Ловчий. Крысы и дудочка

Шарлотта согласно кивает, и Эльза идет к двери – видимо, за письменными принадлежностями. Затем вид из камеры расплывается, и мы видим, что вместо пера и чернильницы Эльза вносит в комнату поднос с пирожками и чаем.

17в

Павильон. Утро. Зимний дворец. Комната Шарлотты

Шарлотта в своей комнате на кровати на огромной перине – полусидя принимает поднос и начинает разливать чай. Поднос стоит частью на одеяле поверх ног Шарлотты, а частью на коленях Эльзы Винценгерод, которая присела рядом на высоком стуле с прямою спинкой. Шарлотта в накрахмаленной белоснежной рубашке. На нарядах обеих ни пятнышка, и сам обряд чаепития выглядит как священнодействие.

Из окон раздается радостный звон колоколов, зовущий на воскресную службу. Комната завалена цветами, поздравительными открытками и свежими фруктами. Раздается стук в дверь, дверь открывает снаружи безупречно одетая фрейлина Гагарина в парадном наряде с праздничною наколкой. Она делает церемониальный книксен.

Гагарина: Баронесса, к вам посетитель. Изволите принять?

Шарлотта в постели судорожно сглатывает. Она пытается натянуть на себя одеяло, поднос перекашивает, но его ловко подхватывает Эльза Винценгерод, которая убирает его на маленький столик, а затем строгим и осуждающим взглядом смотрит на свою подопечную. Та под взглядом старшей фрейлины начинает виновато разглаживать на груди одеяло и оправлять примятую было сорочку. Эльза чуть помогает Шарлотте привести себя в порядок и успокоиться, а потом с легким вздохом кивает.

Эльза Винценгерод: Проси. Баронесса готова принять.

Гагарина в ответ церемонно кивает и скрывается за дверью. Через мгновение в двери показывается огромный букет цветов, и скорее по росту входящего мы понимаем, что это Кристофер. Эльза деликатно отходит от кровати, делает знак фрейлине, и та забирает букет. Наконец виден Кристофер. Он в лучшем мундире, пуговицы, эполеты и пряжка блестят так, что глазам больно. Полковник мгновение мнется в дверях, не зная, куда девать из рук свою парадную треуголку, пока из-за двери ее не выхватывают. Видно, там толпится народ, ибо то и дело в дверной проем кого-то там видно. Кристофер наконец входит и опускается на колено перед кроватью Шарлотты. Лицо его побагровело, стоячий воротничок явно душит, а высокие подушки Шарлотты положены так, что лицо его на уровне с лицом девушки.

Кристофер: Как Ваше здоровье, баронесса?

Шарлотта: Спасибо, мне лучше. Я читала все ваши письма, они меня весьма тронули. Я очень рада вас видеть.

Кристофер: Ну что ж, я человек простой – привык брать крепости сходу. Я люблю вас. Я прошу вас стать моею женой!

Шарлотта, видимо, ожидала этих слов, но все равно на глазах у нее наворачиваются слезы, и она только молча кивает в ответ. К ней на помощь приходит Эльза, которая стоит с нею рядом. Она достает из рукава белоснежный платок, который протягивает своей подопечной.

Эльза (тихо, почти про себя): По этикету вы должны отвечать. Одно слово – или «да», или «нет». Потом будете плакать. Сперва – ответ.

Шарлотта утирает слезы, судорожно кивает и говорит.

Шарлотта: Да. Конечно же – да!

Такое ощущение, будто разом выдыхают все присутствующие, в том числе и те, кто, невидимые для нас, стоят в это время за дверью. Раздаются облегченные шепотки, даже слышен чей-то короткий смех. Полковник облегченно утирает пот со лба и прикладывается к ручке невесты. У той сияющие глаза. Она счастлива.

1г

Натура. Утро свадьбы. Ступени Зимнего дворца

Шарлотта в свадебном наряде поднимается в карету. Лицо ее светится. Колокольный перезвон, в воздухе порхают белые голуби, отовсюду летят конфетти и лепестки роз. В карете уже сидит в одеянии подружки невесты Эльза фон Винценгерод.

Шарлотта: Спасибо, что согласилась стать моей главной фрейлиной и перебраться со мной в эту Ригу. Ты мне будешь там весьма кстати. Этого я не забуду.

Эльза в ответ лишь чуть поджимает губы.

Эльза: Я лишь исполняю мой долг (по-матерински вдруг улыбается). Когда-то и я мечтала, чтобы меня вот так же увезли в свадебной карете из Зимнего. Не судьба (легкий вздох). Я за вас так рада, душечка, но при вашем дворе подобных историй не будет. Это я вам обещаю! (Обе женщины при этом замечании понимающе смеются.)

Шарлотта (с интересом выглядывая из кареты): Кстати, а куда мы едем? Я думала нас венчать будут в соборе?

Эльза: Вообще-то это сюрприз. Вы не просто едете в мужнюю вотчину, а Государыня вам с мужем дарует на свадьбу Лифляндию. Это великая честь, которая сделает вашу семью главной семьей всех русских немцев. Поэтому венчаться вы должны не в православном соборе, а в немецкой слободе – в Санкт-Клаус кирхе.

Шарлотта задумчиво кивает в ответ. Только теперь она обращает внимание на свадебный крест: он не русский восьмиконечный, а прямой – лютеранский. Она невольно усмехается.

Шарлотта: Надо же… лютеранство. Ничего что я католичка? У меня же иезуитское образование… Не то чтобы я была против.

Эльза: Я сама родилась в католическом Гессене, но в России все немцы считаются лютеранами, татары – мусульманами, а поляки – католиками. Вам суждено править немцами, и мы же не станем огорчать ваших подданных?!

Шарлотта (небрежно махнув рукой): Конечно! Просто мне бы хотелось венчаться в соборе, там пышней обстановка. Я так устала от монастырского одеяния – ты не поверишь!

Эльза: Да… В этой Риге по слухам все ходят в черном. Так что не угадали вы со страною и подданными! (Обе женщины от этих слов опять счастливо смеются.)

2г

Павильон. День. Церковь Святого Николая в Санкт-Петербурге

Огромный зал. Прямое лютеранское распятие. Хор детей, поющих что-то по-немецки в главной лютеранской церкви страны. Шарлотта и Кристофер в свадебных нарядах у алтаря. Лицо Шарлотты счастливо, лицо Кристофера сумрачно. За ними в качестве дружек жениха и невесты – Наследник Павел и его жена Мария Федоровна. За ними ряды офицеров по два в одинаковой форме с характерно германскими лицами, за ними парами стоят дамы – все в одних и тех же строгих нарядах, напоминающих военную форму. Все еле слышно переговариваются по-немецки. Со стороны это выглядит как парадное построение среди казармы. Сзади всех на небольшом возвышении сидит Государыня Екатерина Великая, которую полукругом окружают разряженные сановники. В сравнении со строгими рядами немцев именно эта группа выглядит как брачующиеся. К Государыне сзади наклоняется князь Потемкин.

Потемкин: Разумно ли, что они венчаются лютеранским обрядом? В жилах жениха – кровь Петра.

Екатерина: Именно потому. Пусть он и внук Петра, но – лютеранин, не перешедший к нам в православие, и поэтому к нашему престолу не имеет никакого касательства!

Потемкин: И все же не было ли возможности сохранить сию землю под вашим прямым управлением?

Екатерина: Гриша, скажи-ка, как думаешь, что для нас сейчас самое важное?

Потемкин: Людей накормить. Чтобы их накормить, надобно, чтоб татары и турки перестали ходить набегом на наши лучшие земли. Стало быть, надо забирать Крым да выбивать врага из Эдисана с Кубанью.

Екатерина: Все верно, лишь об этом и думаю. А в той же Прибалтике у нас аж с Петра конь еще не валялся. И когда мои туда дойдут руки?! Без хозяина любая земля просто чахнет, а у меня на эту Прибалтику нету ни силы, ни времени. А враги в Европе нас ждать не будут. И раз кому-то доверить эти земли придется – я выбираю племянницу.

Потемкин понимающе кивает и в глубоком поклоне возвращается на свое место. Камера переходит на лицо епископа, совершающего церемонию. Он только что закончил что-то говорить и теперь вопросительно смотрит на Екатерину Великую. Та благосклонно улыбается и крестит издали юную пару. Раздается оглушительный колокольный звон. Камера на лице Шарлотты, глаза ее залиты слезами, она – совершенно счастлива.

3г

Павильон. Вечер. Зимний дворец. Бал по случаю свадьбы

По залу идут Наследник Павел и Мария Федоровна. Павел с кислой миной брюзжит.

Павел (тихим голосом): Маменька совершенно сошла с ума. Заставила Кристера взять в жены шлюху. Грязную полукровку!

Мария (громко и звонко): Ах, оставьте, друг мой! Шарло – моя лучшая подруга. Да и потом, что за притча? Какая муха вас укусила?

Павел (тихим голосом): Ах, Марихен, это все дела государственные. Ну-ну, не куксись, я все объясню. Испокон веков повелось, что у всякого человека значительного был свой Hoffaktor. Ибо не дело господину мешки зерна или ночные горшки все время считать. И у моих родителей были Hoffaktor, и у ваших – и деда и прадеда. А потом открыли Америку, и у много кого поместья оказались на другом конце света. И послали ими управлять, конечно же, их – хоффакторов. Так они там пригрелись, процвели, а потом и взбунтовались против природных правителей. Посмотрите на американский конгресс – сплошь потомки этих, этих… Это они не англичан, это они всех нас – и меня, и вашего родителя, стало быть, предали! И вот смотрите – новая притча. Кто у нас теперь снабжает войска? Цейтлин – хоффактор Потемкина! Матушка посылает вашу подругу в роли такого же хоффактора управлять нашей Ригой! Кто мешает ей там детей народить, а потом они, как американские Hoffjude, взбунтуются и отберут у нас наши земли?! Вы понимаете, почему я в отчаянии?!

Мария (громко и звонко): Ах, мон ами, всюду вам чудятся ужасные еврейские заговоры! Это так скучно! Ну почему мы не можем просто за мою подругу порадоваться?! У нас так давно не было бала!

Павел замирает на месте и с подозрением озирается.

Павел (с шипением): Ах, Марихен, тише, дитя мое! Эта саранча египетская здесь повсюду! И почему я должен молчать? Моя мать – полуграмотная кабатчица из Германии, отдающая мои земли в управление хитрой да пронырливой суке, которая оберет нас как липку!

Мария (громко и звонко): Да вы с ума сошли, какая тут саранча?! Во всем Зимнем вы не сыщете ни одного сверчка иль кузнечика! А мне так не хватает ночного стрекота наших цикад… Вот идут молодые – можете поболтать со своим другом детства, а я пока поделюсь новостями с подругою. (Обращается к подошедшим Шарлотте с Кристофером.) Шарло, ты пробовала замечательный штрудель с клубникою? Пойдем, я тебя угощу! (Подхватывает подругу под руку, и дамы, щебеча, удаляются. Слышно, как Мария говорит.) Ах, как рада я за тебя, милый друг! Кристер твой – такой душка-обаяшка, весельчак и красавец, не то что мой бука. Я изумилась узнать, что они молочные братья. А Кристер нам с подругами как-то раз рассказал, что мой много ел, и на двоих молока не хватило. Так что моего как Наследника выпаивали молоком, а твоего – сразу водкой! Я хохотала над ним до упаду! А еще… (Голоса дам в общем гуле постепенно стихают. Павел делает вид, что рассказа жены не слышал.)

Павел: Стоит ли мне поздравлять вас, друг мой?

Кристофер: Кто знает? Она не в моем вкусе, мне скорей по душе девицы с более пышными формами. Так что я не думал связать себя узами, но без этого брака не видать мне моей же Лифляндии, а ваша мать – Государыня, и желания Цезаря…

Павел (с участием и утешением в голосе): Все! Все понимаю, бедный друг мой. Все мы страдаем из-за нее. Однако дай срок, я все изменю!

Кристофер: Тише, Ваше Высочество, вот идет ваша мать.

Появляется Екатерина, которая ведет за руку молодого человека. Глаза его будто примечают все вокруг, а на лице застыло лукавое выражение.

Екатерина: Вот вы где! Иди-ка сюда, милый друг!

Павел с Кристофером оба подтягиваются и почти бегут к Государыне. Та, увидав это, морщится и поясняет.

Екатерина: Нет, нет, лишь Кристофер! Нам надо поговорить в узкой компании.

Павел замирает в движении. Его лицо сильно краснеет, он резко отворачивается и уходит в сторону, не глядя по сторонам. Кристофер будто не замечает этого и подбегает к Екатерине.

Кристофер: Рад служить, Ваше Величество!

Екатерина: Раз ты, милый друг, у нас оперился, я решила, что пора тебе возглавить твою родовую провинцию. В Лифляндию поедешь, дружок, будешь там моим наместником.

Кристофер (на седьмом небе от счастья): Рад стараться, Ваше Величество! Будет исполнено, Ваше Величество!

Государыня в ответ смотрит на полковника крайне скептически, а потом с легким вздохом поясняет.

Екатерина: Даю тебе в дорогу молодого секретаря. Ежели чего не додумаешь, так он досмотрит. Рекомендован Гришиным хоффом Цейтлиным, тот славно всю нашу армию смог одеть, обуть и вовремя накормить. Стало быть, запомни, ты там по праву крови, а он – ради денег. Он не смеет лезть в дела чести или дела государственные, ты не мешаешь ему делать деньги. А теперь познакомьтесь: Барклай де Толли. Зовут его Михаил, как ты понимаешь, Богданович. Отныне это твоя тень и верный слуга.

Молодой человек отдает честь своему новому господину и щелкает каблуками. Кристофер смотрит на него свысока и насмешливо. Барклай ниже, меньше и худее Кристофера. Тот полушутя хватает его за шею, будто намереваясь душить.

Кристофер: Так ты мой новый Hoffaktor, вроде того, кого отец мой как-то повесил за воровство?! Жид, жид на веревочке дрожит! Так помни, посмеешь украсть – я тебя так же вздерну!

Барклай таращится, видно, что ему неприятно, от сдавления горла он чуть багровеет, но молчит и терпит. Екатерина смотрит на него с одобрением, а на Кристофера морщится с осуждением, а потом говорит примирительно.

Екатерина: Ладно, после меж собой познакомитесь. Конечно, можешь его повесить, но лишь ежели поймаешь его на воровстве за руку. Иного – не потерплю.

Кристофер: Да мы что ж? Мы ж любя! Мы – балуемся.

Государыня в этот миг видит вдали Шарлотту, которая пробует штрудель вместе с Марией Федоровной и счастливо смеется. Лицо Государыни вдруг мрачнеет.

Екатерина: А вот баловства мне не надо. Все мы – слуги империи: и русские, и евреи, и немцы. Придет день, и всем нам под одними Орлами стоять. Всех нас не минет чаша сия.

При этом она смотрит не на притихших мужчин, а на весело смеющуюся Шарлотту. Лицо ее искажается до той степени, что кажется, что Государыня сейчас заплачет. Она не видит, что этот ее тревожный, любящий взгляд на Шарлотту перехватил человек, стоящий за столбом. Это Наследник Павел, и его взгляд на Шарлотту полон ревности и ненависти. Машинально Павел сжимает рукою бокал, который держит в руке. Осколки падают на пол. Рука и пальцы Павла в крови. Павел, выругавшись, сует пальцы в рот и начинает их по-детски сосать. На краю его губ видны капли крови.

4г

Натура. Утро. Площадь перед Зимним дворцом

Под звуки радостного колокольного перезвона молодые садятся в карету, на которой изображен черный жеребец, поднявшийся на дыбы в белом поле. Шарлотта млеет в объятиях мужа и сонным голосом спрашивает.

Шарлотта: Почему черный жеребец? Это правда, что Луку Мудищева писали с вас, Бенкендорфов?

Кристофер (с довольным гоготом): Так и есть, это мы, это все – про нас! Только жеребец у нас на гербе получился случайно. Наша фамилия раньше была Биркенбейнердорф, то есть Лаптевы, или Березовоногие. Тех из нас, кто давно перебрался в Россию, всегда звали фон Лаптевы. Поэтому у предков вместо герба использовали березовое полено. А потом кто-то решил, что черные пятна на белой коре складываются в черного жеребца, так жеребец и стал нашим символом. А уж слухи про то, что мы жеребцы, пошли еще позже. После Петра Великого! (Говоря это, Кристофер лукаво подмигивает.)

Шарлотта: А у нас, фон Шеллингов, фамильный герб – красная роза. В знак родства с одной прежней английской династией.

Кристофер (с громовым хохотом): Роза, береза!

Шарлотта (подхватывая считалку): Мак, табак!

Кристофер (пытаясь, получить поцелуй): Девочка умная!

Шарлотта (со смехом и визгом): Мальчик – дурак!

Они оба хохочут и сладко целуются. Их карета летит по дороге. Спицы колес сливаются в один круг. Вдруг колеса замирают со стуком и грохотом. Раздается голос: «Все, барин, приехали!»

5г

Натура. Вечер. Разбитая дорога. Огромная лужа.

Рига. Ратушная площадь.

Карета с молодыми застревает в огромной луже прямо перед старой, потемневшей и покосившейся Ратушей. На ней сидят стаи ворон, слышны их крики. Двери в Ратушу

распахнуты, сама она выглядит, как нежилая и брошенная. Возница кричит: «Вот мы и дома! Вон дом ваш – напротив!» Кристофер выскакивает из кареты, проваливается в грязную воду по колено, гогочет и засучивает рукава.

Кристофер: Вот так я и представлял родные края! Кругом темень, грязь и немытые латыши. Но ведь мы все исправим, верно, любимая?!

Из кареты робко выглядывает Шарлотта, она с опаской смотрит на исполинскую лужу, но тут Кристофер ее ловко хватает в охапку и переносит на сухое место. Вслед за Шарлоттой он так же ловко выхватывает из кареты верную Эльзу и тоже несет ее на сухое. Затем он с тем же громовым смехом кричит слугам.

Кристофер: Эй, Еропка-холопка, Ванюшка, Петрушка – все подь сюды! Навалились все вместе! Ну-ка!

Слуги гурьбой бросаются в лужу. Из кареты при этом выпрыгивает Барклай, который ловко оказывается на сухом месте, надевает очки на шелковой ленте и смотрит на всю эту суету. Его – то ли случайно, то ли нарочно – пихают в грязь, он падает, слуги смеются, а громче всех сам Кристофер. По его команде народ с ревом и гиком поднимает карету из лужи и грязи и выкатывает ее на сухое место ближе к дому градоначальника. Видно, что Кристофер для людей – господин, лидер и душа компании. Барклай же, пытаясь отряхнуться, подходит к своей госпоже. Та ему примирительно улыбается.

Шарлотта: Экий, Михаил Богданович, вы неловкий. Но с лужею этою надобно что-то делать.

Барклай (отряхиваясь и с чувством): Всенепременно и как можно быстрей! Ведь это наша столица, а тут – этакое!

Шарлотта (поворачиваясь к проходящему мимо Кристоферу): Кристер, ты слышал? Мы ведь будем с этой лужею что-то делать?!

Кристофер (с насмешкою в голосе): А что, умник наш вроде вымок?! Латышам скажи, они сделают. А мне недосуг – по слухам охота знатная здесь на болотах, заодно и помуштрую мой полк, а то разъелись они, пока мы с тобой нежились. (С этими словами он подхватывает молодую жену, и они друг с другом целуются. По всему видно, как эти двое любят друг друга. Затем Кристофер ставит Шарлотту на место.) Ну все, я пошел, мне людьми надо командовать.

Шарлотта и Барклай провожают бравого полковника взглядами. Взгляд Шарлотты восторженный, взгляд Барклая – скептический. Затем Шарлотта оборачивается и совсем иным тоном произносит.

Шарлотта: В общем, с лужею и всем прочим нам придется разбираться самим. Справимся?

Барклай (с видимым облегчением): Разумеется, моя госпожа!

6г

Павильон. Осень. Вечер. Рига.

Подвал дома градоначальницы

Шарлотта стоит посреди огромного и пустого подвала и смотрит куда-то вверх. Вокруг нее бродит Эльза, которая то тут, то там находит паутину и пыль и от этого потихоньку ругается.

Шарлотта: Лабораторию мы разместим прямо здесь. Видишь, какая большая труба? Из нее получится прекрасная вытяжка, и мы с тобою не угорим в ходе опытов. Опять же вот идет самотеком вода. Все прекрасно.

Эльза: Все ужасно. Соглашусь с вами лишь ради вашей же безопасности. Уж лучше здесь под охраной, чем бегать неизвестно куда по этому голодному и нищему городу! И потом, что за притча?

Я не училась химии или опытам. Чем я смогу вам помочь?

Шарлотта: Одной мне не справиться, мне нужен ассистент, и я не могу посвящать в государственные дела людей с улицы. Придумай сама, чем заняться, а я подыщу тебе пару учебников, и в любом случае колбы с пробирками ты всегда помыть сможешь!

Эльза (с сомнением в голосе): Всю жизнь мечтала служить при дворе и не думала, что мой удел – мыть вам колбы. Впрочем, покажите-ка ваши записи. Посмотрю, смогу ли я этому выучиться.

Шарлотта согласно кивает и достает из сундука на полу пару огромных гроссбухов. Эльза с брезгливою миной раскрывает верхний и вдруг, хмыкнув, замечает.

Эльза: Боже мой, какой ужас! Какой восхитительный бардак и какой страшный ужас! Как с вашим прекрасным почерком можно так вести свой журнал?! Я знаю, чем я смогу быть полезна. Отныне я веду все ваши научные журналы с каталогами. Я наведу тут порядок, иначе со всем этим невозможно работать!

Шарлотта с несчастным видом кивает в ответ, отодвигает от стены большой стол и, придвигая к нему стул, начинает выкладывать из сундука прочие свои журналы. Вид ее в камере расплывается…

7г

Павильон. Поздняя осень. Вечер. Рига.

Дом градоначальницы

Шарлотта сидит за огромным столом в большой пустой комнате. Кроме стола и пары стульев в комнате ничего нет. Стены наспех покрашены, на окне вместо занавесок висят обычные простыни, и вид у жилья еще не самый обжитой. С другой стороны стола взад-вперед ходит Барклай. Шарлотта дочитывает документы, с неудовольствием бросает их на стол и с досадою говорит.

Шарлотта: Итак, казна Лифляндии совершенно пуста, рижская крепость разрушена, порт разваливается, народ в нищете, и от этого торговли практически никакой – брать доходы даже на поддержание наших штанов неоткуда. Спасибо за информацию!

Барклай (с яростью в голосе): Я сам из Эстляндии, у нас там не лучше, но мы всегда думали, что Рига – крупнейший порт. Я надеялся, что мы поднимемся хотя бы с портовых сборов, но порт, оказалось, попросту не работает, и доходы брать не с чего. Надо просто признать, что мы сами тут не поднимемся, и просить вашу тетушку, чтоб она нам прислала подъемные.

Шарлотта (пожимая плечами): Нет… Тетка сказала, что дарит мне всю эту провинцию и что я сама обязана с нее прокормиться. Если я попрошу ее денег, она меня выгонит, а мне даже жить негде и денег нет. Я скорей сдохну, чем соглашусь сдать Лифляндию. Нам надобно сыскать способ найти деньги.

С этими словами Шарлотта со вздохом встает из-за стола и подходит к окну. Она отодвигает простыню-занавеску и задумчиво смотрит на улицу. Вдруг с легким восклицанием она указывает куда-то и почти кричит.

Шарлотта: Парус, смотрите! Там парус! Это корабль, сейчас он зайдет к нам в порт, и мы возьмем с него деньги. Значит порт все же работает!

Барклай (с горечью разводя руками): Нет. Он идет в Митаву. Даугава – река пограничная. Правый берег – наш, это Лифляндия, и наш берег низкий и топкий, а левый берег – сухой и высокий, и это Курляндия. Наш порт больше и удобнее, но митавский лучше укреплен, и это столица Биронов. Эти сволочи выговорили себе право держать Курляндию самовластно, когда умерла безумная Анна Иоанновна, а наши из-за смены династии не хотели войны. Даугава имеет топкое дно, и наша сторона у реки еще и мелкая, а у них быстрая и глубокая. Все корабли, входя в Даугаву, жмутся на курляндскую сторону, а граница идет по середине реки. Так что этот корабль будет платить за вход в порт у них, в Митаве. Опять же дорога потом из Митавы в Россию короче и по сухому, а у нас дольше и топкая. Эта самая Митава душит нашу Ригу, и ничего тут не сделать. Давайте…

Шарлотта (резко поднимая руку): Молчите, я думаю. (Глаза Шарлотты неприятно сужаются, а лицо приобретает хищное выражение.) То есть вместо того чтобы зайти к нам в порт, корабли идут в реку и поднимаются по ней к Митаве… А ежели они не смогут подняться вверх по реке?

Барклай (приходя в возбуждение): Но как это сделать? Мы не можем повесить поперек реки цепь, ибо тот берег – вражеский, и наши противники…

Шарлотта (взмахиваярукой и пальцем указывая на Барклая): Вот оно – конечно, противники! Мне сказывали, что еще дед Кристера воевал против Курляндии. Ну-ка, Михаил Богданович, вспоминайте, были ли в той войне дела неоконченные?!

Барклай (от возбуждения аж подпрыгивая): Так точно – были! Да вот сами Бенкендорфы всю жизнь спорят за земли в Латгалии, по-моему, с Юкскюлями или кем-то еще. Там вышло, что обе семьи имели наделы по обе стороны реки, а когда пошла заруба меж лютеранами и католиками…

Шарлотта (хлопая в ладоши от радости): Отлично! Вот и Кристеру работенка нашлась. Вместо того чтобы зайцев гонять да людей муштровать, пусть повоюет с этими… с Юкскюлями. За веру лютеранскую – против католиков. Только скажите ему, чтобы русских солдат на дело не брал, мол, сами латыши меж собой подрались. Ибо нечего им, курляндским католикам, на нашу лютеранскую землю рот разевать! Ручаюсь, все эти корабли поперек междоусобицы вверх по Даугаве ходить позабудут. Да и не будет пути из Митавы в Россию, ежели резня начнется в Латгалии! Все, все они начнут сбрасывать грузы здесь, в Риге, а вы, Михаил Богданович, их обложите пошлиной! И погрузочно-разгрузочные работы отныне у нас будут наши, ибо раз нельзя вверх по реке – здесь, в Риге, начнут товары на обозы теперь перекладывать. Ну, все поняли – с Богом!