Дожила до понедельника

И я этих людей вижу, я знаю, как они живут и, к сожалению, как умирают, поэтому мне иногда трудно быть счастливой даже на моем холме, но я все-таки умудряюсь. Наверное, помогает то, что все время нужно что-то делать. И именно здесь я поняла смысл этого «что-то делать». Ведь не всегда хочется копать, полоть, косить (кстати, этому я так и не научилась), рубить сорняки (у меня есть мачета), брать в руки грабли или тяпку и так далее. Но если заставить себя хотя бы только начать, потом приходит азарт, пока что-нибудь не онемеет, но зато завтра, в благодарность за это, расцветают цветы или еше что-нибудь. В общем, за твое дело приходит какое-нибудь чудо. И это так здорово, каждый день вставая, видеть эту благодарность природы в ягодке, в кустике, в бутоне, в проросших (вопреки времени и погоде) малютках, саженцах. И вот тут неизвестно откуда возникает ощущение, что я кому-то (чему-то) нужна (Господи, как это важно), потому что без меня они могут погибнуть. У меня теперь есть сад, огородик, цветы, кусты, деревья, газонокосилка и даже газон. И еще насос. А раньше по тридцать ведер из пруда приходилось таскать. Всего-то пятьдесят метров, но иногда сил не хватало и на стройку, и на ведра. И вообще, что было раньше, я напишу завтра…

Ну, так вот. Раньше был столетний, как оказалось, наполовину сгнивший дом. Я ведь когда его покупала, ничего не понимала, и обмануть меня было очень легко. Полдома пришлось ломать и строить заново. Оказалось, что есть такое понятие – фундамент, о котором я даже не догадывалась. И еще одно понятие – «крыша над головой» – очень реальное понятие и хорошо, когда оно не протекает на голову. А то картина перед глазами: на стуле сидит папа, которому под 90, слепой и держит зонт, а я ношусь по дому, собирая все тазики, кастрюли, даже сковородки и тарелки, чтобы не утонуть. Вот в такой дом я привезла из Москвы отца, а главное, я и дом-то решила покупать из-за него. Он упал, закружилась голова, очень сильно ударился, и «скорая» поставила диагноз – перелом шейки бедра, а все знают, что это значит для стариков. Ко всему прочему от болевого шока он ослеп и стал постепенно умирать. Лежал и ждал смерти. А я в это время сдала в аренду свою квартиру, появились деньги и идея!!! Я его навестила и заявила (дословно): «Ты куда это собрался? Старшему брату и сестре, которые купили дом несколько лет назад, ты помог и руками, и головой, а я покупаю дом, и я одна! Я же не справлюсь, как это ты меня хочешь бросить? Ты мне нужен и слепой, и лежачий, только чтобы был рядом!» Он посопротивлялся, но пока я искала свой волшебный холм – свыкся с мыслью, что он нужен и надо жить. Вот так я его и привезла. Слава богу, что он не видел, в каком состоянии я купила дом и что вокруг него, кроме вековых лип росли, по-моему, такие же вековые трехметровые репейники. Но при моей бытовой невезучести мне везет на людей. Соседи, с которыми я подружилась, Екимовы – Нина Ивановна, ее муж Борис и сын Николай, оказались удивительными и в результате в первые три страшных года я справилась, а папа поднялся, стал ходить, все ощупывать и советовать, а главное, прожил еще шесть лет.

***

Не писала пару месяцев. Начинала и бросала… Начинала и бросала. Какие-то сомнения. Вопросы. А зачем? А кому это нужно? Измучилась совсем и в результате приговор самой себе: «Ирина Викторовна, ваша проба пера потерпела фиаско». И тишина. А сегодня вдруг прорвало. То ли опять луна красная в полнеба и снова трехэтажный туман, то ли роза расцвета, очень смешная, я никогда таких не видела – на тонкой длинной палке (оказывается, это называется штамб) в метре от земли целый букет алых или коралловых роз. И все сразу, да еще гроза и молнии со всех сторон. Чудеса, да и только. И так захотелось поделиться всей этой красотой. Вот и делюсь.

Вообще у меня в этом году удивительно творческое лето. Весной мы с подругой Ниной накупили много саженцев, но… Она не смогла уйти на пенсию, так иногда случается. И с полусотней растений отправилась в деревню одна. Думала, не справлюсь, не успею вовремя посадить (ведь ямы копать на целине все-таки трудно). Но успела.

Давным-давно на холме была большая деревня с помещичьей усадьбой. Дома, наверное, ветшали, горели, оставались без хозяев, а печки превращались в груду кирпичей. Поэтому земля у меня оказалась трудная – целина с кирпичной начинкой. Сначала пыталась копать, но не справилась. Помощь пришла сама в облике бывшего хорошего пастуха, а теперь бича, так их там называют, по имени Валера.

Первое его появление было потрясающим: он умирал на моем крыльце, закатывал глаза, хрипел, бился головой, разве что пена изо рта не шла. Пришлось дать на водку, хотя я знала, что один раз плавно перетекает в бесконечность. Назавтра я увидела его сверху, из окна мансарды. Он быстро поднимался на холм, а по мере приближения к моему дому превращался в больного старика. Кстати, очень талантливо. Я быстро спустилась, чтобы успеть к финалу спектакля и поаплодировать. На водку не дала: «Ты хороший артист, но деньги я не печатаю. Копать умеешь? – Да. – Вот и копай. Я тебя буду кормить, вечером на чекушку дам, а потом еще и заплачу».

Сговорились. Он очень хороший пастух, но совершенно не любит работать, здоровый мужик и попрошайничает. Все окрестные деревни были в недоумении, как это я заставила его работать. А он потихонечку за три года прокопал участок. Правда, его надо было все время контролировать, потому что только отвернешься, начинает халтурить, не углубляться. Я заставляла переделывать. Одна угроза: «А то не дам на вечер».

Осенью 2007 года он закончил, и тут его брат вышел из тюрьмы, и пока я была на кинофестивале в Приморье, убил моего помощника Валерку. Топором, спьяну. Жалко. Как будто человек выполнил свою миссию, помог мне и ушел. Спасибо тебе, Валера.

Теперь у меня настоящая усадьба, даже виноград вокруг дома. И моя любимая соседка Нина Ивановна приходит любоваться. Вот и хорошо, а то раньше эта семья меня в основном спасала. То Борис заметил, что во время стройки одна стена поехала, и тут же четырьмя скобами закрепил, то Коля углядел треснувшую балку прямо над моей головой и вытолкал меня из дома, то надломленную огромную ветку на участке…

Николай сделал мне забор как на ранчо, у меня всегда есть дрова, вода из родника. Нина Ивановна – главный советчик и смотритель. А мы с подругой Ниной чем можем из Москвы помогаем.

***

Как странно. Я ведь хотела писать о дорогих людях. А о самом дорогом все откладывала напоследок. Боялась. Но почему? Этот человек открыл мне великую тайну. «Что бывает любовь на земле». Так и прожила бы свою жизнь в полной уверенности, что любила и все об этом знаю. Оказывается, НИ-ЧЕ-ГО!

А страх оттого, что не напишу как надо. (А как надо?). Страх, что не смогу донести какой он. (А кому это надо?). Страх, что напишу банально об удивительном человеке… Нет, не страх. Оказывается, я не могу писать о самом-самом. Или не хочу? Скорее не могу. Это выше моего понимания. Всю жизнь знала, что самое-самое для меня – театр. Сцена. Творчество. Я там жила. А реальная жизнь была где-то рядом и просто подпитывала мою главную жизнь. Судьба была ко мне строга, но щедра. Что еще?

А когда я встретила Сашу, все произошло с точностью наоборот…

Он трудный, не подарок, но каждая минута важна. Он непредсказуемый, неуправляемый, необъяснимый, но каждая минута без него – пустота…

***

Год прошел. Больше писать не получается. Ну, значит, все. Опус не удался. Писательница из вас, Ирина Викторовна, не получилась, зато теперь у вас будет настольная книга. Книга, лежащая на моем столе. Прощайте мои замечательные, несостоявшиеся читатели, было очень приятно помечтать.

Появление собеседника

В 1997 году я вспомнила ее лицо в фильме «Доживем до понедельника» и подумала: таких лиц больше нет. Сколько ни появляется актрис, никого подобного. И куда же она пропала? Жива ли? Я стала ее искать. Раздобыла номер домашнего телефона, позвонила и услышала знакомый голос. Из «Доживем до понедельника» и «Первой любви», самых любимых фильмов с ее участием. Она легко согласилась встретиться, но удивилась, что кому-то интересна, ведь с ней ничего не происходит, она ведет тихую жизнь. Так получилось наше первое интервью.

Потом в ее жизни стали происходить перемены. Она вышла замуж за любимого мной еще после фильма «Адам женится на Еве» актера Александра Соловьева. Купила дом в деревне. Переехала в новую квартиру. Мы встречались еще несколько раз. А потом наступил 2000-й год. В новогоднюю ночь я узнала, что пропал Саша. Спустя месяц его похоронили. На следующий день умер отец Ирины. И сразу за ним старенький Флай, весельчак и обжора коккер-спаниэль. Ирина попала в больницу. Я собиралась ее навестить. Но случилось это спустя шесть лет. Все эти годы я отслеживала ее жизнь по чужим публикациям. Позвонить не хватало сил. Я трусила из-за ощущения собственной беспомощности перед ее горем. Мне хотелось, чтобы она восстановила себя самостоятельно. Потому что человеку, который потерял близких людей, не поможет никто, кроме времени и его собственного характера. Если он есть, человек будет жить дальше. И ее тусклый голос снова зазвенит, как родник, – такое сравнение однажды подобрал мой коллега.

В 2006 году Первый канал показал проект «Формула красоты», где Ирине Печерниковой в прямом эфире сделали пластическую операцию. Обновили фасад. Когда проект закончился, я набрала номер ее телефона и сказала, что кольцо, которое она подарила как талисман, не налезающее ни на один мой палец кроме мизинца, а потому лежащее в тумбочке, ни на день не давало забыть о ней. Подарила, как привязала, особенно сопроводив словами: если мне снова захочется на него взглянуть, ты ведь позволишь? Связь восстановилась.

А потом я подумала, что хочу написать о ней книгу. Даже не о ней, а за нее. От ее лица. Ее словами. Потому что все интервью, которые мы сделали, интересно перечитывать и десять лет спустя, настолько богата ее жизнь событиями, настолько они сюжетны, комичны, трагичны, кинематографичны, с такими достойными людьми сводила ее судьба, и так интересно, связно, образно она обо всем рассказывает. Я предложила идею ей. И в ответ услышала: «А я уже пишу. Правда, последняя страница написана год назад, с тех пор не получалось». И сколько написали? – без тени ехидства уточнила я. Страниц пятьдесят. От руки. Подруга набрала на компьютере. Вышло двадцать. Крупным шрифтом. О любимых ею мужчинах: Тихонове, Дале, Смоктуновском, Высоцком. Чтобы пресечь сплетни и восстановить истину.

Я сказала: так вы будете долго писать. Давайте вместе. Будем беседовать под диктофон. Я выступлю в роли вынимателя воспоминаний. Потом перенесу ваши рассказы на бумагу, очищу от словесной шелухи, придам форму и принесу вам.

И мы начали работать. Название книги пришло в голову быстро. «Дожила до понедельника». В том числе и потому, что помнят ее прежде всего по этому фильму. И ведь хочется узнать, что случилось с Золушкой за пределами сказки. Сразу придумалось, что текст не должен быть громоздким, чтобы не утратил легкости, которую ощущаешь, слушая ее рассказы. Пусть это будут отдельные истории, как мультфильмы, которые мы помним и пересказываем даже повзрослев. Потому что они были простые и внятные. И только для равнодушного зрителя наивные.

Алла Перевалова

ДИАЛОГ ДЛЯ РАЗОГРЕВА

Владимир Высоцкий

– Вы Гамлета Высоцкого видели?

– Да, несколько раз.

– И как вам?

– Я видела Даниэля Ольбрыхского, Пола Скофилда, еще одного английского актера, видела бергмановского «Гамлета». И в Москве ходила на «Гамлета» в Маяковке, видела Самойлова, Марцевича и Козакова. Все разные. Один раз я ушла с «Гамлета». Из Ленкома.

– Кто играл?

– Янковский. Но это, по-моему, какой-то спектакль… Не случившийся. Я ничего не слышала и ничего не понимала. Глеб Панфилов ставил. Что-то я не приняла. Загамлетовалась, наверное.

– А Высоцкий?

– Я не могу ничего про него говорить, потому что в тот период он был для меня и сказочником, и целым миром. Поэтому я не объективна. Меня раздражал только пыльный занавес.

– А на его похоронах вы были?

– Нет, мне в этом смысле повезло – у нас были малые гастроли во Владимире. И я играла два спектакля. Каждый день. Но я бы все равно не пошла.

Олег Даль

– Вы могли бы влюбиться в такого мужчину?

– Вот это вопрос! Я встретилась с ним, когда он был с Лизой, все время рядышком.

– То есть для вас это был чужой мужчина?

– А я об этом не думала. Меня всегда притягивает талант, и потом, когда разбираешься, где талант, а где человек, какой он и что он, тогда происходит уже карточный домик. У меня не было возможности разложить Олега на какие-то домики, карточки. Он всегда был при нашем общении тот, кого я слушаю, в чьи глаза смотрю и надеюсь на то, что не подведу, и мы будем вместе. Что и случилось в конце. А потом не случилось. Поэтому, почему я не задумывалась?.. Что он для меня, только артист? Нет. Он артист, человек, мужчина, все вместе, но его было для меня так много и интересно, что такая женская мысль в голову не приходила.

– А каким атером он был в вашем восприятии?

– Для меня очень важно, когда актер непредсказуем. Кто-то это может назвать странный. Я его фильмы редко смотрю, потому что наизусть знаю, а когда специально делаю, чтобы он стал забытым, я опять не могу оторваться, потому что каждая его реакция всегда другая, чем я жду. Это невероятно притягивает.

– Вы читали его дневники, вышедшие уже после смерти?

– Я открыла и тут же захлопнула.

Иннокентий Смоктуновский

– Что это за тропиночка, о которой вы расспрашивали Иннокентия Михайловича?

– Во время репетиций спектакля «Идиот» Роза Сирота работала с ним не конкретно над определенным отрывком, а над тем, как бы Мышкин реагировал на другие обстоятельства, что ответил бы в такой-то ситуации, а что сделал в такой-то. Они по всем внутренним ходам пробовали разные варианты, чтобы Иннокентий Михалыч мог все случаи жизни прочувствовать с точки зрения Мышкина. То есть не что с героем происходит по ходу спектакля на поверхности, а что творится у него внутри, откуда и почему берутся его реакции, поступки, слова. Вот это и есть тропиночка. И сначала я просто слушала его и запоминала, а потом уже с течением времени у меня на практике что-то стало происходить, я научилась быть и Розой Сирота, и Инокентием Михалычем. Сама себе ставила задачу: я сегодня попала в эту ситуацию, а как бы отреагировала моя героиня в том веке? Кажется, игра, на самом деле работа, требующая много времени и усидчивости. Но чем больше наработаешь, тем потом легче.

– Кто из персонажей романа «Идиот» вам интересен?

– Мне наверняка дали бы играть Аглаю, а я хотела, конечно, Настасью Филипповну.

– Почему?

– Интересно. И притягательно. Там можно копаться, копаться и выкопать еще что-нибудь. Аглая ясная, четкая, а Настасья Филипповна – неопознанный объект. Меня тайны всегда притягивали. Не знаю, справилась бы я или нет. Это еще вопрос.

– Вам никогда не говорили, что вы роковая женщина? Или вы сами себя не ощущали роковой?

– Нет. Задумывалась над этим. Наверное, не роковая.

– Это плохо? Вы так вдруг загрустили.

– Роковым, наверное, интересней. Играть роковых интересно. Хотя что значит рок? Марья Васильевна в «Двух капитанах» роковая, получается, хотя и совершенно не имеющая к этому отношения. Действительно, трое мужчин любили ее одну всю жизнь! Рок? Наверное. Может, для кого-то и я роковая.

– В вас многие влюблялись?

– Наверное. Кого-то я даже не замечала. По прошествии энного количества лет узнаю, что, оказывается, меня любили, оказывается, там что-то происходило. А у меня, как в этюде Станиславского, когда он предложил Качалову, Хмелеву и Леонидову ситуацию: «Вы открываете газету и читаете, что ваш банк лопнул. Пожалуйста, начали». Ну, один застрелился, второй сошел с ума, а Качалов как читал газету, так и читает. Станиславский говорит: «Стоп». Качалов сложил газету. Тогда Станиславский говорит: «Я не понял». А Качалов отвечает: «У меня деньги в другом банке». Так и у меня, наверное, деньги в другом банке лежали.

СОБЕСЕДОВАНИЕ

ДЕТСТВО: 1945 – 1951 ГОДЫ

Рождение

Я родилась 2 сентября 1945 года, в день окончания Второй мировой войны. Родители – геофизики, из первого выпуска геофизического факультета Ленинградского университета. Сначала по распределению переехали в Москву. И отсюда их послали в командировку в город Грозный. А тут война. Немцы подошли к Кавказу. И родители там задержались. А я, напротив, выскочила раньше времени. Говорят, что даже не семимесячная, а еще меньше. Папа шутил, что от салюта в честь капитуляции Японии: услышала что-то радостное и не удержалась. Полтора кило весила. И когда меня уже можно было транспортировать, родители вернулись в Москву.

Имя

Меня хотели назвать Виктория, но Виктория Викторовна трудно выговаривать. А Ирина – это мир. Причем, Ира мне категорически не нравится, только Ирина. А вообще у меня ощущения от имен интересные. Когда я в церкви говорю молитвы – поминальную и о здравии, у меня получается, что и там, и там одни и те же имена. А с носительницами каких-то имен, не буду называть, мне не стоит общаться, потому что обязательно случится неприятность. Это не закон. Просто маленькая закономерность. Имя – это ведь часть человека. Он с ним проводит всю жизнь. Ну, как хозяин и собака после нескольких лет совместного проживания становятся похожи. Так же человек подстраивается к своему имени. Неосмысленно. Здесь срабатывают даже сочетание звуков, вибрация.

Мы очень многого еще не знаем, того, что лет через сто станет нормой. Если б у меня была волшебная палочка, я бы хотела перенестись в будущее. Или перенести в настоящее Леонардо да Винчи. У меня к нему столько вопросов накопилось. Он гений, которого нам еще долго разгадывать и разгадывать. Как и Шекспир. Однажды я провела над собой эксперимент. Во время болезни, будучи в лежачем состоянии я прочитала шеститомник этого автора – подряд все произведения. В голове образовался кавардак, но я поняла, что Шекспир – гений.

– А когда вы заинтересовались Леонардо да Винчи?

– После лекций Симолина в школе-студии. Он рассказал не только о его живописи, но и о нем как о личности. И немножко заворожил. Потом у меня появилась книжка Фрейда о Леонардо да Винчи. Так все и собиралось клочками. Его ведь до сих пор не могут расшифровать. Я не имею в виду Мону Лизу, хотя ее тоже. Но вообще личность этого человека никак не могут положить на какую-то определенную полочку.

– О чем бы вы его спросили?

– Если б я знала, что он появится, я бы готовилась дни и ночи напролет, потому что спросить хочется о многом.

– А если б появился внезапно, на миг?

– Я бы сказала: возьми меня с собой.

– Вам кажется, что рядом с ним было бы хорошо? Или там, где он? Почему «возьми с собой»?

– Потому что безумно интересно. Если бы он появился, значит, он где-то существует, значит и там так же интересно, где он существует.

– А когда вы прочитали шеститомник Шекспира залпом?

– После «Гамлета», когда нас учитель литературы повел на спектакль, на который я сама потом ходила. И пока не прочитала, я ничего другого не трогала. Конечно, не все понимала. Сонеты мне очень понравились.

– Джульетту не хотелось сыграть?

– Другим хотелось, чтобы я сыграла. А мне была интересней Офелия.

– А сыграть Гамлета?

– Нет. Я объективно к себе отношусь. Есть актрисы, которые могут себе позволить мечтать или даже воплощать это, но я не из их числа.

– Чего вам не хватает, чтобы сыграть Гамлета?

– Гамлет – от ума. Такое желание свойственно актрисам с очень сильным разумом, у которых все от рассудка. А я к ним не отношусь, у меня сначала эмоциональное восприятие, через себя, ум потом включается.

Первые воспоминания

В 47-м году, летом, меня отвезли в город Алатырь, это папина родина. Там жила бабушка, папина мама. Она была слепая. И я помню, как мне сказали, что она слепая, но я этого не понимала и спряталась от нее за диван. А бабушка вошла в комнату с очень прямой спиной, почему-то она и смотрела прямо, неся высокую стопку тарелок, до подбородка. Семья там была большая. Она опустила тарелки на стол и ощупью их расставляла, а я подглядывала из-за дивана, чтобы она меня не увидела. Мне еще двух лет не было.

Помню, однажды родители пришли с работы, я открыла книжку и прочитала им: «Мистер Твистер…» и так далее. Кто меня учил читать и когда, в памяти не осталось. Но хорошо запомнила изумленные лица папы с мамой. Мне было примерно четыре года.

Дедушки

Один мой дедушка работал машинистом, второй строил Кавказскую железную дорогу вдоль Черноморского побережья. Он предложил свой проект, но его не приняли, сказали: дорого очень. И он строил по чужому проекту, а в результате эту дорогу все время ремонтируют, она сыпется. В его проекте было больше тоннелей.

Но я ни того ни другого не застала. Только портреты и фото остались. А когда мне рассказывали про папиного папу, который водил паровоз, я понимала, что я в него. Просто два примера. Он осенью закупил много клюквы и заполнил ею весь чердак в доме. А дом большой, потому что в семье шестеро детей и еще двое от первого брака деда. Он собирался весной, когда, как сейчас говорят, авитаминоз, эту клюкву реализовать. Но пока увлекся другим – решил сделать торговый путь между Василь-Сурском на Волге и Алатырем на Суре, чтобы город Алатырь, где они жили, не стоял на отшибе. Дед вложил все деньги в корабль. Корабль у него украли, потом его где-то во льдах переломало, и про клюкву дедушка забыл. А вспомнил, когда по всем стенам полились кровавые потоки. Ну, переклеили, перекрасили… Потом новый корабль появился, потом паровоз. Вот такой дед. Судя по его увлечениям и обломам, я наверняка в него. Мне все время надо то корабль, то клюкву. И обязательно, чтобы клюква протекла, а корабль украли. Как я считаю, в мелочах мне не везет. Мне везет по-крупному – на людей. А это главное.

Волосы

Помню, как мне двухлетней по утрам расчесывали волосы. Очень кудрявые. И я протестовала, и обязательно за кого-то или за что-то держалась, потому что это было мучительно.

В нашу коммунальную квартиру приходила тетя Маша. Большая, мне она казалась величиной с кухню. Она ходила по квартирам и всем стирала. Ставила на плиту баки, кастрюли и кипятила белье. А я к ней прибежала, чтобы рассказать, как меня во дворе научили скакать на одной ножке назад. Мне года три. Я стала показывать и не заметила, что тетя Маша сняла кастрюлю с кипятком и поставила на пол. Без крышки. Я на одной ножке, задом, споткнулась об эту кастрюлю и села в нее. Оказалось, что тетя Маша глухая, и мой визг или рев не услышала: как стояла у плиты, так и продолжала крутить белье деревянными палками. Другая соседка прошла мимо кухни в туалет, и уже на обратном пути услышала странные хрипы. Меня вытащили. А потом помню три момента. Как стою на кровати и вижу, что на мне вздуваются пузыри. В больнице ко мне подошел доктор и спросил:

– Ты хочешь жить?

– Хочу.

– Тогда будешь делать все, что я скажу.

И третье: я лежу под сводом с лампами. Маме сказали, что если хоть один волосок попадет на тело, то очень мало шансов на выживание, поэтому о волосах никто не думал. Меня обрили наголо, и я лежала на животе с раскинутыми в стороны руками, как распятие. Один раз на стене показывали кино, и мне стало интересно, поймает лиса кого-то там или нет, а дальше ничего не помню, потому что я повернулась к экрану, чтобы лучше видеть, и прямо всеми ожогами по кровати.

До окончания первого курса в школе-студии МХАТ у меня была длинная коса. И летом родители взяли меня с собой в отпуск в Пярну, это Эстония. Там мы познакомились с симпатичной супружеской парой, помню, что она была балериной, – общались с ними на пляже, в столовой, и как-то они сказали, что собираются в Ригу. А Рига считалась заграницей. Тем более я посмотрела какой-то латышский фильм, он назывался по имени светловолосого мальчика. И родители отпустили меня с нашими знакомыми. Когда мы въехали в старый город, я увидела огромное здание универмага. И на нем надпись: «парикмахерская». Я как зачарованная сказала: хочу в парикмахерскую. А мои спутники собирались погулять, поснимать: ну, хочется, иди.

Разницу между укладкой и завивкой я не знала. Просто сказала:

– Отрежьте мне, пожалуйста, косу.

Тетка такая большая, грубоватая, как в фильмах бывают:

– А дальше?

Я вспомнила слово «бигуди». Тетка сказала:

– Понятно.

Балерина с мужем вернулись за мной поздно. Войдя в парикмахерскую, балерина сказала: «Пахнет жареным». Тетенька забыла меня под сушильным агрегатом, и волосы сгорели. Они торчали закрученными проволочками, как у Пушкина. Мне надели платок на голову, я быстро дошла до машины, и мы уехали. По дороге заблудились. Родители начали волноваться. Мы приехали в середине ночи. Я скинула платок, мама сказала: ах, – и прикрыла рот рукой.