Волею судеб. Часть 1

Ванины сестрёнка и мать с кричащим Серёжей на руках сидели на краешке кровати. Сокрушённо покачав головой, Полина Михайловна дала понять сыну, что его жена так и не покормила младенца. Все трое осознавали необходимость как можно быстрее вывести Зою из шокового состояния, но как утешить молодую мамочку, потерявшую любимого сыночка, как облегчить её боль?! Им и самим было невыносимо. Тоня беспрерывно вытирала бегущие по лицу слёзы.

Забрав младенца у матери, Иван поднёс его жене. Почувствовав близость материнской груди, голодный Серёжа замолчал, зачмокал губками в ожидании кормёжки. Зоин же взгляд оставался пустым и как будто незрячим, а потом она и вовсе отвела его в сторону. Чтобы обратить внимание жены на сына, Иван погладил свободной рукой её тёмные волосы, заглянул в её карие глаза и легким кивком головы указал на малютку. Зоя, проследив за его движениями, осталась безучастна.

– Дорогая, – попытался он встряхнуть жену, – жизнь не закончилась. Тебе сейчас тяжело, но и мне нелегко. Нам всем очень плохо. Ты не забыла про нашего младшенького, изголодавшегося сыночка?

Не могущий уразуметь, почему задерживается его кормёжка, кроха вновь разразился плачем, выводя свою маму из ступора. У неё, наконец, появился осмысленный взгляд. Она забрала у мужа кричащего Серёжу, уселась на стул и приложила его к одной, потом к другой груди, а малыш всё не мог наесться, вёл себя неспокойно, требовал полного насыщения.

– Кажется, молоко пропало, – прошептала погружённая в себя кормящая мама.

Её отрешённость очень встревожила домочадцев. Они растерянно переглянулись.

«Неужели Зоя не в своём уме?.. Что если ей не под силу оправиться от такого удара? И чем теперь кормить маленького Серёжу?» – задалась мыслью Полина Михайловна.

– Тоня, дойди до свахи Анны. Попроси литровую баночку козьего молока и сообщи о несчастье, – приказала она дочке.

Вскрытие показало, что Алёша умер от бронхопневмонии. Он практически сгорел от высокой температуры, превысившей в какой-то момент сорок один градус. Врачи сказали, что за последние пару месяцев в Чувашии умерло несколько детей с подобным диагнозом, не помогло даже стационарное лечение. От этого заявления Зое не стало легче. Она была уверена: если бы педиатр сразу поставила правильный диагноз и приняла все должные меры для лечения болезни, то сынишку удалось бы спасти.

В день похорон – накануне первомайского праздника – задул сильный ветер, принёсший снег с дождем, что затруднило движение. На кладбище добирались пешим ходом. Гробик по очереди несли Ивановы свояки, Костя и Петр, да его брат Степан. Зою поддерживали попеременно мать и сёстры. С тех пор как у неё в последний раз отобрали усопшего Алёшу, она не проронила ни единой слезинки, казалось, страдалица выплакала их до последней капли в момент его смерти. С затуманенным взором и сухими глазами прощалась она со своим мальчиком, ухватившись за края гробика. Её закостенелые, посиневшие пальцы расцепили с трудом. Иван заключил жену в объятия, сомкнул свои руки у неё за спиной и, прижимая к своей груди, не давал ей возможности наблюдать, как гробик опускают в могилу. Зоя всегда опасалась выпускать Алёшу из поля зрения. Лишь рождение второго ребёнка слегка умерило её чрезмерную заботу о нём. Теперь ей предстояло отпустить сыночка от себя навсегда. Уж слишком тяжело давалось ей это расставание.

Иван сам сложил Алёшины вещи, убрал подальше от глаз, чтобы как можно меньше предметов указывало на постигшую их утрату. После девятидневного поминального обеда он попросил родственников не навещать их без особой надобности, дать Зое время справиться с горем, если только она сама не будет настаивать. А она никого и не звала, ходила как заледенелая, автоматично выполняя привычные домашние дела. Только благодаря Серёже Зоя постепенно начала приходить в себя, молоко восстановилось. Как-то раз Иван слышал, как она назвала его Алёшей, но поправлять не стал. Лишь к сороковому дню Зоя обратилась к своей матери и свекрови за помощью: попросила их организовать поминки.

В этот поминальный день Иван, лёжа в постели, наблюдал, как жена торопливо собирается куда-то ранним утром. «Зоя идёт на кладбище, – понял он, когда явилась сестра посидеть с Серёжей. – Меня не зовёт. А я-то специально отпросился с работы, чтобы пойти вместе с ней», – подумал Иван с обидой и, по-быстрому одевшись, отправился вслед за женой. Но догонять её не стал, он придерживался дистанции.

По пути Зоя зашла в частный дом, вышла оттуда с распускающимися нарциссами, выкопанными с корнями. Она присела на корточки возле Алёшиной могилки, посадила их во влажную землю и застыла. Слёзы ручьём потекли из её глаз впервые со дня его смерти. Иван встал рядом с ней, но Зоя как будто не видела его. Он сомневался, сознает ли она его присутствие. И тут услышал её голос. Речь жены была схожа с бредом больного. Она говорила о своём подсознании:

– Я почувствовала беду задолго до его смерти. Меня преследовали роковые предзнаменования. Этот год начался исключительно скверно.

– Ну что ты такое говоришь, родная? Новый год мы встретили замечательно, в кругу семьи, с мамой и Тоней. Наутро была отличная погода, шёл белый пушистый снег. Мы долго гуляли. Я катался с Алёшей на санках с горки, а ты смотрела на нас сверху и смеялась, нам было весело. Вернувшись с прогулки, мы устроили шикарную трапезу.

– А потом ты ушёл к Степану… поздравить его и его домочадцев с Новым годом.

– Да, – смутился Иван. – Я звал тебя – ты отказалась, сказала, что утомилась.

– Отлично помню (до родов тогда оставалось два месяца, от долгой ходьбы у меня отекли ноги). Часика через два после твоего ухода явилась Тоня. Она сказала, что идёт от Степана, что он обиделся, потому что мы с тобой к ним не пришли. Твой брат попросил её зайти к нам, передать тебе, что…

– … воскресная рыбалка отменяется… – подхватил он.

Иван осёкся: он не был в тот день у брата, потому что встретил Тамару. Он тогда впервые изменил жене. Иван не сказал ей, что не был у Степана, а насчёт рыбалки узнал от встретившейся ему в своём дворе Тони, когда возвращался домой от любовницы! «Почему Зоя не спросила, где я пропадал, если точно знала, что был не у Стёпки?» – озадачился Ваня.

Зоя никак не отреагировала на его заминку, она продолжила высказывать свои мысли:

– Мне был подан знак свыше, будто сам Господь вложил мне в руки злополучный лист со стихом про мертвеца. После прочтения небольшой его части засыпающему Алёше я каждый день пребывала в ожидании чего-то скверного – и дождалась! Узнав о твоей измене, я подумала, что именно на этот счёт у меня было плохое предчувствие. Но оказалось, что это ещё не всё. Мне стали сниться кошмары, пророческие сны. Ощущение надвигающейся опасности, чего-то ужасного и непоправимого не покидало меня ни днём, ни ночью. Я думала, меня поглотит пропасть отчаяния. Только мать может почувствовать, что с ребёнком случится несчастье. Именно с Алёшей. О, Боженька! Чем я провинилась перед тобой, что ты караешь меня столь сурово?! Только мать способна испытывать такую боль!

– Ты ошибаешься, малышка. Знаешь, как мне хреново! Он был и моим сыном тоже. Я очень его любил. Моя боль не меньше твоей, но я мужчина. У меня хватает сил справляться с горем.

– Дети всегда роднее и дороже матери, нежели отцу. Она их вынашивает, кормит грудью, заботится о них круглые сутки. Я вкладывала в них всю себя без остатка, была при них постоянно. А ты хоть и зарабатывал на содержание семьи деньги, что тоже немаловажно, находил для себя отдушину в другом месте. Праздник для тела и души куда привлекательнее, чем серые будни.

Зоя не упрекала мужа, а просто размышляла вслух. Ивану захотелось оправдаться, сказать ей, что так получилось, потому что именно ради неё и их будущего ребенка он отказался на время от секса с ней, однако он мужчина в расцвете сил со своими физиологическими потребностями. Да и случалось это всего несколько раз и лишь потому, что Томка сама навязывалась ему. А он, изголодавшийся по близости… ну не железный же он, в конце концов. Но тут Иван вспомнил, о чем они говорили в день помолвки и у него не повернулся язык высказать Зое всё это. Ведь многие мужья хранят верность при любых обстоятельствах, да и он не искал облегчения на стороне при первой её беременности, хотя и тогда Тамара пыталась завлечь его. Он промолчал, продолжая слушать Зою.

– Я не считаю себя очень набожной, однако теперь знаю точно: существуют потусторонние силы способные подавать знаки, которые предопределяют нашу дальнейшую жизнь. Возможно, то и есть Божий промысел. Тогда выходит: всё было суждено судьбой. Это Бог наказал нас.

– За что? – удивился Иван.

– Тебя – за предательство, за то, что повёл себя недостойно: свою похоть поставил превыше семьи и брака, нарушил заповедь «не прелюбодействуй». Меня – за то, что упивалась своими переживаниями. Обида сжигала меня изнутри, она не давала мне жить и дышать. Я не могла справиться с собой. Наш эгоизм превысил чувство ответственности за детей, вот мы и упустили Алёшу. Я упустила!.. И зло свершилось! Смерть нашего сына предсказал мне старец!

– Ты… о чём? – озадачился Иван.

Он подумал, что с ней творится что-то немыслимое.

– О видении. Пригрезившийся мне старец говорил ужасные вещи. Я не хочу повторять их вслух.

Зоя поднялась на ноги и вновь отрешилась от всего мирского. Она ещё долго стояла, едва заметно покачиваясь из стороны в сторону, молча прощаясь со своим малышом.

«Возможно, её душа соприкоснулась сейчас с душой нашего сыночка», – пришла Ивану в голову мысль.

Он тронул жену за плечо, напоминая о своем присутствии. Зоя обратила на него свой взгляд: Иван был тоже полон отчаяния, безнадёги.

– Пора домой… – сказала она мужу. – Скоро родные соберутся поминать нашего сыночка. Думаю, безвинная душа Алёшеньки сейчас на небесах.

– Пусть земля тебе будет пухом, мой маленький, – прошептала напоследок Зоя, смотря на могилку.

– Прощай, сыночек! – произнёс Иван, опустив голову, чтобы скрыть набежавшую слезу.

После поминок своим молчанием Зоя как бы негласно наложила табу на упоминание о сыне. Накатившее на неё откровение на кладбище не сблизило её с мужем.

Полина Михайловна и Тоня так и не поняли, что за тень пролегла между Ваней и Зоей. Они не раз обсуждали между собой эту тему. Любя Ивана, они понимали, что он не такой уж и подарок – у него есть недостатки, а у кого их нет? Зная Зою с детских лет, Полина Михайловна с Тоней пришли к общему мнению, что причина их разлада кроется в самом Иване.

– Бог даст всё образуется, – рассудила мать. – Вот вернётся Зоя к работе – останется меньше времени на плохие воспоминания, на самоедство. Легче будет избыть беду.

– А я ей помогу, – решила Тоня. – Поскольку она не желает приходить к нам, я буду сама как можно чаще навещать её, надоедать ей своим присутствием. Зоя от меня не отделается. Должен же кто-то отвлекать её от горестных воспоминаний.

Сначала Зою тяготили частые посещения золовки. «Тебе что, делать нечего?» – выражала она своё недовольно. Но когда Тоня не появилась у нее три дня кряду, Зоя заволновалась, пошла к ней сама и застала её сидящей в одиночестве на заправленной кровати, прислонившейся спиной к стенке. В глазах юной девушки была неизбывная тоска.

– Ты чего раскисла? – обратилась она к золовке – Да ты больная! Вон, какие глазища красные и нос распух, – всполошилась Зоя, прикасаясь к её лбу. – Голова негорячая – произнесла она с сомнением в голосе,

– Да не больная я. Нет у меня температуры – просто у тебя руки холодные, – буркнула Тоня.

– Тогда почему носом шмыгаешь? Ты что, плакала? Кто посмел обидеть нашу кареглазую девочку?.. ― Зоя ласково потрепала ее волнистые, тёмно-русые волосы. – Неужели с мальчиком поссорилась?

– Нет у меня никакого мальчика.

– А как же тот чернявый симпатичный паренёк? Ты говорила, что он очень умный, самый лучший в классе по успеваемости. Хлопчик ростом малость не вышел, но какие его годы!.. Подрастёт.

– Ага, а еще он самолюбивый и будущий карьерист. И вообще не очень-то Данила мне и нравится, – фыркнула Тоня, тряхнув своей давно не стриженой шевелюрой.

– Разве так уж плохо, что он обладает чувством собственного достоинства, знает себе цену? Хорошая карьера в перспективе тоже неплохо…

Уловив Тонин укоряющий взгляд, Зоя на минутку умолкла.

– Не хочешь поведать мне, что стряслось? – спросила она после молчаливой паузы.

– Илюша Золотов сделал официальное предложение Людке Загуляевой.

– И что? Неплохая девчонка. Они, по-видимому, ровесники. Ты что-то имеешь против нее?

– Представь себе! Я вообще против его женитьбы.

– У-у, это, кажется, не лечится. Я думала, что он для тебя всего лишь друг.

– Это я для него лишь друг! В этом-то всё дело.

– А откуда ты узнала о его сватовстве?.. Какая глупость. Его в армию не сегодня-завтра заберут!

– Мне сказала об этом Степанова жена. Как-никак, а Илья приходится ей двоюродным братом. Кому, как не ей быть в курсе. Она же поведала мне и то, что они до армии жаждали расписаться, но его и ее родители уговорили их отложить бракосочетание до возвращения Ильи со службы. Это не меняет сути дела: теперь Людмила – его официальная невеста. А я надеялась, что они погуляют и разбегутся.

– Видела я их вместе. Красивая пара. Оба высокие, статные. У обоих светло-русые волосы и серые глаза. Эффектная у него девушка и возраст подходящий, на выданье. Понятно, почему он так торопится с женитьбой, только ведь ни помолвка, ни кольцо на пальце её не удержат, если она, пока он отсутствует, влюбится в другого парня. Зря он это затеял. Будет в армии изводить себя: как она, с кем она? Брось ты голову забивать себе этим Ильей. Ты давно уже знаешь, что у него есть возлюбленная. Да и как он относится к тебе всем известно. Я тебе вот что скажу, дорогая: ты лучше, красивее Людмилы, но сердцу не прикажешь. Невозможно заставить полюбить себя. К тому же за три года, а может и четыре, если на флот попадет, знаешь, сколько воды утечёт?! Да пока он вернётся, ты влюбишься в какого-нибудь симпатягу и замуж выйдешь. Спорим? – попыталась подбодрить Тоню Зоя.

– Не собираюсь я ни в кого влюбляться и спорить не буду.

Голос юной девушки хоть и звучал ворчливо, но уже без трагической нотки. Похоже, Зое удалось заговорить девчоночку, она слегка успокоилась.,

– Данила, ну что ты привязался!

Одноклассник выловил Тоню в фойе клуба-кинотеатра, прижал её к стенке. Она нравилась ему всегда, а теперь, в выпускном классе, он не оставлял попыток завоевать её любовь.

После помолвки Ильи с Людмилой Тоня стала выказывать ему благосклонность, однако, всего лишь для видимости. Она не отдавала себе отчёта для чего это надо. Ей претила его завышенная самооценка, постоянное стремление к лидерству.

На протяжении всех школьных лет Данила Прохоров был круглым отличником, и только последний год стал менее усердствовать: появились текущие четвёрки по некоторым предметам. Вероятно, это произошло из-за проявившегося его интереса к девочкам: молодость и гормоны брали своё. Тоня однажды случайно услышала, как классная руководительница выражала опасение насчёт него завучу школы: «Прохоров способный мальчик, но может не потянуть на золотую медаль. Очень жаль! Расслабился парень, девочки на уме!». И когда Данила в разговоре с Тоней самодовольно заявил, что золотая медаль у него почти что в кармане, она из чувства противоречия брякнула, что выше серебра ему не прыгнуть. Леший её дёрнул заключить с ним пари! Она проспорила ему три французских поцелуя и теперь избегала встреч с ним. Не то чтоб он был ей физически неприятен, просто целоваться с нелюбимым парнем – против её принципа.

– За тобой должок, подруга! – с хихиканьем напомнил Данила, обнимая её и прижимая к сырой каменной стенке.

–Ты в своём уме? Смотри сколько народу вокруг!

– Мы пока что ничего особенного не делаем. Ну, так как?

Его пухлые губы растянулись в насмешливой улыбке, глаза выдавали лукавство.

– Медаль покажи! Аттестаты-то нам ещё не выдали, – возмутилась Тоня и стала вырываться из его рук.

– Мы оба слышали от Альбины Яковлевны, что я отлично справился с экзаменационной работой по математике и спорный вопрос по этому предмету решился в мою пользу: золотая медаль мне обеспечена! В чём я и не сомневался.

– Тебя подтянуться подстегнуло наше пари?!

– Неважно. Не увиливай. И не говори, что ведать не ведаешь об этом факте.

– Да слышала я, слышала. Ты ведь от меня теперь всё равно не отстанешь! Так?

– Долг платежом красен, красавица. Или ты собираешься водить меня за нос до скончания века?

– Не в таком же общественном месте заниматься этим безобразием. До выпускного вечера подождать никак нельзя? Вдруг золото тебе всё же не улыбнётся?

– Улыбнётся-улыбнётся!.. Согласен на компромисс: сегодня я получаю один поцелуй в качестве аванса, а остальные два прибережём до более благоприятного времени. Предвкушение чего-то замечательного порой лучше самого этого замечательного. Я хочу растянуть удовольствие, – заявил ухажёр-одноклассник с усмешкой и впился в её губы, проталкивая свой язык, куда не следует.

«Когда только успел научиться этому!», – подумала Тоня. Ей казалось, что этот издевательский поцелуй никогда не закончится. Её никогда так не целовали, она оказалась не готова к этому, не знала, что необходимо запастись достаточным количеством кислорода и, задыхаясь, начала трепыхаться в его объятиях. И тут раздался резкий, звучный голос:

– У тебя проблема, солнышко? – обратился к ней Илья Золотов, буравя её одноклассника взглядом.

Его статная фигура возвышалась над ними обоими, а поза не предвещала ничего хорошего: он готов был ввязаться в драку, что не соответствовало его степенному характеру и казалось совершеннейшим абсурдом – можно было подумать, что этот парень её ревнует.

– Все в порядке, – вступилась за одноклассника Тоня. – Я проспорила ему французский поцелуй, – пояснила она беспечно и задиристо улыбнулась, показав свои белые зубки.

– Три поцелуя, – уточнил Данила и подмигнул подскочившей к Илье и повисшей на нём Людмиле Загуляевой.

– А больше ты никому ничего не проспорила? – напрягшись, возмутился Тонин защитник.

– Послушай, ты мне кто? – спросила она негодуя.

Прежде Тоня ему не дерзила. Она боготворила Илью! А он считал её малышкой, хотя и старше-то всего лишь на три года. Парень почему-то чувствовал себя обязанным оберегать её, и она всегда относилась к его мнению уважительно.

– До сих пор мы считались друзьями, если не ошибаюсь, – опешив, проговорил Илья.

Он познакомился с ней на свадьбе её старшего брата Степана и своей двоюродной сестры Светланы, когда Тоне было двенадцать, а ему пятнадцать лет. С тех пор их дружба не прекращалась, но так и не переросла в нечто большее, хотя кое-какие предпосылки и были. Последние полгода они виделись редко. Тоня упорно овладевала знаниями в надежде получить хороший аттестат и продолжить образование. Илья же, работая на заводе, повышал свою квалификацию, а свободное время посвящал теперь уже Людмиле. Она не давала ему скучать. Прошлой осенью его товарищей забрали в армию, а он сломал ногу и ему дали отсрочку до следующего призыва, однако к весне Илья заболел воспалением легких. После выздоровления врачи призывной комиссии вроде как обнаружили шумы у него на сердце, что могло быть следствием заболевания, и решили отсрочить его призыв до осени. Теперь он чувствовал себя отлично, ему хотелось быстрее пройти срочную военную службу. Не будет же невеста ждать его вечно!

– Вот именно!.. Не отец! Не брат! – начала раздражаться Тоня не столько из-за его вмешательства (ведь на самом-то деле она была благодарна ему), сколько при виде, как его девушка ластится к нему. – Ты бы лучше присматривал за своей невестой: не ровен час – умыкнёт кто-нибудь твою любимую.

– Хм… не умыкнёт. – Илья демонстративно обнял Людмилу и повёл в смотровой зал.

«Дружбе нашей приходит конец. Вон как собственнически ухватился он за свою невесту, а она как пиявка вцепилась в него», – подумала Тоня, провожая влюблённую парочку печальным взглядом. Она была уверена, что после свадьбы Людмила не позволит ему сохранить с ней прежние отношения. «Его зазнобушка уже сейчас видит во мне соперницу, – догадалась Тоня, – а зря: и слепому видно, что любит-то он её, а не какую-то там подругу детства». У неё защемило в груди, захотелось пойти поплакаться Зое.

– Пока, Данила. Передумала я идти в кино. Домой отправлюсь, почитаю что-нибудь.

– Я тебя достал, да? Ну, извини.

– Всё в порядке. Встретимся на выпускном вечере, – проговорила она и кинулась к выходу.

У Ильи тоже испортилось настроение. Он не единожды встречал Тоню с этим парнем, здоровался с ним за руку. Она познакомила их полгода назад. Да он и раньше знал, что Данила её одноклассник и вполне приличный парень, но заметив, как она пытается противостоять его притязаниям и в конце концов сдаётся, нахохлился, словно бешеный петух принял позу. «Что за вожжа мне под хвост попала? Подумаешь, целуются! Сам я в её возрасте уже и девственником-то не был, – пронеслось теперь в его сознании. – Не насиловать же парень её собрался в общественном месте. Просто у него крышу слегка снесло. На них и внимание-то обратил один лишь я. Ну, может быть, ещё и Люда. Правильно Тоня меня отчихвостила, нечего было лезть не в своё дело!.. Вообще-то она зрит в корень: я и в самом деле боюсь потерять невесту. Люда умная, красивая и к тому же ещё и страстная. И всё же правильно, что мы с ней согласились отложить свадьбу. К чему спешить? Мы ведь почти женаты. Людмила и так меня дождётся: она обещала! Однако с моим сердцем что-то не так: бьётся, как у загнанного зайца. Наверное, оттого что я разъярился! Всё-таки по-хамски повёл себя Тонин парень: целовать девушку в людном месте – это уж слишком!» – размышлял он, обнимая невесту. Илья не хотел признаться себе, что его взбесил сам факт, что Тонечка целуется с парнем.

Когда Полина Михайловна, выйдя на пенсию, вызвалась нянчить полугодовалого Серёжу, Зоя оживилась и пошла работать. Надеясь устроить грудного сынишку в ясельки и приступить к трудовой деятельности, она начала прикармливать его и приучать к определённому режиму с пятимесячного возраста. Ивана устраивало, что жена всегда была дома и при деле. Ему нравилось, с каким энтузиазмом она обшивала семью до Серёжиного рождения, и был не в восторге от её намерения выйти на работу, но держал своё мнение при себе. Ему не хотелось обострять и без того шаткие их отношения. В конце концов, оказалось, что его мать была права: занятость пошла его жене на пользу.

До своей первой беременности Зоя работала на почте, занималась почтовыми переводами, оформляла посылки и бандероли. К Серёжиному полугодию ей вновь предложили это место, потому что женщина, заменявшая её, собралась уходить на заслуженный отдых. С выходом на работу Зоина жизнь стала более насыщенной. Пребывание среди людей помогало ей отключаться от тяжёлых дум. Полгода она бегала в обеденный перерыв домой, чтобы покормить малыша и, тем не менее, к концу рабочего дня груди разбухали, напоминая, с каким нетерпением ждет её дома сынок, по которому успевала ужасно соскучиться. Работа не мешала Зое справляться со всеми домашними делами. Она успевала везде и за день так выматывалась, что по ночам начала спать как все нормальные люди. Зоя и к мужу стала терпимее, он не раздражал её теперь как прежде. Она не возражала, когда Иван изъявлял желание встретить ее с работы. Зоя заметила, что он стал относиться к ней по-собственнически, похоже, это был признак ревности, хоть она и не давала никакого повода. Повышенное внимание мужа ложилось бальзамом на её душу, но от этого Зоя не стала больше доверять ему. Обида затаилась глубоко внутри и засела там настолько прочно, что она начала привыкать к этой незаживающей душевной ране – только бы её не тревожить.

К годовщине со дня смерти Алёши Зоя заранее сообщила Ивану о своём намерении пойти на его могилку. По пути они посетили церковь, поставили свечку за упокой, заказали службу. После поминального обеда Зоя долго смотрела на Алёшину фотографию и, конечно же, не обошлось без слёз.

Как бы то ни было, а жизнь потихоньку начинала налаживаться. И всё бы ничего, если бы не грянула всеобщая беда!

Сообщение о начале Великой Отечественной войны застало Зою и Ивана, когда они гуляли с Серёжей по набережной Волги. Радиорупор, установленный на площади (рядом с их домом) на самом верху высоченного столба, вещал снова и снова. От громкого, звучного голоса диктора захватывало дух, мурашки пробегали по телу, деревенели ноги.

У Зои снова возникла огромная тяжесть на душе – предвестник печали. Её пронзила нестерпимая боль! А как внимательно и напряжённо смотрел на неё муж! Они оба молчали, онемев от ужаса, чувствуя, что мир на Земле окончательно рушится. Лицо Ивана окаменело.

– Черт бы побрал этих немцев!.. – зло выругался он, прибавив ещё несколько крепких нецензурных словечек.