Ловчий. Кабан и трещотки

Впереди огромная толпа людей, из которой солдаты Уэлсли отбирают девиц помоложе и покрасивее. Все девицы явно европейского вида, разве что, может быть, весьма загорелые. Артур подходит к ним, по-хозяйски берет то одну за щеки, заставляя раскрывать рот, то другую. Затем своему адъютанту приказывает.

Артур: Вон ту в мою палатку, и вон ту, и вон эту. У них зубы хорошие. Не терплю, когда с виду девка красивая, а в постели дышит она на меня всякой гнилью! (Обращаясь ко всем прочим пленным:) Ну что, обезьяны?! Макаки индусские, поняли, каково это – противиться Англии?! Мы Майсур ваш еще съедим с кашей!

Дю Ли: Ах, монсиньор! Мы не Майсур! Мы жители маленькой французской колонии, живем здесь со времен мадам Помпадур. Мы любим вас и дружны с вашей Англией. Вы ошиблись… Порт Майсура на десять миль по берегу дальше! Вон там. Верните нам наши деньги!

Артур (набычась): Англия не ошибается. Ну не Майсур… Стало быть – якобинцы! А мы истребим вашу мерзкую революцию!

Дю Ли (падая на колени): Никак нет, монсеньор! Мы роялисты. Бурбоны! Пощадите нас – без средств нас всех ждут голод, болезни и смерть!

Артур (закипая): Ах, роялисты?! Бурбоны?! Те самые, что отняли у нас нашу Америку?! Повесить всех мужиков на осине… В смысле – баобабе… В общем, на чем придется. Они только что признались в своих преступлениях в нашей Америке! А баб… Всем офицерам разрешаю себе бабу выбрать. Всех прочих продать дикарям в рабство. Мне с выручки – четверть! Проверю…

Пока пленников вешают под жалобные крики и стенания француженок, Артур идет и гневно пыхтит.

Артур: Вот же хрен, пытался меня, боевого офицера, разжалобить! Сдохнут от голода и болезней… Хрена там. Повесим – и вся недолга. С этим у меня быстро. Ишь… Требовал им мои деньги отдать. А по указу все, что взято с бою, – четверть мое, а три четверти до последнего пенса – в казну! Все точно! No dishonesty, no fraud, no corruption!

Вдруг он резко останавливается, бьет себя по лбу и радостно восклицает.

Артур: Ба! Так этот же гад мне признался, что в десяти верстах отсюда Майсур! (Громко кричит.) Джентльмены, пока что не пьем и не расслабляемся. Белых баб отложить – не протухнут, нас всех ждут богатства с сокровищами!

Павильон. Лето. День. Зимний дворец. Тронная зала 9 в

Мы снова на заседании Тайного совета по борьбе с русским воровством и мздоимством.

Сперанский (зачитывая бумаги): Согласно договорам, наибольшую выгоду от продажи строевого леса получал Семен Воронцов, наш изгнанник и английский посол. А нынче он опять отбыл в Англию…

Безбородко и Салтыков с интересом меж собой переглядываются. Лица у них при этом загадочные.

Павел (растерянно): Да как же он мог лес-то продать, ежели все у него было матерью конфисковано?! Объясните мне, как оно может быть?

Салтыков (задумчиво): Семен в Лондоне уж тридцать лет как живет, а здесь у него все отобрано. Интересно, на что сидит? Да как без земли продать с нее лес? Отсюда надо искать.

Кутайсов (громко): Да и искать-то тут нечего. Корабельные рощи у Зубовых, они слали договоры в Лондон, а Воронцов их подписывал. За это и платили они ему – своему врагу – долю малую. Если бы афера с лесом открылась, вешать надобно Воронцова, ибо в бумагах везде его подпись, а возмещать из его средств. А как возместить, ежели все у него конфисковано? Да как вешать, ежели сам он в Лондоне?

Павел (озлобленно): Чертовщина какая-то! За что ни возьмись – везде воровство да приписки. И концов не сыскать! С лесом мы решим так… Воронцова из Лондона назад ко мне вызвать. Скажите, что я все верну, ежели он с моим следствием станет сотрудничать. Теперь флот… Флот строить сразу – и пусть плывет.

Безбородко (с отчаянием): Но дерево-то не высохло! Корабль из сырой сосны быстро сгниет!

Павел (взрываясь): Так ты мне перечить? Верно Сашка сказал – вот уж хитрый хохол, небось за хранение сосны в штабелях твоя фирма из казны деньги берет?!

Безбородко в лице чуть меняется, будто слова Павла угодили в самую точку. Тот тоже это все видит и, распаляясь, кричит.

Павел (взрываясь): Вывел я тебя на чистую воду! Корабли начнут строить завтра. И без проволочек. Ни одной деньги с этого дня тебе за хранение!

10 в Павильон. Лето. Вечер. Тегеран. Диван

В персидском диване идет рутинное заседание. Вельможи о чем-то переговариваются, смеются и шутят. Среди всех выделяется британский посол сэр Уолсей, который в отсутствие шаха выглядит здесь самым главным. По крайней мере именно он ведет заседание, принимает указы, громче всех смеется и шутит. В толпе неожиданное движение – в диван вбегает гонец – принц Салим-хан.

Салим-хан (сужасом в голосе): Из Шуши сообщение. Посреди переговоров с проклятыми русскими Ага Магомед шахиншах был отравлен! Идет следствие. Новый шах Фетх Али объявил месяц траура!

Сэр Уолсей (нервно): Кто отравил? Кого схватили? Какие известны подробности?

Салим-хан: Говорят, схватили каких-то армян, которые под Шушой дыни выращивали. Их дыню шах перед смертью попробовал и сказал, что у нее странный вкус. Сейчас их пытают и правду всю вызнают!

Сэр Уолсей (задумчиво): Армяне? Армяне… Все ясно, убийство организовано русскими – они вечные за армянство заступники! Это мерзкий колченогий горбун русский царь Павел… (Хлопает себя по лбу и начинает по сути кричать.) Ну, конечно! Этот Павел… Он убил собственную жену Наталью! Он убил свою мать, когда та попыталась вычеркнуть его из наследников! Он убил свою кузину Шарлотту из Риги!

Диван ахает и мечется в ужасе. Иноземные послы, не поднимая голов, строчат свои депеши, а сэр Уолсей не унимается. Он еще громче кричит.

Сэр Уолсей (с истерикой): Это… Это воплощение мерзкого колченогого урода Ричарда Третьего, который поубивал всех родных, а нынче до шаха добрался! Я срочно доложу в Лондон! Наши британские ученые точно докажут, что все колченогие горбуны таковы! Они убивают всех! ВСЕХ!

Павильон. Лето. Вечер. Париж. Жандармерия 11 в

Фуше в своем кабинете опять что-то пишет. К нему без стука вбегает Фурнье, который кричит в возбуждении.

Фурнье: Успех! Полный успех, экселенц!

Фуше (неторопливо убирая свои записи в папку): В чем успех? Почему вбежали без стука? Похоже, я вас разбаловал.

Фурнье: Русский царь объявил повсеместную борьбу с коррупсьон де ла рюсс. Наш Мишель назначен главным судейским и будет отвечать за расследование. В первую очередь дела открывают по флоту. Русские требуют от Лондона выдачи Семена Воронцова как главного взяточника и преступника!

Фуше (поперхнувшись): Погодите. Так Воронцов же последние лет тридцать жил в Лондоне безвыездно?! Когда успел? Как сумел?

Преклоняюсь перед ним как преступником, ошеломлен способностью русских следователей. Кто у них сейчас возглавил Тайный приказ?

Фурнье (разводя руками): Насколько я слышал, пока что никто.

Фуше (усмехаясь): О-ля-ля! Это многое объясняет. Стало быть, наш Мишель назначен главным по борьбе с воровством, однако у него нету сыщиков… Занятно. Русские всегда меня поражают. Что ж, поможем Мишелю – посоветуем ему, кого взять в помощники.

Фурнье (с готовностью): У нас есть материал на советника Наследника Александра – князя Василия Кочубея. Это было, когда вы в Лионе…

Фуше (отмахиваясь): Что с ним?

Фурнье: Русская царица его из страны прогоняла, поскольку он оказывал дурное на Александра влияние. В Бадене он в пух и прах продулся в рулетку, просил помощи у родни жены Александра, а те его – в долговую яму… Мы его выкупили, заставили подписать обязательство во всем работать на Францию. У него под началом куча хохлов, ибо по крови он Кочубей. Потомок того самого, которого сам Петр за измену повесил. Лютые враги москалей… Можно использовать.

Фуше (судовольствием): То есть заклятых врагов русских поставим бороться с русскими ворами да жуликами… Занятно. Хорошо. Пусть главным у них будет Мишель, а Кочубея с его хохлами – Мишелю в помощники. Теперь Воронцов…

Фурнье (оживленно): Англичане его русским точно на расправу не выдадут. И потом, что за притча, он же тридцать лет сидел в Лондоне, как он мог при этом в России что-то да выкрасть?

Фуше (со смехом): Тем лучше. Начинайте во всех газетах трубить, что англичане укрывают у себя беглых русских воров и преступников. Пишите, что именно Англия поощряет воровство среди русских, а те потом бегут в Англию, зная, что их оттуда не выдадут. Это сделает союз наших главных врагов меж собой невозможным. Что с флотом?

Фурнье: Русские по прямому указу лунатика спешно затеяли большое строительство. Свежие сырые бревна сразу в дело обтесывают.

Фуше (с изумлением): Даже не дали сосне просохнуть хотя бы за лето? Да, этот Павел точно заслуживает самого высшего ордена Франции! Он так свой флот потопит, не доплыв до нас… Сегодня же доложу Бонапарту. А вы, Фурнье (игриво тыкает подчиненного пальцем в пузико), несите мне столь хорошие вести каждый день, и побольше!

Натура. Лето. Вечер. Баку. Таможня 12 в

Солнце клонится за высокие горы, кругом появились длинные тени. У дверей таможни скучает небольшой отрядик во главе с фон Раппом. Наконец, дверца приоткрывается, потягиваясь, выходит таможенный офицер. К нему спешит фон Рапп, размахивая бумагой. Таможенник лениво ее читает, а фон Рапп при этом ловко засовывает ему в шаровары увесистый мешочек, видимо, с бакшишем. Таможенник этого как будто не замечает. Наконец он дает команду пропустить фон Раппа с товарищами. Но вдруг издали раздается гром копыт. К таможне подъезжает целая кавалькада персов на взмыленных лошадях. Видно, что люди скакали без остановки. Старший в группе почти вырывает документы из рук у таможенника, воздает благодарность Аллаху и, поворачиваясь к фон Раппу, кричит.

Назим-хан: Вы Иоганн фон Рапп?! Вас мне и надо! По приказу шаха Фетх Али вы задержаны! Сдайте оружие!

Фон Рапп оглядывается. Он посреди чужого враждебного города. С ним горстка людей из пяти слуг, а вокруг кавалькада из двухсот конных персов, размахивающих оружием, и это не считая таможенников. Фон Рапп смотрит на скрывшееся уже за горами солнце, которое потихоньку заходит на западе. Лицо его непроницаемо. Постепенно сгущается южная темнота, пока ловкие руки персов снимают с него ремни и оружие и его самого крепко связывают. Вокруг фон Раппа черная южная ночь, которая постепенно заполняет весь кадр и появляются слова: «Конец шестой серии».

Серия 7

Ave Caesar

(Слава Цезарю)

1a

1797. Павильон. Лето. Рига. Дом градоначальницы

Дом, который еще год назад бурлил жизнью, притих. По очень чистому, идеально пустому коридору идет Барклай. У двери Шарлотты все так же в горшках стоят розы, а возле них – похожие на манекенов охранники. И все же такое странное чувство, будто весь дом уснул. При виде Барклая один из охранников на миг заглядывает в кабинет, а потом с поклоном раскрывает дверь перед Михаилом Богдановичем. Кабинет теперь больше похож на некое казенное присутствие. Посреди комнаты стоит огромный массивный полированный деревянный стол, за которым в кресле сидит Эльза Паулевна. На Эльзе ее обычный черный мундир полковника вермахта, на котором лишь два светлых пятна: наградной крест из серебра на месте верхней туго застегнутой пуговки и символ Розы фон Шеллингов, вышитый у Эльзы над сердцем. Во всей комнате, помимо стола, кресла и Эльзы, огромный шкаф с картотекой и два портрета Шарлотты. Один – на стене за спиной Эльзы и второй – у нее на столе, на подставке. Барклай при входе отдает честь, Эльза машет в ответ.

Эльза: Перейду сразу к делу. Не скушно ли вам у нас, Михаил Богданович?

Барклай: Ответить бодро иль честно?

Эльза: Лучше – честно.

Барклай: Работа отлажена. Рынок достиг насыщения. Нужно или произвести новый продукт, или с кем-то повоевать, чтоб в гешефте вновь возникло движение. Посему – скушно.

Эльза: Повоевать… У меня уже двое. Хотела бы я, чтоб мои дети никогда не знали войны. А новый продукт… Госпожа умела придумать продукт… (Помолчав:) Плохо мне без нее.

Барклай: Всем плохо. Смерть ее стала для рынков шоком. А заменить ее некем.

Эльза (с глухою яростью): Моя вина. Век не замолю этот грех… (Помолчав и чуток успокоившись:) Но жизнь продолжается. Из самых достоверных источников мне сообщили, что вскоре вас будут просить в Санкт-Петербург. Прошу не отказываться. Вы будете отвечать за жизнь и благополучие сына и наследника госпожи. А заодно – возможно, вам удастся развеяться.

Барклай (с интересом и оживлением): А какой пост? Что надо делать?

Эльза: Пока не известно. Это решать будет Каин. Убийца своего брата, кроткого Авеля. Скорей всего, речь пойдет о финансах и о том, что надо будет перестроить все таможни в стране на манер нашей – рижской.

Барклай (с восторгом): Это дело по мне! Новые города, новые люди, бездна возможностей! (Осекшись.) А вы? Вы же остаетесь одна… Вы без нас не закиснете?

Лицо у Эльзы на мгновение становится будто каменное. Она молча смотрит на маленький портрет Шарлотты у себя на столе. Затем лицо ее принимает обычное выражение.

Эльза: Да что вы, Михаил Богданович. У меня ведь уже мальчик и девочка. Любимый муж. Под началом три провинции. Надо следить за наследством для Саши и Даши. Дел – куча. Где уж тут закисать. А в столице Саша нынче один. Собирайтесь.

2а

Павильон. Лето. Вечер. Париж. Жандармерия

Фуше сидит в своей комнате, положив ноги в сапогах со шпорами на стол, и глядит в потолок. Похоже, что какая-то мысль его сильно мучит. Наконец он снимает ноги со стола и требовательно звонит в колокольчик, вызывая Фурнье.

Фуше: Гнилой русский флот почти что построен. Кто еще сумеет навредить Бонапарту в Италии, помимо кораблей этих русских? Думаю, что разведка австрийцев. Кто ею командует?

Фурнье: Эти дела шли мимо нас. Ими занимались робеспьеровы комиссары, ныне казненные (роется в папках, находит нужную, сдувает пыль). Я слышал, что в Вене какое-то ведомство работает. Однако людей Робеспьера более беспокоила вот эта женщина. (Показывает изображение на гравюре. Мы видим лицо Марии-Елизаветы.)

Фуше (делая вид, что даму под вуалью он не узнал): Какое прелестное личико! И кто это?

Фурнье: По делу проходит как мадам Паучиха. Это старшая сестра казненной нами Марии-Антуанетты. Семья отдала ей Тироль, и она нынче из неприступного Инсбрука плетет вокруг нас свои сети.

Фуше: А! Понимаю… Герцогиня Тирольская…

Фурнье: Никак нет. Тироль – духовенская епархия, а не светская. Эта Мария-Елизавета – аббатиса иезуитского ордена. Люди Робеспьера считали ее подобием «Аламутского Старца». Того, кто создал ассасинов. У нее, правда, не ассасины, а верующие фанатики. Их зовут «Опус Деи».

Фуше: Занятно. И у нее – поддержка всей Австрии…

Фурнье: Отнюдь. Остальные Габсбурги до визга боятся ее. Все говорят, что она Немезида – олицетворение совести. Не будь ее, вся остальная семья давно бы погрязла в блуде, скотстве да извращениях. Ну вы же знаете, какой сукой была наша Антуанетта. Остальные не лучше.

Фуше: Прекрасно. Я срочно пишу донесение Бонапарту. Прошу его, чтобы тот поймал каких-нибудь тирольцев из Инсбрука. Насколько я помню, там прямая дорога из Тироля прямо в нами осажденную Мантую. Уверен, обязательно будут то ли гонцы, то ли подмога, то ли разведка… И пусть те в обмен иль на жизнь, или на отмену пытки все нам расскажут про сию мадам. Да, и про ее замок в Инсбруке – как туда проще войти (опять приходит в самое хорошее настроение). Поможем им заглушить их же совесть.

Фурнье (с возбуждением): Доверьте это мне, экселенц! Мы спасем Бонапарта и покончим навсегда с Паучихой!

С этими словами Фурнье из кабинета начальства выходит.

Фуше провожает его презрительным взглядом и бормочет.

Фуше: Нужен мне ваш Бонапарт… (С презрением сплевывает.) Пфуй! Но мне пришлось искать объяснение – зачем мне ее убивать и почему наши люди пойдут умирать, штурмуя чертов Инсбрук. (Нервно вскакивает и начинает ходить по комнате.) Да, и еще надо понять, как сделать так, чтоб никто не успел заглянуть в те бумаги, что люди Фурнье из Инсбрука вынесут…

3а

Павильон. Лето. Эзель Абвершуле

В колледже тихо. Кто-то из детей на каникулы поехал домой, прочие проводят лето на острове Эзель в нарочно построенном для них летнем лагере. По пустому гулкому коридору аббат Николя ведет Александра Бенкендорфа в учительскую. Он сам раскрывает перед мальчиком дверь. Посреди учительской большой стол, за которым сидят трое. Посредине Государь Павел, а по бокам от него его верные Куракин с Кутайсовым. Напротив троицы на некотором отдалении от стола поставлен единственный стул. Именно на него указывает своему воспитаннику старый аббат.

Павел (с неловкостью): Здравствуй, дружок… Мы с твоей матушкой кузены, стало быть, ты мне племянник. Можешь звать меня дядя Павел.

Бенкендорф: Слушаюсь, Ваше Величество.

Павел: Согласно моему указу нумер пятьсот семнадцать по достижении четырнадцати лет ты сможешь занять любые посты в моем царстве. (Помолчав.) Однако нынче перед назначением тебя начальником таможенной стражи побеседуем (с легким смешком). По итогам такой же беседы я стал царем! Потому что я умнее и – лучший! (Снова помешкав.) Итак, первый вопрос… Ходит слух, что я… твою мать… В общем… Что ты об этом думаешь?

Бенкендорф: Мы – вы, мама и я – по крови фон Шеллинги. Ни разу фон Шеллинги не пролили родной крови. Поэтому в любые слухи о вас и о маме я не поверю.

Павел (облегченно вздохнув и продолжая уверенней): Это верно. Мы с тобою одна семья и сможем друг другу довериться. Значит, с этим покончено. Хорошо. Теперь расскажи, что и как ты будешь делать в таможне.

Бенкендорф: Одному с таможенной стражей управляться немыслимо. Я разделю ее на три департамента и во главе их поставлю друзей. С вашего дозволения. (Подает Павлу список.) Вот их фамилии.

Куракин (с хохотком): Не сломай язык, Паша! Имена и фамилии у этих латышей заковыристые…

Вместо ответа Павел со своего стула спрыгивает и, размахивая списком, начинает кругами бегать по комнате. Государь явно взвинчен. Он снова и снова перечитывает коротенький список, а потом подбегает к юноше и кричит.

Павел (в ажитации): Кто это?! Что это?! Кто вам это все нашептал?! Это моя толстая Машка? Это ее сальная рожа придумала?! Так передайте ей… Два раза из трех она в лужу пукнула! Не ее это люди, совсем не ее!

Кутайсов (с интересом): Похоже, там вовсе не латыши…

Куракин: Мин херц, огласите, пожалуйста, весь список! Нам бы тоже хотелось понять…

Павел (в ажитации): Список?! Вот вам список!

4а

Натура. Весна. Эзель Абвершуле.

Последнее построение

На плацу колледжа суматоха. Звучит звук горна, ребята торопливо строятся. Над плацем гордо реет русский триколор. А из-под флагштока будто расходятся три огромных луча, выложенных на плацу разноцветными камушками. Лучи в цвета триколора – белый, синий и красный, и поэтому три старших класса стоят под знаменами: старший класс под красным, средний под белым и младшие синие. Сзади у стены выстроились совсем маленькие с зеленым знаменем. Рядом пустое место для еще одного класса, и над ним уже стоит знамя желтое. Перед старшими тремя колоннами детей выходит аббат Николя, который объявляет.

Аббат Николя: Ну-ка, три моих богатыря – трое лучших учеников наших классов, выйти из строя. Ко мне – марш!

Гремит барабанная дробь. Из стройных рядов учеников выходят три мальчика в парадной форме. В отличие от формы прочих детей, верхняя часть правого рукава у них из другого материала – красного, белого и синего, соответственно. Все трое встают перед аббатом Николя во фрунт, и тот объявляет.

Аббат Николя: Лучшими учениками колледжа в этом году объявляются: в старшем классе – Михаил Воронцов, в среднем – Александр Бенкендорф, в младшем – Алексей Орлов. Поздравляем!

5а

Павильон. Лето. День. Эзель Абвершуле

Мы вновь в учительской колледжа. Павел, видимо, зачитал имена из списка Бенкендорфа, и Куракин с Кутайсовым сидят огорошенные. Павел устало машет рукой.

Павел: Короче, в помощники он просит Орлова и Воронцова. Две самые воровские да казнокрадские фамилии. А именно для того, чтоб очистить от этой скверны правительство, мы и затевали РЕФОРМЫ!

Кутай со в (сухо): Молодой человек, извольте обосновать свой выбор. Мы слушаем.

Бенкендорф: Таможенный доход нынче в стране от торговли по морю. Главный порт сейчас Рига, и поэтому я себя назначил главным по Балтике. Для работы таможенной стражи нужны корабли и команды. Поэтому я назначил Михаила Воронцова главным по подбору людей и по обеспечению, ибо дядя его Сенявин нынче флотский. Кроме Балтийского моря есть море Черное. Посему я назначил Лешу Орлова отвечать за Черное море, так как дядя его, князь Алексей Орлов, – «господин моря Черного».

Кутай со в (задумчиво): А что? На мой взгляд, логично. Раз уж ставим его на таможню из расчетов политики, чего ж изумляться, что и он просит на все посты таких же пацанов из расчетов политики?

Павел (явно остывая): М-да… А ведь ты, племянничек, не так прост. Подумать только – Воронцовы с Орловыми хотят служить вместе, а не вцепиться друг другу в глотку при случае… Чудеса! (Немного подумав:) Хорошо. С твоими назначеньями я согласен. Однако настаиваю на введении должности попечителя и наставника вашего ведомства. Считаю лучшим для этого аббата Николя!

Аббат Николя (торопливо): Счастлив служить России, помогая моим же ученикам… Однако… Я готов дать ребятам научную, административную или служебную консультацию. Но, на мой взгляд, полезнее всего для них станет учитель по экономике иль финансам, а в этом деле я – швах. Всю жизнь жил из милости государей, а сам не умел заработать ни гульдена.

Павел (с подозрением): То есть как это – заработать? Таможня должна тарифы да пошлину с торговцев собрать и контрабанду ловить! А деньги им на чем зарабатывать? Как это понимать?

Куракин (с ухмылкою): Вестимо как. Сдадут в аренду пару саженей госграницы – и, считай, заработали!

Аббат Николя (снисходительно): Прошу прощения, Ваше Величество. Когда вы в прошлый раз изъявили свое желание, я поинтересовался нынешней работой таможни. Прошу прощения, но там – тихий ужас. Пошлины и тарифы берут с купцов по своему разумению, а тут надобно понимать, с кого можно взять больше, а с кого надо меньше. В итоге одних купцов не со зла обдирают как липку, и они прекращают с нами торговлю, а другие нас грабят. Лишь на рижской таможне с этим порядок, и я бы советовал распространить сей порядок на всю империю.

Павел (мечтательно): Да и впрямь, от рижской таможни доходы сейчас самые жирные. А кто там главный?

Аббат Николя: Барклай, Михаил Богданович. Он опять же и Сашу Бенкендорфа знает. Легче сработаются.

Павел (задумчиво): Ах, Барклай… Я ж только «за»! Да ведь не поедет же… Я его сам позвал некогда, а он сделал вид, что не понял. Да и Эльза его не отпустит, он же ее кошелек…

Аббат Николя: Прошу прощения… У вас устарелые сведения. Уверен, что Михаил Богданович согласится. Он человек живой и любит все новое, а Эльза Паулевна – прирожденный охранник. Боится, как бы чего не вышло. Пока у обоих была госпожа, они жили мирно, Барклай рисковал, а она сторожила. Хорошо ль нынче непоседе Барклаю – под сторожем?

Павел опять начинает бегать по комнате и на бегу грызет ногти. Затем он вдруг останавливается и приказывает.

Павел: Да и… Попытка не пытка! Что мы теряем-то? Николя, пишите письмо в Ригу Михаилу Богдановичу. И обязательно запрос суке Эльзе. Мол, сыну вашей госпожи поручено дело государственной важности и, мол, просим прислать ему на подмогу его старого пестуна – Михаила Богдановича. Авось дело выгорит! А вы знаете, что когда-то придумал Барклай? Флот высоких широт. Точнее – Флот Открытого моря. Есть на севере Швеции две маленькие деревушки – Трондхейм и Нарвик… Да, Нарвик и Трондхейм. Так что придумал Барклай…

Павел с удовольствием идею Барклая рассказывает, его слушают Николя с Бенкендорфом. Кутайсов же за это время заснул, а Куракин из списка, написанного Бенкендорфом, сложил самолетик и его пускает по комнате.