Прошлая жизнь

Мои губы горько скривились в слабой попытке улыбнуться, но эта улыбка тут же увяла.

– Но вы не такой, – продолжил я после паузы. – Вы… хороший человек. Настоящий. Спасибо вам за это. Спасибо, что вы есть.

Слова повисли в воздухе. Вокруг царила звенящая тишина, но в груди что-то сжалось и заболело так, как будто этот последний извиняющийся монолог был не попыткой искупить вину, а прощанием.

Я протянул руку к Смиту, стараясь вложить в этот жест всё то, что не мог выразить словами.

– Надеюсь, вы проживёте долгую и счастливую жизнь с женой и детьми, – произнёс я, чувствуя, как голос дрожит. – И пусть этот день, когда вы вышли из себя, будет последним таким в вашей жизни. Я желаю вам счастья, друзей, любви, внимания и заботы.

Смит посмотрел на меня, его лицо смягчилось, и уголки губ приподнялись в едва заметной улыбке. Он тоже протянул руку, словно пытаясь установить мост между двумя нашими мирами, такими разными и такими одинаково сломленными.

Время вокруг нас замедлилось, растеклось, как густая патока. Каждая секунда тянулась мучительно долго, будто мир специально хотел заставить нас прочувствовать каждый миг этой странной встречи. Я ощущал себя одновременно здесь, на потрескавшейся земле, и где-то далеко, в бездонных просторах космоса, среди холодной звездной пыли и бескрайних туманностей.

Небо, тяжёлое и низкое, словно покрывало, спустилось на землю, окутав нас густым туманом. Над головами пронеслась стая ворон, чёрных, как ночные тени, и громоздких, как предвестники беды. Это было странное зрелище для майского дня, полного знойного света и привычной летней суеты.

В моей голове закрутилась дикая карусель мыслей и воспоминаний. Всё смешалось, прошлое и настоящее, лица людей и звуки их голосов. Я чувствовал себя чужим и одновременно безнадёжно застрявшим здесь, в этом моменте. Лишённый крыльев, как птица, которая однажды узнала вкус полёта, но теперь обречена ползти по земле.

Как часто мы не ценим то, что имеем, пока не теряем? Эта мысль, болезненная и холодная, будто осколок стекла, застряла где-то внутри. Я ощущал себя не человеком, а этим самым осколком – острым, бесполезным, отражающим чужой свет, но не имеющим собственного. Мир застыл вокруг меня, словно поставленный на паузу. Я не мог ни двигаться, ни говорить, запертый в своей собственной бездне.

– Я, словно тень смерти, лишил жизни… – шептал я самому себе, но эти слова звучали пусто, как ветер, бьющийся в закрытые окна.

Этот Май, жаркий и аномально тихий, стал самым незабываемым за многие годы. Все мои негативные чувства сжались в тугой комок, отравляли меня изнутри, превращая во врага самому себе. Я ненавидел жизнь, как никогда прежде. Воздух вокруг словно загустел от жары, давил на грудь, не давал дышать. Казалось, мы уже в аду, но просто не осознавали этого.

Мистер Смит, протянувший мне руку секунду назад, вдруг замер. Его взгляд опустел, лишённый тепла и искры, которая хоть ненадолго вспыхнула в его глазах. Он стоял, как сломанная марионетка, и в следующий миг рухнул на землю, рядом со мной.

Мы оба оказались на коленях перед этим днём, перед нашими судьбами, такими горькими и нелепыми.

Мир вокруг застыл, будто кто-то нажал кнопку паузы. Всё погрузилось в неестественную тишину. Я и Айрис стояли, словно окаменевшие, не в силах пошевелиться. Сердце в груди колотилось, как дикая птица, запертая в клетке. Моя рука, протянутая к нему секунду назад, повисла в воздухе, неподвижная и бесполезная.

Мой взгляд упал на мистера Смита, лежащего на полу. Он был без сознания. В голове звенела пустота, мысли разлетелись, как листья на ветру, и я не мог сложить их воедино. Где-то на краю восприятия я услышал крик, приглушённый и далёкий, словно доносящийся из густого тумана.

Айрис бросилась к Смиту. Слёзы блестели на её щеках, она отчаянно трясла его за плечи, звала, но он не отвечал. Я остался стоять на месте, будто прирос к земле. Ступор сковал всё моё тело.

И вдруг из этого тумана, как призрак, проявилось ещё одно лицо. Это был незнакомец, случайный прохожий. Его глаза широко раскрылись от ужаса, когда он увидел нас.

– Что с ним? Что случилось? – спросил он, глядя на меня с беспокойством. Его голос звучал тихо, почти шёпотом, но каждое слово резало меня, как нож.

Я не мог ответить. Губы не слушались, а язык словно прилип к нёбу. Всё происходящее казалось чужим, будто я смотрел на это со стороны, наблюдая за чужими судьбами.

Айрис всё ещё пыталась привести Смита в чувство. Её руки дрожали, голос ломался от отчаяния. Но Смит лежал неподвижно, словно его дух покинул тело, оставив только оболочку.

Незнакомец быстро достал телефон и вызвал скорую помощь. Его движения были чёткими, отточенными, будто он привык действовать в критических ситуациях.

Спустя двадцать мучительно долгих минут подъехала машина скорой помощи. Вой сирены разорвал неподвижность этого странного, застывшего времени. Врачи бросились к Смиту, их профессиональные, уверенные руки проверяли пульс, готовили носилки.

К счастью, ближайшая больница была недалеко. Но никто не мог сказать, чем закончится этот день, который начался как обычный, а теперь стал чересчур реальным кошмаром.

Мы – я, Айрис и тот, кого я тогда ещё не знал по имени, – оказались заперты в стенах больницы, словно птицы в клетке, лишённые крыльев. Дети Айрис находились в отдельной палате под присмотром медсестёр, а мы… мы пытались осознать произошедшее.

Я лежал на жёсткой кровати, вцепившись взглядом в безупречно белую плитку потолка. Воспоминания о событиях дня медленно возвращались, как размытые очертания предметов в тумане. Казалось, я собираю разбитую мозаику – кусок за куском. Мои глаза скользнули по фигуре незнакомца. Мужчина примерно моего возраста: светловолосый, в кожаной куртке, чёрных брюках, серой футболке. На голове – чёрная кепка, в ушах поблёскивают серые серьги, а по шее тянется татуировка крокодила. Образ, который явно не вписывался в рамки этой больничной реальности.

Почему он здесь? Кто он? Он явно не знал мистера Смита. Возможно, его привела сюда какая-то случайность – прогулка или беспокойство, не находившее выхода. Или, может, это был порыв вырваться из привычной рутины и взглянуть на мир под другим углом.

Вскоре мне стало невыносимо оставаться в палате. Я встал и вышел в коридор. Холодный свет флуоресцентных ламп резанул по глазам. Пустота больничных стен, тишина, прерываемая лишь мерным звуком шагов медсестёр, давили на меня, будто невидимый груз. Я направился в сторону хирургического блока, туда, где врачи боролись за жизнь мистера Смита.

Но вдруг сзади раздались торопливые шаги. Незнакомец настиг меня и, положив руку на плечо, проговорил с лёгкой усмешкой:

– Чувак, если ты идёшь в хирургический блок, то тебе нужно развернуться на сто восемьдесят градусов. А если ты в туалет, то всё верно, продолжай в том же духе.

Я замер, словно натолкнулся на невидимую стену. Эти слова выбили меня из мыслей, и я взглянул на него с недоумением.

– А? Я?.. Да… мне нужен хирургический блок, где мистер Смит, – ответил я, стараясь сохранить серьёзность, но голос звучал будто чужим, лишённым жизни.

– Пойдём, я покажу», – сказал незнакомец, и его голос звучал как-то легко, даже непринуждённо, будто мы не находились в больничных коридорах, а просто гуляли по парку. Я последовал за ним, хотя внутри всё дрожало от напряжения.

Мы остановились перед дверью с чёткой, лаконичной цифрой «11».

– Вот он, шестой блок, – сказал он, слегка кивнув на дверь. – Хирурги там пытаются спасти этого мужика. Но, скажу честно, ситуация, похоже, паршивая. Они уже долго там. Это ничего хорошего не сулит.

Его слова ударили меня, как молот. Я поднял взгляд на дверь, за которой сейчас мистер Смит, возможно, сражался с самой смертью. Где-то в глубине души, сквозь слои отчаяния, тлела надежда, как слабый огонёк свечи, которая вот-вот погаснет.

– Мне… Мне нужно к нему, – проговорил я, почти задыхаясь от эмоций. – Я должен попробовать. Попробовать достучаться до него. Попробовать вернуть его!

Мой голос дрожал, мольба звучала слишком громко, слишком отчаянно. Но прежде чем я успел двинуться к двери, незнакомец схватил меня за руку. Его хватка была крепкой, но не агрессивной – он просто не хотел, чтобы я сделал что-то глупое.

– Слушай, – произнёс он твёрдо, хотя в его голосе тоже ощущалась тревога. – Вряд ли ты сейчас к нему достучишься. У него инфаркт. Да, скорая приехала быстро, но, знаешь, иногда и этого недостаточно. Особенно когда всё настолько серьёзно. Честно, я удивляюсь, как он ещё держится. Не человек – киборг-убийца какой-то.

Я почувствовал, как его слова пробивают мои эмоции, как холодный ветер пробивает тонкую ткань. Он пытался звучать спокойно, но я уловил в его тоне неуверенность. Она была в каждом слове, в каждой паузе между ними.

Я опустил голову, позволяя его словам утонуть в тишине. Тяжесть беспомощности пронзила меня, и единственное, что я смог сказать, это:

– Да… ты прав. Спасибо.

Незнакомец только кивнул, но не убрал руки с моего плеча. И в этот момент я почувствовал странное – будто мы, совершенно чужие друг другу люди, были связаны одной невидимой нитью. Нитью, сотканной из боли, надежды и бессилия.

– Кстати, я Карл. Рад знакомству. Момент, конечно, не самый подходящий, ты уж извини за это, – произнёс незнакомец, теперь уже не такой незнакомый.

– Ничего… Ты тут ни при чём. Мне тоже приятно познакомиться, я… – начал было я, но Карл перебил меня с неожиданной лёгкостью, словно давно знал, что я хотел сказать.

– Можешь не представляться. Я и так знаю, кто ты. Та женщина, что была с нами, всё рассказала, – его голос прозвучал уверенно, но не высокомерно, а просто как факт.

Я лишь кивнул. Слов не находилось. Вместо этого я просто смотрел на дверь одиннадцатого блока, за которой шла борьба за жизнь мистера Смита. Где-то внутри меня бушевала настоящая буря: надежда, страх, отчаяние – всё смешалось в бесконечный хаос.

Мы молчали. Карл тоже ничего не говорил, словно понимая, что тишина в этот момент говорила громче любых слов.

Внезапно двери хирургического блока с глухим щелчком распахнулись. Я вздрогнул и, едва осознавая свои действия, бросился к врачу, вышедшему оттуда.

– Доктор, скажите, как он? Как мистер Смит? Всё ли в порядке? Он будет жить? Когда мы сможем его увидеть? – слова вырывались из меня, как неуправляемые порывы ветра, быстрые, хаотичные. Я дрожал, мои руки чуть заметно тряслись.

Врач снял маску. Его глаза, усталые и полные сожаления, встретились с моими. Он опустил взгляд на пол, как будто там могли быть ответы на мои вопросы, а затем, всё же собравшись с мыслями, произнёс:

– К моему глубокому сожалению, мы сделали всё, что могли. Но, увы, спасти его не удалось. Когда он поступил в больницу, было уже слишком поздно. Честно говоря, обычный человек в его состоянии умер бы мгновенно. Но ваш друг… Он был невероятно силён. Он боролся до самого конца. Однако и его силы не бесконечны. Мне жаль. Очень жаль.

Его слова ударили меня, как волна ледяной воды. Я застыл, словно меня сковали цепи. Мир, который только что ещё держался на шатком балансе надежды, рухнул в один миг. Всё померкло. Всё исчезло.

Доктор, отвесив короткий, сдержанный поклон, медленно удалился. А я так и остался стоять, не в силах произнести ни слова. В голове бился один-единственный вопрос: «Почему? Почему он?»

Молчание нарушил мой собственный голос, мёртвый и лишённый жизни:

– Пойдём отсюда, Карл. Я не могу здесь оставаться. Я… Я не смогу смотреть в глаза его жене. Не смогу вынести этого. Мне будет стыдно до самой смерти. Ведь это из-за меня он… умер. Пойдём, Карл. Пожалуйста.

Карл ничего не сказал. Только кивнул. Мы шагали медленно, почти механически, словно наши тела двигались сами по себе, а души остались там, за дверью одиннадцатого блока.

И когда за нами закрылись тяжёлые больничные двери, за ними осталась пустота. Пустота, которую ничем нельзя было заполнить.

Глава 4. Падение в самого себя

Мы выбрались из больницы. Тьма уже давно опустилась на город, затопив улицы густой, почти осязаемой тишиной. Никого: ни людей, ни машин, ни даже бродячих собак. Лишь мы вдвоём, два странника, шагавшие по безмолвному, безлюдному миру.

– Я бы отдал всё, лишь бы вернуться назад, в прошлое, и никогда не пересечься со Смитом, – прошептал я, будто боялся потревожить этот хрупкий покой ночи.

Карл остановился на мгновение, его взгляд скользнул куда-то вдаль, прежде чем он произнёс с лёгкой усмешкой:

– Чувак, это уже, наверное, сороковой раз, как ты говоришь одно и то же.

В его голосе не было ни раздражения, ни упрёка. Лишь мягкое, едва уловимое сочувствие, как у человека, который понимает, что слова не помогут.

– Прости, – пробормотал я, проведя рукой по лицу, словно пытаясь стряхнуть с себя тяжесть этих мыслей. – «Я сам не знаю, что говорю. Всё это… всё такое бессмысленное.

Карл хмыкнул и после короткой паузы добавил, не глядя на меня:

– А знаешь, если вдруг у тебя когда-нибудь получится вернуться в прошлое, лет так на пятнадцать назад, скажи юному мне, чтобы не связывался с сектой «Ганмен».

Я замедлил шаг, обернулся к нему. В его словах звучал странный оттенок – не то иронии, не то печали.

– Секта? Ганмен? – спросил я, чувствуя, как внутри поднимается неясное любопытство.

Карл кивнул и, опустив взгляд на тёмный асфальт, с какой-то почти нежной горечью произнёс:

– Ладно, ладно, слушай, начал Карл, задумчиво глядя куда-то вдаль, словно мысленно возвращаясь в прошлое. Его голос стал немного ниже, словно он говорил не только мне, но и самому себе.

– В школьные годы я вступил в секту под названием «Ганмен». Их философия была до смешного простой: «Слабые теряют всё, что у них есть, в пользу сильных. А сильные владеют всем». Звучало круто, правда? Я считал себя сильным, считал, что это делает меня кем-то значительным. Но на деле… На деле у нас ничего не было. Никакой силы. Единственное, что выделяло нас, это «Биг Анкыл». Этот мужик точно знал, что делает. По слухам, он был первым и старейшим членом секты. Он снабжал нас огнестрельным оружием.

В один день мне и ещё одному парню поручили ограбить дом местного миллионера. Мы всё тщательно спланировали. Узнали, что 1 марта он будет играть в гольф со своим клубом эту информацию нам раздобыл один из наших, у которого дядя был в этом клубе. Мы решили всё подготовить заранее и даже сняли номер рядом с его домом 28 февраля.

Но… мы кое-что упустили. Этот год был високосным. Был ещё один день 29 февраля. А мы, гении, этого просто не учли.

На следующий день, 1 марта, мы пробрались в дом. Всё шло по плану. Пока нас не застукал сам владелец. Мы, конечно, наставили на него пистолет, чтобы без лишних проблем забрать деньги и уйти. Он вёл нас к сейфу, мы думали, что всё под контролем. Но в один момент он вытащил откуда-то шокер. Выстрелил в меня. Я упал, потерял сознание.

Мой напарник… он просто замер. Не мог ничего сделать. Он не хотел убивать. В этот момент появилась охрана. Они избили моего друга до смерти. Меня же арестовали.

Мне было шестнадцать. Изначально посадили на двадцать лет. Но я вышел раньше через тринадцать лет. Срок сократили, когда нашли «Биг Анкыл’а». Его арестовали. Мужик умудрился оставить на пистолетах надпись «Произведено Биг Анкылом». Как тебе такое?

Карл рассмеялся. Смех был сухим, полным горечи.

– Какая нелепица… – выдохнул я, ощущая, как внутри что-то сжимается. Слова прозвучали спокойно, но каждое из них отдавалось болью. Я знал, что должен выполнить обещание Карла, но сама ситуация казалась мне абсурдной.

В голове не укладывалось: идиотская секта с громким названием, два подростка, которые возомнили себя грабителями, и вся эта трагикомедия с фатальным финалом. На первый взгляд, это могло бы стать сценарием для какой-нибудь чёрной комедии – вот только смерть друга убирала из этой истории всякий намёк на смех.

– Смешно, да? Такая глупость. Так что, если вдруг тебе когда-нибудь удастся вернуться в прошлое, скажи юному мне, чтобы я держался подальше от этой секты. Окей?

Я мельком взглянул на Карла. Его лицо не выражало ни боли, ни сожаления. Он говорил об этом так, словно пересказывал чужую, далёкую историю, не имеющую к нему отношения. Но я чувствовал – где-то в глубине души он всё же жалеет. Не о тюрьме, не о годах, потраченных впустую, а о чём-то большем. О том, что всё это вообще случилось.

Только он никогда этого не покажет. Карл казался человеком, который привык жить с грузом прошлого, но научился не давать ему себя сломать. И всё же мне показалось, что в его голосе звучала тень горечи, едва уловимая, почти незаметная, но слишком настоящая, чтобы её можно было игнорировать.

– Эту татуировку ты в тюрьме сделал? – спросил я, указывая на крокодила, который располагался на его шее.

– Да, черт возьми! Помню этот момент, будто это было вчера! – Карл широко улыбнулся, будто вновь переживая тот день.

– И что она означает? – я решил развить тему.

– Крокодил символизирует терпение, – объяснил он, не теряя своей улыбки. – Когда ты работаешь с идиотами и влезаешь в неприятности, терпение – единственное, что тебя спасает. Мне показалось, что это вполне подходит. Так что я и согласился на эту идею.

Его слова заставили меня усмехнуться. Беседа приобрела легкость, и на какое-то время мне удалось отвлечься от того, что происходило сегодня. Мы болтали и смеялись, как два мальчишки, забывшие обо всех невзгодах.

Но вот мы подошли к моему дому, и легкость сменил легкий оттенок грусти. Прощание оказалось неизбежным.

– Ну что ж, кажется, приехали, – сказал я, чувствуя, как ком подступает к горлу. – Пришло время расстаться. Спасибо, Карл. Ты действительно помог мне пережить этот день. Надеюсь, еще увидимся.

– Чувак, ну ты что, доведешь меня до слез, – засмеялся Карл, явно смягчая тон разговора. – Только давай без всей этой драмы. И запомни: улыбка тебе идет больше. А если решишь сделать татуировку, зови меня – у меня есть отличный мастер!

Он подмигнул мне, изображая телефон рукой, и в этом простом жесте была настоящая забота.

Я смотрел на Карла с улыбкой. Он был как солнечный луч, пробивающийся через серое небо, согревающий всё вокруг. Карл не был идеальным – немного странный, с сомнительным прошлым, но всё же хороший человек. Его тепло останется со мной.

Мы попрощались, и я, закрыв за собой дверь, ощутил, как дом поглощает тишина. За этой дверью остался тот свет, который он подарил мне за эти несколько часов.

Дом. Наконец-то.

Я сбросил одежду, как будто вместе с ней пытался стряхнуть тяжесть прожитого дня. Каждое движение давалось с трудом, словно тело решило объявить забастовку. Рухнув на кровать, я позволил себе затеряться в тишине, как корабль, оставленный на милость волнам в пустынном океане.

В голове мелькали образы, неумолимые и тягостные, как призраки прошлого: звуки жужжащих мух, круживших вокруг, лица… Их лица. Лица моих друзей.

Вдруг, словно от толчка, я вскочил с кровати. Тишина стала невыносимой. Грусть, эта всепоглощающая пустота, давила на грудь. Я не мог больше лежать, зарываясь в беспомощность. Обещание. Я обещал им! Я сорвался с места и побежал к их маленькому домику, этому хрупкому оазису посреди пустыни моей души.

Но там меня встретила гробовая тишина. Домик, который я привык видеть оживленным, был неподвижен, как и то, что я боялся больше всего. Аттен умер. Не от голода, нет. Просто пришел его срок. Я забыл, что мухи живут недолго. Их время истекает так быстро. И вот, этот момент настал. Я стоял на пороге, понимая, что ничем не могу помочь.

Возвратившись в свою комнату, я снова рухнул на кровать, но сон не приходил. Я смотрел в потолок, где плясали тени, и чувствовал, как ночь вытягивает из меня последние остатки сил. За окном темное небо постепенно светлело, но для меня утро не несло ничего, кроме очередной порции пустоты.

Ночь плавно перетекала в день, но прошло несколько часов, прежде чем сон, подобно хищнику, наконец настиг меня. Однако это был не покой – это была сделка с собственным бессилием, в которой я потерял больше, чем мог предположить.

Вечером я нашел мертвого Куру. Неделю спустя настал черед Амича. Следом за ним ушел Амор. Остался только Фели.

Недавно я получил письмо об увольнении. Должно быть, они устали ждать. Я давно не появлялся на работе, не отвечал на звонки, но в этом не было ничего неожиданного. Меня больше не интересовала работа. Вся моя жизнь была сведена к одному – быть рядом с теми, кто стали для меня семьей. Моей маленькой, хрупкой семьей, которая исчезала прямо у меня на глазах.

Увольнение? Пустяки. Что оно значит по сравнению с тем, что я потерял?

Я сидел, не отрывая взгляда от Фели. Мой последний друг. Его крылья едва шевелились. Я боялся даже моргнуть, чтобы не пропустить его последний вздох. Что я могу сделать для него, прежде чем он уйдёт навсегда, оставив меня в одиночестве, в пустоте?

В голове всплыли воспоминания. Как я нашёл его – маленького, хрупкого, запертого в своем мире, незнающего свободы. Тогда я пообещал себе, что подарю ему лучшее, что смогу. И вот сейчас, когда его время почти истекло, я решил исполнить своё обещание. Последний дар. Последний полёт.

Я осторожно поместил Фели в банку и отправился к Мосту Судьбы – самому прекрасному и заброшенному месту в городе. Никто сюда не ходил, слишком уж неудобное это место. Но для меня мост всегда был особенным. Здесь открывался вид, от которого захватывало дух, а лес позади защищал от ветра, наполняя пространство тишиной, наполненной только шёпотом листвы.

– Разве тут не прекрасно, мой друг? – тихо произнёс я, глядя на банку, в которой сидел Фели.

Я встал посередине моста. Открыв крышку, я поднял банку к небу.

– Надеюсь, ты найдёшь своё счастье, пусть даже в последние мгновения своей жизни – сказал я и выпустил его на свободу.

Фели взлетел, его крылья задвигались с неожиданной силой. Он поднялся выше и выше, устремляясь к звёздам.

– Фели, найди своё счастье! – произнёс я, улыбаясь сквозь слёзы.

Я наблюдал за его полётом до тех пор, пока он не скрылся в ночи. На миг я ощутил радость. Радость за друга, который, быть может, обрёл то, что искал. Но вместе с этой радостью пришла и тоска. Теперь я остался один.

Оглядевшись, я поднял глаза к небу. Сегодня оно было особенно ясным. Множество звёзд сияли над головой, и среди них я разглядел созвездие Райской птицы. Может, это был знак? Знак, что перемены неизбежны? Что, подобно птицам, которые мигрируют в поисках лучшей жизни, мне тоже предстоит найти своё новое место в этом мире?

Я улыбнулся, почти незаметно. Ветер прошелестел листвой, и в его шёпоте мне послышалось прощание.

Настал миг, когда я должен был уйти. Вернуться домой, попытаться начать новую жизнь – с чистого листа, но без друзей. Новый мир, где я буду один, жалкий неумеха, пытающийся обрести своё счастье.

Я уже собирался уходить, когда заметил фигуру на краю моста. Сначала не придал этому значения – в этом городе никто ни за кого не отвечает. Но что-то внутри меня заставило остановиться. Человек за ограждением был слишком мал для взрослого. Это был мальчик.

Он стоял, цепляясь за холодный металл перил, явно собираясь прыгнуть вниз, прямо в бурлящую реку. Обычно я проходил мимо таких сцен, даже не пытаясь вмешаться. Но сейчас всё было иначе. Что-то в этом моменте, в этой ночи, заставило меня действовать.

Я медленно приблизился, стараясь не издавать ни звука, чтобы не спугнуть его. Шаг за шагом. Ещё ближе. А потом он заговорил:

– Нет смысла останавливать меня. Это судьба. От неё не убежать. Она уже предначертана, – его голос был тихим, безжизненным, будто говорил не мальчик, а тень, уставшая существовать.

– Ты прав, – ответил я, стараясь звучать спокойно. – От судьбы не убежишь. Но кто сказал, что твоя судьба такая, какой ты её себе представляешь? Почему ты решил, что твоё предназначение – прыгнуть с моста? Что случилось? Расскажи мне, я постараюсь помочь.

Он молчал. Ни звука, ни движения. Его взгляд был устремлён вдаль, туда, где темнота воды сливалась с ночным небом.

– Я помогу тебе, – сказал я чуть тише, уже не стараясь убедить, а скорее умоляя. – Я обещаю. Ты будешь первым, кому я по-настоящему помогу. Потому что я даже себе помочь не могу. Я мешаю всем вокруг, порчу жизни другим, жалуюсь на свою судьбу, надеясь, что кто-то придёт и спасёт меня. Но знаешь, – я сделал ещё один шаг вперёд, – в этом городе всем плевать на чужие беды. Каждый старается справиться со своими.

Мальчик по-прежнему молчал, но я видел, как дрогнули его плечи.

– Я недавно потерял всех, кого мог назвать друзьями. Я не знаю, что ждёт меня дальше, но пытаюсь бороться с этой болью. Каждый день. Каждый чёртов день.

Я вдохнул глубже, чтобы продолжить, хотя внутри меня всё дрожало.