Сокровище лорда Финиеля

Анна Кошалит

Сокровище лорда Финиеля

Визит из прошлого

– Эмили!

Голос подруги теплом отозвался в душе. Я повернулась, чувствуя, как трясутся руки от нервов.

Тонкая фигурка застыла в дверях. Занятно видеть ее такой: в длинном платье из искусного фетра и с крупным, золотым жемчугом в волосах и серьгах.

Нилли очнулась первой, подскочила с диванчика и бросилась в объятья белокурой красавицы.

– Ах, Мэган, как же долго мы тебя дожидались! – Нилли расцеловала гостью в обе щеки. – Боги, я и не думала, что буду так удивлена тебя увидеть наконец. Дай же взглянуть на тебя! – она оглянулась, призывая меня горячим взглядом. – Эмили, ну иди же сюда! Посмотри, как она изменилась.

– Эмили. – вновь позвала Мэган. Она сияла, как тысячи звезд, как луна, выходящая из-под серых облаков. А я… Мне вдруг стало не по себе. Поднимаясь на ноги, я внезапно поняла, что стала теми серыми облаками. Я мало писала ей о себе и теперь ожидала справедливой расправы, только не знала, в каком виде мне ее подадут: в виде сотен наводящих вопросов, или, может, она отвернется без продолжительных объяснений? А может, и то, и другое?

Но деваться некуда. Я это очень хорошо поняла за прошедший год – целый год ее обучения в Бланшире и моей осыпающейся, будто завядший куст на ветру, жизни.

Мне было страшно. Хотелось сохранить в ее памяти свой прежний образ – легкий, непринужденный. Но трудно было не заметить потрясение, промелькнувшее в ее глазах, когда я пошла к ней навстречу.

– Как же я соскучилась, моя дорогая! – Мэган обняла меня, лишь на короткое мгновенье вглядевшись в лицо. – Мне так много хочется тебе рассказать! – в ее голубых глазах стояли неподдельные слезы.

– Ниоллин, попроси нам чего-нибудь согревающего, все же не лето… Да и сквозняки тут у тебя.

Ниоллин напряглась, но ничего не ответила. Да и вряд ли это того стоило. Не для того она терпела здесь мое присутствие столько вечеров, чтобы в одно мгновенье все испортить.

– Вы не представляете, как тяжело было сюда добираться. Вдобавок ко всему карета просто развалилась на части на этих колдобинах. Хорошо, что нам повстречался знакомый отца: он помог с поклажей и вызвал мастера, – Мэган закатила глаза. – Замечательный человек! Если бы не он, мы ночевали бы под открытым небом, – она покачала головой, но затем мгновенно расцвела. – Ну и пусть, зато нас проводили с королевским удобством.

– Кто же этот доброжелатель? – участливо поинтересовалась я. Ее напряжение, завуалированное быстротой речи, я ощущала всем телом.

Да, голод был второй бедой, постигшей нас с болезнью отца. Из-за недоедания лицо мое приобрело землистый оттенок, глаза и волосы потускнели, а щеки впали. Руки я прятала в длинных рукавах, тонкую шею скрывала в высоком воротнике и одевалась теперь не по моде, а по необходимости и возможности. На встречу я надела лучшее платье в гардеробе – черное муслиновое – траурное, с похорон отца. А ведь еще недавно я бы в жизни не надела его вторично. О, с какой ледяной отстраненностью я когда-то принимала его из рук брата, вернувшегося на отдых со службы в Морине. Теперь это платье – память о той немыслимой роскоши, среди которой шло ко дну наше родовое судно. Теперь это платье – единственное, что я оставила себе для важнейших событий. А все потому, что я слегка иронична. Наверное.

Ни одно украшение, ни одна побрякушка не ушли раньше отца. Сначала опустел стол, потухли камины, увяла мать. Нас покинули слуги, кончились свечи. Мы медленно гибли в блеске и страхе, что в любой момент нагрянут падальщики. Отец же упрямо отказывался признавать, что мы все потеряли.

В последний вечер перед его смертью мы с матерью сидели в его покоях у окна и вышивали при свете луны. На матери был фамильный гарнитур с бриллиантами, на мне – ожерелье из голубого жемчуга. Платья наши и обувь были расшиты кристаллами так, что блики света бегали по потолку звездными зайчиками.

Мэган дернула плечиком, рассматривая обстановку гостиной семьи Энавек с преувеличенным вниманием, лишь бы не глядеть на меня.

– О, ты его не знаешь, – произнесла она порывисто, – он недавно вступил в должность в палате. Никогда не поверишь, какие угодья заприметила его семья в наших окрестностях! То место близ твоего поместья, Эмили, где развалины… Как же?… На пашне драхвы, точно. Представляешь? Я была в ужасе! – Мэган нервно рассмеялась. – Естественно, я спросила, видели ли они покупку перед приобретением, но лорд Финиель только отмахнулся и сказал, что не ему там жить, а кому, так и не ответил. Да кто там вообще может поселиться? Там одни руины. Деревья прогнили, дорогу пробуравили корни. А стены?! К ним прикоснись – они крошатся, как печенье. Нет, человек он определенно хороший, да и семья у него сердечная, сразу взялись помочь, когда нас на обочине увидали, но все-таки я думаю, он либо ненормальный, либо задумал недоброе, раз в старый замок подался. Вот у реки, рядом с Нотондоми, совсем другое дело, да и продают там почти задаром.

Подруга все говорила и говорила, крепко прижимая меня к себе и подводя к диванчику у огня. Она отпустила меня, усадив ближе к теплу камина, и бережно подложила подушечку мне под спину, при этом ни на миг не умолкая. Она всегда так делала, когда сильно нервничала, мне оставалось лишь кивать.

– … совсем обеднели, наверное. Чуть не забыла: Пиофоны ждут нас сразу после праздника на пикник. Линталь написала, что они заканчивают обустраивать красивейший родовой парк. Я ей, конечно, не поверила, слышу это уже в четвертый раз, а за это время мы и сами свой парк перекроем и сделаем это раз в пятьдесят скорее, чем они, – отец уже присылал мне чертежи… К зиме откроем, – она быстро обернулась, услышав звук открываемой двери.

– Нилли, ты позвала кого-нибудь? Право, дорогая, мы здесь скоро окоченеем.

– Пойду узнаю почему так долго, – пробормотала Нилли и ускользнула за дверь с кислой миной на круглом личике. Мэган она на дух не переносила, но терпела стоически по настоянию родителей.

Мэган А Ла Фог была любимой и единственной дочерью своих родителей из привилегированного класса. Находиться в ее окружении означало получить ключ ко множеству запертых дверей и обзавестись полезными связями, в нашей глуши необходимыми. Раньше я была той, кто открывает двери дебютанткам в высший свет, той, кто одной благосклонной улыбкой дарит пропуск в игровой клуб или разрешение на мелкую ссуду. Теперь у меня под ногтями земля.

Воспользовавшись отсутствием посторонних ушей, Мэган осторожно склонилась ко мне и тихо спросила:

– Как он? – перешла она на вильтийский. Все ее тело напряглось, на гладком лбу прорезалась морщинка.

Конечно, она хотела знать. В каждом письме спрашивала о нем, в каждом адресовала ему несколько строк. Передавала привет, беспокоилась о здоровье, просила совета. Боюсь, наша скорая встреча тоже последствие ее нетерпения. Она считала, что с глазу на глаз я стану сговорчивей. Я пожала плечами и замотала головой.

– Он уехал сразу после тебя, – сообщила я, стараясь говорить спокойно. – Очень редко приходят письма, всегда из разных городов.

– Один?

– Не знаю. Думаю, да. – я бездумно подняла со стола натянутый на раму пергамент на котором мать Нилли уже создала грубый набросок виверны. – Он почти не пишет. Я получила всего четыре письма за прошедший год.

– Что он в них пишет? – допытывалась Мэган, привлекая к себе внимание тем, что отобрала миниатюру и положила обратно рядом с фарфоровой палитрой, видавшей времена и получше.

– Трудно понять… – уклончиво произнесла я и взяла в руки кисть. – Он жив и это главное.

Мать Ниоллин многие годы талантливо создавала полномасштабный бестиарий параллельного мира, с дивными книжными миниатюрами от которых глаз не оторвать. Но кисти ее были старыми и лохматыми, ломкие ворсинки топорщились в разные стороны, пропитанные высохшими остатками киновари и лазурита. Впрочем, как и многолетние кисти, гостиная Энавек так же не могла похвастаться ни мебелью, ни утварью. Обивка покосившегося диванчика выцвела и потерлась, от каминной полки отломан уголок, а за письменным столом заметен оторванный кусочек старомодной штофной ткани коей обиты стены всего дома.

– То есть ты хочешь сказать, что он разорил вас и просто исчез? Раз он пишет с разных адресов и ты не знаешь, где он, значит, он еще не уведомлен о смерти отца?

Я мотнула головой и промолчала. Да и что я могла сказать, когда в груди закипала обида. Не на Мэган, конечно, но на все остальное мое бывшее окружение, столь живо растрепавшее миру о нашем падении. Минуту назад меня колотила мелкая дрожь при мысли о том, что придется все рассказать и наверняка раскиснуть в стенаниях на ее плече, а теперь… Вместо облегчения странная горечь подступила к горлу.

Силой я заставила себя улыбнуться. Это не ее вина, она всего лишь хочет знать о брате. Очень хочет. Настолько, что вцепилась тонкими пальцами в складку платья и остервенело ее теребит.

– Скажи, я могу ему чем-то помочь… Вам? – Мэган слегка запнулась и подняла на меня полные непролитых слез глаза. – Почему он не вернется домой? Он должен быть тут, вы остались без мужчины в доме. Совсем одни!

– Он в розыске.

– Ну и пусть. Пусть предстанет перед законом, что ему могут сделать? Он должен поступить правильно, во имя своего рода и своей семьи.

– Его казнят.

– Это же безумие! – вскинулась она. – Вас не могут лишить последнего наследника. Род Мистраль – один из девяносто девяти, и если его казнят, род иссякнет. Этому не дадут случиться.

– Я видела приказ. – выдохнула я и отложила кисть Ланси Энавек, которую теребила столь беспокойно что посыпались хрупкие волоски. – Как только его найдут, казнят незамедлительно.

Меган взволнованно укусила себя за костяшку указательного пальца, едва сдерживая слезы.

– За что, Эми?

–Нам так и не удалось узнать подробностей, но известно одно – он совершил что-то чрезвычайно серьезное Такое, что даже королевская палата была вынуждена вмешаться.

– Что вы теперь будете делать?

Не найдя ответа, я жалко пожала плечами. Вздохнув, Мэган закрыла заплаканные глаза, но вдруг распахнула их и выпрямилась, осененная идеей.

– Может, обратимся в Риалион? У отца там связи, да и их представитель обязательно прибудет на праздник Ста Свечей. Нужно появиться в свете, Эми. Там много влиятельных людей, там выход.

– Не знаю, чем Риалион может нам помочь. Они выдают содержание вдове, только если ее муж погиб в сражении. Нас просто осмеют. Единственный выход – мое удачное замужество, но, как ты сама понимаешь, предложений взять бесприданницу, да еще и с долгами, пока не поступало. К тому же теперь я родственница предателя, на брак со мной не пойдет никто в здравом уме.

– Фу, какие глупости! Что с тобой, Эмили? Я же говорю, у отца связи, мы можем хотя бы попытаться… Раз уж тебе не терпится выйти за кого-нибудь, нет лучше места для поисков подходящей кандидатуры, чем на празднике. Нужно делать хоть что-то. И обязательно просить о помиловании. Это, дорогая подруга, в главную очередь.

– Ты, должно быть, права…

– Конечно, права! Я всегда права, дорогая моя. К тому же, праздник открываем в этом году мы, ты просто не можешь не появиться! – она заулыбалась. – Будет незабываемо!

– Не сомневаюсь, – я ободряюще коснулась ее руки. В ответ, она подняла глаза и действительно посмотрела на меня. Не тем невидящим взглядом, озабоченным вестями о брате, а открытым и дружеским. Впервые за всю жизнь мне выпало наблюдать за тем, как Мэган потеряла дар речи. Она даже невольно сглотнула, не сумев сдержать испуга. Сказать, что меня это задело, – ничего не сказать.

Вернулась Нилли, и мы обе облегченно выдохнули. Сразу за ней вошел тощий пожилой слуга с подносом и важно расставил на столике расписной кувшин с горячим вином, блюдо с миниатюрными тарталетками и фаянсовую посуду, столь оберегаемую матерью Ниоллин, – все, чтобы обозначить значимость визитера, в то время как Мэган и бровью не повела, что расстроило, кажется, даже слугу.

– Что вы опять затеяли? – спросила Нилли сверкая разозленными глазищами.

– Мы собираемся на бал, – сообщила Мэган прейдя вновь на всеобщий язык, и принимая из мягких рук Нилли маленькую чашу с подогретым вином, слабо улыбнулась.

– Правда? – Нилли с подозрением покосилась на меня. – Уверена?

Я кивнула, хрустнув круглым жареным хлебцем с чесноком и томатом. Мэган права: нельзя сидеть сложа руки и дуться на высший свет за сплетни и полное уничтожение нашего имени на этой почве. На то он и высший, чтобы искоренять и давить каждого, кто хоть немного слабее.

– Вот и отлично, – Мэган ласково сжала мою ладонь и обратилась к Ниоллин:

– Надеюсь, и ты придешь, будет как в старые добрые времена.

– Если ты про прошлый год, то я, пожалуй, воздержусь, – отстраненно бросила та.

– Как пожелаешь, – отмахнулась Мэган. – Да, кстати, пригласи мою горничную, я привезла вам подарки.

Я метнула непонимающий взгляд на Ниоллин. Все это время мне казалось, что она дожидалась Мэган только ради этого приглашения. И меня держала при себе ради встречи с ней. Но на лице Ниоллин проступала гримаса тщательно скрываемой неприязни, и если бы я ее не знала, не заметила бы. А когда через минуту вернулся Нант и на наши с Нилли колени легли мешочки лазурного бархата с золотой эмблемой Кратоса, она стала совсем пунцовой от злости.

Мне достался длинный синий плащ из мягкой и тонкой шерсти с подвязками и золотой фибулой в виде розетки.

– И где ты их только достала? – удивилась Нилли. Едва приоткрыв свой мешочек, она вдруг испуганно его сжала и воззрилась на невозмутимую Мэган.

– У меня появился новый воздыхатель, он помог достать вам подарки прямиком из Кратоса, – смахнув блестящие слезы с бледного утонченного личика, Мэган просияла улыбкой. – В Бланшир приезжают учиться со всех уголков страны, и некоторые из студентов пользуются кристальными гонцами. Так что тут сыграло мое обаяние и то, что у кого-то достаточно средств на гонца.

– Он пользуется кристальными гонцами? – подняла брови Нилли. – Это надо же! Кем нужно быть, чтобы заказывать их ради чужих капризов?! Он что там, наследничек всего Кратоса? Или, может, восставший из мертвых герцог?

Мэган невесело рассмеялась.

– Ну что ты, это мы здесь из нашей глуши видим все это вершиной богатства. Сирин давным-давно состарился и разорился – слишком близко мы к границе. Эта вечная война отбирает у нас все, а те, кто подальше, довольны собой и своей жизнью, моя дорогая.

– Конечно, они довольны, а как же иначе! – фыркнула Нилли возмущенно. – В их дома не летят камни с катапульт, их людишек не косят горящие стрелы, их не грабят, поля не жгут, а в окна не заглядывают морды собачонок Темного лорда. Они живут в свое удовольствие и шлют на границу жалкие подачки, дабы успокоить совесть.

– А еще они шлют представителя на праздники, дабы не обделить нас своим вниманием, – Мэган не прониклась отповедью и подмигнула мне. – Успокойся, Нилли, ведь никто не заставляет тебя здесь оставаться. К тому же, с чего ты так взъелась против всего Анарфеля? Многие люди покидают родные края, чтобы поступить на пограничную службу, многие жертвуют состояниями, возмещая наши убытки.

– Наши убытки?! – разозлилась Нилли. – Они едут сюда только затем, чтобы, вернувшись, возрадоваться, что вся эта нищета не на их порогах. Они приезжают на годик, не более, и уезжают храбрыми героями в свои нетронутые города.

– Вот и ты однажды уедешь отсюда в прекрасное место без кровопролитий и с возможностью в любой момент использовать гонца…

– Как же ты изменилась! – скривилась Нилли. – Нет на свете места прекрасней, чем Сирин, никакие денежки не заменят нам нашего любимого дома…

– Говори это себе почаще, когда в следующий раз к вам пристроят босоногих солдат, и они съедят все, что твои люди запасали на зиму. И не удивляйся, когда через год приюты вновь переполнятся голодающим выводком. Твой Сирин продолжит порождать нищету, а высший свет ее подкармливать, для того чтобы однажды бросить молодых в костер войны. Все это политика, дорогая… Бесконечный круг несправедливости, но такова жизнь.

– Ты что там, душу продала в этом своем Бланширчике?

Крайне редко я видела Нилли в таком расстройстве: губы побледнели, глаза горят, а на щеках два красных пятна.

– На тебя страшно смотреть! – она продолжала негодовать. – Эти солдаты умирают на нашей земле ради нас, а я должна думать о том, сколько пищи они употребили перед смертью? Кому отдали сердце?

– Сердце? – лицо Мэган стало жестким, как маска. – Если бы дело было в их сердцах, они не мчались бы обратно за бумагами об освобождении. Будь хоть каплю благоразумней. Никто, заметь, даже эти тобой горячо почитаемые солдаты не спешат связать свою жизнь с Сирином и обзавестись здесь семьей. Так в чем же провинился Кратос или тот же Бланшир? Чем они хуже? Единственные, кто здесь гниет с рождения до самой старости (если повезет) это мы, дорогая. Нам с пеленок твердят, какая огромная честь быть Сиринцами, что ни за какие блага мы не променяем его…

– Хватит. Это ни к чему не приведет, – я попыталась их остановить, но лицо Нилли уже покрылось пятнами гнева, а Мэган подалась вперед и упрямо выпятила подбородок.

– Конечно, не приведет, – согласилась со мной Нилли, поправляя прическу. – Мэган всегда мечтала вырваться отсюда, всегда думала, будто смазливое личико и денежки – это все, что требуется для обретения счастья. Ей не постичь нас с тобой, Эмили, – наши мысли и чувства высоки, как вершина Киарана. Пока она будет заказывать побрякушки с разных концов страны, нас с тобой будут почитать, любить и помнить. Ей никогда не постичь нашей стойкости. Нас не пробить какими-то долгами, Эми, и нам не нужен дурацкий бал, чтобы кому-то что-то доказать. В то время как подобные ей встают на колени, моля о помиловании, мы поднимаем меч. Мы слишком, слишком разные, – с неподдельной горечью подытожила она.

Я была настолько ошеломлена происходящим, что не могла произнести ни слова. Вдобавок у меня не было собственного мнения, касающегося их спора, и ничего стоящего не приходило в голову. Война волновала меня не многим сильнее растущих цен на обучение или мясо – ни то, ни другое мне в ближайшее время не светило.

Развернувшись к Мэган всем своим округлым телом, Нилли бросила подарок на колени подруги и добила:

– Таким, как ты, не место в Сирине и в моем доме, Мэган А Ла Фог.

– Тебе не кажется, что ты немного перегибаешь? – осведомилась Мэган, встав с мешочком в руках и невозмутимо направившись к двери. – Да, кстати, в следующий раз, когда задумаешь подслушивать, попробуй не передавать весь разговор минуту спустя тем, кто его вел.

– Я ничего не слушала нарочно! – громко воскликнула Нилли. – Я стояла прямо у двери. Но как только ты вспоминаешь о Дамиане, сразу ничего вокруг не замечаешь. Как он? Я могу ему чем-то помочь? – передразнила она. – Не можешь! Он влюблен и счастлив, – последние слова прозвучали, как пощечина.

– Он не счастлив! – вырвалось у Мэган прежде чем, она выскочила прочь и хлопнула дверью.

Немного придя в себя от разыгравшегося спектакля, я окинула Нилли строгим взглядом:

– Не надо было с ней так, Ниоллин.

– Знаю… – стыдливо призналась она. – Но и ты не могла не заметить ее напыщенность. Стоило ей войти, как она принялась жаловаться: холодно здесь, голодно там, гонцов у вас нет, а солдат ваших вы нашли на помойке…

– Не преувеличивай.

– Года не прошло, как она стала чужачкой. Откуда только у них завелось столько добра? Еще год назад говорили, что ее отец с концами разорен, а теперь они нанимают лучший экипаж и намечают бал.

– Развалившийся на части экипаж, – напомнила я. – Почему бы тебе просто не порадоваться, что у кого-то все наконец встает на свои места?

– Да рада я! – Нилли с шумным выдохом откинулась на стенку диванчика. – И то хорошо, что она нашла себе новую цель и устала бегать за твоим братом.

– Ты сильно задела Мэг, – пробормотала я. – Но ничего страшного, у тебя еще будет шанс исправиться, если ты, конечно, не сдурела окончательно. Пойдем со мной на праздник, там и принесешь свои извинения. Это все пустяки, мы и не так ссорились когда-то.

– Не пойду. И тебе лучше держаться в стороне от А Ла Фог всех вместе взятых. Не удивлюсь, если наши подарочки – доставка темной контрабанды.

Я устало выдохнула и отпила еще теплого вина. Нилли славилась своим своенравием. В особенно пагубных для нее ситуациях обычно спасала рука ее суровой матери или острый язык отца. Теперь же пришлось мне самой срочно предотвращать катастрофу.

– Позволь дать тебе чистосердечный дружеский совет, – произнесла я твердо, – лучше сходи и попроси прощения. И никогда не держи на нее обиду. Она такая, какая есть – открытая и веселая болтушка, но только в кругу друзей. Я и врагу не пожелаю встать у нее на пути.

Рулоны

Утро выдалось прохладным и ветреным. Предрассветные сумерки я провела за хозяйством: покормила и выдоила недавно приобретенных коз, увела их к соседям, собрала яйца, поставила пирог, покормила кур, прибрала хлев и искупалась в ледяной бочке. К четвертому биению поднялась в дом, чтобы надеть чистое выглаженное платье и белый передник. У меня имелись последние капли масла с приятным запахом малины, которыми я намазала запястья и шею. Выглядела я простой, но опрятной служанкой. Так одевались еще недавно все слуги в нашем доме. Незаметный народ, обитавший в стенах нашего поместья, столь резво избавивший нас от своего присутствия в миг невзгоды. Теперь наши службы и двор опустели. Нет, я не держала зла, но где-то, на самом донышке души, осела обида и на судьбу, и на всех тех, кто отвернулся от нас стремительнее прочих.

Последние месяцы были игрой на выживание – учись или погибни. И я училась. Училась, что капусту лучше высаживать в тени, а томаты любят солнце. Что если приставить нож к краю полена и несильно ударить по нему обратной стороной топора, получится щепка. Что корень тех неприглядных цветочков на берегу реки можно применить в стирке или на худой конец попросить у соседей щелок из древесной золы. Что ранней весной рыба вялая, – плохо идет на крючок, – и нужно искать мелководье, залитое солнцем, и лучше после полудня. Что все, что появляется на столе, добывается тяжелым трудом. Что мясо – небывалая роскошь, но даже эта роскошь, убитая твоими руками, не лезет в горло.

Я узнала за прошедший год гораздо больше, чем за всю жизнь. И самым ошеломляющим потрясением оказалось то, что одной магии недостаточно. Что даже если я и использовала свои знания в быту, на деле во мне ее оказалось слишком мало и хватало только на укладку прически и другие мне теперь не нужные шалости, такие как покрытие кромки воды в стакане слоем льда, подъем в воздух тонкой книги или вызов прислуги. Все эти маленькие трюки, которым так умилялись родители, как оказалось, были ни на что не годны в быту.

Дела по хозяйству получались у меня из рук вон плохо, но мы выжили. Выжили еще и потому, что я на свой страх и риск открыла маленькую швейную мастерскую, вложив средства от драгоценностей, которые пожертвовала для меня мать. Ей было далеко до отца с его железными принципами, но все же она всегда была дамой голубых кровей, считающей, что деньги берутся из ниоткуда и правомерно обязаны уходить в никуда, что ее браслеты «близнецов» должны остаться при ней, как и девять колец с ожерельем Фатриада. Она сетовала на судьбу, на богов, на друзей-предателей и любовника-изменника. Могла целыми днями запираться в своих покоях и спать, а могла не спать сутки напролет за любимым занятием – вышиванием. Тогда я и решила открыть свое дело. И нам очень с этим повезло. Благодаря приятелям Фиба, нашего бывшего помощника и управляющего, мне доставили хорошую ткань, крепкие цветные нитки и пуговицы по приемлемой цене.

Первый сезон покрыл и аренду, и заказ ткани. И вот близился второй. У нас наготове были не только наряды для зажиточных простолюдинок, но и скатерти, и простыни. Кому не нужны новые стеганые одеяла на зиму? А кружевная нижняя юбка? А шторы?

Близится праздник Ста Свечей, и люди будут счастливы порадовать дом чем-то новым и нарядным, пусть простым, зато без дыр и пятен.

Все, что я шила, было весьма нехитро. Мама выполняла особые заказы, которые передавал Фиб. У нас намечалась первая маленькая победа и прибыль, которая за последующие пять лет могла бы покрыть оставшийся долг, конечно, в случае расширения нашей мастерской и согласия ростовщиков из столичного банка.

За домом все не приходили кредиторы и, хотя его цена в три раза превышала задолженность, мы жили в вечном страхе, что у нас отнимут и крышу над головой, как отняли семейное ювелирное дело, земли, конюшни и те самые украшения, так рьяно оберегаемые матушкой. Но ждать, когда отберут семейное поместье, я была не намерена. Я мечтала о нормальной жизни, не о прежней, но все-таки. Быть может, до тех пор я вышла бы замуж, а может, и нет, – мне не хотелось лгать себе о своем весьма шатком положении. Впрочем, мне нравилось мечтать, что у нас получится даже больше, чем я рассчитывала, и я сумею сберечь поместье и родить наследника, который получит наше имя. Это могло случиться только в том случае, если мой муж будет значительно ниже меня по происхождению и… Если брата признают погибшим.