Не судьба. Рассказы.

Лариса Филиппова

Не судьба. Рассказы.

Лариса Филиппова

НЕ СУДЬБА

РАССКАЗЫ

ПРОСТО ПАСПОРТ

За окном, выходящим во двор старого дома, примкнувшего к Управлению, а точнее, находившегося с ним вроде и в одном здании, но разделённом аркой, стоял декабрь. Уже много лет, ни о каком снеге в декабре мечтать не приходилось. Хорошо бы случилось, как у Пушкина, и снег выпал хотя бы в январе. На третье в ночь…А пока за окном была представлена картина полуразрушенного пыльного двора. Тридцатое декабря. Завтра должен наступить Новый год, который обязательно что-то изменит. Как обычно, на все вещи можно смотреть с двух сторон. И вторая сторона была, ох, как была. Завтра, то есть тридцать первого декабря, – четверг. Соответственно, выходные увеличатся до целых трёх дней, и это при том, что тридцать первого их, как водится, должны с обеда отпустить. По крайней мере, тех, у кого ничего срочного не было. Такие и сами не уйдут. Лариска чувствовала себя вполне свободной в этом плане, так что в очередной раз перебирала в голове, все ли продукты у неё в наличии на традиционную «Пьяную вишню» (торт), которую она, как обычно, пекла к Новому году. А то, возможно, сегодня ещё нужно будет заскочить в магазин. Так-то они с Ольгой всё подготовили, как обычно, заранее. В канун праздника на рынке делать было нечего. Ещё раз поблагодарив мысленно свою Волгину, Лариска вздрогнула от скрипа резко открывшейся двери.

На пороге нарисовался её нынешний сосед по кабинету Эдик, а если быть точнее – Эдуард Амазаспович Григорян. Он заменил её добродушного Степаныча, недавно ушедшего на пенсию, на чьё место она тут же пересела, чтобы не дуло из двери, которая вечно была нараспашку. Николай Степаныч продолжал поддерживать с ней связь по телефону. Он мог позвонить домой, пообщаться с мамой, когда Лариска не могла подробно рассказывать ему, что там у них, да как. Допрашивала, к примеру, кого-нибудь.

В Следственной части, да и в Следственном Управлении произошли перестановки. На повышение ушёл Василий Степанович, при котором она пришла в контрольно-методический отдел Управления после райотдела, а точнее, после непродолжительного декретного отпуска. Его место занял Зайцев, в те, не столь уж далёкие времена, занимавший должность заместителя Василия Степаныча, а ещё раньше руководивший следствием в районном отделе, где работала Лариска. Но это всё ничего, это вполне себе было приемлемо. А вот на место Зайцева законно, конечно, назначили Антоныча, то есть их начальника Следственной части. Его должность занял Казанский Андрей Владиславович. Он тоже не возник из ниоткуда. Просто из заместителей Евгения Антоныча переместился в его кресло. В общем, так называемая рокировка шла полным ходом.

Даже Лариске предлагали должность заместителя начальника отдела, но не того, в котором она работала. Для этого Зайцев как-то велел ей задержаться после рабочего дня, то есть после шести вечера. «Можно подумать, я в шесть домой ухожу», – подумала тогда Лариска. Для чего, – Зайцев ей не сказал. О так называемом назначении ей поведал Евгений Антонович.

– Меня? В замы? – пожала плечами Лариска и отрицательно покачала головой.

– Да ты что? Он не простит, если ты откажешься, и больше не предложит. Причём, как я понимаю, заместителем – это на время, а потом начальником, – вдалбливал ей Антоныч, как неразумной, готовой потерять своё счастье, даже не обретя.

– Да ладно Вам, Евгений Антонович, что он мне сделает-то? Я ж ничего ни у кого не прошу. Дела у меня отнимет, чтобы не расследовала? – спокойно и даже недоумённо сказала Лариска. – А давать-то их (дела) кому? Деткам и родственникам своих друзей или нужных людей? Завалят же всю посевную.

Но, тем не менее, после официального рабочего дня, кроме Лариски в Следственном Управлении остались и Антоныч, и Данилкин – начальник её отдела.

Старик, то есть Антоныч, пытался надавить на Лариску через Данилкина, но тот даже пробовать не стал её уговаривать, только скептически махнул рукой. «Наконец-то понял, что связываться со мной не надо, – удовлетворённо подумала Лариска. – Да ведь и невыгодны ему такие назначения. Лишится ценного сотрудника, которого ему, по его первым словам, когда Лариска только пришла в отдел, навязали». Но время прошло и, спустя буквально три месяца после её появления, начальник был вынужден свои первоначальные мысли забыть, засунуть куда подальше, делая вид, что их никогда и не было.

В кабинет Зайцева она вошла одна. Её группа поддержки, хотя поддерживать её было не в чем, топталась в коридоре. Александр Васильевич произнёс хвалебную речь в её честь, которую Лариска слушала весьма отстранённо, после чего торжественно выдал, что по результатам её работы (уж больно усердной и качественной) он принял решение назначить её заместителем начальника второго отдела. Лариска работала в первом.

– Ларис, но это ненадолго. Потом – начальником, – поспешно добавил он.

На Ларискином лице не отразилось ни проблеска радости, ни проблеска благодарности, ни готовности порвать всё, что требуется, занимая предлагаемую должность.

– Александр Василич, спасибо, конечно. Но – нет. Я останусь работать тем, кем работаю. На большее не потяну, – бесцветно ответила Лариска, щурясь от чрезмерно ярких ламп в кабинете руководства, вспоминая тусклые лампы в своём.

– Ты и не потянешь? – изумился Зайцев. – Как это?

– Да нет, может, и потяну так, как все. Но мне это не нравится. За карьерным ростом я никогда не гналась. Зачем он мне? Во втором отделе начальник по полгода на больничном. Я знаю, что у него, как и у всех, два заместителя. И, если бы я согласилась, то во время его отсутствия, все его обязанности поимела бы я, а уж никак не второй его заместитель. Сашка, то есть, который занимает эту должность дольше, чем сам начальник свою. А это значит – отчёты, совещания, проверка чужих дел. А расследовать-то мне когда? – произнесла свою речь Лариска, как можно убедительнее.

– Да что ты! – недоумевал Зайцев. – Дела твои при тебе останутся. Заместители же дела расследуют. Что ты к ним привязалась?

– Расследуют, конечно. Только при такой дополнительной нагрузке делать это так, как сейчас, я не смогу, – убедительно сказала Лариска. – Да и вообще, что это за должность? Заместитель кого-то там. А моя должность, Вы сравните только, – старший следователь по особо важным делам. Мне она нравится. Сколько у нас начальников – да сколько угодно. А хороших следователей, увы, – мало. Так что мне, вполне достаточно оставаться просто следователем, которого запомнят. Надеюсь, – хорошим.

Но у Зайцева был ещё один козырь.

– А как же я тебе полковника дам? – то ли спросил, то ли констатировал он, твоя же должность это звание не предусматривает.

Лариска, было, собиралась сказать, что не в погонах дело, но вовремя прикусила язык, чтобы не пуститься в весомые, на её взгляд, рассуждения. В голове у неё так и крутилась мысль о том, что как только она выйдет из кабинета, он сразу же забудет, какое оно у неё звание, нужен ли ей этот самый полковник, ну и всё остальное. Какое надо – такое и звание. Подполковника всё равно получит. Зайцев тем временем снял трубку и вызвал к себе начальника отдела кадров.

«Ого, даже Серёгу придержали! Думали, что я рапорт кинусь писать, – подумала она, – домой бы уже подъезжал, совершенно не зная, далеко ли тот живёт от Управления».

Серёжка материализовался в считанные секунды, словно топтался под дверью кабинета начальника. Но, поскольку на звонок он ответил, значит всё же сидел перед телефоном у себя.

– Сергей Анатольевич, – сразу приступил Зайцев, – а можно ли Ларисе Ивановне дать полковника на её должности?

– Можно, конечно. На ступень выше, если замечаний нет, – быстро протараторил Сергей, словно прилежный ученик у доски.

– Ну что ж, ладно тогда, – недоумённо протянул Зайцев, скривив губы.

– Я могу идти? – спросила Лариска, понимая, что аудиенция окончена, а о её полковнике никто и никогда не вспомнит, а хоть и вспомнят – не дадут.

– Можешь, конечно. Ты, Сергей, тоже иди, – махнул рукой Зайцев. На его лице читалось то ли разочарование, то ли недовольство, то ли сразу всё вместе. Да и понятно – с его решением и не согласились.

Выйдя из приёмной, Лариска увидела, что Антоныч с Данилкиным прогуливаются по коридору. «Тоже мне – Шерочка с машерочкой», – подумала Лариска и пошла им навстречу. В их глазах так и читался вопрос: «И что?» Не дожидаясь его, она сразу ответила: «Ну, вы же знали результат».

– И он ничего тебе не сказал? Не убеждал, не возмущался? Не кричал? – спросил Старик.

– А что мне сказать-то? Возмущался? Да скорее нет. Найдёт, кого пристроить. Желающих, небось, много. Я в этих битвах за престол не участвую.

Антоныч закатил глаза и крякнул. Данилкин промолчал, но в его глазах Лариска увидела радость. «Боялся, что передумаю, что ли?» – с усмешкой подумала она и поплелась в свой кабинет в конце коридора. Все причины своего отказа она изложила Зайцеву спокойно, убедительно. В принципе, разошлись они мирно. Ну, не хочет или не может, что с ней делать? Не увольнять же.

Она брела по полутёмному коридору (свет после шести вечера в коридорах экономили), размышляя, что все её доводы в пользу отказа от столь заманчивого перспективного предложения были, разумеется, искренними и, на её взгляд, убедительными. Однако первопричиной того, что она никогда не хотела быть причастной к так называемому руководству, было то, что это означало бы полное подчинение ему. Принесли материал в отдел – будь добра принимай, поручай кому-нибудь или сама расследуй. И не важно, что состава преступления там нет. Просто так надо. Кому-то, а зачастую, обеим сторонам. А то, что это, мягко говоря, незаконно, так это потом будут только её проблемы. А ведь там фигурировали и деньги, ох, как фигурировали. Впутываться во всё это она не хотела, не хотела быть гибкой и удобной для кого надо и для кого положено. Лучше уж сама по себе. Дали – расследуй и принимай решение. Не нравится – забирайте, поручайте кому-нибудь другому – гибкому или прогибающемуся. Одним словом – беспозвоночному.

Эдик, влетевший, словно ураган, выпалил: «Ларис, тебя Андрей просил зайти». Григорян был однокурсником Казанского, впрочем, как и Людка, работавшая в это время после райотдела вместе с Волгиной. Чередникова, тоже однокурсница Казанского, её соседка по кабинету из райотдела, а затем и по кабинету в контрольно-методическом отделе, ушла на повышение – в начальники отдела новоиспечённого. Отдел соединил в себе отделение по расследованию преступлений несовершеннолетних и отделение по дорожно-транспортным преступлениям – ДТП. Странное вот такое соединение. Сочетание несочетаемого. Но ведь и создавали с определённой целью. Должности да звания получить, штат увеличить, пристроить кого надо. Бедное отделение по ДТП. За Ларискино существование в милиции создавалось второй раз. А вроде и до неё было. Создавалось, распускалось, вновь создавалось. А вот Людка всю жизнь «просидевшая на «малолетках» теперь значилась вместе с Ольгой методистом этого самого подразделения по несовершеннолетним. Ну, область тоже никто не отменял. Как когда-то с Лариской, они с Ольгой поделили районы и в городе, и в области. В Следственной части однокурсники Казанского тоже были. «Много человек с их курса пошли в милицию, – всегда думала Лариска. – Совсем не так, как с моего». Эдик недоумённо смотрел на Лариску, которая прикидывала, а зачем она, собственно, понадобилась Андрею в начале двенадцатого, заклиная в мыслях, чтобы это не было каким-нибудь срочным задержанием, выездом куда-то, либо другими телодвижениями, на которые она никак не рассчитывала накануне длинных выходных.

– Казанский, в смысле, – напирал Эдик, сверкая своими огромными карими глазами, поправляя густую кудрявую, но уже седую шевелюру и активно, как всегда, жестикулируя.

– Да поняла я, – засмеялась Лариска, – а зачем, не сказал?

– Да нет. Я к нему просто так заглянул, – ответил Эдик, находившийся всегда на позитиве и выдававший сто слов в минуту.

Он после окончания Универа уехал и работал следователем где-то в Краснодарском крае. Мама его была русской, из их города, а отец – армянин. Вполне возможно, что из того самого Краснодарского края. Эдик тоже говорил с каким-то едва различимым акцентом. Как только назначили Казанского, он и притянул Григоряна, хотя, возможно, тот и сам напросился. В это же время на пенсию ушёл Степаныч, и Эдик приземлился в Ларискином кабинете. Его-то как раз сразу взяли на должность заместителя отдела. Ну, это, в общем-то, естественно. Стоило бы тащиться за столько километров. Был он не вредный, вполне себе коммуникабельный, но вот спросить у него что-либо по делам смысла не имело. Не потому, что не хотел рассказывать, скорее – наоборот, очень даже хотел. Только советы эти никуда не годились. Вот тебе и опыт. А ведь он, как Казанский, и все остальные его однокурсники, окончил Универ на шесть лет раньше Лариски. Как они там работают? Впрочем, как работают в том самом крае, Лариска увидела из какого-то постановления, которое Эдик попросил её прочитать. Она тогда ничего вразумительного не сказала, объяснив, что сама так не пишет, а ему предложила обратиться за советом к своему однокурснику, к руководству, то есть. Зачем ей учить дядьку, которой гораздо старше её? Эдик ведь поступал в Университет после службы в Армии.

– Ладно, иду, – ответила Лариска, выскальзывая из-за стола.

Она открыла дверь кабинета, где раньше привычно сидел Старик. Стало грустно. А вот Казанский, напротив, расплылся в улыбке, по своему обыкновению сужая и без того не огромные глаза, от чего лицо вокруг глаз покрылось мелкими морщинами. Всё в его образе было каким-то ненастоящим, наносным, что ли, если можно так сказать. Плюсы у него, разумеется, были. К Лариске он не цеплялся, был грамотным, что она приветствовала всегда. Всё же золотая медаль в школе и красный диплом в Универе что-то да значат. Хотя, возможно, не всегда это так. Но русским языком он владел в достаточной степени (по Ларискиной оценке), юридически тоже был подкован. Но вот здесь было одно «но». Подкован-то, подкован, да, скорее, в теории. Следователем он проработал всего три года. Один год в райотделе, а потом в новообразованном отделе в Управлении, где вместе со всеми начал бороться с организованной преступностью. Но в Управлении боролся он в бригадах и уж не как не в статусе руководителя. Что он конкретно делал? Да кто ж его знает! Только руководители тех бригад и знали. Это тебе не Антоныч, перелопативший в течение пятнадцати лет уголовные дела в качестве «конкретчика». Старик был лучшим в расследовании экономических преступлений. Да, собственно, специалист был и по остальным делам. Разве что изнасилования не любил. А ведь малолетки с этими преступлениями расследовались милицией. Но не любить – одно, а вот совсем не понимать – другое.

– Здрасьте, – поздоровалась Лариска, поскольку сегодня они не виделись.

– Проходи, Ларис, садись, – кивнул ей Казанский, продолжая улыбаться, словно вот сейчас, немного раньше времени, он вручит ей новогодний подарок.

А так оно и было. Лариска опустилась на стул, косясь на стопку дохленьких томов. «Вот оно и дело», – вздохнула она про себя, прикидывая, что бы оно для неё значило.

– Ларис, да тут дело принесли. Там ничего сложного. Всего-то кражи. Правда, в трёх районах города. Три дела соединили, а остальные довезли уже нам.

– Кого-то задерживать? – быстро спросила Лариска.

– Да ну, что ты! Что ж я тебе к Новому году такое дело, что ли, припас? – заливался соловьём Владиславович. Вот в этом и проявлялась искусственность. Сразу после этих слов Лариска понимала, что нужна ему, как рыбе зонтик.

– А какое же? Очень хорошее, где всё сделано, открывай и пиши обвинительное? – поинтересовалась она, определяя каким-то там по счёту чувством, что ничего хорошего дело не сулит.

– Там уже все арестованы. Трое, точнее. Один вроде бегает, но в январе грозились и его поймать. Да у него один эпизод всего, по крайней мере, так сказали. Так что ничего срочного. «Ну, вот одной фразой и выдал всё – дело-то ты не открывал», – мрачно подумала Лариска.

– Основной район какой?

– Пойдёшь к своему любимому Зубкову, – продолжал улыбаться Казанский. «А что так весело-то? Да, к своему любимому», – рассуждала в своей голове Лариска, искренне считая, что хоть с районом повезло. С Сергеем Сергеевичем она работала практически всю жизнь, начиная с райотдела, где он был заместителем прокурора. А сейчас уже довольно давно возглавлял прокуратуру другого района.

Она молча подтянула дохленькие томики, скользнув по верхней обложке. «Возбуждено в апреле? Вот это уже классно!» – быстро сообразила Лариска. Надо отдать должное Казанскому, перехватившему её взгляд, который сразу махнул рукой и сказал: «Да нет, ты не волнуйся, что апрель. Ну и что? Даже вроде с февраля по март есть эпизод. Раскрыли только что. Они задержаны после двадцатого декабря все. Ну и арестованы уже, – так что времени у тебя много».

– Само собой. Только, судя по толщине, до фига там нарасследовано. А с учётом такого времени после преступлений доказательства хоть какие-нибудь есть? – машинально думала она. Короче, были только вопросы. Ответов на них ни у кого из присутствовавших в кабинете, не было.

– Ларис, оставшиеся дела ты сегодняшним днём соедини. Конец года, сама понимаешь, – продолжил он взывать к Ларискиной активности и дисциплине.

– Соединю, – коротко ответила Лариска и вышла. Она поплелась в кабинет к Ольге с Людмилой, то есть в свой бывший. Идти-то было всего ничего, так, мимо нескольких кабинетов по коридору. Но этого вполне себе хватило прикинуть, что ничего она прочитать не успеет и сразу после обеда поедет в прокуратуру. А вот есть ли там доказательства? Преступления все были, что называется, из «висунов». На чём же эти трое сидят? В том, что Казанский дела не читал, она не сомневалась. Новый год! Какие дела, да кого они волнуют? Для этого есть другие люди. Такие, как она. Но делать нечего. Дела забрали, люди сидят уже примерно неделю – это как минимум. Праздничное настроение начинало постепенно угасать, как неразгоревшийся бенгальский огонь.

С томами наперевес она вошла к Ольге. Впрочем, Людмила тоже была на месте.

– Тебя можно поздравить? – с тенью определённого ужаса поинтересовалась Волгина.

– Пока не поняла, но определённое ощущение присутствует.

– Ты от Казанского, что ли? – вклинилась Людмила.

Лариска демонстративно развела руками, что на языке жестов означало «А откуда я могу быть со всей этой макулатурой?»

– И что там? Хоть не задерживать? – мысля, как обычно, в правильном направлении, продолжила Ольга.

– Чего нет, того нет. Все уже сидят. Понять бы хоть, что обоснованно, – закатив глаза, произнесла Лариска. – Но, как говорится, вор должен сидеть в тюрьме. А за что, – узнаем чуть позже. Пойду сейчас соединю все несоединённые дела, а после обеда поеду в прокуратуру.

– А в какую? – спросила Людмила.

– К Зубкову.

– Так уже хорошо.

– Ты мыслишь, как твой однокурсник, – парировала Лариска. – Хорошо, конечно, не спорю. Можно подумать, я с кем-то из других прокуроров в вечном конфликте.

– Да нет, близко просто, и суд нормальный, – оправдываясь, сказала Людмила.

– Что правда – то правда.

Все засмеялись, и Лариска вышла.

Доложив обстановку Эдику, Лариска быстро, не вникая в суть дел, напечатала постановление об их соединении, распечатала, заполнила карточку и ушла к Ольге обедать. Ничего читать в данный момент она не собиралась, даже несколько минут. Что это изменит? Соединять придётся. Народ посажен.

Вернувшись из прокуратуры, она наугад открыла одно из дел. Так, ничего особенного. Кража, – она и есть кража. Таким же было и второе, и третье. «Нужно брать всё, выписывать, сопоставлять, чтобы понять, что же всё-таки доделывать и переделывать», – решила Лариска, захлопнула очередной том, подхватила все документы вместе и свалила в сейф. Хватит, нужно одеваться и идти домой. Сейчас ничего не сделаешь. Перед уходом она заскочила к Ольге, обговорила, что завтра всё же, как ни крути, тридцать первое, а значит, Новый год отметить хоть немного, но надо. Обговорив, кто и что приносит, они вдвоём вышли на улицу.

– Начало седьмого, а как темно, – задумчиво проговорила Лариска.

– Ну, конечно, давно так. День уже прибавляется, между прочим, – пожала плечами Ольга.

– Да ладно тебе, это я просто так. Я ж так рано с работы не ухожу, – грустно сказала Лариска.

– Всё, как хотела.

– Ну, да. Если следователь, – то настоящий.

– Да что ты расстраиваешься раньше времени. Может там всё нормально? – успокаивая, ответила Ольга. Конечно, как обычно, она считывала, что упавшее Ларискино настроение связано с делом. В общем, как и всегда, времени на объяснение тратить было не нужно.

– А интуиция? – устало и грустно вопрошала Лариска.

– А вот взяла и подвела. Может такое произойти?

– Хорошо бы. Ладно, до Нового года расстраиваться не буду.

Тридцать первого, прощаясь с Ольгой на остановке, клятвенно обещав звонить, Лариска заволокла в маршрутку пакет, не такой уж и тяжёлый, с томами уголовного дела, нарушая, как обычно, все инструкции, правила и, что там ещё можно было нарушить.

– Ты отдохни, а то будешь дело читать все выходные, – крикнула на прощанье Ольга. Лариска послушно кивнула, скривив рот.

Народ в маршрутке ехал домой, забыв обо всех неприятностях, а может, и достижениях за целый год, забыв про работу. Многие уже были навеселе. Все стремились к началу праздника. «Да, что уж там, я тоже к празднику. Сейчас включу «Иронию судьбы» и буду печь свою «Пьяную вишню». Салаты, если нужно, подрежу. Всё нормально, что я заранее начинаю», – наконец пришла к выводу Лариска и уставилась в окно маршрутки на пыльный асфальт ничего не видящим взглядом.

А Новый год наступил, не мимо же ему идти. Всё прошло по плану. То есть, как всегда – торт, телевизор, ёлка, подарки. Первого января в половине девятого её растолкла Машка с округлившимися глазами и воплями: «Принёс!!! Вставай, ты не пожалеешь!!!» С радостью отбросив мысли о том, что на работу сегодня не надо, она, до конца не проснувшись, наконец, поняла, что Машка вскочила ни свет, ни заря, чтобы уточнить, а есть ли что под ёлкой. Причём легла она наравне со всеми – часа в три. Она, собственно, с двух с половиной лет встречала Новый год до победного конца, выплясывая под старенький с пропавшим цветом телевизор. А уж в этом году имела полное право. Всего-то год до школы. Тем более к Новому году Лариска сшила самое настоящее бальное платье из атласа цвета шампанского (синтетика, конечно) и сетки от локтя. Ткань и сетку на платье они покупали с Людмилой в обеденный перерыв. Машка блистала в нём на утреннике в детском саду, на который сама Лариска, как водится, не попала. Но мама рассказывала, что приходили воспитали из других групп, чтобы посмотреть на платье и выяснить, где такие продают. Платье было сшито, разумеется, по журналу «Бурда». Многие ли дети будут готовы примерять платье постоянно, но Машка, как раз и была из числа тех единичных детей. Ведь это наряд, который шьётся именно для неё! На сетке красовалась вышивка разбросанных по всему полотну выпуклых розочек. К платью были босоножки, которые они купили ещё летом, и те, как выяснилось, очень даже подошли по цвету. Для этого они отправились в «Детский мир», что был за четыре остановки от дома. На их счастье нужные босоножки в магазине были. А много ли тогда чего было? Лариска вытащила их с полки, велела Машке присесть на диванчик и мерить. Машка резво влезла в босоножки, даже застегнула и по указанию Лариски, прошлась по магазину.

– А можно так? – испуганно спросила она. – Ругать не будут?

– Конечно можно, – уверенно произнесла Лариска. – Нужно даже.

Машка осторожно, не дыша, шагала мимо неё, разведя руки в стороны. Пятка, вроде бы, была на месте.

– Маш, не свободны? Не жмут? Ноге удобно?

– Нет. Нет, – испуганно ответила Машка и присела вновь на диванчик. – А мы их купим?

– Конечно. Мы же за этим пришли.

– Сегодня? – не сдаваясь, уточняла Машка. – А у нас денег хватит? Машка явно волновалась.

– Хватит, – грустно засмеялась Лариска. Босоножки стоили восемьдесят рублей. Вот тебе ребёнок девяностых в среднестатистической семье.

Всю дорогу домой коробку с босоножками Машка несла сама, прижимая к себе. Ехать наотрез отказалась, сказав, что могут помять ещё.

На радостные Машкины новогодние вопли Лариска, делая, насколько это было возможно, удивлённое лицо, соскребласть с дивана. На классной кукольной коляске, купленной вроде как ещё чуть ли не в мае, восседал большой мягкий яркий гном в тёмно-розовом колпаке, зелёных штанах и чёрных сапожках, обводя всё вокруг себя чёрными глазами-пуговицами. Было ещё много разной мелочи, которую Машка вывалила из пакета на её диван и с восторгом принялась разбирать. Надо было подниматься, топать в кухню и отрезать под кофе кусок праздничного торта. В те времена Лариска могла себе позволить не есть каждое утро овсяную кашу. Да и не ела она её никогда, просто вообще не завтракала. Первого она сама себе выдала выходной. Занималась с Машкой, да смотрела телевизор. Впереди было и второе, и третье. Успеется, небось.