Не судьба. Рассказы.

– И правда, всё быстро, – сказал он.

– Можем, – ответила Лариска. – Вы только помните, что часы храните до суда. А лучше в них и в суд приходите для наглядности. Вы очень помогли следствию!

– Да я в них спать теперь буду. С рукой не оторвут. А меня и в суд вызовут?

– Вызовут. И Вам необходимо явиться, как никому. Да и брата поддержите.

В общем, расстались довольные друг другом.

Эдик расхохотался, как только за Федяниным закрылась дверь. Он тоже задерживался. Тоже заканчивался срок по делу.

«Если бы ты знал, Валерий Федянин, что мне пришлось пережить за эти практически полмесяца», – думала Лариска, возвращаясь домой. Словно невидимый груз упал с её плеч, сердца, а, возможно, ещё откуда. Упал и покатился, чтобы никогда больше не возвращаться. Хорошо бы, чтобы никогда больше.

На следующий день она всё в красках описала Ольге и Людмиле за рюмкой утреннего кофе.

– Это тебе подарок от Деда Мороза на Новый год, хоть и Старый, – смеялась довольная Ольга.

– Не совсем. Это мне подарок от Быкова. Очередной его подарок, – задумчиво ответила Лариска.

– В смысле? – хором воскликнули Ольга с Людмилой.

– Чтение между строк, да ладно, потом расскажу.

На совещании Данилкину она сообщила, что на следующей неделе планирует предъявлять обвинение, но сначала – проверку показаний с Синицыным и следственный эксперимент по магазину «Галио», откуда кража совершалась с помощью палки с вбитым в неё погнутым гвоздём.

– А обвинение всем?

– А кому-то не надо? – спросила Лариска. – Родственник, что ли, Ваш?

– Нет, но сама же говорила, что ни на чём сидит.

– Теперь на законных основаниях. И, позволю себе заметить, чтобы найти эти основания, никто мне не помог, никто, – спокойно ответила Лариска и вышла, не желая больше ничего выслушивать.

Всё запланированное было выполнено. Тексты постановлений о привлечении качестве обвиняемых набраны. Даже Мысков нашёлся к концу следствия. Его Лариска задержала для острастки, чтоб не бегал, а потом выпустила под подписку о невыезде. Показания он дал. Да что там, ведь у него – один эпизод.

Наконец подошёл день предъявления обвинения Фёдорову. Лариска вновь пришла в изолятор, ничуть не сомневаясь, что показания он никакие давать не собирается. Но только теперь это роли не играло. Фёдоров, войдя в следственный кабинет, куда его привёл выводной Саша, уверенно уселся на положенное место и недоумённо посмотрел на Лариску.

– Я обвинение пришла предъявлять. Ну, думаю, что это быстро. Показаний ведь не будет?

– А какие показания? Не боитесь – предъявляйте, – ухмыляясь, ответил Фёдоров.

– А почему я должна бояться?

– Так бездоказательно же, – вяло продолжал он, нагло разглядывая Лариску.

– Да ладно, Владимир Игоревич, почему это бездоказательно? Я же сказала, что направлю дело в суд. А про бездоказательно, так это зря, – растягивая удовольствие, улыбалась Лариска.

– Ну, Вы мне ещё про эти поддельные часы китайские расскажите. А то давно не напоминал никто.

– Расскажу, почему не рассказать? Часы эти не поддельные. Куплены они потерпевшим вместе с братом в Арабских Эмиратах.

– Эту песню я слышал. Да хоть во Франции или Америке. Разве это возможно проверить? – гнул свою линию Фёдоров.

– Вынуждена огорчить. Проверить это возможно. И я это проверила. Потерпевший выдал мне коробки из-под часов, они явно не с китайскими надписями. Кстати, красивые коробки. Почему не забрали? Да это и не важно. Просто в коробках были документы на часы. Там они называются руководства всякие, а по-нашему – паспорт на часы, – на одном дыхании снисходительно произнесла Лариска. Теперь уже она рассматривала Фёдорова.

– Ну и что? Мало ли там у него коробок каких?

– Прав. Возможно, коробок у него много. Но в документе, паспорте, если называть, как у нас, указан заводской номер часов. И вот не поверишь, он такой же, как у твоей китайской подделки. Да, с Синицыным мы прошли по всем местам вашей боевой славы. Он всё подробненько рассказал с записью на видео. Кто и что делал, пояснил. Так что в суде, если и откажется, то значения это иметь не будет. Да и вряд ли себе во вред он на это пойдёт.

Казалось, что Синицын в данный момент Фёдорова волновал меньше всего. Он сосредоточился на часах.

– И что, просто паспорт? – не обращая внимания на Ларискину убедительную речь, как-то непонимающе произнёс он.

– Да, просто паспорт, – уверенно ответила Лариска. – Я скажу больше. В суде это послужит неопровержимым доказательством в совершении этой кражи, а в совокупности со всем остальным, отразится и на всех остальных твоих эпизодах. Так что, – просто паспорт.

СПАСИБО ЗА ПРИГЛАШЕНИЕ

Наконец Лариска закрыла дверь прокуратуры, оставив там многострадальное дело Синицына и компании. Да почему же Синицына? Несмотря на его активное участие во всех кражах, основной её головной болью был, конечно же, Фёдоров. Хорошо, что она смогла выйти сухой из воды. С наименьшими потерями, так сказать. Хотя ведь внешне потерь и не было никаких. А как это отразилось на ней? Да кого бы это волновало? В те времена разве задумываешься о здоровье? Нет, некоторые задумывались, а здесь, – просто перелистнула не самое хорошее в связи с эмоциональным состоянием дело. Перелистнула, да и забыла, да и пошагала дальше. Перед глазами так и вставал Казанский, который, встретив её перед окончанием дела в коридоре, натянув неизменную улыбочку, прищурив глазки, радостно произнёс: «Ларис, ну что, заканчиваешь кражи-то?»

– Заканчиваю, – односложно ответила Лариска.

– Ну вот, всё же нормально? А говорила проблемы какие-то? – заливался он в своих дифирамбах.

– Нормально. Но Вам я ни о каких проблемах не говорила, – опять сухо произнесла Лариска, понимая, откуда дует ветер. То ли Эдик, то ли Данилкин, а скорее всего, – оба, но отдельно друг о друга, потихоньку обрисовали всё происходившее с делом, а заодно и Ларискино состояние. Каждый, само собой, интерпретировал, как мог.

Передав дело Сергеичу, то есть Зубкову, который, едва Лариска появилась на пороге его кабинета, поинтересовался, увидев в её руках объёмный пакет: «В суд принесла?»

– Ну да, в суд.

– Так давай карточки.

– А почитать? – поинтересовалась, как обычно, Лариска.

– Проводникова, мне сегодня что-то совсем некогда, – быстро выдал Сергеич. – Не хватало мне ещё твои дела читать. Пойдёшь, забрось дело в канцелярию. Пусть регистрируют.

«Ну что ж, в канцелярию, значит в канцелярию. Я же робот или компьютер, к примеру. Следовательно, – ошибиться не могу. Меня и по минному полю, если нужно, можно пустить», – вяло и с долей грусти подумала Лариска.

Пройдя по улице до пешеходного перехода, она, шагая через трамвайные рельсы, решила тормознуть и двинуть вдоль них к остановке. «Всё равно толком до обеда ничего не успею, так хоть в «Детский мир» заскочу, куплю Машке альбом с красками. Вроде в детский сад было надо. Подъеду остановку. Сколько можно лужи мерить? Сапоги уже намокают. Куплю всё, а там – посмотрим. Можно пешком, а можно и на троллейбус пересесть, чтобы доехать до Управления», – решила Лариска. Тем более, вдалеке уже грохотал старый красный трамвай. Трамвай, тем временем, подъехал к остановке, и Лариска чуть было не шагнула в него.

– Лорка! – раздался голос за её спиной, который показался ей очень знакомым.

Пока она размышляла, кто бы это мог быть, этот кто-то схвати её сзади за плечи. «Неплохое продолжение», – быстро разворачиваясь, решила Лариска в ожидании чудес невозможных.

Перед ней стоял Быков.

– Папа! – закричала она. – Ты?

– Я, конечно, – просиял Быков и поволок её на тротуар от трамвайной линии. Они обнялись, и Лариска просто остолбенела. Да, это был Быков, как говорится, собственной персоной. Но это был и не он. Нет, разумеется, он был узнаваем. Сколько они не виделись? Очевидно, последний раз Лариска видела его в райотделе, когда приходила подписывать обходной лист для перевода в Управление. Это Машке года ещё не было. А ведь этим летом будет целых шесть. Она знала, что Быков совсем недавно ушёл на пенсию. Хотя всё относительно. Раз – и месяца нет, а за ним – года.

– Ты из тюрьмы? – не останавливался Быков. А что можно ещё подумать? Следственный изолятор был через дорогу.

– Да нет, пап, я из прокуратуры, – Лариска кивнула в сторону жилого дома, на первом этаже которого она и располагалась. Дом был виден с того места, где они стояли.

– От Сергеича? – широко заулыбался Быков. – И как он? Ты подписывать что-то ездила?

– Дело в суд отвозила, – коротко произнесла Лариска. – Он-то? Да нормально он. Карточки подписал и отправил меня восвояси.

– Не читая?

– Да он мои дела практически не читает. Просто подписывает обвинительное, да и всё. Некогда ему. Хотя, что тут удивляться? Он с райотдела так стал делать. Хотя, если совет какой нужен по делу, – так на это он всегда время для меня найдёт. В этом плане всё чётко. Как и раньше. Кресло прокурорское его не изменило. И это – здорово!

– Ну, ты ж всегда в передовиках! – захохотал Быков.

– Так у меня же учителя хорошие были, – ответила Лариска и толкнула Быкова локтем в бок.

Она ограничилась только этой фразой, понимая, что в данный момент, видимо, не стоит излагать папе про надоевшие ей часы и документы на них, а, главное, – про незаменимое внимательное чтение всех материалов дела «от корки до корки». И этому была причина. Нет, Быков был всё такой же в общении. Он даже одет был, как и много лет назад. Но одет небрежно. Неопрятно как-то. На нём было всё то же зимнее укороченное пальтишко в крупную клетку какого-то выцветшего серого цвета с воротником из чёрного цигейкового меха, обтрепавшегося во многих местах по краю; кроличья коричневая шапка, которая перенесла множество дождей и сушек; всё тот же сине-красный клетчатый мохеровый шарф, давно вытершийся местами до переплетения ниток (ещё Ларискин отец носил примерно такой же); из-под шарфа выглядывал несвежий воротничок белой в какой-то мелкий рисунок рубашки. Но самое главное – на папе были тонковатые для такой погоды серые, вытянутые на коленях брюки, заправленные в высокие резиновые сапоги приглушённого цвета хаки. Такие обычно надевают на рыбалку или охоту. В крайнем случае, в лес по грибы, если вдруг затяжной осенний дождик.

– Пап, а ты-то что тут делаешь? Ведь живёшь на краю географии? – поинтересовалась Лариска, называвшая так отдалённый от центра и благополучно расстраивавшийся «спальный» район. Папа, как и многие другие, получил там квартиру в так называемом «милицейском» доме. Многие получили из разных райотделов, да и Управления.

– Да я тут, Лорка, по делам, – заметно замявшись, ответил Быков, вроде бы Лариска собиралась алиби его проверять. Больше ничего уточнять не стал.

Она смотрела на него в каком-то заторможенном состоянии. Но причиной всему был он сам, а не Ларискины проблемы, которые вот уж сейчас, точно должны были отпустить. От папы исходил стойкий алкогольный перегар. Нет, он не был пьяным, не качался, не кричал громко. Но запах-то был. Лариска, как плохо разбирающийся в выпивке товарищ, не понимала, выпил он с утра, или перегар – последствия вечернего застолья. А вот запахи она чувствовала любые, словно кошка. Но Быкова его состояние не волновало, поскольку, судя по всему, он считал его абсолютно нормальным, да что там нормальным, – незаметным. Ведь он сам к ней подошёл, значит, считал, что Лариска вообще ничего по его виду определить не должна. А, возможно, ему просто было, как говорится, – «всё равно». «Критическое отношение к своим действиям отсутствует», – машинально прокрутила в голове Лариска, вспоминая описание кого-то из своих подопечных, данное в заключении судебной психиатрической экспертизы, а возможно, наркологической. Хотя, надо отдать должное, психологи и психиатры пишут более чётко, развёрнуто и дают предельно точную характеристику человека. Обследуемого, то есть.

«Что же случилось, когда же всё это произошло?» – размышляла она. Дело даже не в том, как он был одет. Папа никогда не шиковал. Да и с чего бы? Как и сама Лариска, он никогда никакие взятки с подношениями ни с кого не брал. Да, в общем-то, по тем временам, в основном, все так и работали. Были, конечно, исключения. Но ведь то же исключения. Он сам по себе был прижимистым. Деньги зря не тратил, всегда они лежали у него в стареньком затёртом кошельке, закрывающемся с помощью рамки с защёлкой, словно у старушки какой-нибудь. Потом Лариска где-то прочитала, что называется такая застёжка «фермуар». У неё в Универе была сумка-кошелёк с такой застёжкой. Мода такая. Она, помнится, гордилась той сумкой из коричневого кожзама, искренне считая её кожаной. Сейчас такую застёжку можно было бы назвать «винтаж». Очень часто папа ходил на работу в милицейской форме. Очевидно, из экономии. Лариска надевала форму исключительно на дежурство, да и то, если была зима, то уж без шинели, просто под своё пальто. Как-то однажды, приехав зимой на осмотр квартирной кражи, она и от хозяев квартиры, и от соседей-понятых, приглашённых опером, наслушалась, что девушка (то есть она), видимо, из жилищной компании. Дабы не путать граждан, Лариска после этого случая всегда надевала форму и, едва войдя в квартиру, магазин или куда там ещё, распахивала верхнюю одежду, демонстрируя ряд блестящих пуговиц на кителе. Когда место происшествия осматривалось долго, просто снимала пальто, и тогда уж – получите с погонами. А вот плащ милицейский на дежурство надевала. Вполне себе было приемлемо. Лариска знала, что Быков когда-то копил деньги на «Москвич». Об этом рассказывали ей следователи в отделе. Та же Чередникова, к примеру. Вот сейчас трудно вспомнить, купил ли он этот вожделенный «Москвич» до её появления в отделе или уже при ней. Но она, по крайней мере, автомобиль никогда не видела, хотя всегда считала, что он красного цвета. Почему? Да кто же знает? Впрочем, может, об этом говорил сам папа. А видел ли его вообще кто-то? На работу Быков добирался из своего «спального» района всегда на троллейбусе, да ещё с пересадкой на трамвай. А если успевал, то те оставшиеся трамвайные остановки просто шёл пешком. Конечно, он экономил, впрочем, в те времена они ведь ездили по удостоверению. Да откуда ему помощи-то было ждать? Насколько она знала, никаких богатых родственников у Быкова не было. Знала, что есть брат, который живёт в Киеве. Тот звонил ему иногда на работу, и Лариска случайно несколько раз присутствовала при таких звонках, отираясь в папином кабинете. Чем занимается брат, Быков вроде не рассказывал. Да чем бы ни занимался, наверняка, у того есть семья и какая-нибудь простая работа. Вот почему-то так она себе всё представляла. В высшие эшелоны власти он уж точно не входил, да и званий научных, к примеру, тоже, судя по всему, не имел. Уж папа рассказал бы. У самого Быкова была жена, младше его на несколько лет и сын. Негусто, в общем. А машину хотелось. «Есть цель – не вижу препятствий». Вот так и появился у него «Москвич» – машина на сэкономленные на всём деньги.

Но сейчас одежда его была откровенно потрёпанной, местами просто грязной. Весь вид был небрежный. Так Быков не выглядел никогда. Но самое главное – не любитель он был выпить. Пьяным Лариска его не видела. Конечно, собирались они отделением на праздники, звания очередные, опять же, отмечали. Все выпивали, но, как говорится, меру знали. Папа мог засмеяться чуть громче после какой-то там рюмки, ну и всё. Да и все у них не были такими уж любителями спиртного. Папа не курил даже.

Пока Лариска размышляла, Быков пытался, как можно больше расспросить её обо всех общих знакомых. Многие ведь ушли в Управление из их отдела.

– Лорка, ну как там все наши-то? Петька, Витька, Кораблёва, Наталья твоя (имелась в виду Чередникова – её соседка по кабинету в райотделе)?

– Пап, да вроде всё хорошо. Петька с Витькой в зональном отделе. Вера (Кораблёва) с Натальей ушли в отдел по несовершеннолетним, – послушно рассказывала Лариска. Наталья – начальником, Вера – её заместителем.

– А что, такой создали? – заулыбался папа.

– Ну да. Даже в одном лице с отделением по ДТП, а то давно что-то его не реанимировали. Слепили, не пойми что. Да скоро развалится, небось. Вот звания все получат, а дальше можно вернуть всё на прежнее место.

– Ну, права, – хохотал папа. – Лорка, а ты сейчас куда? На работу?

– А куда ж мне ещё? – ответила Лариска, давно забывшая про Машкины краски с альбомом. Вспомнит она о них только к окончанию рабочего дня и поплетётся в расположенный неподалёку от Управления книжный магазин, так как Машка, вернувшись из детского сада, звонила, чтобы об этом напомнить.

– А время у тебя есть? – допытывался Быков.

– Да есть, пап, есть. А что-то надо?

– Так пойдём, я тебя провожу, поговорим хоть! – выдохнул он. Хотя, справедливости ради, надо было сказать, что вместо «поговорим», папа выдал «побрешем». Так вот запросто. Но ведь они – свои люди всё-таки.

– Пошли, конечно. Давно же не виделись.

– Ты грустная какая-то, – заливался папа. Его улыбка просто не покидала.

– Да устала просто. А так – нормально всё.

– А что, дело сложное было, какое в суд отнесла? – активно поинтересовался Быков.

– Да как Вам сказать? Сложное, скорее, – тихо ответила Лариска.

– Статья тяжёлая? – допытывался папа. У него аж глаза загорелись.

– Да нет. Статья-то простая – кражи, группа. С доказательствами проблема была.

– Ну, ты же справилась?

– Я справилась, пап, – засмеялась Лариска и опять промолчала, что он-то и внёс значительный, если не решающий, вклад в это её расследование.

– Ну, ты, как всегда – «молоток».

Лариска, шагая рядом с Быковым, искоса поглядывала на него, отвечая на все вопросы, которые так и сыпались.

– Да! А как там «Ангел наш»? – спросил папа. Имелся в виду Семёныча, который был примерно папиного возраста. Прозвище он себе, получалось, выдумал сам, а Лариска воплотила его в жизнь. Всем понравилось. Семёныч всех женщин называл исключительно с продолжением после имени – «ангел мой».

– А что ему будет? Всё также – Оленька – ангел мой, Людонька – ангел мой, Ларисонька – ангел мой, – засмеялась Лариска.

– И жене всё также звонит? – поинтересовался папа и засмеялся.

– Вот уж не знаю, пап, но думаю, что звонит. Он же в зональном отделе, я у них в кабинете редко когда бываю. Разве что праздники отмечаем. Да и то – это когда я в методическом работала. А сейчас же я в Следственной части. Так, видимся только, – послушно ответила Лариска. «Обо мне кто бы так заботился», – подумала она.

Семёныч, работая в райотделе, ежедневно звонил жене, напутствуя, что на улице дождь, поэтому Людочка должна не забыть зонтик, а если снег – одеться теплее. Детей у них не было, так что жили они друг для друга и, судя по всему, дружно жили.

Они шагали дальше по улице, не торопились. Быков шёл напрямую по лужам, измеряя их своими нелепыми резиновыми сапогами и отбрасывая комки почерневшего, напитавшегося водой снега. В общем, решительно, словно крейсер «Аврора». Лариска, напротив, старательно обходила лужи, посматривая на подтекавший нос сапога.

– Лорка, ну а что Витьке-то и Петьке нравится работа? «Ангелу», само собой, разумеется.

– Да нравится, конечно. Это ж не дела в суд вытаскивать, – усмехнулась Лариска.

– Но ты же ушла на эти самые дела. Кстати, давно ты в Следственной части?

– Да уже третий год. Машку в детский сад отправила, а сама – расследовать.

Папа снова захохотал и даже подтолкнул Лариску под руку.

– Да не нравится мне быть инструктором. Я хочу всё делать сама.

– Слушай, а Петровича ты там захватила, когда пришла? – вдруг спросил Быков.

Валентин Петрович тоже был из их райотдела, и он перешёл в Управление вместе со многими.

– Нет, пап, когда я пришла, его уже не было. Говорят, что проработал месяца четыре и ушёл на пенсию. А там как-то сразу и умер, – ответила Лариска. Размышляя, она подумала, что Петрович тоже был ровесником папы, ну, плюс – минус. Вот, кстати, Петрович в алкоголе мог иногда и усугубить. Но он же не папа!

– Значит, ему тоже не очень понравилось-то, – задумавшись, ответил Быков. – Ладно, ну а Зайцев как?

– А что Зайцев? Нормально. Администратор. Руководит. Жёстко. А так и надо. Он же ни разу не следователь. И снова Лариска промолчала о предполагавшемся своём назначении. Зачем это папе?

– Ну, тебя-то не обижает?

– Меня? – она засмеялась. – Пап, ты ж знаешь, что постоять за себя я смогу всегда. Мне защитники не требуются. Да и что меня обижать? Если какие дела у меня сложные или «нужные», – вызывает, расспрашивает, мнением моим интересуется.

Быков довольно хохотнул.

– А начальник Следственной части – Антоныч?

– Увы, Валентин Васильевич, уже нет. Я при нём пришла. Он теперь у нас первый заместитель Зайцева. А на его место – Казанский пришёл.

– Да, Антоныч – хороший мужик, – разочарованно протянул папа.

– Да ладно Вам. Ему тоже расти надо. Разве его можно по знаниям сравнить с тем же Зайцевым? Нет, конечно. А проконсультироваться я всегда к нему хожу.

– Не отказывает?

– Нет, конечно. Он меня давно знал, с райотдела. А потом дела мои видел. Как тут откажешь? – засмеялась Лариска.

– Ладно, пап, расскажи, когда ты-то на пенсию ушёл? – спросила Лариска.

– Да, знаешь, Лорка, уже год скоро будет. Время оно быстро идёт.

«Кому бы об этом не знать?» – подумала Лариска.

– А на пенсии чем занимаетесь? – поинтересовалась она. Она, как и раньше обращалась к Быкову то на «ты», то на «Вы». Привычка.

– Да ничем. Дома. На то она и пенсия, – засмеялся папа.

– Ну и правильно. Наработались. Рассказывайте, как там Ваши? Ну, жена, сын. Сама же, конечно, подумала, что милицейская пенсия, ой, как невелика. Можно жить на какие-то накопления. Да вот только у Быкова их не было.

Лариска, собственно, ничего о семье папы толком не знала. Знала, что с женой он познакомился, когда пришёл в отпуск, будучи в Армии. Она тогда в школе ещё училась и, обращаясь к нему, говорила «дяденька». Звали её Галина. Про сына практически вообще ничего не знала. Только имя – Аркадий.

– А я их выгнал, – махнув рукой, ответил папа.

Лариска остановилась.

– Как выгнал? Куда? – округляя глаза, поперхнувшись, спросила она.

– Да к тёще. Пусть там живут. У неё – частный дом. А я в своей квартире. Там ещё внук родился.

Сказать, что Лариска впала в шок – это не сказать ничего.

– Пап, ты рехнулся что ли? Ты выгнал собственного внука? Я не говорю уже про остальных! «Особенно про невестку», – мелькнула в её голове мысль. Девочку, имени которой она даже не знала, было откровенно жаль.

– А что тут такого? – пожал плечами папа. – Им там лучше.

Лариска размышляла, что же всему этому предшествовало, и падала в бездну ужаса. Она старалась уцепиться хоть за какой-нибудь выступ, но у неё не получалось, и она продолжала стремительно лететь на дно колодца. Сразу воскресла старинная история, как папа стеклил лоджию на двенадцатом этаже в своей квартире. Разумеется, сам и, разумеется, без страховки. Лариска, боявшаяся высоты, тогда ещё восприняла этот рассказ как нечто из ряда вон. Вспомнила, как на её вопрос, – «А что же Ваша жена?», Быков недоумённо пожал плечами и ответил, что просто выгнал её из комнаты, чтобы не мешала, ну и не указывала, само собой. «Она так и осталась для него школьницей, обращавшейся к нему «дяденька», – ещё тогда подумала Лариска. Историю папа рассказывал ей лично. Впрочем, возможно, остальным – тоже.

– Пап, между прочим, квартиру-то ты на всех получал, – сказала она, понимая, что для Быкова это будет опять неубедительно.

– Да ну и что ж теперь? – с вызовом ответил папа.

Лариска предпочла замолчать и больше дискуссии с выселением не касаться. Она сразу же вспомнила, что примерно год назад приезжала в свой отдел. То ли за документами какими, то ли карточки завезла после подписания их в прокуратуре. Да это и неважно. Разумеется, она рванула к Быкову, но дверь его кабинета оказалась закрытой. Обернувшись, увидела Лёлика, который её окликнул. Алексея Алексеича, само собой. Тот, после ухода на пенсию Пономарёвой, занял её место заместителя начальника отдела. Лариска обняла Лёлика и спросила: «А папа где?»

– После дежурных суток он. Да твой папа разум потерял совсем! – как-то зло ответил Лёлик, спокойствию которого мог позавидовать абсолютно любой, кто его знал.

– Чего это? И почему мой-то? А твой? Ты от родства не открещивайся, – недоумевая, выдала Лариска. Лёлик тоже называл Быкова папой. Так они и жили тогда, работали, в смысле. Давно это всё было, хотя, может, и недавно совсем?

– Ты сама подумай! В отдел девчонки молодые пришли. Стали дела ему на проверку приносить, спрашивать что-то. А он, разумеется, на одну наорал, на другую. Не так там всё в деле, как он хотел бы, – выдал Лёлик. – Он же потом мне всё это высказывает. Пытался ему объяснить, что молодые, не научились ещё, что всё придёт.