Оскар

– Мне тоже было приятно познакомиться. Кстати, продиктуй-ка мне свой телефон.

Лана с готовностью назвала длинный ряд цифр федерального номера. Я тут же внес их в список своего мобильного телефона, и со словами «А теперь проверим!» нажал кнопку набора. Через несколько секунд что-то противно затренькало, Лана сунула руку под кофточку, сняла с пояса мигающую зеленым огоньком трубку и протянула мне вверх экранчиком, на котором высветился мой собственный номер.

– Убедились? – сказала она с улыбкой. – Не стану же я обманывать своего хозяина.

Ее последняя фраза звучала в моем сознании, пока я темными закоулками выбирался на уже совершенно сухой Ленинский проспект и по нему возвращался к одноименной станции метро. Мне хотелось надеяться на то, что Лана произнесла ее искренне. Во всяком случае, у меня теперь был телефон с именем. Когда двери полупустого вагона захлопнулись и поезд тронулся, я уже точно знал, чем займусь в этот вечер.

____________________

Глава 6

Разговор – Прогулка по лесу – Ужин у турков – Дитя рабыни – Если нет розг – Репортаж – В западне?

– Вечер добрый, Лана. Не отрываю? Это Константин.

Как говорится, не поступай с людьми так, как не хочешь, чтобы они поступили с тобой. Ненавижу слышать в телефоне голоса, особенно женские, которые радостно сбивчиво заводят беседу и не представляются, полагая, вероятно, что у меня либо абсолютный слух, либо уж их-то я не могу не узнать.

– Здравствуйте, Костя. Нет, не отрываете. Я как раз про вас думала.

Интересно, что это? Лесть? Желание понравиться? Привычка отвечать в подобных случаях? Голос был мягкий и чуть даже более вкрадчивый, чем следовало ожидать. Как бы то ни было, главное, что меня узнали и расположены продолжать разговор.

– И что же ты про меня думала?

Мне нравилась эта взаимно поддерживаемая разница в обращении. Лана слышала мое нарочитое «ты» и тем не менее отвечала неизменным «вы», то есть «Вы».

– Что вы не похожи на многих мужчин, которых я знала.

Она могла бы сказать «знаю», но не решилась задевать моего самолюбия. Понимающая женщина. Это делает ее еще более привлекательной партнершей.

– Ты не обиделась на меня, что я ушел?

– А на вас можно обижаться? Разве вы не вольны поступать, как вам хочется?

– Не люблю быть навязчивым.

– Однако вот вы же позвонили, хотя не прошло еще и часа.

– Нет, час уже прошел.

– Хорошо.

– В чем ты?

– Что? Я на кухне…

– Нет, я имею в виду, что на тебе одето?

– … домашний халат.

– Еще что?

– Больше ничего.

– Сними его.

– Тогда подождите.

Стало слышно, как она кладет трубку на что-то твердое, наверное, стол. Скрипнули ножки табуретки по линолеуму.

– Сняла…

– Тебе так больше нравится, чем в халате?

– Если честно, то все равно, потому что в квартире стоит жара, а из окна даже не дует. А вам?

– Мне нравится, что ты послушна.

– Я ведь стараюсь… Вы, конечно, наглый, Костя, – продолжала она после короткой паузы, – но меня это по-своему возбуждает.

– Что ты делаешь завтра?

– Если вы хотите встретиться, то я смогу только после семи вечера.

– В шесть.

– Нет, правда, только после семи. Куда мне приехать?

– Почему бы мне не приехать к тебе? Я уже почти знаю, где ты живешь. Или ты живешь не одна?

Она подумала, прежде чем ответить.

– Не совсем одна. У меня есть ребенок. Дочка. Вы удивлены?

Нет, мне стало просто как-то неприятно. Чувство было странным, отдаленно напоминающим ревность. Но разве мог я рассчитывать на то, что наши отношению будут совершенно идеальными? Кроме того, я живо представил себе, какие положительные стороны могут быть у подобного оборота событий. Как там у Набокова: «Лолита, свет моей жизни, огонь моих чресел». Или еще лучше: «Lolita, light of my life, fire of my loins». Почему считается, что только после опубликования этого романа люди стали выявлять среди себе подобных признаки влечения к девочкам нежного возраста? Или если бы Набоков сделал героиней мальчика, никто бы не удивился, зная многовековую церковную традицию? Итак, в сущности, первый, то есть второй мой шаг почти неожиданно открыл еще более широкую перспективу развития сюжета. И совсем даже не неприятную, как подумалось мне сначала.

– Вовсе нет. Разве что тем, как хорошо тебе удалось сохранить фигуру.

– Это было уже давно, да и роды оказались легкими. На самом деле кое-где подтяжки все-таки заметны. По крайней мере сейчас я разглядываю их в зеркале.

– А сейчас она где?

– Спит.

– И как ее зовут?

– Извините, что забыла о вашей страсти коллекционировать имена. Только не ждите, что я назвала дочку Лолитой. Она у меня совсем другая. Ее зовут Ярослава.

– В каком смысле твоя Ярослава «другая»?

– Костя, у меня сейчас возникает ощущение, что я напрасно вам не солгала и не ответила, будто живу одна-одинешенька. Тем более, что если уж вы так настаиваете, то мы можем завтра встретиться у меня. Вы, мне кажется, слишком откровенны в своем интересе к моей дочери.

– Неужели тебе не нравится, когда ею интересуются? Тем более что ты первая заговорила про Лолиту.

Она замолчала. Я первым нарушил воцарившуюся тишину.

– Предлагаю для начала встретиться на нейтральной территории.

– Тогда говорите во сколько и куда мне подъехать.

– В семь. Метро «Молодежная». Выход к кинотеатру «Брест». На платформе перед эскалатором.

– Это же другой конец Москвы! – Лана рассмеялась. – Ничего себе «нейтральная территория»!

Меня ее возражения мало интересовали. Настоящая раба должна любить, когда хозяин находит время и повод ее воспитывать.

– Ну так приедешь?

– Конечно…

Голос ее прозвучал с приятной для слуха хрипотцой. Я представил себе, как она сидит сейчас голая сидит на табуретке посреди кухни и пристально рассматривает в зеркале свои затвердевшие соски, которые непроизвольно мнет между мальцами. Интересно только, где у нее на кухне нашлось место зеркалу?

– Как мне одеться?

– На твой вкус. Единственное, что я бы предпочел, так это чтобы ты постаралась не надевать белья.

– Никакого?

Она была как будто немного разочарована.

– Что ты имеешь в виду?

– Я бы хотела надеть колготки или хотя бы чулки.

– Пожалуйста. Это не имеет значения. Под бельем я подразумеваю не чулки, а трусики с лифчиком.

– Но только учтите, что моя грудь без лифчика может показаться вам низкой…

Она откровенно кокетничала со мной, доведенная всем этим разговором до той стадии, когда все тепло, все соки тела собираются внизу живота и не позволяют мыслить складно. Вероятно, мое воображение на сей раз ошибалось: она трогала не груди или не только их.

– Перейди-ка в ванную.

– Что?..

– Возьми с собой трубку, зайди в ванную и наполни ванну.

– Сейчас…

Она прекрасно поняла, чего я хотел. И хотела того же. Это было очевидно по той торопливости, с какой пауза в разговоре сменилась звуком закрывающейся двери, щелчком замка и шумом воды из обоих кранов.

– Наполняется.

– Не жди, садись в нее.

– Вы ужасный…

Оставшуюся часть фразы она не договорила. В трубке что-то пискнуло и все разом смолкло. Я чертыхнулся и снова набрал ее номер.

– Абонент отключен или временно недоступен, – ехидно сообщила мне безликая дама.

Она издевалась надо мной весь остаток вечера, пока я не бросил отчаянных попыток узнать, чем же закончилось для Ланы мое несуразное предложение. Невозможность сделать это обуславливалась либо тем, что в трубке кончился заряд аккумулятора (но тогда она могла бы сразу же включить его на подзарядку), либо телефон банальным образом упал в воду. Оставалась, конечно, вероятность того, что Лана сама прервала связь, потревоженная дочерью или устав от разговора.

Наутро я первым делом повторил попытку. На сей раз ответ был озвучен по-английски:

– The number you have dialed is temporarily blocked20.

Разумеется, мне надо было не терять вчера время, обсуждая тонкости понимания женского белья, а взять у нее обычный телефон. Моего же она не знала и не могла бы дать о себе знать, даже если бы хотела. В чем я теперь несколько сомневался. Единственной возможностью удостовериться в том, потеряна ли Лана для меня окончательно, было дождаться семи часов и явиться на место нашего свидания. Что я и сделал. Правда, я настолько нервничал и сомневался в положительном исходе, что не стал прихватывать с собой всего того, о чем непременно позаботился бы, если бы был уверен в обратном: наручников, ошейника с поводком и плетки с рукояткой в форме мощного негритянского члена. Чтобы потом было не так обидно все это вынимать из пакета обратно. Зато я взял с собой книгу, чтобы было чем коротать ожидание. Стоя перед бегущими вверх ступеньками эскалатора я, однако, не мог прочесть ни строчки. Так велико было мое отчаяние при виде отползающей от заветной семерки минутной стрелки. Лана не появлялась. Обычно в подобных случаях опоздание на пятнадцать минут считается нормой. Но в семнадцать минут восьмого я не выдержал, захлопнул никчемную книгу и вступил на эскалатор. У меня еще оставалась надежда на то, что мы разминулись и теперь Лана ждет меня на улице. Я увидел ее в следующее же мгновение. Она спускалась по лестнице вниз, на платформу. Заметив меня, просияла и помахала рукой.

– Поднимайся, – хмуро бросил я, отворачиваясь и продолжая движение.

Она сначала устремилась было вспять, потом поняла, что выход обратно закрыт, и засеменила до конца лестницы. Потом я уже увидел ее улыбающейся, чинно и медленно выплывающей из-под металлического прибоя эскалатора. Одета она была точно также, как накануне: нежно-желтая кофта, замшевая юбка. Только теперь из-под воротничка кофты выглядывал ярко-красный платок, придававший ей некоторую элегантность да вместо туфель без каблуков были туфли на шпильках.

– Ты зря на каблуках, – заметил я вместо приветствия и спрятал книгу в пакет.

– Почему?

– По лесу будет неудобно ходить.

– Но вы же не говорили, что мы пойдем в лес…

Она не отказывалась идти со мной в лес. Делала вид, будто нисколько моим предложением не удивлена. Я положил руку ей на шею и повел к тяжелым стеклянным дверям.

– Что случилось с телефоном?

Мы вышли на оживленную даже в это время площадь вокруг станции и пошли между палатками в сторону кинотеатра, бывшего для меня символом моего детства. Тогда еще только-только начинал свою спортивную жизнь Гребной канал, а Крылатское считалось московскими выселками.

– Извините, что так получилось, – сказала Лана. – Я забыла вовремя заплатить, и меня отключили. Вы очень сердитесь?

– А ты бы хотела, чтобы я сердился? У меня и так будет немало поводов тебя наказать.

Я провел руками по ее спине. Застежка лифчика не прощупывалась.

– Я оделась, как вы сказали, – не без доли обиды заметила Лана. – Я в одних колготках.

Обойдя «Брест», мы свернули с Ярцевской на Оршанскую улицу, вдоль которой раньше не одно десятилетие лежал обширный пустырь, застроенный теперь некрасивыми панельными домами и двухэтажным кубиком первого «Рамстора».

– А я ждала вас на улице, – начала оправдываться Лана, видя, что я по-прежнему хмурюсь.

– Кажется, я четко сказал, чтобы ты была на платформе. Я ждал больше четверти часа.

– И вы теперь меня никогда за это не простите? Ну Костя, не будьте же ребенком! Что мне для вас сделать, чтобы заслужить прощенье? Я и так из-за вас все дела бросила.

Она посмотрела на меня и улыбнулась. Она точно знала, что я играю с ней.

– Ты слишком активно напрашиваешься на порку, Лана.

– Вовсе нет. Мне бы очень не хотелось думать, что вы позвонили мне вчера только затем, чтобы пригласить сегодня в лес и там, на природе, избить. Во всяком случае, мне это будет неприятно.

Вместо ответа я поднял к лицу женщины ладонь, повернул тыльной стороной и дождался, когда она ее поцелует. Губы у Ланы были теплые и сухие. На коже остался едва заметный след помады. Мы молча пошли дальше, не обращая внимания на удивленно оглянувшуюся нам вслед парочку с коляской.

На улице Академика Павлова мы свернули налево, миновали ряд из трех старых домов красного цвета и необычной архитектуры, построенных, говорят, еще немцами по их же проектам, и вышли к стадиону, сразу за которым и начинался лес. Я посмотрел на Лану. Она шла осторожно, чтобы ненароком не запачкать туфли, поскольку кое-где еще не высохли вчерашние лужи, а земля была сырой. Однако при этом в ее движениях чувствовалась уверенность человека, который знает куда и зачем идет. Ни страха, ни сожаления она явно не испытывала. Я уже раньше имел возможность обратить внимание на то, что когда женщине за тридцать, особенно, когда у нее есть ребенок, ее отношение к жизни меняется в пользу размеренности и какой-то успокоенности. Не знаю, чем именно эта успокоенность вызывается: может быть, уверенностью в своих силах, может быть, напротив, определенным фатализмом, когда кажется, что все главное осталось позади, а то, что впереди, делается почти безразлично. После тридцати женщины определенно смелеют. Или от опыта, или от безысходности. Тем более интересно ставить над ними всевозможные опыты, на которые они идут, подобно Лане, отчаянно (поскольку в душе им хочется пережить новые ощущения, вырваться из утомительного круга приевшихся житейских проблем) и спокойно (поскольку они думают, что знают, чем все может кончиться).

Здешний лес всегда отличался безлюдностью. Раньше даже грибы в нем можно было собирать, начиная с самой опушки. Потом пришло время бурного строительства, местами были проложены асфальтовые дороги, к северо-востоку снесли деревню Черепково и на ее костях возвели своеобразный Пентагон – кардиологический центр. В результате лес неприветливым и чересчур цивилизованным. Правда, я вовсе не собирался по нему теперь гулять и тем более рассказывать о его достопримечательностях Лане.

– Раздевайся, – сказал я, когда мы прошли несколько сот метров вглубь по вытоптанной множеством ног дороге и свернули на заросшую кустами орешника тропинку.

– Полностью? – спросила она, останавливаясь и берясь обеими руками за подол кофточки, собираясь стащить ее через голову.

– Нет. Полностью будет неинтересно. Сними чулки.

– Колготки, – поправила она и стала закатывать юбку, чтобы добраться до резинки.

– Нет, не так.

Я вернулся к Лане, встал за спиной и расстегнул пуговку, а следом за ней и молнию. Она только успела поддержать юбку, чтобы та не упала на траву. Поддерживая ее на весу и переступив через нее по очереди обеими ногами, Лана осталась стоять в туфельках, колготках и кофте. Трусиков на ней действительно не было, и я с интересом рассмотрел приплющенный полупрозрачным капроном темный треугольник волос под животом. Кофточка была довольно короткая и едва прикрывала ямку пупка.

– Снимать? – переспросила Лана, неловко переминаясь с ноги на ногу и не зная, что делать с юбкой.

Я кивнул. Она все-таки предусмотрительно оглянулась по сторонам, присела на корточки, зажала юбку подмышкой и одним движением спустила колготки по бедрам, через колени, до самых щиколоток. Так, как будто собиралась тут же на месте справить нужду. Не обращая на меня внимание, словно занималась самым важным в жизни делом, разула одну ногу, стянула с нее тонкую ткань, снова аккуратно надела туфлю и повторила всю операцию в другой ногой. Выпрямилась, комкая снятые колготки в кулаке. Теперь она была обнажена ниже пояса.

– Нравится? – поинтересовался я, протягивая ей руку и забирая колготки вместе с юбкой.

– Надеюсь, не замерзну, – спокойно, почти буднично ответила Лана, и сделала несколько шагов, будто проверяя, что изменилось.

Мне ее спокойствие было несколько неприятно. Я ожидал пусть не робости и несговорчивости, но хотя бы жеманства и возбужденных хихиканий, чем девушки обычно сопровождают подобные забавы. Лана же просто сделала так, как хотел я. Что ж, тогда нет смысла напускать на себя игривость и мне.

– Пошли.

Мы двинулись по тропинке дальше. Женщина шла впереди, чтобы я мог видеть ее светлые, трущиеся дружка о дружку ягодицы. На ягодицах еще виднелись следы вчерашних розг.

– Комары, – предупредила она меня через некоторое время, шлепая себя ладонь по бедру.

– Если искусают, встанешь дома под душ и все сразу пройдет.

– Так просто?

– А ты что, не знала? Самое надежное средство. Ну-ка постой.

Она остановилась, не поворачиваясь. Я приблизился и с размаху шлепнул ее по правой ягодице. Шлепок получился звонким и мог бы привлечь внимание окружающих, если бы таковые оказались в это время поблизости. Лана только наклонилась, выпячивая попку, чтобы мне было удобнее. Я ударил ее еще сильнее, но она даже не пикнула. Тогда я обогнал ее и пошел дальше первым.

Таким образом мы гуляли по лесу не меньше получаса. Комары и в самом деле лютовали. Собственно, сдался именно я. Лане досталось даже больше, чем мне, однако она стоически выносила укусы и только не переставала шлепать себя по ляжкам и коленям.

– Если бы вчера не прервалась связь, мы бы лучше подготовились, – заметил я, выводя свою спутницу на асфальтовую дорожку, идущую вдоль высокий серых плит забора, за которым начиналась территория не то института, не то какой-то ведомственной больницы. – Про комаров я, честно говоря, совсем забыл, хотя сам их терпеть не могу. Зато я бы взял плетку и наручники, чтобы пристегнуть тебя к какому-нибудь дереву или к этому же забору, например.

– И вы бы меня оставили? – хотела знать Лана, отряхивая кофту, но не предпринимая ни малейших попыток прикрыться.

– Почему бы и нет? На некоторое время. С тобой так раньше никогда не поступали?

Она отрицательно мотнула головой, явно не желая об этом говорить. Вероятно, предполагая, что я специально провоцирую ее на признание, которое самому мне могло показаться неприятным – эдакий мужской мазохизм, когда вызываешь к жизни чувства, которых на самом деле хотел бы избежать. Здесь она ошибалась. Если ожидая ее в метро и представляя себе, как все будет, когда она в конце концов приедет, я, признаюсь, испытывал к Лане нечто больше, чем просто интерес естествоиспытателя, то теперь, когда ожидание и первая проверка воли остались позади, как женщина, точнее, как потенциальная любовница она меня больше не занимала. К счастью, не произошло и противоположного: Лана по-прежнему нравилась мне как довольно своеобразная личность и не вызывала отвращения. Я подумал, что случаю было угодно, чтобы накануне я увязался именно за ней, а не за Лолой. С той бы я наверняка давно уже распрощался…

– Сними кофту.

Когда Лана разделась, оставшись в одних туфельках, я пожалел, что не взял с собой фотоаппарата. Заходящее солнце позолотило ее кожу и красиво затенило все мелкие изъяны, все же заметные теперь, при ближайшем рассмотрении. Поправляя волосы, она подняла локти, повернулась ко мне полубоком, продемонстрировала в выгодном свете свои большие, подтянувшиеся вверх груди. Как и любая женщина она была не уверена в их прежней привлекательности и старалась при возможности показываться в выигрышном ракурсе. Я не стал объяснять ей, что мне эти детали неважны. Я и в самом деле первостепенное внимание уделял женским ногам и ягодицам, а о груди вспоминал лишь тогда, когда было о чем вспомнить. С ногами же у Ланы было все в порядке, тем более сейчас, когда она стояла передо мной на высоких каблуках. Я забрал у нее кофту, и мы пошли рядом, полностью одетый мужчина и нагая женщина, одни, среди закатного леса. Поднявшийся ветерок отгонял комаров, и Лана шла теперь почти горделиво, не делая никаких лишних движений.

– Вы спрашивали, нравится ли мне? – сказала она через несколько минут, словно выходя из задумчивости. – С вами – да.

– Значит, все-таки опыт в подобных прогулках уже был? – усмехнулся я.

– Нет, ходить голой по лесу, где тебя в любой момент могут увидеть, мне еще, честно говоря, не приходилось. Но сейчас мне приятно. И я бы даже хотела, чтобы нас кто-нибудь заметил. Может быть, за нами подглядывают?

– Не хочу тебя разочаровывать, но думаю, что нет.

– А что бы вы сделали, если бы нам попался какой-нибудь грибник?

– Это зависело бы от тебя. – Я снова положил руку ей на шею, заставив перейти с гордого шага на почти подобострастное семениние. – Люди обычно смущаются больше, чем те, кого они по идее застают врасплох. Ты никогда не видела, как проходит акция каких-нибудь любителей нудизма, когда, например, девушка голышом садится на велосипед и в таком виде начинает кататься по улицам города? Кроме полицейских, вынужденных набрасываться на нее по долгу службы, все остальные прохожие и проезжие ведут себя более чем чинно. Когда все открыто и просто, голая женщина вызывает не эрекцию, а скорее симпатию.

– Интересно у вас получается, – улыбнулась Лана. – Может быть, мне до самого метро теперь не одеваться?

– Сначала мы зайдем в «Рамстор» перекусить.

Разумеется, вскоре я разрешил ей одеться. В обратном порядке. Только колготки отдавать в конце концов передумал и сунул к себе в пакет. Лана не возражала. Мы вернулись в город той же дорогой, только пошли не по улице Оршанской, а свернули чуть раньше, на Партизанскую.

В «Рамсторе» все было как всегда: праздно шатающиеся с деловым видом люди, пришедшие сюда словно лишь затем, чтобы показать окружающим и самим себе, сколько денег они могут потратить за один раз; привыкшие к подаркам и отвыкшие от родителей дети, не догадывающиеся о том, что некоторые мамы готовят еду дома, а не скармливают своим чадам резиновые гамбургеры и пиццы, потому что это быстрее и не требует работы мысли; облагодетельствованные богатыми детьми старенькие дедушки и бабушки с толстыми внуками, довольные тем, что могут быть щедрыми и добрыми за чужой счет; бледнолицые прыщавые подростки, непроизвольно пародирующие сумасбродствами в одежде своих чернокожих сверстников из Гарлема и делающие так не только от отсутствия вкуса, но и за неимением ничего лучшего, потому что воспринимают это веяние опосредовано, через таких же оболтусов из Европы. Людей по-настоящему деловых здесь нет. Появление человека в костюме и галстуке свидетельствует о том, что он работник одного из расположенных вокруг магазинчиков, скорее всего, представитель охраны. Кое-кто заезжает сюда «извне» в будние дни перед самым закрытием, а по выходным сливается с общей толпой обывателей.

Все это я прокомментировал лишь затем, чтобы объяснить, чем был обусловлен мой выбор места для короткого ужина: полная невероятность встретить кого-нибудь из знакомых, который пришлось бы знакомить с моей спутницей и тем самым терять столь лелеемую мною анонимность. В любом же ресторане или каком-нибудь уютном кафе в центре города я чувствовал бы себя весьма принужденно, рискую каждую минуту увидеть знакомое лицо. Тем более что в ресторан я вести Лану не собирался. Еще в какой-нибудь очень дорогой, где можно было бы уединиться в отдельной комнате и там заставить ее, например, есть из тарелочки, поставленной на пол, у моих ног, это куда ни шло, но для первого свидания, когда шла рекогносцировка, имело смысл не сорить деньгами и приучать «рабу» к скромности.

Сделав положенный полукруг по закутку второго этажа, где размещались все прилавки компаний, предлагавших быстрое питание, мы остановили свой выбор меню с более или менее настоящим мясным блюдом и салатом. Из «Макдональдса» Лана прихватила себе молочный коктейль и купила мне горячий шоколад, то есть какао.

– У меня такое чувство, – призналась она посреди нашей скромной трапезы, – будто все знают, что под юбкой я голая.

– В таком случае, я наверное тебя удивлю, если скажу, что под одеждой они тоже все голые.

– Ну вы же понимаете, что я имею в виду… Особенно мужчины. Они на меня так и косятся.

– Мужчины всегда косятся, – улыбнулся я. – Смотреть прямо им мешают переполняющие их скабрезные мысли или присутствие жены. Если же кто-то смотрит на тебя открыто, то скорее всего он тебя не замечает, а просто задумался о своем.

– Может быть, вы и правы, но я еще никогда не чувствовала себя такой раздетой.

– Это плохо?

– Это интересно.

Я вспомнил, как однажды, когда занимался фотографией, пригласил одну любительницу острых ощущений попозировать мне обнаженной на природе, куда мы добирались, разумеется, на метро. Предварительно я, конечно, попросил ее не надевать ничего обтягивающего и не поддевать лишнего белья, чтобы не оставалось следов от одежды. Потом она точно также призналась мне в том, что по пути ей казалось, будто все мужчины в поезде реагируют на исходившие от нее флюиды. Думаю, женщины слишком сильно полагаются на свою хваленую интуицию, а на самом деле склонны пребывать под чарами приятных заблуждений.

– Как у тебя со временем? – поинтересовался я, когда порхнувшая мимо нашего столика девушка в переднике наконец оставила нас без пустых подносов с использованными салфетками.