Частицы случайности

Тяжёлые портьеры спадали безупречными складками, контрастируя с белизной французских гардин, пропуская ровно столько света, сколько нужно, чтобы не нарушить интимность пространства.

В обрамленных лепниной зеркалах, разделённых на секции тонкими планками, отражался весь холл, умножая пространство и превращая его в лабиринт света, тепла и уюта. Рядом с ними – пейзажи в тяжёлых рамах: море, горы, старые улочки.

Девушка за стойкой регистрации была как инородный объект в этом безжизненном царстве золота и мрамора. Он заметил, как она машинально поправляет бейджик – «Анна», такое простое имя для такой милой девушки с волосом цвета сентябрьской пшеницы и огромными грустными глазами.

В её движениях была какая-то природная грация, которую безуспешно пыталась скрыть строгая форменная одежда. «И снова Анна…», – подумал он.

– Здравствуйте, вы бронировали? – спросила она и улыбнулась застенчивой улыбкой.

В ее внешности не было ничего не обычного. Средний рост. Светлые волосы, минимум косметики. Одежда по дресс-коду гостиницы. Хрупкая фигура. Тонкие пальцы. Она была не сколько красивой, сколько просто симпатичной, с тонкими чертами на миловидном, почти детском личике.

– Да, – ответил Кир подавая свой паспорт. – У нас две брони не сегодня и несколько броней на завтра и послезавтра. Большой гастрольный тур, а мы как скауты на разогреве.

– Хорошо, а то у нас тут высокий сезон и гостиница полностью забита, – сказала девушка, делая копию паспорта.

– Это гости вас так утомили, – попытался пошутить Боря, вклиниваясь в разговор.

– Нет, почти все будут заселяться только завтра. Пока гостиница свободна, но на завтра бронь полная. Вам очень повезло. Сейчас в городе такое творится! Мест нет нигде! – ее голос переливался и как будто обволакивал.

– Вы только заступили на смену? – спросил Кир с легкими нотками флирта и улыбнулся широкой открытой улыбкой.

– Нет, – ответила девушка. – Мы меняемся утром, а что?

– Да так, ничего, просто поинтересовался… Просто… Вы восхитительно выглядите…

Девушка за стойкой ресепшена покраснела и опустила глаза, а Кир на мгновенье ощутил щемящее чувство, как будто заглянул в прошлое, где он еще умел быть открытым, искренним и легким. Теперь такие моменты казались ему такими же редкими, как кометы на небе.

– Где у вас тут поблизости есть продуктовые магазины? – добавил он после небольшой паузы.

– Здесь, прямо за углом, но… кажется он через 5 минут закроется, – сказала девушка, хлопая ресницами. – Есть еще один рядом, буквально через дорогу. Вы как выйдите из гостиницы, перейдете через перекресток, потом будет кинотеатр, мимо него проходите и будет еще один перекресток, после него направо и там увидите. Он яркий такой, точно не пропустите. Там на вывеске солнышко.

– Подробный маршрут, спасибо, – сказал Кир мягким низким голосом.

– Пожалуйста. Вот ваши ключи, – ответила девушка скороговоркой. – Номера на 12 этаже. Лифты распложены сразу налево, – показала она рукой. – Завтрак… с 7 до 11 в ресторане, который расположен холле, возле выхода из гостиницы, – указала она рукой еще раз, но уже в другую сторону.

Произнося свою заученную скороговорку, она пыталась сохранять профессиональный тон, но голос предательски дрогнул на слове «завтрак», выдавая волнение, которое не могла скрыть никакая корпоративная подготовка.

Кир взял ключ, еще раз улыбнулся и направился к лифту.

– Это что сейчас было, – спросил его Боря, заходя в лифт.

– Ты про что?

– Ну ты типа с ней заигрывал что ли?

– Боря, это называется светский флирт. Легкий, ни к чему не обязывающий, и ни на что не намекающий. Так люди иногда показывают друг другу свое расположение.

Легкость флирта давалась ему как привычная маска. Никаких ожиданий, никаких далеко идущих планов. Он просто любил эти мимолетные искры человеческого тепла в бесконечной череде терминалов, отелей, торговых центров, кафе и баров. Это был его способ показать, что человек ему важен, что это не просто штатная единица, делающая свою работу, а прежде всего живой человек. Но каждый раз, вызывая румянец на щеках очередной собеседницы, он чувствовал укол вины. Словно обещал то, чего никогда не смог бы дать.

– Да уж, расположение… – пробормотал Борис, опуская глаза. – А, по-моему, ты ее просто клеил! Я бы так не смог.

Кирилл удивленно повернулся к нему:

– Почему?

– Просто… не мой это стиль. И вообще… Она кольцо носит, – Борис уткнул глаза в пол.

– Боря, ей кольцо не мешает улыбаться. Это просто комплимент.

Борис ничего не ответил, но Кирилл почувствовал, что его слова оставили горький осадок.

Пройдя по красной дорожке, похожей на ту, которую расстилали на торжественных линейках, когда принимали в пионеры, Кир остановился у деревянных дверей своего номера.

– Ты это, в магазин пойдешь? – услышал он голос Бориса, проходящего мимо него за спиной.

– Конечно пойду. Я весь день голодный. Давай, бросаем вещи и погнали. Встречаемся возле лифта через пять минут.

«Да… похоже на этом этаже время остановилось», – подумал он, переводя взгляд с филенчатой двери из массива сосны, покрытой лаком янтарного оттенка на дверной замок, рядом с простой белой ручкой.

Замок представлял собой небольшую круглую металлическую врезку в дверь, посреди которой виднелось маленькое полукруглое отверстие. Голая механика, без каких-либо намеков на электронику. Про карточки и удаленный контроль доступа в помещение здесь, наверное, не слышали… Кир повернул ключ в замочной скважине и легко толкнул дверь вперед. Из номера пахнуло свежестью.

«Свежо, но не прохладно», – отметил он про себя, оставил вещи у входа и вышел в коридор.

Закрывающаяся дверь проводила его знакомым щелчком накладного замка, которые когда-то стояли почти во всех квартирах и защищали своих хозяев не сколько от нежелательного проникновения в жилище, сколько от случайного отрывания дверей при сильном сквозняке.

Стоя у дверей лифта, Кирилл с интересом изучал холл самого верхнего этажа, который составлял яркий контраст по сравнению с лобби. Советский паркет, на котором как на годовых кольцах были видны слои лака и количество пережитых ремонтов. При каждом движении он издавал громкий скрип, похожий на стон. Белый тюль на массивных металлических гардинах закрывал окна серой вуалью. О том, что он не провалился через дыру во времени напоминал лишь стоящий у стены кулер с водой и современные контроллеры задымления на потолке, которые методично мерцали через равные промежутки времени огоньками красных глаз.

В лифте ехали молча. Усталость от долгого нахождения в пути давала о себе знать.

Проходя мимо ресепшена, Кирилл еще раз взглянул на девушку за стойкой и улыбнулся. Их глаза снова на секунду соприкоснулись, и он заметил, как на ее щеках ярким всполохом зажегся румянец.

Её пальцы непроизвольно коснулись воротничка формы, будто пытаясь спрятать предательский румянец, спускающийся по шее. Взгляд на долю секунды задержался на его улыбке, прежде чем скользнуть к компьютеру – такой привычной и безопасной зоне комфорта.

Глядя на её румянец, Кир подумал о том, как сильно деловой мир нуждается в таких пусть малых и редких, но необходимых моментах искренности. В мире, где все решают цифры и контракты, именно эти короткие вспышки человеческого тепла напоминают нам, что любой бизнес – это прежде всего люди.

«Интересно, – подумал Кирилл, – понимает ли она, что её искренность и теплота – такой же важный актив этой гостиницы, как и все её звёзды и регалии?»

Борис заметил эту мимолетную дуэль и посмотрел на него не то с завистью, не то со злобой.

«Плевать! – подумал Кир, – меня не должно волновать то, что обо мне думают другие, даже если эти другие сейчас со мной в одной лодке».

Анна поправила белоснежный воротничок блузки, который неприятно давил на шею. Она ненавидела эту удавку, но дресс-код есть дресс-код. Очередная ночная смена в отеле начиналась как обычно: с молчаливого кивка охраннику и тихого шелеста кондиционера над стойкой регистрации.

Телефон завибрировал. Сообщение от Андрея: «Сегодня не приду. Встреча с клиентами затянется».

Анна горько усмехнулась. Год назад такое сообщение заставило бы её сердце сжаться от тревоги. Сейчас она чувствовала только усталость. Усталость и глухое раздражение от собственной наивности.

В память всплыла картина их первой встречи. Весна, прошлый год. Он зашёл в холл отеля, весь такой подтянутый, в дорогом костюме. Она помнила, как замерло сердце от его улыбки. Как он попросил ручку – точно так же, как десятки других постояльцев до него. Но в тот раз всё было иначе.

«Знаете, – сказал он тогда, – у меня есть билеты в театр на сегодня. Моя спутница в последний момент отменила планы. Не хотите составить компанию?»

Неожиданно для себя она согласилась. Боже, как она согласилась! С какой готовностью, с каким трепетом! Андрей казался сказочным принцем – галантный, внимательный, щедрый. Водил её в рестораны, дарил цветы, говорил комплименты. Она таяла от его прикосновений, от его взглядов, от его слов.

А потом всё начало меняться. Сначала незаметно – отменённые свидания, внезапные командировки, странные звонки среди ночи. Потом появилась критика: «Милая, ты бы следила за собой получше. С такой фигурой нельзя носить такие платья». Затем контроль: «Я просто беспокоюсь о тебе, детка. Мало ли кто может тебе написать».

Мать, конечно, была в восторге от него. Ещё бы – успешный бизнесмен, машина, квартира в центре. «Смотри не упусти его, – говорила она. – Кому ты ещё такая нужна будешь?»

Такая. Это слово преследовало её всю жизнь. «Такая неуклюжая», «такая бестолковая», «такая невзрачная». Мать словно коллекционировала её недостатки, реальные и мнимые, чтобы при каждом удобном случае напомнить о них.

Анна машинально поправила волосы, собранные в тугой хвост. Ни одной выбившейся пряди – именно так, как любит мать. «Только попробуй распустить волосы на работе – позоришь меня перед людьми!» Как будто материнская репутация каким-то образом зависела от причёски администратора отеля.

Телефон снова завибрировал. На этот раз от матери: «Я видела Андрея сегодня в городе. С какой-то блондинкой. Надеюсь, ты не довела его до того, что он ищет утешения на стороне?»

Анна почувствовала, как к горлу подступает тошнота. Конечно, мать встала на его сторону. Как всегда. Даже когда он впервые поднял на неё руку – «Ну сама виновата, довела мужика своей ревностью».

Она перевела взгляд на лифты.

Постоялец с двенадцатого этажа прошёл мимо стойки. Улыбнулся ей. Теплая улыбка и всё то же уважение во взгляде. Он смотрел на нее так, словно видел в ней не просто обслугу, а человека. От этого простого жеста внутри что-то дрогнуло, словно струна, натянутая до предела.

Она улыбнулась в ответ.

«Прекрати, – одёрнула она себя. – Прекрати фантазировать».

Но разве можно остановить мечты? Особенно когда реальность так безнадёжна? Вот он улыбается этой своей мягкой улыбкой. Может быть, подойдет? Заведет разговор о погоде или о городе. А может быть…

Телефон в третий раз за вечер напомнил о себе. Андрей: «Детка, извини за сегодня. Завтра всё компенсирую ;)»

Анна вздрогнула, возвращаясь в реальность. «Компенсирует». Как обычно – дорогим подарком и пустыми обещаниями, за которыми последует очередная вспышка ревности или обвинений.

А ведь когда-то эти подарки казались ей проявлением любви. Теперь она понимала – это была просто плата за молчание. За то, чтобы она не задавала вопросов. Не требовала объяснений. Не пыталась вырваться из этого замкнутого круга лжи и манипуляций.

Она достала телефон и открыла сообщение от Андрея. Пальцы дрожали, но не от страха. От решимости.

«Нам нужно поговорить. Завтра. Лично».

Палец завис над кнопкой «Отправить». Один клик. Одно маленькое движение, которое может изменить всё.

Или ничего.

Но разве не в этом суть? В попытке? В риске?

Она нажала кнопку и выключила телефон, не дожидаясь ответа. Впереди была ещё длинная ночь. Длинная ночь, наполненная размышлениями и, возможно, решениями.

Вечерние покупатели делились на две чётких категории: те, кто спешил после работы домой к семье, и ночные искатели, которые слишком поздно спохватились купить что-нибудь к позднему ужину или для утоления внезапного приступа голода. Они медленно кружили между полками, разглядывая сладости и снеки, словно пытаясь найти достойную замену своим неосуществимым после десяти вечера желаниям. Некоторые из них подходили к закрытой стеклянной витрине с алкоголем, бросали взгляд на часы и, вздохнув, уходили к стеллажам с газировкой и энергетиками. Ближе к кассе, эти два мира, две философии жизни, случайно пересекались у холодильного ларя с мороженым.

В воздухе витал сложный коктейль запахов: чуть сладковатый аромат остатков утренней выпечки, резкий запах моющих средств, который доносился от уборщицы с тележкой, и едва уловимые ноты кофе из автомата у входа. Звуки тоже создавали уникальный ритм: тихое «пик-пик» сканеров на кассах перемежалось с мягким шуршанием пакетов и приглушёнными голосами покупателей.

Где-то недалеко раздался гулкий стук тележки, врезавшейся в полку. Мужчина извиняющимся тоном объяснялся с женщиной, которая смотрела на него с плохо скрываемым раздражением.

Держа в руках зеленую пластиковую корзину, Кирилл задержался у витрины с фруктами. Апельсины лежали ярким пятном среди общей палитры, как напоминание о детстве. Он взял один в руки, почувствовал под пальцами его шершавую поверхность. Почему-то из всех фруктов он больше всего любил именно апельсины. Вдалеке, у полки со сладостями, послышался детский смех – искренний, громкий, почти инородный для вечернего супермаркета.

Над кассой висело большое зеркало для наблюдения за залом. В его мутноватой поверхности отражались люди, продукты и лампы дневного света, создавая причудливый коллаж из чужих жизней. Кирилл поймал свое отражение и на секунду почувствовал себя персонажем картины Хоппера – одиноким наблюдателем в искусственно освещенном пространстве ночного города.

Он невольно задумался о тех тысячах людей, которые проходили здесь до него – каждый со своей историей, своими страхами и надеждами. Возможно, кто-то из них тоже был случайным гостем этого города, а кто-то приходил сюда каждый день последние двадцать лет, превратив этот ритуал в неотъемлемую часть своей жизни.

Прогулка была похожа на квест. Разглядывая незнакомые местные бренды, Кирилл чувствовал себя исследователем на новой территории. Каждый регион, как и каждый человек, хранил свою уникальность, несмотря на все попытки глобальной стандартизации. На полках не было ни одного знакомого бренда кроме общеизвестных федеральных.

В этом была какая-то особенная прелесть – разглядывать чужие привычки через призму местных продуктов. Словно читаешь личный дневник целого города, где каждая упаковка – признание в любви к определенному вкусу, текстуре, воспоминанию.

Наблюдая за тем, как Борис бросает в корзину очередную упаковку чипсов, Кир размышлял о том, что у человека всегда есть выбор. Одни живут сиюминутными желаниями, другие планируют на перспективу. И кто из них счастливее?

Выбирая продукты, Борис брал все то, что запрещала есть жена дома. Эта командировка стала его молчаливым протестом семейной диете и контролю. Здесь, вдали от дома, он мог себе позволить быть собой – без вечного стремления соответствовать чьим-то ожиданиям.

Интересно, думал Кирилл, сколько таких маленьких восстаний против привычного порядка вещей происходит каждый вечер в супермаркетах? Сколько людей прячут за повседневными покупками свои тайные желания, мечты и страхи? Возможно, именно поэтому в магазинах после заката всегда чувствуется какое-то особенное напряжение – электричество отложенных жизней.

Вечерняя смена кассира. Женщина средних лет с усталыми глазами. Она методично пробивала товары, словно отсчитывая секунды до окончания рабочего дня. Кирилл подумал о том, сколько чужих историй проходит через её руки каждый день: чьи-то праздники, чьи-то разочарования, чьи-то попытки заесть одиночество. Все они оставляют след в памяти, как штрих-коды на сканере – фантомные отпечатки чужих жизней.

На кассе перед ним молодая девушка расплачивалась за две упаковки готового супа и кошачий корм. В её движениях читалась странная смесь обреченности и надежды – так бывает, когда человек точно знает, что завтра будет таким же, как вчера, но все еще ждет, что однажды что-то изменится. Возможно, этот кот – единственное существо, которое ждет её возвращения домой.

«Ладно, о вкусах не спорят» – думал Кирилл, внимательно изучая продуктовую корзину Бориса и вспоминая рекомендации своего врача-диетолога. От выпечки и колбасы он сразу решил отказаться. Жирное, да еще и сделанное на транс-жирах и пальмовом масле – лучший способ подружиться с изжогой на всю ночь. В итоге в его корзине оказалось несколько апельсинов, груша, какие-то хлебцы без глютена, бутылка минералки без газа и пачка «Доширака» – меньшее из зол, которое можно было выбрать в это время суток.

«Каждый приём пищи – это инвестиция в ваше будущее», – вспомнил Кирилл слова своего диетолога. Как странно, что те же принципы работают везде: в питании, в бизнесе, в отношениях. Дисциплина и продуманные решения разума против импульсивных желаний под действием сиюминутного порыва.

Ночные супермаркеты – как машина времени, думал Кирилл. Здесь можно встретить своё прошлое в лице студента, судорожно считающего мелочь на пачку лапши, или своё будущее – в образе пожилой пары, которая вместе выбирает фрукты, словно исполняя давно отрепетированный танец. Если повезет…

В углу магазина старик в потертой куртке придирчиво выбирал самое свежее молоко, поднося каждый пакет к свету витрины. Кирилл невольно задумался – может быть, дома его ждет больная жена, для которой эта бутылка молока важнее всех сокровищ мира? Или он просто одинокий перфекционист, превративший вечерний поход в магазин в единственный ритуал, который еще поддается контролю?

Между стеллажами бродила уже не молодая пара. Она держала в руках список покупок, он – корзину. Они спорили о выборе макарон, и в их голосах Кирилл узнал интонации всех семейных пар мира, когда-либо споривших в супермаркетах. Женщина настаивала на цельнозерновых, мужчина тянулся к обычным. В этом простом жесте читалась вся история их отношений – её забота о его здоровье и его тихое сопротивление переменам.

У полки с чаем девушка в наушниках долго выбирала между черным и зеленым, словно решала не только вопрос вечернего напитка, но и что-то гораздо более важное в своей жизни. Она почему-то посмотрела на него. Ее нерешительность показалась ему знакомой. Как часто самые простые выборы становятся отражением глубинных сомнений и страхов?

Он задумался: возможно, вся наша жизнь – это череда коротких встреч с людьми, чьи имена мы так и не узнаем. И всё же они оставляют свой след. Как женщина у кассы с её супами и кормом для кота. Как старик с молоком. Они не знают о его существовании, а он – о их жизнях. Но в эту секунду они разделяют одно пространство, одни и те же звуки и запахи. И этого почему-то казалось достаточно.

Выходя из магазина, он заметил на парковке одинокую машину. Свет фонаря над лобовым стеклом обрисовывал контур женского лица, как в театре теней. Светлые мелированые волосы, собранные в хвост, большие глаза, миниатюрный носик. Она сидела, склонившись над пакетом с продуктами, и изредка вытирала слёзы. Кирилл замедлил шаг, глядя на неё. Возможно, это был просто тяжелый день, а может быть – очередная глава в бесконечной книге человеческих драм, которые разыгрываются каждый вечер в тысячах таких же супермаркетов. Он подумал о том, что каждый из нас – всего лишь случайный статист в чьей-то истории, но одновременно – главный герой в своей собственной.

Вернувшись в гостиницу, Кир заварил «дошик» кипятком из кулера и пока нес горячую чашку случайно обжег палец. Ожог был не сильным, но неприятным. «Надеюсь к утру все пройдет» – подумал он.

Стянув с себя влажную от дневного напряжения футболку, он окинул номер взглядом исследователя. Каждая деталь казалась фрагментом культурного слоя – следы разных вмененных эпох и человеческих судеб.

Филенчатая дверь с узорчатыми стёклами вела из тесного коридора в небольшую комнату.

Узкая кровать у стены. Над ней – круглый матовым плафон ночника. Возле кровати – небольшая светлая тумба с телефоном. Рядом приткнулся журнальный столик, а за ним – массивное светло-зеленое кресло на хромированных ножках. Реликт поздних девяностых, застывший свидетель десятков человеческих историй. Каждая потёртость на обивке, каждый выцветший участок ткани, каждое пятно – молчаливый хранитель памяти о транзитных судьбах, что однажды оставили в этом номере частичку себя.

С другой стороны комнаты, напротив кресла, стоял стол с зеркалом. Под болтающейся на одной петле дверцей – небольшой холодильник. Завершала композицию мебельной аскетики пузатая громада старого телевизора, покоящаяся на тумбе чуть ниже стола.

«Если я сейчас не окажусь под душем» – я буквально рассыплюсь на части от грязи, думал он, стягивая с себя джинсы бросая их на спинку стула и двигаясь в сторону душа.

Горячая вода скользила по его телу, унося усталость длинного дня в слив. Кир закрыл глаза. Мысли растворились, оставив только ощущение тяжести в спине и ноющую боль в пальцах. Под струями воды он замер, будто тело пыталось найти хоть что-то, способное подарить облегчение.

Но облегчение так и не пришло. Усталость не отпускала, а в голове всё ещё крутились мысли о дне, который был таким же, как и десятки до него. Живот напомнил о себе урчанием, вырвав Кирилла из оцепенения. Кир выскочил из душа, обмотался полотенцем и, оставляя следы мокрых ног на полосатом ковре, подошёл к столу, где оставил завариваться лапшу. Подняв крышку, он обнаружил, что лапша, кажется, или идеально приготовилась, или превратилась в кашу.

«Как это я про тебя забыл?» – пробормотал он, наматывая непривычно толстые нити на пластиковую вилку. Вкус неожиданно оказался приятным. «Раньше мне не хватало терпения довести её до такого состояния», – отметил он, прожёвывая очередную порцию.

С чашкой в руках Кир подошёл к окну и распахнул его. Комнату заполнили ароматы свежей зелени и вечернего воздуха, перемешанные с шумом города. Он вдохнул глубже, поставил чашку на подоконник и всмотрелся в ночную панораму.

Тысячи освещённых окон растянулись перед ним, будто невидимая карта судеб. «Вот в том углу, за жёлтым светом – наверняка кто-то, как и я, сидит с едой у окна, думает о своём. А вон там, за розоватым свечением, наверное, пара спорит, кто уберёт посуду после ужина…»

Кир усмехнулся и задумался. Каждый свет – чья-то жизнь. Кто-то только что вернулся с работы, кто-то успокаивает плачущего ребёнка, а кто-то снова сидит в одиночестве, пытаясь забыться в работе или в бокале с вином.

Он вспомнил, как несколько лет назад ночевал в похожем номере. Тогда ему казалось, что впереди что-то есть – что работа, дороги, новые города имеют смысл. Но теперь… Всё стало одинаковым. Гостиницы, встречи, лица. Теперь работа не увлекала, а лишь наполняла дни рутиной.

Зачем он летит решать вопросы, которые можно обсудить по видеосвязи? Зачем тащиться за тысячи километров, чтобы посмотреть на мониторы и серверы, которые выглядят одинаково в любой точке мира?

Пандемия доказала: большинство встреч можно провести онлайн. Большинство решений можно принять дистанционно. Большинство командировок – атавизм, привычка, ритуал.

Но тогда зачем он здесь?

Может быть, дело не в работе, а в бегстве? Командировки – социально одобряемый способ сбежать от рутины, от обязательств, от необходимости смотреть в глаза собственной жизни. Можно сказать: «Я работаю», и никто не спросит: «А ты счастлив?»

Самолеты, поезда, гостиницы – это движение без развития. Иллюзия перемен, когда меняется только пейзаж за окном. Сам ты остаешься тем же самым, только устаешь больше.

Удаленная работа честнее. Она заставляет признать: если ты несчастлив дома, то несчастлив везде. Если работа не приносит удовлетворения в привычной обстановке, то не принесет и в командировочном номере. Проблемы не в географии – они в тебе.

«Странно, – думал Кир, – мы изобрели технологии, чтобы работать откуда угодно, но продолжаем летать на встречи, как наши деды ездили на лошадях. Может быть, потому что признать ненужность этих поездок – значит признать ненужность половины нашей суеты?»

Паника накатила внезапно. Сердце сжалось, в ушах зашумело. Кир резко отступил назад. «А что будет через десять лет?» – стучало в голове. Когда останутся только вот такие гостиничные номера, редкие улыбки незнакомок и запах выцветших кресел?»

Он опустился на кровать, допил остатки лапши и, погасив свет, закрыл глаза. Лежа в темноте, Кир впервые за годы честно ответил себе на вопрос: «Чего я хочу?» И ответ его испугал. Он хотел остановиться. Здесь. Сейчас. Больше не возвращаться в ту жизнь. Но это значило… Нет… Пока он не готов к таким последствиям.