Частицы случайности

– Я её застал, – сказал он тихо.

– Кого?

– Жену. С другим. Просто открыл дверь. Стояли, смотрели на меня. Я тоже смотрел. Только сказать ничего не смог. Он говорил спокойно, почти монотонно, будто репетировал эту фразу много раз.

– Сын тогда спал. Я взял вещи. Ушёл. Как мужчина… я не знал, что должен делать. Просто ушёл. Гордо. Не стал устаивать разборок, бить кому-то морду.

С тех пор он скитался. Снимал комнаты на пару недель. Жил у друзей. Пил.

Пил запойно. Тяжело.

Когда были деньги – уходил в глушь. Когда не было – спал в офисе, на полу, в монтажке, в съёмочном павильоне, в гримерке.

– У меня остались только выходные с сыном, – сказал он тогда. – Всё остальное… можно выкинуть.

Он пил не для удовольствия. Пил, потому что это был единственный способ заглушить внутри тот самый звон – обиду, стыд, страх. Кир знал: алкоголь – это не отдых. Это иллюзия спасения. На пару часов – да, дофамин подскакивает, как сигнал «всё хорошо». Но потом – обвал. Глубже, чем дно. Алкоголь не глушит боль. Он стирает память, волю, самоуважение.

Человек остаётся, но только наполовину.

Кир однажды осмелился спросить:

– Чем я могу помочь?

Стас посмотрел на него с удивлением, как будто такой вопрос ему не задавали годами. Потом медленно кивнул:

– Уже помогаешь. Просто тем, что не сбежал.

Он действительно держался. Пока Кир был рядом.

Кир знал: если он уйдёт – Стас утонет.Как будто каждый съёмочный день был попыткой остаться на поверхности.

А потом всё сломалось.

Проект закрыли. Оборвали провода. Разогнали команду. Удалили почту. Стерли страницу сайта. Стас исчез. Пейджер отключен. Мобильный молчал. Ни один номер не отвечал. Даже общие знакомые разводили руками: «Не знаем. Он исчез. Просто исчез. Как сквозь землю провалился».

Кир уехал. Устроился работать младшим сотрудником в банке. Всё пошло своим чередом. Почти.

Но в какой-то момент, ближе к весне, до него дошли слухи: «Стаса нашли на остановке за несколько дней до Нового года. Пустая улица, снег вперемешку с реагентом, припаркованные машины под слоем январского инея. Он сидел на лавке. Костюм. Туфли. Осенняя куртка. Лёгкая вязаная шапочка. Глаза закрыты. В крови – алкоголь. Руки в карманах. В руках зажатый – потрёпанный кошелёк и обрывок фотографии. На фото – он и сын. Второй половины фотокарточки не было. Фотография выглядела старой. Мятой. Словно он держал её всё время. Даже когда пил. Документов при нем тоже не было.

Его никто не опознал. Стаса похоронили в общей могиле для бездомных. Без даты. Без таблички. Просто ещё одно тело без биографии. Опознали потом. Когда подали в розыск.

Когда Кир узнал об этом, то долго сидел и смотрел в одну точку, как будто пытался выловить в себе хоть какую-то реакцию. Но всё внутри будто замерло.

И теперь этот бездомный. Как взрыв из прошлого. Он был как две капли воды похожий на его друга, которому он так и не смог помочь. Отгоняя мысли о прошлом Кир пересек привокзальную площадь и устремился в город.

Он любил города. В этом – он был второй раз и, хотя город вызывал противоречивые эмоции, но в нем все же была душа. Душа троечника, которого за уши дотянули до выпускного класса сначала железным росчерком государева пера и веткой Транссиба, затем молотом авиастроения Великой Отечественной, а после – предприятиями по обогащению урановых руд, химической промышленностью и развитием науки, и наконец, полным провалом экзаменов в 90-е. Но несмотря на это город не сдавался. Выживал и развивался.

Здесь чувствовался масштаб, стремление к росту, величию, достижениям, но вместе с тем казалось, что весь город сковали. Он был будто связанным оковами асфальта и бетона, как будто это был не один, а несколько городов, которые забинтовали дорогами и объединили одним названием.

Город пульсировал противоречиями: роскошные рестораны и гостиницы соседствовали с облупленными подъездами, а в старых двориках, где еще сохранились детские качели советской эпохи и парковались последние модели немецких автомобилей. Эти контрасты создавали особую энергетику места, где прошлое и будущее сплетались в причудливый узор настоящего.

Подобно сложной молекулярной структуре, город состоял из разных элементов, связанных между собой невидимыми, но прочными связями человеческих судеб. И как в любой сложной формуле, здесь каждый элемент был важен для общей стабильности системы.

Для прогулок по городу у Кира сегодня был джек-пот! Улицы оказались перекрыты – город праздновал свой день рождения. Да еще и круглая дата. Металлические ограждения тянулись нескончаемой цепочкой по всем центральным улицам. Полицейские кордоны и рамки металлодетекторов создавали особый маршрут движения пешеходов, беря центр города в стальное кольцо праздника. Атмосферой праздника и торжества музыка лились волнами из уличных динамиков. Но если ты проездом в городе и у тебя всего несколько часов свободного времени, то на таком празднике ты – незваный гость. Кир это чувствовал. Тебе здесь будут рады, но своим ты точно не будешь. Лезть в этот капкан через очередь веселых горожан, проходить досмотр на постах с рамками – не имело смысла. Кир решил пройтись более свободными маршрутами.

Толпа людей неспешно прогуливающихся по улицам, обтекала его как вода обтекает камень в реке. Он не чувствовал себя одиноким – скорее, свободным от необходимости соответствовать броуновскому движению чужих жизней. Его одиночество в этом сером городе было как защитная оболочка атома благородного газа – завершенная и самодостаточная структура. Взаимодействие с другими людьми требовало слишком много энергии активации, а он предпочитал оставаться в своем стабильном состоянии.

Он гулял по улицам, изучая серые и мрачный хрущевки, которые соседствовали с типовыми новостройками микрорайонов, ломающих любую транспортную инфраструктуру. Кирпичные «сталинки» бок о бок стояли с носителями охранных табличек – дореволюционными памятниками деревянного зодчества с резными ставнями и наличниками на окнах. Они были как разные поколения одной семьи, уже не способные понять друг друга, но все еще вынужденные существовать на одной жилплощади.

Только одинокие вкрапления поистине красивых современных зданий, как драгоценные камни блистали в лучах солнца. Вся их сущность гордо бросала вызов пыльной серости растрескавшегося асфальта, выбоинам на дорогах и провалам тротуарной плитки. Он всегда чувствовал особую энергетику современных зданий. В их стеклянных гранях отражалось небо, создавая иллюзию бесконечности, будто само пространство расширялось, как Вселенная после Большого взрыва. Старые дома казались ему остывшими звездами. Они все еще хранили истории прошлого, но уже потеряли свой внутренний свет.

В своем движении по городу он был похож на луч лазерного сканера, который методично скользит по стеклам и фасадам, не задерживаясь нигде надолго. Чужие жизни, как отражения в этих окнах, проносились мимо, не оставляя следа в его собственной траектории.

Архитектура была для Кирилла чем-то вроде тайного увлечения. Она его вдохновляла. Он не разбирался в тонкостях проектирования или строительных нормативах – его интересовала чистая эстетика линий, игра света на стеклянных гранях, визуальная легкость бетонных конструкций. В своих поездках он часто останавливался посреди улицы, чтобы сделать фото особенно интересного фасада или необычного архитектурного решения. Эти снимки никогда не появлялись в его соцсетях. Они жили в отдельной папке телефона и потом плавно перекочевывали на компьютер, как коллекция личных впечатлений, дневник эстетических переживаний.

Современные здания притягивали его взгляд какой-то особой гармонией. В них он видел отражение собственного представления о красоте – чистой, функциональной, без избыточных деталей. Как любитель, не обремененный профессиональными знаниями, он мог позволить себе роскошь чисто эмоционального восприятия архитектуры, не задумываясь о несущих конструкциях или инженерных системах.

Он не любил бывать в районах типовой застройки. Эти одинаковые дома напоминали ему однообразные частицы, хаотично сталкивающиеся друг с другом. В них не было той легкости и свободы, которую он находил в современной архитектуре, где свет и пространство двигались по четким траекториям, подчиняясь законам какой-то высшей гармонии.

Его собственная жизнь была похожа на эти новые здания – такая же прозрачная и упорядоченная, без лишних деталей и случайностей. Он знал, что многие считают такой подход к жизни холодным, но для него в этой простоте была особая красота, как в безупречной геометрии кристалла.

Глядя на город, Кир невольно думал о том, сколько историй, надежд и мечтаний перемешалось в этом плавильном котле человеческих судеб. Сколько людей мечтали, но так и не достигла этого города и сколько с радостью покинули его серые и мрачные стены, где старые фонари были свидетелями первых поцелуев, а лобби современных гостиниц хранили горечь расставаний.

Из раздумий его вырвал телефонный звонок:

– Ты в курсе, что поезд через полчаса? Ты вообще ехать планируешь или ты здесь жить решил остаться? – голос Бориса звучал взволнованно.

Кир вздрогнул и посмотрел на экран телефона. Он не обратил внимание на то, как старательно обходя праздничный балаган он незаметно ушел дальше, чем планировал.

– Если опоздаю, срывай стоп-кран! Но думаю, что успею.

– Какой стоп-кран? Меня же потом оштрафуют!

– Боря, я пошутил. Уже бегу. Встретимся на перроне.

Постоянно поглядывая на часы, он влетел в здание вокзала почти бегом, привычно проскользнул через досмотр на входе, выхватил чемодан из камеры хранения и направился к пригородному вокзалу, размышляя о том, что российская транспортная система явно создавалась людьми с развитым чувством юмора.

Очередь на досмотр при входе в здание двигалась со скоростью ледника. Рамка с интроскопом одна, а вереди человек пятнадцать.

– Мужчина, пропустите, у меня ребенок маленький, – женщина с коляской ткнула Кира в спину.

Кир обернулся. «Маленький» ребенок лет семи деловито поедал чипсы и с интересом изучал происходящее.

– Очередь общая, – спокойно ответил Кир.

– Да что вы! У меня ребенок! – возмутилась женщина.

– Вижу. Школьного возраста. Или у вас «хэштег яжмать?»

– Да пошел ты! – выпалила женщина. Ребенок поднял голову от пакета чипсов и с недоумением посмотрел на мать.

– Мам, а ты мне не разрешаешь так говорить… а сама! – Женщина покраснела. Очередь замерла.

– Пацан, проходи за мной, – сказал Кир негромко и сочувственно посмотрев на женщину добавил, – устами младенца…

Женщина отвела глаза. Очередь неодобрительно загудела.

Пройдя рамку Кир буквально выскочил на заполненный до отказа перрон.

– Ты где ходишь? Мы уже опаздываем! – буркнул Боря, явно недовольный тем, что ему пришлось нервничать за коллегу вместо спокойного ожидания поезда.

Боря стоял посредине очереди к лестнице, ведущей на перрон. Посадку еще не объявили, но открытая всем ветрам площадка за зданием вокзала быстро наполнялась людьми, превращая ожидание в стихийный групповой тренинг по развитию терпения.

– Я бы сказал, спасибо что подождали, но эту аффирмацию застолбил за собой твой начальник, – усмехнулся Кир, окидывая взглядом толпу, – поэтому спасибо, что занял место в этом увлекательном конкурсе под названием «успей занять сидячее место». А вся эта публика тоже с нами развлекается?

– Похоже на то… – задумчиво произнес Борис и спросил с нарастающим беспокойством, – У нас же места не прописаны в билете?

– К сожалению, нет. У нас система «кто первый сел, того и тапки», – ответил Кир, наслаждаясь выражением лица коллеги. – Так что нам предстоит активно двигаться, чтобы успеть занять места, а потом еще более активно двигаться, чтобы снова их занять при пересадке. Своеобразная разновидность фитнеса.

– Это как вообще? – непонимающе спросил Борис, явно не разделяя энтузиазма по поводу спортивных упражнений в общественном транспорте.

– Очень просто. Здесь у них удивительная логистическая концепция. Посреди пути нас попросят выйти и перебраться в другой поезд. У нас на руках два билета – один для первой части приключения, второй для продолжения банкета, – объяснил Кир с интонацией гида, рассказывающего туристам о местных достопримечательностях.

– Бред какой-то, – пробурчал Борис недовольным тоном. – Что, нельзя было сразу все по-человечески организовать? В чем фишка?

– Никто не знает, но пути РЖД неисповедимы, как и душа русского человека, – философски заметил Кир. – Возможно, это часть нашего культурного кода – делать простые вещи максимально сложными способами.

Объявили посадку. Колоритная женщина в железнодорожной форме с решительностью ледокола прорубала путь к лестнице, ведущей на перрон. Открыв турникет, она жестом пригласила пассажиров пройти, словно приглашая на премьеру спектакля под названием «Битва за место у окна».

Толпа, похожая на бурный горный поток, хлынула вниз по лестнице, неся чемоданы, сумки, пакеты. Кирилл и Борис, захваченные этим течением, оказались в середине людского потока. На платформе пассажиры разлились ручейками, направляясь к вагонам.

Смотря в заляпанное окно электрички Кир наблюдал, как люди продолжали бежать по серому асфальту платформы и с трудом затаскивали свои чемоданы. Пригородный вокзал не отличался особым комфортом. Впрочем, как и его большой брат, с которым они делили один перрон на двоих.

Пассажиры протискивались по узкому проходу, рассовывая багаж по полкам и пихали чемоданы под сиденья. На обивке коричневого дерматина, в пятнах и трещинах, уже лежали сумки. Воздух в вагоне становился все более душным.

Наконец двери зарылись, поезд качнулся и медленно поплыл мимо серых зданий, пыльных деревьев, верениц столбов.

Поезд набрал скорость и выехал за пределы города. Пейзаж за окном сменили покосившиеся домики пригородных деревень.

Духота усиливалась.

Через несколько рядов, ближе к тамбуру, ехала группа веселой молодежи. Беззаботная смесь гормонов и желания заявить о своем существовании этому миру. Пусть хотя бы громким поведением и протестом против норм и правил. Кто-то, не выдержав открыл окно и в вагон влетел свежий воздух. Из-за конструкции окна ветер на них не попадал, но начинало сквозить и сильно дуть по ушам. Пассажиры смотрели на них, молчали и кутались в теплую одежду.

Кир с иронией и усталостью наблюдал за группой подростков. Они громко переговаривались, жестикулировали, как будто пытались доказать свое превосходство друг перед другом. Их манеры напоминали ритуальные танцы обезьян – грубые, шумные, почти демонстративные, каждый из них пытался крикнуть этому миру: «Я здесь! Я важен!», но проблема в том, что ты на самом деле совсем не важен. Ты лишь часть огромного плана, деталь в механизме, винтик в чужой игре. Ты важен только тогда, когда ты можешь что-то дать этому миру. Во всех остальных случая – ты просто бестолковый генератор шума с раздутым чувством собственной важности.

Он вспомнил свои 20 лет. Тогда казалось, что мир принадлежит тебе. Но сейчас эти ритуальные крики подростков, этот порыв бросить вызов всему и вся – всё это выглядело бессмысленным и пустым. Что они хотят доказать? И кому?

Кир отвел взгляд, стараясь не вмешиваться. Но поток воздуха от открытого окна усиливался, обдавая холодом. Он понимал: скоро кто-нибудь из пассажиров начнет возмущаться.

«Что за фигня», – думал он, – «Хоть бы раз добраться до места без приключений. То трясешься по асфальту и пинаешь Ваську, который развалился на пол сиденья и спит, то пытаешься спасти шею, чтобы не продуло!».

Он встал, и глядя на стаю «бабуинов» громко сказал:

– Молодые люди, закройте окно.

Его голос разорвал пространство вагона, как стальная арматура разбивает стекло. Молодёжь замерла, удивлённо посмотрев на него. Этот мужчина, в своём спокойствии и сдержанности, выглядел как-то странно. В его словах не звучала просьба.

Их реакция была почти мгновенной. Кто-то буркнул что-то неслышное, ещё один оглянулся, будто ища подтверждения у своих. Но затем, словно по команде, они угомонились. Их громкие голоса стихли, движение замедлилось. Кир уловил, как один из парней с некоторым вызовом взглянул на него, но быстро отвёл глаза.

Он не угрожал, не спорил, не пытался кого-то убедить. Его присутствие и уверенность сделали всё за него.

– Закрой, а то дядю продует, – буркнул предводитель стаи, кивая на товарища.

Тот нехотя поднялся и сдвинул стекло. Сквозняк не исчез полностью, но в вагоне стало легче.

По вагону снова распространились привычные звуки: стук колёс, шуршание одежды, шелест оберток от шоколадных батончиков, негромкие разговоры.

Кир сидел и изучал пассажиров.

Женщина напротив. Она держала на коленях огромную сетку с продуктами и смотрела в телефон. Другая женщина наставляла свою маленькую дочку и просила не капризничать. Боря тоже сидел в телефоне и писал сообщения жене.

Все это сопровождалось покачиванием и характерным редким стуком колес по бесшовным рельсам.

Девушка на соседнем ряду привлекла его внимание. Её тёмные волосы, собранные в строгий хвост, создавали впечатление уравновешенности, но мимолётные жесты – лёгкое подрагивание пальцев, медленное перекладывание блокнота – выдавали внутреннее напряжение. В руках она держала книгу, обложка которой казалась знакомой. «Управление подсознанием». Кир узнал название сразу. Он читал эту книгу несколько лет назад, пытаясь разобраться в собственных мыслях и страхах.

Она листала страницы неторопливо, иногда делая заметки в блокноте. «Интересно, что привело ее к этой книге? – думал Кир, – Было ли это последствием каких-то личных потрясений? Или она, как и он когда-то, искала ответы на вопросы, которые сложно сформулировать? Подсознание – странная вещь. Как часто мы вообще задумываемся о том, что управляет нашими действиями?».

Эта девушка, сидящая среди хаоса пригородной электрички, казалась ему чужеродной, словно она случайно оказалась не в том месте. Она читала книгу, пока вокруг стоял шум и стук колес. Ее сосредоточенность была почти заразительной.

Он наблюдал за тем, как она подчеркивает что-то на полях, слегка прикусывая губу и уже собрался заговорить, но что-то его остановило. Девушка выглядела совсем молодой – возможно, лет двадцати.

Девушка с книгой подняла глаза и посмотрела прямо на него. Как будто ждала этого момента.

Он смущенно улыбнулся, отвернулся и снова уставился в окно. Желание заговорить исчезло так же внезапно, как и появилось. Может быть, это был не тот момент. Или он просто не хотел быть неправильно понятым.

90 километров в час – столько показывало красное светодиодное табло над тамбуром.

Кир почувствовал, как поезд начинает замедляться. Он посмотрел на часы. 18.43. Через 7 минут поезд прибывал на станцию. На пересадку было около 10 минут.

«Странно все это, – думал он, – если есть пересадка, значит кому-то это нужно».

Местные привыкли к тому, что поезд не шел напрямую до точки назначения. Для них это было нормой. Люди ездили этим маршрутом раз или два в месяц, а то и чаще. Сумки, дети, спешка. В этом было что-то, что никак не поддавалось логике. Как будто этот аттракцион с пересадкой специально был придуман руководством железной дороги, чтобы люди не скучали.

Кир машинально проверил карманы. Все не месте. Все замки застегнуты.

Люди вокруг начали собираться и вагон наполнился новыми звуками. Кто-то заранее начал двигаться к выходу. Сергеев тоже поддался общему настроению. Он было засобирался, но посмотрев на Кирилла – успокоился и перестал суетиться.

Поезд остановился. Лавина пассажиров двинула к выходу. Кто-то на пересадку, а для кого-то это была конечная точка. Небольшой город на границе двух регионов где-то в Сибири.

Заняв место в новом поезде, Кир достал телефон. Еще два часа пути. Два часа спокойствия и размышлений. Он проверил сообщения. Входящих не было. Это было хорошим знаком, но неизвестно, как долго это будет продолжаться. Сергеев сидел рядом, одев наушники и закрыв глаза.

Этот вагон был значительно новее. Серые кресла с высокими синими спинками, мягкие, но по-прежнему не удобные для дальних путешествий. Приходилось постоянно держать спину прямо, что очень утомляло. Сильно затекала шея. Кондиционированный воздух дул ровными струями сверху.

Кир смотрел в окно. За окном мелькали знакомые пейзажи. Березы тянули свои ветки вниз, на фоне сплошных желтых полей, сменяющихся колосьями то ли ржи, то ли пшеницы, и стоящих вдоль путей деревень, с домами связанными словно арматурой желтыми трубами газификации проекта распределения национального достояния. Лучи огненного солнца ловили вагон и отбрасывали сине-черную тень на десятки метров.

Спина начала ныть. Ноги затекли. Желудок предательски урчал. Он знал, что ужин скорее всего не состоится, потому что поезд прибудет в 21 час, пока они доберутся до гостиницы, пока заселятся, будет на раньше 22 и все магазины закроются.

«Куда я бегу? – снова пронеслось в голове, – и зачем?».Он провёл ладонью по лицу, словно пытаясь стереть напряжение. Этот путь был не первым и не последним – он чувствовал себя уставшим, хотя сам беготня по пересадкам была ему знакомой. Вся эта рутина: шум, толпы людей, пересадки и очереди напоминала ему о каком-то внутреннем лабиринте. Каждое его решение, каждое движение вперед словно сталкивало его с чем-то новым, но выводило ли это из бесконечной гонки?

Каждый день напоминал бесконечный тоннель, где время оставляло только пыль между пальцами. Он двигался. Всегда двигался, но впереди ничего не было. Одни и те же равнодушные лица и звуки шагов, гулко отскакивающий от стен. Менялись только декорации. Время не шло – оно истекало. Словно в бездну. Каждая командировка – это наркотик. Иллюзия движения вперед, когда ты просто бежишь по кругу.

Солнце утонуло за горизонтом, оставляя полосы багряного заката на низких облаках. Кирилл смотрел, как за стеклом бескрайние поля начали сменяться силуэтами домов.

Его взгляд был рассеянным.

Руки автоматически поправляли замок чемодана, хотя он уже несколько раз проверял, что все закрыто. Ноги ныли, но он продолжал сидеть неподвижно, будто боясь, что любое движение нарушит равновесие, которое он едва удерживал.

Вагон слегка трясло. Внутри слышались тихие голоса, шорох пакетов, иногда скрип кресел. Где-то впереди хрипло чихнул ребенок.

Кир отвел взгляд от окна, посмотрел на свои руки, сцепленные перед собой. Усталость давила на плечи. Рядом Боря тихо сопел, уронив голову на спинку кресла.

Он не знал, сколько еще таких поездок предстоит – и даже зачем они нужны.

Мысли начали путаться. Откуда-то в глубине вынырнула фраза, услышанная когда-то: «Каждый бежит, чтобы не упасть».

За окном вагона мелькали фонарные столбы и гирлянды проводов. Поезд прибывал на конечную станцию.

#6

Кир вспомнил как оказался в этом городе первый раз. Тогда они приехали на машине. Первое, что он увидел, проезжая по мосту при въезде в город – гигантские белоснежные буквы.

Сейчас он снова оказался здесь и на душе стало тяжело от нахлынувших воспоминаний. Меньше недели на все, сегодня – можно сказать уже не считается. Завтра должен приехать директор и Аль-Малик. Завтра нужно было проконтролировать монтаж, проверить коммуникации. Он был уверен, без сюрпризов не обойдется. Послезавтра – отполировать и доделать все, что будет не готово завтра. Дальше за дело должны были браться программисты с их системами.

Он огляделся по сторонам. В воздухе витала прохладная свежесть тихого сибирского летнего вечера. Ни мушек, ни комаров, словно воздух был настолько стерильно чистым, что насекомые просто не могли выжить в такой среде.

Лучи заходящего солнца отражались в боковых окнах гостиницы, которую было видно с площади железнодорожного вокзала. Это была самая высокая гостиница в городе. Фасад знания носил следы типичного наследия советской модернистской архитектуры начала 80-х годов прошлого века, но с современными материалами отделки после недавней реновации.

Он провел несколько долгих часов в дороге. Очень хотелось есть. Пересекая трамвайные пути, громыхая колесиками чемодана по брусчатке Кир вспоминал, где здесь поблизости видел продуктовые магазины.

Поднявшись по ступенькам и миновав двери, Кирилл и Борис оказались в лобби, прямо под огромной люстрой, свисавшей с застекленного купола, которая отражалась в плитке «под мрамор» с лаконичными золотистыми вставками. По краям купола – стилизованная панорамная фотографии близлежащего перекрестка с памятниками, и историческими заданиями.

Яркие бордовые кресла с высокими спинками, обитые бархатом, стояли небольшими группами, создавая уютные островки для разговоров. На одном из них – потёртость на подлокотнике, такая, какая бывает от обручального кольца, если долго держать руку на одном месте. Рядом – изящный столик на витых ножках, покрытых тонким слоем позолоты, местами потускневшей. Интересно, сколько историй они уже выслушали?