Сокровище лорда Финиеля

Надпись гласила: «Трактат о виталистических воззрениях Древней Греции». Интересно, почему именно такие сборники философских мнений особо внушительны, тогда как действительно волнующие романы тонки до нелепости?

Полистав увесистый фолиант в поисках картинок, я задумалась о своем и незаметно уснула.

Разбудил меня звук резко распахнувшейся двери. Дождь прошел и комнату залила полная, яркая луна. Должно быть уже глубокая ночь.

Потянуло кислым вином и табаком, и дверь, с тягучим скрипом захлопнулась за спиной моего хмельного брата. Я брезгливо скривилась, безмолвно наблюдая за тем, как Дамиан тряхнул головой и с совершенно идиотской физиономией зашагал к старому учебному котлу, забитому всяким учительским хламом. Немного покопавшись, он достал бурдюк, откупорил, сделал первый глоток, обернулся и, заметив меня, поперхнулся так, что жгучая жидкость плеснула из носа. На моем лице расцвела злорадная ухмылка.

– Ты почему не спишь еще? – покашливая и утираясь рукавом, недовольно спросил он. – На время смотрела? Скоро второе биение.

Я положила книгу на стол, как раз наткнувшись на картинку.

– Видела. Я вообще много чего видела, – нагло приподняла я брови.

– Не умничай. Давай топай спать, пока тебя не хватились.

– Не пойду, – нахмурилась я, – я сюда первая пришла, а ты вот топай, ступай, скользи… Делай, что хочешь, только подальше отсюда.

– Ты хоть поняла, что провякала, мелкая?

– Не называй меня так! – рявкнула я. – Угадай, кому влетит больше? Мне за то, что пришла вот мнение Аристотеля узнать, или тебе за пьянство и неизвестно с кем шлянство?

– Ну, из нас двоих это неизвестно только тебе, – почему-то развеселился он и отхлебнул из бурдюка, мечтательно прикрыв глаза.

Я разозлилась. Одно дело, когда он просто в доки играет, но это уже совсем другое.

– А Мэган это известно? – с ядовитой улыбкой спросила я. – Думал, я не заметила твоей странной веселости? Что ты опять натворил?

– Ой, не начинай, мелочь, и так тошно из-за твоей дурости, – пробурчал он, совершенно растеряв всю беззаботность. – Знаешь, еще вчера все это была попросту забавная шутка. Я и мысли не мог допустить, что твои игрушки могут обернуться во что-то серьезное. А теперь ты бы слышала отца! Вся моя жизнь катится в хреновую бездну из-за того, что моя сестра, видите ли, заскучала!

– Дамиан, – я наставительно повысила голос, – это не мелочи, и я не скучала. Это любовь. Настоящая, реальная, можно сказать, осязаемая. Такая на дороге не валяется, и уж точно не там, где тебя обычно носит.

– Да нет же, какая любовь?! – хмыкнул он, падая напротив меня на ученический стул. Выглядел он так, как обычно по вечерам: зеленые глаза пьяно блестели, курчавые волосы растрепались, белая с утра рубашка не заправлена, измята и испачкана. Нет, служба ни капли не изменила его, скорее, обострила в нем все самое прескверное.

– Что ты заладила со своим детским бредом, – устало заговорил он. – О какой любви может идти речь, когда в деле замешано так много денег? Скажи мне, Эми. Ты ведь не глупа и не наивна, так о чем ты говоришь?

– О любви, конечно, она всему перевес. Разве ты не видишь, как хорошо все может обернуться?

– Выгода, Эми, запомни раз и навсегда. Все делается, делалось и будет делаться во имя, будь она проклята, выгоды. Хотя, не важно, тебе ли этого не знать? Но это все равно не имеет значения: не эту, так другую бы подсунули, – мне, видите ли, остепеняться пора. А как мне остепеняться на безродной кобыле, тогда как такие породистые еще на лугу и не замужем.

– Ты это о ком?

– О подружке твоей…

– А безродная кто?

– Не в ней дело, понимаешь?! Вот возьмем тебя, к примеру. Ты сегодня отклонила предложение Николя Ди Фебальта, а знала ли ты, что он твоей руки третий раз просит? Дважды ему было отказано сначала отцом, потом мной. Теперь спроси себя, почему, собственно?

– Я не хочу за него замуж.

– А почему?

– Ну, раз ты затронул выгоду, начнем с того, что здесь ее нет как таковой. Не говоря о его не самом завидном финансовом положении, он ужасно скучен, Дами, к тому же, невероятно чувствителен. Это совсем не сопоставимо. Мэган красива, как Венера, умна, как… Даже не знаю, вот как кто-нибудь отсюда, – я указала на книгу взглядом. – Больше того, она души в тебе не чает.

– А Николя, значит, ты безразлична?

– Конечно. Он желает озолотиться за наш счет и сбыть меня в Калград.

– Ты только что назвала ту самую причину, по которой семья А Ла Фог вдруг вняла просьбам дочери. Только с одним небольшим нюансом. Речь идет о твоей жизни, а в случае с Мэган – о моей. Тебе безразличны судьбы людей, пока дело не доходит до себя любимой. В ее голове эту идею посеяла ты, а хочешь знать, почему? Потому что ты и шага ступить не можешь без этой твоей белобрысой выскочки. Ты боишься, что ее отец одобрит поступление и ты останешься здесь одна гнить в Сирине, а я уеду, как и собирался, и этот город превратится для тебя в железную клетку, но ты ведь не хочешь отбывать свой срок одна, тебе нужны сокамерники! Если она выйдет за меня, у тебя в один момент появится и любимая золовка, и окованный обязательствами пьяница брат, которого ты воспитываешь, воспитываешь и никак не навоспитываешься.

– Прекрати нести чушь! – возмутилась я. – Не разбивай ей сердце. Мэган обожает тебя, у вас будет крепкая, счастливая семья в родовом поместье. Не каждый день можно встретить такие сильные чувства…

– Не будет, Эмили! – ударил он по столу. – Как же ты похожа на отца! Вот стою перед тобой и распинаюсь, пытаюсь разъяснить свою незначительную на ваш взгляд истину, а она никак не желает проскальзывать. Мне этого не надо! Мне не нужна жена, семья, имя. Я жажду свободы, хочу познать мир, уехать от этого проклятого раскола как можно дальше и познать чужие земли… Я хочу видеть магию – настоящую, а не это уродливое подобие, которым нас пичкают с рожденья, ограничиваясь половиной глифов двери.

– Я не понимаю тебя… Ты наследник, единственный наследник рода Мистраль…

– Ты вообще многого не хочешь понимать. Половины вещей не видишь, игнорируя все, что тебе знать не надлежит. Ты будешь идеальной женой какому-нибудь высшему архимагу, потому что никогда не видишь ничего дальше своего носа и совать его куда не попадя просто не сумеешь!

– Это не правда! Я вижу все! Как ты уходил с друзьями по ночам, как играл и беспробудно пил, я даже знаю о твоих дурацких похождениях, слышала о каждой прислужнице в поместье, с которой ты заводил интрижки. Я вижу то, что отказываешься видеть ты. Жизнь твоя катилась в бездну гораздо раньше, а теперь есть хоть соломинка, за которую можно ухватиться. Ты должен опомниться прежде, чем кончишь, как все эти блудные наследники, пропившие все состояние и бросившиеся с моста.

– Ничего ты не знаешь! Не понимаешь и не видишь. Возьмем, что угодно, – вспылил он и схватил со стола книгу, – вот эту книгу, к примеру, а знала ли ты, что она целиком и полностью написана великим Оуроном? Знала? Догадывалась? Знала, что это одна из немногих копий его трудов, не сгинувших в Межморье и не скрытых в застенках Киарана? А поняла ли, что каждая картинка писана его рукой и прячет ключ к магическим знаниям? – Дамиан бросил трактат передо мной на стол и склонился над ним, угрожающе буравя меня потемневшими очами. – Я не спал с прислугой, потому что это бесчестно, но ты ведь никогда не поверишь в это. Я не хочу наследства, не хочу превращать свою жизнь в непроходимый тоннель уныния, как мама, но и это чуждо для твоего понимания. Ты привыкла видеть все в том цвете, в котором тебе удобно, – очередной удар по столу заставил меня испуганно подпрыгнуть. – А что до моих дурацких похождений, так это не твоего ума дело, поняла меня? Ты поняла меня, Эмили?

Я несколько раз кивнула и раздраженно фыркнула, растеряв внезапно весь запал. Дамиан стоял надо мной молча, и на его лице стали проявляться отголоски той надменности, что столь присуща нашему роду. Этот взгляд заставил меня слегка сжаться в кресло.

Когда он выходил, то вдруг остановился у двери и, не оборачиваясь, произнес прежде, чем покинуть меня:

– Оба раза Ди Фебальту было отказано не потому, что он плохой кандидат тебе в мужья, – он состоятельнее многих в Сирине, не глуп и доброжелателен, он был бы тебе заботливым мужем. Но в первый раз я убедил отца, а во второй ответил сам отказом, потому, Эми, что ты его не любишь.

Ах, если бы я тогда его услышала, если бы правда поняла его намерения, то немедленно бы помчалась докладывать обо всем отцу. Тогда мы могли бы хоть что-то исправить, убедить его, отправить обратно наконец. Но я только фыркала и хмурилась, злясь, что брату удалось испортить такой прекрасный вечер. Точнее, ночь.

Прозвучало второе биение. Не выдержав бессонницы, я села на край кровати и опустила ледяные ступни в домашние туфли. Спустившись на кухню, я подбросила полено в едва живые угольки, погребенные под слоем пепла, и поставила греться воду. Перед глазами все еще плыло воспоминание, и, укутавшись в мамин плед, я поплелась за той самой увесистой книгой. Долго искать не потребовалось, потому что она была одной из тех редких вещей, которые я продавать почему-то не захотела.

Уже через полчаса я сидела за заваренными листьями шалфея, перед знакомой картинкой. На ней была изображена женщина в хитоне, державшая меч двумя руками над головой. Под картинкой надпись: «Энио», ниже продолжение мелким шрифтом: «Мы замечаем, как человек, одолеваемый вожделениями, вопреки способности рассуждать, бранит сам себя и гневается на этих поселившихся в нем насильников. Гнев такого человека становится союзником его разуму в этой распре, которая идёт словно лишь между двумя сторонами». Вполне своевременное рассуждение – подумала я, приложила край чашки к губам и вгляделась в Энио. Женщина выглядела воинственно, в нетипичных чертах лица отражалась злость, но не это привлекло мое внимание, а длинное драпированное одеяние, состоящее из куска ткани и пояса.

Я освобожу одно плечо – вот и привлекательность. Свободная ткань спрячет все остальное тело до пят – вот и скромность. Тонкий пояс на талии намекнет на женственность, а изящество драпировки, наложенной на сверкающий шелк, придаст изюминку вкуса.

Залпом допив взвар, я отправилась обратно. Сон как рукой сняло.

Пьяный Фиб

Следующие дни я планировала провести с умом. Первым делом нужно отказаться от аренды мастерской, ибо клиентуры не предвиделось, а новые заказы я могу изготавливать и на дому. Мама бы не одобрила мое решение. Да что там, она бы пролежала еще целую неделю в постели, узнав, что я притащила это свое бессмысленное развлечение прямо домой на глазах у соседей.

Я грустно шмыгнула носом, в душе что-то больно укололо, но я упрямо решила не начинать день с нытья и сырости.

Настроение не располагало, но, как случалось последнее время, поражая своим постоянством, когда мне показалось что хуже уже и быть не может, это хуже в виде совершенно невменяемого Фиба сидело на пороге моей мастерской. В порванной грязной ливрее, с ободранным лицом и наполненной наполовину мутной бутылкой в руке, он ковырял пошарпанным носком туфли подсохшие на солнце придорожные камни и не обращая внимания на прохожих, что-то заунывно посвистывал.

Раздосадованного этим видом народа на улице к превеликому и только моему разочарованию было много, люди нещадно кривились в его сторону не отказывая себе в изображении безграничного отвращения на ухоженных лицах.

Мне требовалось перевезти за день все свое скудное имущество в поместье и начать мерки, а мой единственный работник, похоже, меня в глаза не узнавал. Но я не падала духом, расправила плечи и закатала рукава. Да, еще год назад я бы и близко к нему не подошла, боясь осуждений, но Фиб работал на меня за мизерную плату, несмотря на то, что, скорее всего, получал предложения гораздо более заманчивые от семейства Финиель. Он остался при нас даже тогда, когда есть было откровенно нечего, и мы коротали наши несостоявшиеся ужины за одним столом, за игрой в доки. К слову, и стол этот вместе со всем гарнитуром не так давно ушел с молотка, уже догадываюсь, к кому. Ах, какой это был стол! Роскошный, с резными ножками и столешницей из драконьего дерева, в глубине которой тонкими прожилками бегала пылающая струйка холодного огня… Скоро и я так же как стол, стулья и буфет отправлюсь в тот же дом на правах… А нет, без прав. Появлюсь, как бесправная зверушка с одним только громким именем.

Боги, опять не о том… итак, я закатала рукава и потащила упирающегося Фиба к двери.

Брезгливо перекошенные свидетели, почему-то идти дальше передумали, а в моей, несколько неучтивой просьбе именно так и поступить отказали.

Фиб бормотал несуразицу. Поднять его с первого раза я не сумела, как и с четвертого, пока он чуть не плюхнулся носом в лужу.

Как же жутко это бы выглядело со стороны. Хоть бы кто-нибудь помог дотащить его до двери, но нет же! Люди стояли и глазели на мои безуспешные попытки скрыть это безобразие за дверьми мастерской, и порицали одну меня. До меня долетали обрывки таких фраз как «До чего же докатилась», «Какое исключительное падение», «Так ей и надо, этой алчной гадюке» и «Скоро можно будет купить ее на блошином рынке со всей ее рухлядью, – это уже от невысокого лысого мужчины в светлом костюме с длинной, усыпанной камнями тростью в руке – я это приметила, запомнила и отложила в уме до лучших времен.

– Фиб, прошу тебя, – склонилась я к уху старика, – умоляю, пойдем!

– Вон, уже и ему себя предлагает, – поспешил догадаться мужчина помоложе в высокой конусообразной шапке с широкими полями. – И когда ее выставят в лупанарии, как думаете, Вианд? – его я узнала. Шафель Пиофон, младший сын четы Пиофонов. Мы с Мэган собирались отправиться к ним на пикник на следующий день после бала.

– Она мня бросила… – заплакал Фиб. – Бро-си-ла! Понимаешь ты?

– Да что ты творишь? – зло зашипела я. – Приди в себя, кто тебя бросил? Вот я!

Фиб только махнул рукой, отчего покачнулся и, несомненно, скатился бы с трех ступеней у дверей, если бы не моя крепкая хватка.

– Да не ты! Тьфу те… Не вы! – исправился он.

– Вот видишь, – резонно заметила я, – не бросила. А теперь живо поднимайся!

– Нет, вы меня послушайте… – Фиб икнул.– Я ведь все делал, как она просила! Сколько лет! Сколько!

– И сколько же лет? – поинтересовалась я, натянуто улыбнувшись и присев рядом с того края, с которого он каждый раз намеревался укатиться.

– Кому сколько лет? – бедняга потерял нить мысли.

– Тебе сколько лет, Фиб? – на сей раз мой вопрос уже был серьезным.

Наш старый лакей потряс головой и поморгал, вдруг удивленно взглянув на меня расфокусированным взглядом.

– Мне?

– Да, тебе. Не мальчишка, а пьянеешь, как зеленый юнец.

– Я не пьян! – встрепенулся он и даже немного распрямился.

– Пьян, пьян, – уверила я. – Я в этих делах специалист. Могу поставить четыре медяка на то, что ты не сможешь войти… Ну, скажем, хотя бы вон в ту дверь.

Фиб глянул на дверь, затем с подозрением на меня, предчувствуя подвох.

– Мое предложение не вечно. Четыре медяка мне и самой пригодятся. А восемь будут очень даже кстати.

– А не нужны мне ваши эти паршивые медяки, барышня! Ничего не надо!

– Это нужно запить, – протянула я.

– Ага… – согласился он.

– У меня там три бутылки медовухи и совершенно свободный день.

Собравшись с духом, он громко вздохнул. Народ, обступавший нас, брезгливо запыхтел.

– А медяшки дадите?

– Дам! – уверенно солгала я.

Фиб встал, опасно покачнулся, но устоял и сделал первый шаг. Я вскочила вместе с ним, не сразу заметив, как прибыла подмога с другой стороны. Держа раскисшего на наших плечах Фиба, мы с моим неизвестным провожатым наконец-то проникли в мастерскую.

– Никогда бы не подумал, что ты умеешь вести диалог с пьяницами, – послышался знакомый голос.

– Мне пришлось учиться на брате. Не хотелось, чтобы отец отправил его в военное училище. Но, как ты и сам догадался, в этом так и не преуспела.

Николя Де Фибальт освободил меня от неподъемной ноши и провел моего удрученного работника к креслу, осторожно усадил и развернулся ко мне.

Да здравствует новое хуже, где же ты пропадало? Нет, мне уже не кажется – вокруг меня определенно вращается воронка неудач. Стройный, выбритый и одетый с иголочки, бывший поклонник никак не вписывался в список моих сегодняшних дел: надеть старое латаное платье, убрать в курятнике, соскрести с порога размазавшегося Фиба, сразить очарованием зарвавшегося аристократа своими потемневшими от бессонницы кругами под глазами. Нет. Никак не вписывался.

У меня осталось одно лицо, но и оно до жути похудело, а на лбу выступила испарина, и к нему прилипла непослушная завитушка.

– Я приходил к тебе вчера, – сказал он сдержанно. – И позавчера…

Мне оставалось лишь попытаться сохранить лицо, молча пожимая плечами. Изнурительно засосало под ложечкой. Голова кружилась, в глазах плыло, ноги ослабли, даже заплакать не было сил. Я бессознательно коснулась горла, переживая приступ изжоги и раздумывая, как бы поскорей избавиться от Николя.

– Пойдем позавтракаем.

Лицезреть отекшего от пьянства беднягу Фиба я желала в гордом одиночестве: не всем же раздавать билеты на лучшие представления об упадке рода Мистраль. Вдобавок отказывать человеку в столь благом порыве было бы бесчувственно. Прикинув, что завтрак за разговором не должен занять более двадцати минут, а дорога туда и обратно – десяти, я решила потратить эти полчаса, но поесть. После этого, вполне вероятно, более мне не придется встречать Николя, что само по себе сплошное преимущество.

Выдавив из себя блеклую улыбку, я позволила ему взять меня под руку и проводить во взволнованное море осуждающих разговоров, средь которых слышалось, что меня наконец купили, и теперь дело времени, когда моя стоимость упадет до рыночных цен. Интересно было бы узнать, какие они, эти цены, и насколько о них осведомлена толпа. Хотелось бы услышать совета настоящего знатока, а не возомнившего себя невесть кем невежды. А еще неплохо было бы услышать, за что же меня так ненавидят.

Едва мы дошли до чайного дома, Николя велел освободить место в угловой нише и направился к ней.

– Завтрак, горячий чай. А мне сливовицу покрепче.

Низенький подавальщик пару раз кивнул и ушёл, а мы молча смотрели друг на друга в ожидании заказа. Вернее, его однозначно ожидала я. Честно признаться, запахи еды меня сильно оживили. А вот мой старый знакомый не сводил с меня глаз по другой причине, в которой я ни капли не сомневалась, как и в том, что выглядела я настоящей оборванкой. Эта пугающая разница между мной год назад и сейчас была, очевидно, причиной столь откровенно изумленного выражения.

– Я не знал, – хрипло выговорил он.

– Твой отец направил ко мне твоего личного секретаря, – ровным тоном сказала я, – потому что на нашего у меня не хватило средств. Он до сих пор помогает мне.

– Я не знал, – повторил Николя, и я усмехнулась, отвернувшись.

Мы сидели не дольше пары минут, но с каждой секундой его озадаченный взгляд раздражал все сильней, и я уже не была уверена в правильности своего выбора.

– Клянусь честью, всем, что у меня есть, в конце концов, Эмили. Я узнал обо всем, как только приехал… Я хочу помочь.

Вот это уже было интересно.

– Чем ты хочешь помочь?

– Всем, – собрался Ник.

– Мне нужно замуж, – прямо сообщила я.

Мои слова сразили его. Некоторое время он неподвижно смотрел в одну точку на столе, его лицо застыло в удивленном выражении. Затем он закрыл лицо руками и уронил на них голову.

Я поерзала на стуле в неприятном ожидании, как вдруг послышался громкий хохот. Злобный, горький, от которого все сжалось внутри.

Ник собрался и взглянул на меня, прикрыв улыбку кулаком, только вот глаза его были совсем невеселые.

– Какая ирония, – выплюнул он. – Были времена, когда я мог променять ядро магии на одну твою благосклонную улыбку, если бы это только помогло.

– Что же изменилось? – уточнила я.

– По правде говоря, взять тебя замуж сейчас я не смогу.

Его голос надломился, а во мне испарился всякий интерес. Вполне вероятно, он помолвлен, а может, и женат – меня не волновало. В тщетной попытке удержаться на плаву я гребла во все стороны, захлебываясь волнами безысходности, и мечтала даже не о спасительной веревке – о доске. Я сама удержусь, был бы проблеск надежды.

– Что ты можешь, Николя? К чему этот разговор?

– В данный момент немного, но это не значит, что я не вправе иметь… – он запнулся, спрятал глаза и полушепотом продолжил. – Я мог бы выделить жалованье. Умоляю Эмили, если бы ты могла только подождать…

Я должна была опешить, задохнуться, зардеться наконец, но вместо положенного мне потрясения, я смогла только зверски разозлиться. Похоже, это моя реакция абсолютно на все подлости жизни.

– Знаешь, я бы, наверное, согласилась даже на такое, если бы в деле фигурировала… Скажем, сотня фросталей, – замахнулась я, ядовито улыбаясь. – Или даже две, я еще не определилась.

– Не слишком ли…

– Дорого? А сколько ты мне предлагаешь? – с вызовом запрокинула я подбородок.

– Ты же знаешь, что у меня нет доступа к таким суммам…

Я встала. Пусть потрепанная, пусть исхудавшая, но я нашла в себе силы взглянуть на него свысока:

– Ну что ж, в таком случае, я найду себе более щедрого покупателя, – схватив принесенную сливовицу, я залпом осушила пятигранный стакан и громко стукнула им по столу. Нарочито и пошло, но позорить было больше некого. – На будущее, милорд, не приценивайтесь к товару, стоимость которого вам не по карману.

Кольцо

Когда выходила, заметила звенящую тишину в зале и толпу любопытствующих взглядов, провожающую меня до двери.

Что ж, падать ниже было уже некуда. Некуда, я сказала! Сказала прежде, чем узнала человека, придержавшего для меня дверь.

Томас Финиель собственной̆ персоной̆! Хотелось бросить что-то вроде «Опять вы!», но я прикусила свой неугомонный̆ язык, рвавшийся сослать меня куда-нибудь поглубже Гран Фалла.

В горле клокотала ярость и огонь сливовицы, поэтому, выскочив на улицу, я позволила себе откашляться, прежде чем вертеть головой в поисках новых идей.

– Я провожу вас, – послышался за спиной голос лорда Финиеля.

– Что вы, вызовите брата, – не сдержалась я. Мне необходимо быть как можно дальше от этого человека, пока я не напакостила сама себе.

– Я бы не советовал говорить со мной в таком тоне, – произнес он спокойно.

Как не обидно, но следовало признать: к моему бушующему душевному раздраю присовокупилось ударившее в голову опьянение. И гонимая ими одними, клянусь, я метнула в него безумный взгляд, полный отвратительного презрения:

– Никогда не нуждалась в чьих-либо советах и уж тем более не от низших по происхождению.

Все, теперь можно было смело идти топиться – плакало его покровительство. Ни разу в жизни я не позволяла себе подобных высказываний, но как же тяжко мне было видеть, с какой неприязнью, с какой брезгливостью смотрят на меня все эти люди. И что хуже всего, мои слова Финиеля даже не задели. Да что же это? Почему он промолчал? По происхождению он, может, и ниже, но не по положению. Осталась мне одна дорога – на плаху.

Покуда я упивалась своими душевными терзаниями, он успел подозвать экипаж, невозмутимо махнув рукой. Минуту спустя меня далеко не ласково впихнули в просторную карету, запряженную двумя чалыми лошадьми, выдернув из уютного потока жалости к себе.

– Вам не стоило оказывать мне услугу, – промямлила я, – это здесь не в моде.

Томас упрямо молчал, поджав губы, все так же держась за дверцу кареты, оставаясь одной ногой на земле, другой на подножке и раздумывал.

Мне очень быстро надоело наблюдать за хмуро задумчивым хозяином экипажа.

– Точка прибытия Гранн Фалл? Светлый Варуан? Киаран? – клянусь, я потеряла остакти разума!

– Что натолкнуло вас на мысль, – заговорил он наконец негромко, но угрожающе, – что вы столь важная особа? Быть может, у меня нашлась сотня фросталей.

Его фраза оглушила меня звонче пощечины. Он все слышал! А еще кто? Правду говорят: язык мой – враг мой. Вон как моего несостоявшегося покровителя перекосили мои слова. Не надо было вообще из дома выходить, – шила бы из того, что было.

– Неужели вся ваша бравада на деле превращается в пыль?

– Ошибаетесь, – С вызовом я подняла голову выше – не в пыль.

Вот правда, бравада моя с новым вызовом никуда не девается, а только крепнет. Ну а то, что за словами стою маленькая ни к чему не пригодная я, совсем другое дело. Может, это у меня развлечение такое – «насоли себе сама» называется, где я мелю одну чепуху и рассыпаю все эту ересь, дабы развеять прах моей и без того растоптанной репутации.

– В таком случае… – он запрыгнул в карету, громким ударом захлопнул за собой дверцу и сел напротив. Не спуская с меня мечущих молнии глаз, стянул перчатку, а за ней массивный перстень с мизинца, бросив его мне на колени. – Думаю, от вас как от дочери эксперта не утаить цену родовой печати. Приступайте.