Боги Вирдвуда

– …И я тебе скажу, – гудел Онт, – у меня есть еще сушеное мясо, и я хочу его отправить.

– Мясо и шкуры, – тихо сказала Сенгуи, – тяжелые. Сеть не выдержит больше пастей, чтобы сбалансировать груз.

– Тогда возьми другую сеть, – сказал Онт.

– Остальные слишком молодые, их никто не купит. Если ты хочешь добавить еще товары, тебе придется договариваться с Гартом. – Торговец шерстью улыбнулся и покачал головой, глядя на Онта. – Если ты дашь цену Дийры, которую она заплатила, чтобы я убрал свою шерсть и заменил ее шкурами, я возьму твои монеты.

Онт запыхтел, но ничего не ответил. Кахан отвернулся от споривших торговцев и посмотрел на Леорик.

– Ты сказала мне, что я тебе нужен из-за моих размеров, – сказал он, – но Онт намного крупнее меня.

– Двое больших мужчин лучше, чем один, верно? – Она пожала плечами. – Во всяком случае, так говорят.

– Только не нужно пытаться отвлечь меня шутками. – Начало искренней улыбки исчезло с ее лица, когда она услышала его серьезный тон. – Скажи мне, почему ты на самом деле хочешь, чтобы я отправился с твоими торговцами, или я уйду.

Кахан посмотрел на нее.

Она посмотрела на него.

«Интересно, что она обо мне знает?» – подумал Кахан.

Или он скрывал свое прошлое не так хорошо, как ему казалось, и эхо его профессии воина всюду следовало за ним? За ним оставались алые следы крови, которую он пролил.

– Если ты солжешь, Леорик, я уйду. Почему я тебе нужен?

Она сделала глубокий вдох.

– Хорошо, я знаю, что мы не можем ничего противопоставить их оружию трусов.

– Ты думаешь, что еще один человек способен остановить группу форестолов, вооруженных луками? – Огонь у него внутри стал гореть ярче. – Очевидно, ты никогда не видела в деле хорошего лучника. – Ему не следовало удивляться, что она не была знакома с луками: их запретили во всем Круа, и народ их презирал. – Почему не пригласить Рэев? Они защитят твою деревню и накажут форестолов за нападения, в особенности если они используют луки. Они не терпят оружия, которое способно убивать с такого расстояния.

Она выдохнула, взяла его за руку и отвела в сторону от торговцев – те продолжали спорить, не обращая на Кахана внимания.

– Я ничего о тебе не знаю, лесничий, – сказала она, – даже твоего настоящего имени. Но мне известно, что ты отличаешься от других людей, – продолжала она, склонив голову, чтобы напомнить, что торговцы находятся рядом. – Ты видел мир, ты его знаешь, и не только как солдат, марширующий, чтобы сражаться, не видевший ничего, кроме лагерей и полей сражений. – Она вглядывалась в его лицо, пытаясь отыскать признаки того, что права. – Я правлю этими людьми, а они ничего не знают о Рэях, если не считать историй о великих героях. Для них Рэи – это воины, которых можно увидеть издалека на поле сражений. Но нам ведь известна правда о них, верно? Наши лидеры жестоки, и они будут плохо обращаться с моими людьми, если я их призову. – Тут он не мог ей возразить. – Ты лесничий, ты знаешь лес и его правила. – Она посмотрела на продолжавших спорить торговцев. – Они будут спорить и думают, что лучше форестолов. Они попытаются с ними сражаться, если их встретят. В лучшем случае они потеряют все, в худшем – превратятся в трупы, кормящие деревья и грибы. – Она снова перевела на него взгляд. – Я надеялась, что ты сможешь договориться с форестолами о сделке, чтобы они разрешили вам пройти.

– А тебе известно, почему они на вас нападают? – спросил он. Она снова повернулась к каравану. – Ты должна послать им сообщение, предложить форестолам часть товаров, а также место для торговли, если они пожелают его получить – если они оставят тебя в покое.

Она посмотрела на него.

– Ты думаешь, я не пыталась? – Фарин вздохнула и понизила голос: – Харн умирает, лесничий, нам необходима торговля с Большим Харном. Это наша связь с небесными плотами, а оттуда с остальным Круа. Синие вены отравляют наши поля, и без торговли лес заберет Харн, и его население потеряет все.

За их спиной караван наконец пришел к согласию, торговцы надели веревочную упряжь и начали движение через деревню.

Кахан смотрел, как они проходили мимо, сеть с летучими пастями подпрыгивала над тяжело груженным плотом. Они прошли мимо, не глядя на него. У ворот Тилт ждали два стража и монах Тассниг, который держал кричавшего хисти за уши.

– Вы должны подойти к ним для благословения, – сказала Фарин.

– Я не думаю, что мне будут рады, к тому же мне не нужно благословение такого бога, как Тарл-ан-Гиг.

В тот момент, когда он закончил говорить, что-то влажное ударило его в лицо. Он повернулся, приготовившись обрушить гнев на жителя деревни, поносившего его за отсутствие уважения или просто за то, что не имел клана. Однако увидел монашку, которой дал монету, – она сидела на корточках перед земляным домом. Ее руки были в земле, озорная улыбка не сходила с губ. На голове торчали колючки волос.

– Я благословила тебя, лесничий, – сказала она, поднимая пригоршню грязи, – хорошей землей, как и положено благословлять путешественника, идущего через лес. – Она опустила руку и понюхала ее. – Ну, это хорошая земля, насколько ее вообще можно здесь найти. Она полна грязи. – У ворот хисти продолжал кричать, когда Тассниг перерезал ему горло и обрызгал кровью плот и путешественников. – Но она все равно чище, чем этот старый обманщик, – добавила она, бросив взгляд в сторону ворот Тилт.

– Юдинни, – сказала Леорик, – иногда я думаю, что ты хочешь, чтобы тебя отсюда прогнали, как из многих других мест. – Монашка изобразила фальшивое раскаяние, глядя на Леорик, и выпятила нижнюю губу. – Ну, а если ты желаешь всех веселить, то отправляйся к Инссофару, он хотя бы получит удовольствие. – Леорик говорила серьезно, но Кахан ей не поверил, в ее голосе слышался смех. – Благосклонность к тебе Инссофара – единственная причина, по которой я защищаю тебя от Тасснига. Так что не стоит его игнорировать, если не хочешь лишиться хорошего отношения моего ребенка. – Юдинни взлетела в воздух, даже не поднявшись на ноги, после чего поклонилась Леорик.

– Как пожелаешь, великий вождь.

И она быстро зашагала в сторону длинного дома Леорик.

– И не учи ребенка своим дурным манерам! – крикнула она ей вслед, после чего повернулась к лесничему: – Я прошу прощения за ее поведение, – сказала она, достала кусок ткани из кармана, подняла руку и начала стирать грязь с его щеки. Это простое, почти инстинктивное действие потрясло Кахана. Выражение его лица стало таким странным, что она заговорила не сразу. – Извини, – сказала она, и ему показалось, что в ее голосе появились игривые нотки. Нет, такого быть не могло. Он был бесклановым. – Иногда какая-то моя часть, которая является матерью, действует не думая. – Рука с кусочком ткани опустилась вдоль тела. – Когда-то у меня был старший мальчик, но он умер во время войны. – Она протянула ему мягкую тряпочку, чтобы он сам привел лицо в порядок.

– Спасибо. – Он стер грязь. – Лишь немногие так добры к тем, кто лишен клана.

– Любой может нарисовать несколько символов на своем лице.

Она очень внимательно смотрела на него, и он почувствовал себя неуютно.

Он вернул тряпицу, чувствуя, как на его лицо возвращается прежнее угрюмое выражение. Улыбка Фарин дрогнула, и она отвернулась к воротам.

– Похоже, благословения закончены. – Она выпрямилась, снова превратившись из обычной женщины в главу деревни. – Тебе пора вести их к Вудэджу.

– Да, пора, – ответил он и зашагал прочь, но сейчас не думал о лесе или караване.

Он размышлял о прикосновении тряпицы к лицу – Кахан вдруг понял, что никто не дотрагивался до него без гнева с того дня, как далеко отсюда страшной смертью умер старый садовник в монастыре.

В глубине леса

Ты бежишь, но недостаточно быстро.

У Тренера Тела есть хлыст.

Хлыст!

Ты сражаешься, но недостаточно старательно.

У Тренера по оружию есть хлыст.

Хлыст!

Ты понимаешь, но недостаточно глубоко.

У Тренера Войны есть хлыст.

Хлыст!

Ты соединяешь, но недостаточно сильно.

У Тренера Духа есть хлыст.

Хлыст!

Ты бежишь, но недостаточно быстро.

У Тренера Тела есть хлыст.

Хлыст!

Ты бежишь, но недостаточно быстро.

Ты бежишь.

Бежишь.

8

День выдался напряженным для Кирвен, и она не могла допустить, чтобы непослушание Венна повлияло на ее поведение. Больше всего на свете ей хотелось на кого-нибудь обрушиться, найти того, кто ее подвел или предал, обратить на них свой гнев, но у нее не было на это времени.

Во всяком случае пока.

Долг вынуждал ее присутствовать при жертвоприношении Тарл-ан-Гигу на большой площади перед центральным шпилем. Затем ей следовало взглянуть на фальшивых Капюшон-Рэев, которых привели в город. Тогда у нее появится возможность выплеснуть свою ярость в клетках под Харншпилем.

Как Венн мог не видеть, что у нее нет выбора?

Не понимать правды?

Он был сильным, только ему удалось выжить из тридцати трионов, вошедших в цветущие комнаты. Нет, не так: их было гораздо больше тридцати, если считать тех, кто побывал там ранее. И процесс не останавливался. Со всего Круа трионов отправляли на цветение, но Венну не нужно об этом знать. Из всех только Венн оказался избранным: из сотен трионов.

Она направлялась на площадь, но замедлила шаг. Может быть, она расскажет Венну, что сотни умерли, сотни, но выжил только он? Только у него рос под кожей капюшон.

Чтобы стать его частью. Ждать первой смерти, и тогда капюшон появится. Рожденные из смерти, разбуженные смертью.

Может быть, тогда он поймет.

Она вздрогнула. Была против цикла ужаса, на который сознательно обрекла своего ребенка? Если да, то только мгновение, перед тем как она пошла дальше своим путем. Ее сожаление менялось, превращаясь в жалость к себе.

Ей не следовало сообщать Капюшон-Рэям о Венне.

Она слишком поспешила, была слишком взволнована из-за появившихся потрясающих возможностей. Тем не менее война все еще бушевала на юге, такой была реальность. Венн не потребуется, пока она не закончится и все не успокоится в землях, оказавшихся в руках нового правителя и их нового бога. Но к тому моменту, когда Тарл-ан-Гиг будет править повсюду, она должна подготовить триона или им обоим придется за это заплатить. Она остановилась перед огромными дверями шпиля.

Сделала вдох.

И вышла.

Холодный воздух принялся жалить кожу. Запах города, полный древесного дыма, ударил в ноздри.

Перед центральным шпилем раскинулась огромная площадь. На самом деле не совсем площадь: у нее были неправильные углы и не совсем правильные стороны, немного неприятные. Здесь собралась огромная толпа. Пока она еще ее не видела, но Кирвен и не требовалось, ведь она слышала тысячи ног на огромной мозаике звезды Ифтал.

Перед ней, спиной к шпилю, выстроились ряды правителей Харншпиля – Рэи в красивых доспехах из темно-древа. Каждый стоял перед маленьким тафф-камнем, положив на него руку. За Рэями возвышался великий камень Харншпиля, его высота равнялась трем людям, вставшим друг другу на плечи. Он закрывал вид на площадь. Она услышала гудящий голос одного из монахов, Джаудина, который исполнял роль Скиа из Харншпиля, – они заканчивали церемонию.

– Отдайте себя Тарл-ан-Гигу! – выкрикнул он.

Толпа закричала в ответ:

– Мы отдаем себя Тарл-ан-Гигу!

Хотя они этого не делали.

Это не было истинным жертвоприношением, когда люди выстраивались, чтобы прикоснуться к великому тафф-камню, и каждый отдавал часть своей жизни капюшонам внутри ждущих Рэев. Платили цену, запрошенную богами, чтобы земля не растворилась у них под ногами.

Когда она только забрала Харншпиль, жертвоприношения проходили через день. Она знала, как они отнимали силы, а война истощила север. То, что производил Харншпиль – урожай, животные и оружие, – постепенно уменьшалось. Солдаты, которых они набирали, становились заметно более слабыми, и Кирвен поручили изменить ситуацию, улучшить положение в Харншпиле.

Теперь истинные жертвоприношения случались один раз в месяц из восьми Малого сезона и один каждые два месяца в течение восьми Суровых сезонов. Рэям это не нравилось, но Капюшон-Рэи ее избрали и не могли жаловаться. Болезнь синих вен обрушилась на растения, от дрожи трескалась земля, что сильно ухудшало положение людей. Что-то следовало отдавать, а жертвоприношение она могла контролировать.

Чтобы успокоить Рэев, она увеличила количество ежедневных казней, что радовало людей и самых могущественных Капюшон-Рэев, которые извлекали из этого пользу.

На сегодня было назначено две казни. Вора и женщины, убивавшей постояльцев своей гостиницы. Рэи, которым предстояло казнить преступников, Галдерин Мат-Брумару и Ванху Ан-Дерриту, были сильными и старыми. Кирвен им доверяла, и не только потому, что они не стали бы интриговать против нее или решили убить, а потому, что понимала их и могла ими управлять. По мере того как Рэи старели, капюшоны сжигали их мягкость, делали совершенно чистыми. По-своему простыми. Они жили ради власти и жестокости; давай им то, чего они хотят, и будешь под их защитой.

– Тарл-ан-Гиг благословляет народ Харна! – крикнул Джаудин.

Огромный цветок огня вырвался из вершины тафф-камня. Толпа исторгла одобрительный рев.

Кирвен улыбнулась. Сейчас у нее было неподходящее настроение для веселья, но иногда трудно сохранять серьезность. С того места, где она стояла, она видела Рэя за камнем, сотворившего фокус с плюмажем огня, который обманул толпу. «Как легко вести людей за собой, – подумала она. – Все это лишь спектакль».

Когда огонь погас, Кирвен спустилась с каменного помоста перед тафф-камнем и увидела разочарование во взгляде Джаудина, когда он понял, что она намерена надзирать над казнью и греться в признательности толпы. Она коротко кивнула ему, а затем приказала вывести вперед приговоренных.

Ее стража заставила их встать по обе стороны тафф-камня, их привязали веревками, и довольная толпа взревела. Потом подошли Рэи. Рэй Галдерин встал за вором, Рэй Ванху – за убийцей. Толпа успокоилась.

Люди чувствовали близость смерти. Столько лиц внизу, и все ждали ее команды.

Она была удивлена, когда узнала, как легко завоевать любовь толпы. Когда Рэй Мадрайн вынудила ее присоединиться к своей семье, она внимательно за ней наблюдала. Она училась.

Дай им богов, освободи от части обязательств, занимай их и обеспечь предметом для ненависти.

И тогда они твои.

Конечно, не все, и она становилась безжалостной к тем, кто выступал против нее; еще один урок, который ей преподала Мадрайн.

– Мы собрались здесь для свершения правосудия! – прокричала Кирвен, чувствуя мощную волну одобрения толпы. Слово «правосудие» всегда было хорошим началом – сказать им, что они испытывают правильные чувства относительно того, что должно произойти. – Два гордых Рэя сегодня накормят своих капюшонов, – ее голос разнесся по площади, – и души преступников отправятся вниз, к Осере!

Рев толпы почти заставил ее забыть о гневе, который вызвало неповиновение Венна, – и боли.

Одобрение и желание толпы смыло все сомнения, которые могли ее мучить из-за принятых решений.

Вот ее место.

Именно здесь она должна быть.

Во главе.

– Я не стану заставлять вас ждать правосудия, ведь я считаю, что правосудие не должно ждать! – Снова раздался рев. Кирвен повернулась к приговоренным. – Сначала вор. – Она посмотрела на мужчину сверху вниз: он был избит, связан и раздет, рот ему заткнули кляпом. Люди любили смотреть на голых. Она не очень это понимала, но давала им то, чего они хотели. Вор выглядел напуганным, и она его не винила. Из всех возможных способов смерти казнь Рэя была самой страшной. За вором стоял Галдерин, не слишком высокий, с широкими плечами и красивым лицом, если не обращать внимания на мертвые глаза. Он носил белый грим, популярный в Круа, маленькие синие звезды над глазами и черные символы на щеках указывали на происхождение.

Она кивнула ему. Галдерин поднял руки, и между его ладонями вспыхнуло пламя. Толпа одобрительно взвыла. Приговоренный вор попытался отодвинуться, но не смог; его крепко привязали к камню. Рэй позволил огню вспыхнуть и погаснуть. Посмотрел на свои руки, словно испытал разочарование.

Кто-то из толпы закричал:

– Накорми своего капюшона!

Зрители подхватили его клич и начали скандировать, Галдерин ждал подходящего момента. Вор визжал, но Кирвен сомневалась, что его кто-нибудь слышал, – это не имело значения. Галдерин положил руки ему на плечи, и мгновение ничего не происходило.

Затем поднялся дым, глаза вора широко раскрылись, Галдерин вздохнул. Вор упал.

Ей нравилось в Галдерине его эффективность: он делал только то, что требовалось. Именно по этой причине она отдала ему вора. Многие люди в толпе находились всего в нескольких шагах от воровства. Им не следовало видеть страдания, которые их ожидали, если они окажутся на тафф-камне.

Однако убийцы – совсем другая история.

Вот почему она выбрала для убийцы Ванху.

Все Рэи любили жестокость, но Ванху ею наслаждался. Он был более коренастым, чем Галдерин, не такой красивый, белый грим наложен небрежно, краска клана смазана. Кирвен оставила дымящееся тело вора и подошла к женщине.

– Сколько? – крикнула она в толпу. – Сколько утрачено сыновей, дочерей и трионов, скольких убила эта женщина, обуреваемая жадностью? – Из толпы донеслись радостные крики. – Вор – мы все можем понять вора, однако их также следует наказывать.

Она бросила драматический взгляд на тело у себя за спиной, после чего повернулась к женщине. Та не выглядела напуганной, быть может, смирилась со смертью. Ну, Кирвен сомневалась, что женщина понимала, что ее ждало.

– Но убийцы, – закричала Кирвен, – должны страдать перед тем, как до них доберется Осере!

Толпа оглушительно взревела, и она насладилась их эмоциями.

И кивнула Ванху.

Он не стал устраивать фокусов, не жонглировал огнем. Ванху положил руки на обнаженные плечи женщины, с его лица не сходила улыбка. Женщина закрыла глаза, словно была готова и обрела мир в момент своей смерти.

Кирвен наблюдала.

Кирвен ждала.

Глаза женщины открылись. Она попыталась закричать, но кляп не позволил. Попыталась разорвать веревки. От кончиков ее пальцев пошел дым. Лицо Рэя Ванху ничего не выражало, когда он начал ее жечь. Кирвен уже видела такое раньше – тление, медленное горение. Оно начиналось в пальцах рук и ног, потом охватывало тело.

Она знала, что это впечатляющая демонстрация контроля, в том числе и для других Рэев, а не только толпы. Самые умелые могли начать процесс и уйти, оставив жертву гореть в течение нескольких дней. Женщину ожидала медленная смерть, но не настолько, чтобы толпа потеряла терпение.

Кирвен не испытывала желания оставаться и смотреть, ей предстояло еще многое сделать. Она кивнула Рэям, повернулась и поклонилась толпе. Потом выпрямилась, подняла вверх кулак и крикнула:

– Справедливость!

И ушла, пожалев на мгновение, что не она сожгла женщину. Возможно, она почувствовала бы себя лучше.

И ее гнев стал бы не таким сильным.

Но она не могла. Хотя у нее были возможности причинять боль и наказывать. С этой мыслью она вернулась в центральный шпиль и начала спускаться вниз, в темноту под шпилем.

Кирвен медленно шла по узким коридорам, освещенным тем же невидимым светом, что и остальная часть башни, пока не подошла к комнате, в которую могла входить только она. Два солдата охраняли дверь, они хранили верность только ей, выполняли только ее приказы. Этих стражей прислали Капюшон-Рэи из далекого Тилта. Двое воинов, лица скрыты за забралами, глаза блестят в щелях полированного дерева. Увидев ее, они расступились.

Они молчали – как и всегда.

Кирвен открыла дверь и вошла в комнату. Внутри находились клетки с пленниками и дверь в другую часть подземелья, перед которой стояли два стража, державших длинные копья.

Всего в комнате находилось семь клеток, но только по две с каждой стороны двери были заняты. За клетками стояли коконы глушаков.

Клетку напротив Кирвен занимал лишь небольшой тафф-камень, близнец тех, перед которыми стояли Рэи на площади.

Нет, не близнец, это не соответствовало истине. Он был другим, каким-то диковинным, но Кирвен не могла понять, чем он отличался от остальных. Иногда она думала, что он испускал свет, не являвшийся светом. Если она смотрела на него слишком долго, у нее начинала болеть голова, а внутри все сжималось. Даже появился он весьма необычно – его привезли из Тилта под покровом темноты, на плоту короноголовых, а не на небесном, на котором доставляли бóльшую часть товаров. Камень и ячейки охраняли десять солдат. Первым делом, когда его установили и построили клетки, они убили плотогона.

Кирвен не поняла, во всяком случае тогда.

Осознание пришло позднее. Когда прибыли списки старых монастырей вместе с мужчинами и женщинами, которые появлялись и исчезали под покровом темноты, оставляя услышанные в одиноких деревнях имена, слухи о брошенных местах.

Слева и справа от ячейки с камнем сидели два фальшивых Капюшон-Рэя. Мужчина и женщина.

– Дай мне копье, – сказала Кирвен ближайшему стражу.

Он передал ей оружие без недовольства и вопросов. Оно оказалось длиннее, чем обычные боевые копья, с изящно изогнутым и тщательно обработанным лезвием. Достаточно длинным, чтобы достать до задней части клетки. Сначала она подошла к женщине и оглядела ее с головы до ног. Ее внешность показалась ей обычной; впрочем, так чаще всего и бывало.

– Ты знаешь, кто я? – Женщина покачала головой. – Я Кирвен Бан-Ран, Высокая Леорик Харна. – Женщина упала на колени и принялась просить прощения, умолять о снисхождении. Кирвен не хотела ее слушать. – Молчать! – хрипло рявкнула она. – Тебе известно, почему ты здесь? – Женщина покачала головой, и Кирвен посмотрела на нее, пытаясь понять, лжет ли она, после чего продолжала более спокойно: – Ты здесь, потому что нам сказали, будто тебя вырастили монахи фальшивого бога в ложном представлении, что ты сможешь стать Капюшон-Рэем.

На лице женщины появилось удивление. То ли это действительно стало для нее полнейшей неожиданностью, то ли из-за того, что ее тайну открыли, Кирвен не знала. Но дала себе слово обязательно это выяснить. Кирвен продолжала говорить – она знала, если позволить им открыть рот, они не остановятся и будут лепетать, пытаясь рассказать о своих скучных жизнях, с мольбами о прощении, в надежде на жалость.

– Чтобы себя спасти, тебе достаточно доказать, что слухи не соответствуют действительности, – продолжала Кирвен, – дать клятву верности Капюшон-Рэям на тафф-камне. – Она показала на камень в соседней клетке.

– И все? – спросила женщина.

Кирвен кивнула.

– Ты это сделаешь?

– Да, – ответила женщина. Ни малейших колебаний или страха. – Понимаете, я сражалась за синих, я и сейчас верна Капюшон-Рэям.

– Хорошо. – Кирвен нажала на рычаг, который открывал дверь между клетками. – Положи руку на камень и скажи: «Я клянусь в верности Капюшон-Рэям Тарл-ан-Гига».

Женщина заморгала, поднялась с колен и вышла из клетки.

Посмотрела на камень. Потом снова на Кирвен.

– Твоя рука.

Женщина кивнула Высокой Леорик и положила руку на ка-мень.

– Я клянусь в верности Капюшон-Рэям Тарл-ан-Гига, – сказала она. Воздух застыл, но Кирвен не знала, действительно ли так произошло или таковы были ее ожидания. – Это все? – после паузы спросила женщина.

– Да. – Высокая Леорик улыбнулась ей. – А теперь, будь добра, вернись в клетку.

Женщина сделала, как ей сказали, и Кирвен нажала на рычаг, закрывавший дверь, после чего подошла к другой клетке.

Мужчина встал.

– Вы хотите, чтобы я сделал то же самое? – Кирвен кивнула, оглядывая мужчину. В нем присутствовала уверенность, которой не обладала женщина. – Тогда откройте дверь, – сказал он, и это прозвучало почти как приказ, – и я дам клятву. – Она нажала на рычаг. – Такими же словами? – спросил он.

– Да, – ответила Кирвен, он кивнул ей и улыбнулся, вышел из клетки и остановился перед камнем. – Положи руку на камень. – Он снова кивнул и протянул руку, продолжая на нее смотреть, и его взгляд ни разу не дрогнул.

– Я клянусь в верности Капюшон-Рэям… – Он замолчал.

Уверенность исчезла.

Его глаза широко раскрылись.

Он издал звук, настолько полный чистой боли, что Кирвен поморщилась. Мужчина закинул назад голову, открывая шею, и начал задыхаться – мышцы шеи не давали ему сделать вдох. Его тело стало вибрировать, послышались не слова, а звуки агонии, вылетавшие из его пережатой гортани. На миг ей показалось, что камень засиял ярче, бледно-синим светом. Мужчина рухнул на пол. Она хотела, чтобы он оказался подальше от нее; Кирвен знала: когда он откроет глаза, они станут белыми и странными – и в них будет неприятно смотреть. Она повернулась к солдатам: