала холодная уверенность, будто все уже решено и места для сомнений не осталось.

Берт не произнес ни слова и резко, одним движением встал перед отцом, преграждая ему путь. Его взгляд был жестким, непреклонным – он не хотел, чтобы отец снова прикасался к матери, не хотел видеть, как этот мужчина повторяет свои жестокие поступки. Будто мог остановить его. Гарри в ответ качнул головой, словно выражая недовольство.

– Сын… Ты моя кровь, ты мой ребенок. Я за тебя умру, все для тебя сделаю, ты понимаешь? – Гарри твердо положил руку на плечо Берта, но его жест был настолько грубым, что слова звучали как угрозы. – Я воспитывал тебя, я дал тебе все, что мог. Ты всегда хотел помочь ей, потому что она твоя мать, а значит, твоя кровь. Но ты должен понять, что ее решение – это измена. Она меня предала, – он начал поправлять крестик на груди, его взгляд становился все более холодным. – Она обещала быть со мной до конца. Наш союз был скреплен небом. Я не хотел этого, но она вынудила меня, потому что предала.

– Ты же любил ее, пап… – прошептал Берт, едва сдерживая дрожь в голосе, будто эти слова были последним криком в пустоте.

– И сейчас люблю… – Гарри поджал губы, словно каждый раз эти слова вырывались из него с усилием. – Но отойди, сын. Это не твоя ноша.

Отец обнял его, и это движение было словно прощальным, болезненным отголоском того, что они потеряли. Он обошел сына, и Берт услышал, как тяжело, решительно звучат его шаги. Как Гарри опустился к матери. Он услышал ее тихое дыхание, едва уловимое, но достаточное, чтобы понять: она еще жива. И Берт инстинктивно сжал кулаки, в голове вихрился только один вопрос: почему?

Он помнил, как отец наклонился и сжал ее шею. Как пальцы обвили ее, словно он пытался выжать из нее душу. Берт не мог смотреть на это, не мог воспринимать. Но и отвернуться не получалось. Всеми силами пытался запомнить ее. Будто на всю жизнь. Его тело, как и все в нем, замерло.

И вот это ощущение – он снова махал руками в воздухе, пытаясь схватить что-то невесомое, легкое. Воспоминание. И оно постоянно убегало. Так и ее облик – как бы Берт ни пытался запомнить, она ускользала от него.

Следующая болезненная вспышка воспоминаний. Всего час разделил его жизнь. От безусловного счастья к всепоглощающему горю. Он прыгнул с велосипеда, побежал к дому, сжимая в руках билеты, пытаясь скрыть их от всех. Даже от самого себя. Грохот, резкий, невыносимый, заставил сердце замереть. Берт быстро свернул билеты и спрятал в карман, надеясь, что их никто не заметит. Рука легла на ручку двери, он обошел пару растрепанных чемоданов. Уже тогда зная – что-то не так – он уверенно прошел в комнату. Ее дыхание раздавалось эхом по дому. Хриплое, тяжелое и медленное. Он слышал, как она произнесла его имя, словно пыталась сказать что-то важное, но не смогла.

– Берт… – ее голос был каким-то чужим.

Он убедился – с ней что-то не так.

Но взгляд отца, его темный силуэт, нависший над ней, был настолько жестоким, что он не мог даже пошевелиться. Билли уже стоял рядом, преграждая путь, и отводил его в сторону. Но Берт запомнил лицо отца. И засомневался, был ли он и вправду его кровью. Видел лишь незнакомое чудовище. Брат силой увел его в сторону. Не давая смотреть.

Через несколько минут отец позвал их обоих. По лицу Гарри было понятно, что случилось страшное. От чего ему самому будет не оправиться. Билли, хоть и был старше на семь лет, не сразу сообразил, но Берт – как всегда – все понял первым. Он почувствовал, что все катится в пропасть.

– Мам? – голос старшего был тихим, наивным, словно он все еще не верил в происходящее. Она хрипела.

– Билли… Пойдем, – отец вывел старшего сына в другую комнату, а Берт остался на месте, не в силах сделать хоть шаг. – Берт, стой здесь.

Он стоял и наблюдал, как отец и Билли ушли в сторону. Через несколько мгновений Берт увидел, как они сидят на диване перед матерью. Гарри что-то говорил сыну, слова жестокие, тяжелые. Их шепот резал сердце, заставляя его разрываться от боли. Берт знал – ничего хорошего.

А ведь тот день так хорошо начался. Утро было обычным, и все казалось нормальным. Они сидели за завтраком – мама и папа улыбались друг другу, несмотря на то что в последние месяцы разговаривали нечасто. Но отец все еще дарил ей цветы, по старой привычке водил семью в рестораны, показывая свою заботу. Билли и Берт учились в хорошей школе, занимались в секциях, и все, казалось, было на своих местах. Но когда отец и Билли уехали по делам, Берт остался с мамой наедине. Она крепко обняла его перед тем, как он ушел, прижала к себе, будто пытаясь удержать рядом как можно дольше. Отчего сердце его сжалось.

– Ты как, мам? – спросил Берт, не замечая легкой тревоги в своих словах.

– Все хорошо, мой дорогой, – ответила она. – Все хорошо, родной.

Однако хруст в ее голосе, странный блеск в глазах заставили Берта почувствовать – что-то не так. Он отстранился, прошелся взглядом по ее лицу. Увидел, как по ее щекам катятся слезы. Она прячет их, чтобы не показать свою слабость. Он почувствовал, как в груди закололо. Тревожно и больно.

– Мам, что случилось?

Она вздохнула, будто сдерживала страшное, что давно скрывала.

– Берт, малыш… Я тебя люблю, – она знала, что это последний шанс сказать ему все. – Ты у меня такой добрый мальчик… Прошу тебя, не занимайся с папой и Билли их делами. Ты еще столько можешь достичь. А они тебя втягивают в то, что тебе не нужно.

– Мам, все в порядке. Я стараюсь, – он пытался ее успокоить, но слова выходили с трудом, внутри него все сжималось.

– Я знаю, знаю, – она вытерла слезы. – У меня есть просьба. Но прошу тебя, не говори отцу.

– Что угодно, мам, – Берт почувствовал тяжесть ее просьбы.

– Купи мне билет, куда угодно… лишь бы подальше, – отчаянно шепнула она.

Глаза смотрели на сына в надежде, в страхе, в панике.

– Ты… Ты серьезно, мам? – его голос дрогнул, он отступил назад, чувствуя, как тревога накатывает на него волной. – Я не могу… я поеду с тобой! Как ты будешь одна?

– Тише, тише… – она замахала руками, пытаясь успокоить его. – Так нужно сделать, Берт. Смотри… – она закатала рукава кофты.

Берт увидел ссадины и синяки, которые она прежде скрывала. Как он раньше их не видел? Почему не замечал, что происходит в их собственном доме?

– Твой отец… – ее голос затих. – Он уже другой. Сам не свой.

– Мам… мам, ты чего?! Почему не сказала мне сразу? – Берт почувствовал, как гнев и боль переполняют его.

Он не мог поверить в то, что она говорит. Они всегда были так счастливы.

– Я верила, что смогу исправить его, – она снова взглянула на сына. – Он вовсе не плохой человек. Он не был таким. Но сейчас… чем старше вы становитесь, чем больше он работает, тем хуже становится. Я не могу больше так. Не могу. Прими это, Берт. Ты взрослый, должен понять. Мне нужно уехать. Я боюсь… – ее дыхание стало тяжелым, как будто она не могла больше держать все в себе. – Я так не могу.

Она говорила это с такой надеждой, с таким отчаянием. Каждое слово было тяжелым решением, неуверенным шагом вперед. Мольбой.

– Я сделаю ради тебя все, мам! Уеду с тобой! Не отговаривай меня! – Берт рванул к выходу.

Он был готов бросить ради нее все. Даже разделить семью. Поэтому выбор внутри уже был сделан.

– Берт… – она посмотрела на него с такой болью, что он едва мог выдержать ее взгляд. – Обещай мне одну вещь.

– Что угодно, мам, – он остановился в дверях.

– Ты никогда… слышишь? Никогда… не сделаешь больно человеку, которого любишь. Обещай! Никогда! – ее руки крепко сжали его плечи.

Прошептала, будто последнюю просьбу.

– Я никому не сделаю больно, мам, – кивнул Берт.

Его сердце колотилось как бешеное. Это не обещание. Клятва.

– Нет, Берти, – она резко схватила его за руки. – Обещай мне! Не тронешь пальцем ту, что полюбишь!

– Обещаю, мам… – его слова были тихими, но в них прозвучала вся его решимость.

Он хотел остаться с ней. Утешить, успокоить. Хотел помочь. Но сильнее всего жаждал, чтобы она была в безопасности.

Мать быстро сунула ему в карман деньги.

– Скорее, – шепнула она напоследок. – Надеюсь, успеешь.

– Я успею… Обещаю, – он поцеловал ее в лоб и выбежал из дома.

В этот момент он был готов на все, чтобы убежать с ней. Остальное казалось неважным. Пока ехал, строил планы, размышлял. Ведь он пообещал.

Обещаю… Обещаю… Обещаю… Эти слова крутились в голове Берта, как заезженная пластинка, почти всю его жизнь. Где-то в глубине груди сидело гниющие сожаление – чувство, которое он так и не смог себе объяснить. Вина? Горе? Скорбь?

Он был, по сути, мальчишкой – любил и мать, и отца, с отчаянной привязанностью, с невидимым страхом за них обоих. И не мог даже представить, что отец способен на такое. Да и вправе ли он был его судить? Все, что делал Гарри, – всегда ради семьи. Так он сам говорил. Это была его правда, и Берт принимал его слова за чистую монету. Как и любой ребенок, доверял своему родителю. Молча и без всяких сомнений.

Гарри никогда не обманывал сыновей. Он всегда делал для семьи все возможное. При этом уважал мнение каждого сына. Как только мог, старался не впутывать младшего в свои дела. Берт считал, что ему повезло. Его детство прошло в учебе и тренировках, он чувствовал заботу и внимание старших. Он развивался, строил планы на будущее, как любой талантливый и амбициозный мальчуган. Гарри видел в нем хороший потенциал, надеялся, что он станет большим человеком. Хотел, чтобы его сын вырвался из того мира, в котором вырос он, чтобы Берт стал кем-то другим.

Отец и сам был когда-то живым примером того, как можно подняться из нищеты. Билли – другой. Старший брат и копия отца: умный, решительный, предприимчивый.

Мальчики росли не в идеальных условиях, но Гарри и Роза делали для них все, что было в их силах. Никто не мог сказать, что они – плохая семья. Напротив, Гарри любил своих сыновей и вкладывал в них все, что мог, даже если ценой этого были его собственные интересы. Он отрывал от себя кусок всегда, когда было необходимо. Когда молодая Роза была еще беременна первенцем, Гарри только поступил в университет и не имел постоянной работы. Он перебирался с места на место. А Розе приходилось подрабатывать, даже когда она была в положении. Тогда Гарри начал заниматься дурью. Мелкие продажи. Легкое веселье. Но никогда не пробовал сам. Знал: подсядешь – и твоя судьба уже будет не в твоих руках.

Гарри отличался смекалкой, ловко вел переговоры, манипулировал людьми. Уже в молодом возрасте сумел грамотно выстроить свою деятельность и в скором времени обрел неплохой статус. Все, что он зарабатывал, шло в дом, чтобы Роза могла чувствовать себя комфортно. Он хотел дать ей то, что она заслуживала и о чем мечтала. Но когда узнал, что у них будет сын, решил – даст ему все. Сын не повторит его путь и ошибки. Он будет сильнее, решительнее, будет брать и не спрашивать.

– Мальчишка у тебя – красавец. Еще бы одного богатыря – и бизнес можно по наследству передавать, – кто-то бросил Гарри.

Он не ответил. Но с тех пор эта мысль засела в его голове. Второй сын. Да. Это было бы правильно.

На УЗИ он молчал. Внутри – молитва. Только бы не девочка. Девочка – это слабость. Это сердце наружу. А он не мог быть уязвимым. Гарри клялся: «Если это сын – я обязан подняться. Победить. Подчинить».

Он представлял свое будущее: два сына, его продолжение, его армия. Все вокруг будут под их властью. Это возбуждало. Бросало в жар. Он дрожал – не от страха, а от силы, которая будто уже текла в его жилах.

Он не замечал, как пьянел от этой власти. Не замечал, как любовь к Розе скукоживалась, отходила в тень. Как что-то темное начинало преобладать в нем. И бороться не хотелось.

– У вас мальчик, – сказала врач.

Гарри рухнул на колени. Обнял старшего, Билли. Заплакал. Это был не порыв – а настоящее торжество. Он чувствовал: так и должно  быть. Это – его путь. Его воля.

Он не верил в божественный промысел. Это он сам все сделал. И теперь он решит, кем будут его дети. Он даст им все. И заставит взять больше.

Роза поймала его взгляд. Один миг. Казалось бы, счастье. Но внутри у нее что-то хрустнуло. Сердце будто застыло.

И потом каждый раз, когда Гарри срывался, когда кричал про судьбу, про миссию, когда бил – она вспоминала этот миг.

И понимала: Гарри не молится Богу, так как решил, что он – и есть Бог.

Когда Берт взрослел, отец все больше и больше видел в нем потенциал для успеха. Но понимал – его бизнес опасен. Сам Гарри так и не закончил университет, и это всегда грызло его. Знания сохранились в голове, но оставались в тени более мощных амбиций. Он искренне желал своему сыну светлого будущего и планировал для него другой путь. Билли – противоположность. Прямой и грубый, такой, каким отец хотел его видеть. Оба сына были здоровыми, крепкими, и Гарри, как ни крути, гордился ими. Он верил, что все им сделанное было ради них.

– Какие вы у меня красавцы! Папины богатыри! – обнимал он своих сыновей, выражая свою гордость за них.

Но все же Гарри не был идиотом. Он прекрасно понимал: если Берт умен – это должно работать на них всех. Его учеба, его увлеченность – не просто прихоть, а будущий актив. Он подталкивал младшего к нужным профессиям – юрист, коп, тот, кто потом станет прикрытием, своим человеком «внутри системы». Не сразу, не в лоб – Гарри умел ждать и надавливать тонко, под кожу.

Берт учился. Впитывал все, как губка. Тренировался, читал, разбирался в сложных вопросах, спрашивал. В нем действительно было что-то особенное. А вот Билли… Билли не был тупым, просто такой мир его не интересовал. Его стихия – улица, скорость, азарт. Пока Берт сидел над учебниками, старший брат гонял с дружками, крутил железо в спортзале и занимался с отцом делами.

Но они всегда были одним нерушимым братством. Мужской спайкой. Эта сталь не поддавалась времени и предательству. Один за всех – все за одного. Это правило не обсуждалось. Оно было у них в крови.

Они держались вместе. Всегда.

Берт помнит это, как будто было вчера. Смерть матери еще где-то за спиной на горизонте, послевкусие витает в воздухе. Они вдвоем за рулем папиной тачки, им разрешено отвезти «повеселиться» друзьям. Едут. Музыка. Смех.

И миг режет лезвием по памяти. Синие огни. Сигнал. Полицейская машина.

Сердце стучит. Машина встает. Внутри – глухая тишина.

– Берт, возьми себе, – шепчет Билли, резко, быстро, будто вколачивает.

Рука брата молнией передает пакетик. Берт тянется, пальцы дрожат, но он не дает им выдать себя. Прячет в носок, глубоко. Он знает, что делает. Знает, что в пакете. Знает, что может с ним случиться. Но он – младший. А Билли – старший. Если поймают, Билли сядет.

Мелкая дрожь проходит по телу, но они молчат. Ни слова. Ни испуга. На лице маска – уверенная и невозмутимая.

Окно скользит вниз.

Полицейский в фуражке заглядывает в салон через окно. Братья понимают – он не из их людей.

– Билли, дружок, – говорит он, поправляя усы, – выходим из машины.

Вот тогда и приходит настоящий страх. Холодный, липкий. Не тот, что в книжках. Настоящий.

Полицейский не из их друзей. Не продан. Не прикормлен. Чужой.

– Руки на крышу, ноги врозь. Не двигайся.

Берта будто кто-то бьет по затылку. Команда – как выстрел. Он встает, как учили, молча, сжав зубы.

Полицейский медленно, неторопливо, как собака, принюхивается к жертве, ощупывает его – грудь, бедра, карманы. Ни спешки, ничего лишнего. Коп чувствует. Он ищет. И знает, что найдет.

И вот – пальцы касаются носка.

Тонкая усмешка.

Пальцы скользят внутрь.

Берт зажмуривается. Сердце замирает. Это конец. Он знает.

– Ты поступил как мужчина, – сказал отец после допроса, положив тяжелую ладонь на плечо Берта. – Ты защитил брата. Ясно, что Билли бы посадили. А ты сделал все правильно. Ты достойный сын. Я горжусь тобой. Мы этого не забудем.

Берт, не поднимая головы, сидел на скамье. Отец присел на корточки, чтобы оказаться на одном с ним уровне. Его голос смягчился, стал почти отеческим:

– И помни, мы всегда… – он ткнул пальцем в грудь мальчика, – всегда прикроем тебя.

Берт глядел в землю. Боль и страх все еще были свежими, как ссадина, по которой прошлись грязной щеткой.

– Меня выгнали из школы и из секций, пап… – тихо пробормотал он, с трудом удерживая слезы. – Дали домашний арест… Кем я теперь буду? В университет ни за что не поступлю. Мне год до конца школы остался.

Отец засопел, нахмурился, будто готов был обрушиться на весь мир. Но в следующую секунду вернул себе контроль.

– Неважно, сын. Исключили – это пока что. Мы им еще покажем. Это они тебя потеряли, не ты их. У тебя будет все, что ты захочешь. Я тебе обещаю.

Он сжал плечо сына сильнее, вкладывая в этот жест веру в лучшую судьбу, даже если сам в ней сомневался.

– Это все пыль. Мелочи. Главное, что у тебя здесь, – он снова ткнул в грудь Берта, – внутри. Ты – храбрый. Умный. Сильный. У тебя все будет, Берт.

Он замолчал. В комнате слышалось лишь тяжелое дыхание. Берт ощущал, что становится взрослым не по возрасту. Слишком быстро, слишком рано.

Да, с деньгами и правда многое решилось. Они залатали дыры, где это было возможно. Купили новых тренеров, новые справки, новые входы в старые двери. Гарри знал, куда занести, знал, кому подмигнуть. Все выглядело красиво. Все – под контролем.

Но сыновья чаще и чаще ловили недобрые знаки. На улицах, в магазинах, в раздевалках спортзалов. Кто-то узнавал их. Кто-то перешептывался. Кто-то – просто смотрел слишком пристально.

Брауны были заметны. Высокие, мускулистые, с тяжелыми взглядами и одинаковыми скулами. Молчаливые, настороженные.

И чем старше становились братья – тем труднее было скрыть их маленький секрет из прошлого.

Гарри продумал каждую деталь – версию, легенду, повороты фраз. Сыновья выучили их, как молитву. Так слаженно и долго твердили одно и то же, что со временем и сами начали сомневаться – было ли это вообще? Или это просто затянувшийся дурной сон, от которого невозможно проснуться…

Берту иногда казалось, что тот ужас случился не с ними. Где-то в другом теле. В другой жизни. Прошлое словно растворилось в плотной, липкой дымке, из которой не выбраться.

Но один день стер все. Без предупреждения. Без намека.

Это случилось внезапно, будто злая шутка.

Вечер был обычным. Пахло жареным мясом, с кухни доносились глухие басы телевизора. Билли смеялся где-то в гараже.

А потом – вой сирен. Красно-синий свет, мечущийся по стенам, как бешеная кровь.

Двор заполнился полицейскими. Десятки, может, больше. Оружие, крики. Взломанная дверь, визг тормозов, грохот сапог по ступеням.

Берт застыл на месте. Его сердце застучало так сильно, что казалось – вот-вот прорвется наружу. Он только закончил университет. Почти взрослый мужчина. Но в тот момент – он снова был ребенком. С тем самым взглядом – из детства. Из той ночи.

В голову сразу пришло одно: наркота. Большая партия. Недавняя. Может, кто-то слил информацию. Или проболтался. Где-то недоглядели. И все трое не сразу вспомнили действительно важное преступление.

Но потом они услышали. То имя.

Роза.

И уже не осталось сомнений – все возвращается. То, что они прятали. Что зарывали. Что стирали из памяти годами.

Нашлось ее тело.

И была установлена причина смерти.

– Берт! – выдохнул Билли, когда его вместе с Гарри уже скручивали, жестко прижав лицом к полу.

Голос хрипел, звучал с надрывом, будто что-то рвалось изнутри.

Они встретились глазами – оба в наручниках, оба там, где не хотели оказаться. И в этих взглядах, коротких, как вспышки молнии, было все: паника, боль, предупреждение, просьба.

Слов больше не требовалось. Страх сбил всю спесь и оставил их ни с чем.

Когда дверь фургона с железным грохотом захлопнулась и машина тронулась, качнувшись на кочках, Берт словно оцепенел. Внутри все будто заткнуто мокрой ватой. Каждый звук – будто сквозь плотную пелену. Пока ехали до участка, пока сидели в камере, он гонял в голове одну и ту же цепочку событий. Повторял историю, заучивал детали, как мантру. Снова и снова.

Это уже была не просто версия – это становилось его памятью. Он должен был верить сам. Чтобы поверили другие.

Когда охранник открыл решетку и назвал его имя, Берт встал без слов. Медленно, словно сросся со скамейкой. Холодное спокойствие пришло изнутри, защищало как броня. Он протянул руки вперед, и наручники звякнули на запястьях.

Комната для допросов встретила его пустотой и лампой, светившей прямо в лицо.

Он сел, выдержал взгляд. Голос у него был ровным, даже уверенным – как будто он давно этого ждал. Словно выучил стихотворение и предвкушал, когда получит за него хорошую оценку.

– Спасибо, мистер Браун. Вы свободны, – проговорил следователь, собирая папку с бумагами.

В голосе – раздражение, в глазах – холод.

Он не скрывал, что ему противно отпускать хоть кого-то из семьи Браунов. Но доказательств против младшего не нашлось, их версия – безупречна.

Им пришлось так поступить.

– Это все? Я могу увидеть брата и отца? – спокойно, как ни в чем не бывало спросил Берт.

– Увидите, думаю, в пятницу. Если разрешат. Они взяли вину на себя.

– Взяли?

– В общем, позвоните – организуем встречу, – он протянул визитку с номером.

Берт вышел из здания один.

На улице было пасмурно. Дождь только закончился, и асфальт еще поблескивал, как черное стекло. Воздух пах мокрой листвой, металлом и табаком.

Он вернулся в старый дом. В тот самый, в котором умерла мать. Туда, где их взяли.

Почему они все еще жили здесь? После всего, что случилось – все еще здесь? Боятся, что забудут ее?

Дом был опечатан.

Полицейские копались внутри – выносили деньги, оружие, пакеты с товаром. Все шло по заведенной процедуре. Все шло к черту.

Берт стоял на крыльце и смотрел, как выносят их жизнь коробками. Его пальцы шарили по карманам – телефон, пара купюр. Пусто.

У ворот стояли двое полицейских. Один из них курил, лениво оглядываясь по сторонам. Берт молча подошел, указал взглядом на сигарету. Тот неохотно протянул пачку, поделился.

Берт затянулся – глубоко, с силой, будто дым мог выжечь из него весь этот гнилой мир.

Он не помнил, как оказался на шоссе. Шел вдоль обочины, словно призрак. Ноги двигались сами. Он спрашивал у прохожих сигареты и выкуривал их одну за другой. Они жгли легкие, но успокаивали голову. Он хотел исчезнуть. Раствориться в дыме, стать ничем.

Так прошли сутки. И еще одни. Он спал где придется. У подворотен. На лавке. В тени гаража.

До дня встречи.

И вот – камера. Стены серые, воздух – спертый. Билли сидел молча, склонив голову. Гарри – напряженный, тяжелый, сжав губы.

И первым нарушил тишину Берт.

– Отец… почему?

Гарри посмотрел на него. Не гневно. Не с сожалением. С тяжестью, которая не поддается описанию.

– Послушай… Так нужно было, – произнес он медленно. – Они нарыли слишком много. Отпираться не было смысла.

Он понизил голос, стал говорить почти шепотом:

– Если бы мы с Билли не признались, они бы распотрошили тебя. До костей. А так – ты снаружи. Слушай внимательно.

Берт кивнул. Гарри заговорил быстрее. Он будто диктовал, как на пленку:

– После суда налетят шакалы. Те, кто захочет занять мое место. Их будет много. Они будут хитрые, дерзкие, хваткие. Но ты должен показать им, кто тут главный. Показать их место.

– Все конфисковали, – тихо вставил Берт.

– Да, – согласился Гарри. – Но у меня остались друзья. Они сами выйдут на тебя. Ты их знаешь, надежные люди. Те, кто работал со мной в тени. Я уважаю их. Они уважают меня. Твоя задача – не опозориться. Не раскиснуть. Не дать усомниться. Понял?

Берт не ответил. Просто смотрел. Как дрожат пальцы у отца. Как тот прячет глаза и

боится. Не камеры – себя в ней. Без дела. Без контроля. Без власти.

– Можешь положиться на меня, – наконец промолвил Берт. – Я вытяну вас.

– Не наводи схем, – прошипел Гарри. – Все пойдет быстро. Хорошее поведение, чистосердечное – выйдем раньше срока. Не бойся за нас. А ты… наведи порядок у могилы матери. Клумбу поправь. После суда – исчезни. Не давайся журналистам. Не свети лицом. Приговор сам потом узнаешь.