Там, где не ступает свет

– Эндрю, Лео! Мы вас заждались, – затрубила писклявая писательница, до сих пор не отпускавшая от себя Элизабет.

Эндрю даже не поглядел на нее. Его уверенные и красивые глаза были обращены лишь к Элизабет, которую, он собирался пригласить на танец. Я видел это, будто слыша участившееся сердцебиение. Элизабет же лишь печально поглядывала куда-то в сторону сцены, отведя задумчивый взгляд от всех нас. Эндрю мог подойти к любой, и любая отдалась бы ему, причем на его ладонях не выступило бы даже капли пота. Но сейчас перед ним стояла именно Элизабет. Он не успел.

– Эндрю, пригласите даму на танец! Это не вежливо! – в его руку вцепилась Кейт Вилли.

Я оглянуться не успел, как Эндрю с обреченным и поникшим взглядом уже оказался поодаль меня. Мы с Элизабет смотрели на них, стоявших и покачивающихся на месте, словно две ивы на берегу реки. Я оглянулся, и заметил улыбку, не то коварную, не то самую обычную, ангельскую улыбку ангелоподобной девушки. Она смотрела на Эндрю, ей было смешно, отчего и мне становилось лишь смешнее.

Наши взгляды встретились, и я не смог ничего сказать. Только подступал к горлу глупый смех, который я пытался изо всех сил сдерживать. Она глазами кивнула мне на все танцующие пары, и я понял, что она приглашает меня на танец.

В горле запершило, ноги подкосились, а реальность стала ватной. Я не мог поверить тому, что происходило на самом деле. Ее необычайная красота, длинные роскошные волосы богини, облегающее платье, провоцирующее мои глаза часто опускается с ее идеального лица вниз и вниз, без возможности подняться обратно. Теперь же именно она звала меня на медленный танец богачей, приглашала меня законно обхватить ее талию, приглашала меня в свои объятия, где я вкушу ее самый вкусный парфюм, где смогу вдохнуть природный аромат ее волос, несравнимый ни с какими духами, желала положить руку на мою шею и оказаться в чудовищной близости. Кровь закипела в моих жилах, угрожая расплавить все сосуды одновременно и бросить меня умирать прямо у ее длинных ног.

Я кивнул, улыбнувшись, ведь на большее меня не хватило. Сделав несколько шагов от барной стойки, мы оказались совсем рядом. Элизабет подступила ко мне и робко положила ладонь на мое плечо так, что я совсем ее не почувствовал. Вторую ее руку я взял в свою и в первые секунды крепко сжал, желая ощутить каждую ее хрупкую косточку, оказавшуюся в моей власти.

Меня не беспокоил теперь Эндрю, оставшийся наедине с Кейт Вилли, коей я был обязан всем в своей жизни. Меня не волновало то, с каким гневным взглядом он смотрел теперь на мою спину, за которой скрылась всецело Элизабет. Все люди, бывшие в этом зале ровно до этого мига теперь рассыпались в прах, распустились по ветру, канули в небытие. Мы остались одни в одном из самых дорогих мест в мире. И дорого оно теперь мне было не потому что все покрыто было золотом или даже состояло из золота, не потому что здесь были собраны величайшие люди мира, а потому что именно здесь я познакомился с Элизабет Ноллс, великолепной и роковой, потому что именно здесь я положил руку на ее талию.

Музыка звучала, но только не для меня и не в моих ушах. Я пытался сосредоточиться на тактильном, выключив все органы чувств, оказавшиеся теперь такими неважными и ненужными. Однако тело мое двигалось, следуя за легкими движениями Элизабет, неосознанно направляющей меня.

– Вы довольно интересны, – вдруг эхом услышал я ее сладкий голос.

– Интересен? – спросил сразу я, ни на секунду не задумавшись над комментарием.

– Вы умны, красивы. Богаты, – последнее сошло с ее уст невинно и будто сказано было невзначай.

– Для вас это важно? – зацепился я, словно за последний шанс спастись с тонущего корабля.

– Это всего лишь одна из ваших характеристик. Это говорит о вас больше, нежели вы сами можете сказать языком.

– Да, пожалуй… я согласен.

Она оторвалась от моей груди, отдалилась на пару сантиметров назад и заглянула в мои глаза, впервые с начала нашего танца. Я увидел лишь улыбку и игривый взгляд взрослого человека, поглощенного азартной игрой. Спустя секунду она вновь прислонилась ко мне, преломив наш зрительный контакт.

– Вы всегда знали, что достойны большего. Теперь вы доказали это. Вы и вправду достойны.

– Достоин, – повторил я, словно завороженный.

Чудовищная слабость овладела всем моим телом. Я уже не мог даже при желании сжать ее руку, не мог притянуть к себе посильнее ее тонкое тело. Расслабленность, словно после тайского массажа, и спокойствие, как в море, после утихнувшего шторма, выдавшегося самым безумным на последние 100 лет.

– Так придите и заберите то, что принадлежит вам, – она обхватила мою шею рукой, а в следующую секунду я почувствовал ее губы, самые нежные губы во всей вселенной на своем горле, словно самый острый клинок, застывший у кадыка. Хватит лишь легкого дуновения ветерка, чтобы моя глотка оказалась вспорота.

Я закрыл глаза, отключив и их. Они теперь тоже были не нужны. Я чувствовал и желал лишь этого, лишь того, что происходило с моим участием и без него одновременно. Я был наблюдателем, но был и игроком. Все тормоза, все блокираторы оказались не рабочими в самый ответственный момент, однако я осознавал всем умом, который еще остался у меня, что именно делаю, что позволяю делать и не вмешиваться. И я осознавал, что получаю от этого удовольствие, жгучее, оставляющее кровавый раны, но блаженное и чувственное удовольствие, заставляющее меня подчиняться, ведь я был никем, совсем никем перед этим великолепным, но и ничтожным занятием, занятием, что делало меня самым успешным среди всех успешных, но и самым подлым из них всех.

Я ощутил легкую боль, словно прокол тонкой иглой. Нежный поцелуй превратился в нечто большее. Спустя секунду лишь влага осталась на покинутом горле. Элизабет заглянула в мои глаза. Ее губы казались еще краснее, словно она их облизнула. Улыбка, обнажающая белые зубы без малейшего намека на желтый цвет, продолжала околдовывать меня и теперь.

Что ей было нужно? Чего она хотела? Теперь лишь об этом я думал, а интерес по поводу тех отношений, что у нее были с Эндрю, в миг превратился в совсем незначимый. Мне было все равно на Эндрю, смазливого красавчика, заботящегося лишь о своей внешности. Все это не имеет значения, ведь важны для меня лишь эти минуты, полные таинственности, сводящей с ума.

Я не мог оторваться от ее глаз и не заметил сам, как склоняюсь к ее губам, настоящей цели, которую поставил себе в одно мгновение, а добиться решил на следующее же. Вот она, моя настоящая мечта, настоящее дело, ради которого стоит умереть, а вовсе не та общая мечта, о которой говорила Маргарет на сцене. Нет. Для меня это не имеет значения.

В последний миг, когда я уже почувствовал ее в своей власти, она увернулась. И я понял, что ей это понравилось.

Оркестр переключился на другую музыку, и люди потихоньку стали расходиться в стороны, отпуская друг друга.

Нас разлучил подошедший Эндрю. Я заметил, как ее рука ослабла и разомкнул свою не без усилий.

– Кажется, теперь нам нужно выпить, – Эндрю пошел к бару, связав нас невидимой веревкой и протащив за собой.

Я заметил, что Кейт Вилли рядом теперь не было. Я несколько раз оглядывался, но не увидел больше этой низкорослой женщины. Оставалось лишь гадать, почему та исчезла сразу после танца с Эндрю.

Эндрю заказал всем по коктейлю, даже не спросив нас.

– Лео, тебе сейчас нужно будет подойти к Маргарет. Ей нужно с тобой поговорить… да и тебе это тоже нужно.

– Зачем? Кажется мне хватило того, что было на сцене.

– Поймешь. Но это скорее обязательная вещь.

– Познакомься с ней поближе. Это бывает полезно, правда, – вмешалась Элизабет. – Именно благодаря ей мы все здесь. Именно она основала наше обществе и сплотила его.

– Сплотила? – я оглянулся по сторонам. – Ты хочешь сказать, все эти люди, как семья?

– Не в привычном понимании. Но связи здесь построить можно и нужно. Они могут выручить, для них это не особо большая проблема. А разве не семья славится тем, что там всегда выручают?

– Если так смотреть, – я поводил головой в стороны, продолжая смотреть на людей вокруг.

Высокие должности, актеры, музыканты, ведущие, модели, бизнесмены, инженеры. Одна большая семья?

– Все же семья – это еще и про самопожертвование без ожидания чего-то взамен. Ты думаешь, вон тот маленький и облысевший мужчина за тебя пожертвует своей жизнью? – все же я не смог не поделиться своим мнением, пока Эндрю протягивал мне лонг айленд.

– Ты слишком… – Элизабет запнулась, не найдя подходящего слова.

– Слишком требовательный к своей семье, – усмехнулся Эндрю.

Элизабет взглянула на Эндрю, а после на меня и не стала продолжать свою мысль, а только взяла трубочку в рот и потянула немного коктейля.

– Наверное сейчас это и нужно сделать, не хочу растягивать, – произнес я, и в миг почувствовал, как моя голова пошла кругом.

Но лишь взмах головой помог избавить от начинающегося головокружения. Волнение, подумал я. Эндрю и Элизабет пристально смотрели на меня, не сводя своих глаз ровно до тех пор, пока я сам не вернул на них глаза.

– Все хорошо? – уточнила Элизабет.

– Не знаю. Где я могу ее найти?

– Где угодно, – улыбнулся Эндрю. – пройдись поищи. Заодно познакомишься с кем-нибудь еще, – он ехидно улыбнулся мне.

Я не хотел оставлять их вдвоем, не хотел покидать Элизабет хоть на секунду, желал крикнуть оркестру вновь играть вальс, а затем пригласить Элизабет вновь. Но делать было нечего. Я отставил нетронутый лонг айленд на барную стойку, рядом с Эндрю, взглянул на него в последний раз и пошел в сторону сцены, заглядывая в лица людям, пытаясь узнать хотя бы кого-нибудь, кого видел раньше в новостях, в фильмах или сериалах, да хоть где угодно.

Пройдя с десяток лиц, я не нашел никого. Лишь важные, заплывшие жиром лица, пытающиеся быть добрыми и вежливыми со мной. Однако тут я увидел того человека, от которого у меня всегда замирало сердце, пусть я и видел его лишь в любимых фильмах в роли совсем разных людей. И каждую роль он отыгрывал так, что я забывал все предыдущие и видел его будто в первый раз. Поистине великий актер, поистине великий лицемер в хорошем смысле этого слова. Не то что Эндрю. Мельком я поймал себя на мысли, что Эндрю меня начинает раздражать, однако настоящих причин его ненавидеть у меня не было, поэтому я очень старался убедить себя в обратном.

Нет, сейчас не время, не время думать об Эндрю, и даже не время мечтать о танце с Элизабет. В нескольких метрах от меня стоит человек, с которым я всю жизнь мечтал познакомиться, руку которого я хотел пожать, автограф которого хотел попросить.

– Лайонел Грин! – я остановился перед ним, хотя он и выглядел занятым разговором с какой-то женщиной.

Он поглядел на меня, в самую мою душу, отчего я непроизвольно начал гадать, кто же стоит перед мной. Узник тюрьмы Ла Сабанета, успешный бизнесмен из Техаса, президент Штатов или крестьянин из средневековой европы. Тем временем Лайонел Грин слегка кивнул мне, поглядел на женщину перед собой, нежно потер ее руку в своей:

– Спасибо, я вас разыщу, – он учтиво поглядел на нее в последний раз и, прежде чем она пошла прочь или сама успела хоть что-нибудь сказать, он переключился на меня, взял мою руку за локоть и пожал вторую. – Леонардо Ройс, я правильно запомнил?

– Правильно, – улыбка восхищения не сходила с моего лица, отчего голос мой был добрым и тихим, – как вы могли забыть, я думаю, у вас самая лучшая память из всех живущих.

Лайонел Грин улыбнулся. Было видно, что он получал такие комплименты весь вечер, каждый вечер, хотя теперь ни капли усталости ни показалось на его загорелом лице.

– Хочу сказать, я ваш фанат. Тот монолог из «Северных псов», боже. Как такое можно было запомнить?!

– Честно говоря, тогда я забыл все, – Лайонел смущенно улыбнулся.

– Правда? – самый настоящий восторг и изумление были изображены на моем лице, ведь я не мог их сдерживать и даже не думал об этом.

– Да, но камеры были направлены на меня, это была заключительная речь. И до этого… мне не нравилась речь из сценария. Я придумал свою, на ходу.

– Это восхитительно!

– В этом и состоит профессия актера. Не запомнить кучу написанных реплик, а вжиться в шкуру того, кого играешь, чтобы все написанное само пришло тебе в голову, ведь этот персонаж в этой ситуации мог сказать только так и никак иначе. Знаете, Леонардо, если по-настоящему стать персонажем, то тебе и не нужно смотреть в сценарий, ты уже будешь его знать. Остается дело за малым. Жить за этого персонажа. Именно жить, а не играть.

– В этом весь секрет 3-ех оскаров? – теперь я и вовсе смотрел на Лайонела, как на бога.

– Весь секрет. Все очень просто, как и везде. Люди любят усложнять.

– В этом я согласен с вами…

– То, что вы сделали. Это было легко? – Лайонел устремил сосредоточенный и заинтересованный взгляд в мои глаза, а я в этот момент думал, настоящая ли это заинтересованность или он просто «живет» каким-то персонажем, придуманным для этого вечера.

– Отнюдь нет, сэр, – произнес тихо я.

– Я вам не сэр, – улыбнулся Лайонел и похлопал меня по плечу.

Он был старше меня на двадцать лет, но пышные черные волосы, отличная физическая форма аквалангиста из Огайо выдавала вполне здорового и молодого мужчину. Только еле заметные гусиные лапки говорили о лучшей прожитой жизни, уходящей в закат.

– Я очень рад с вами познакомиться. Сбылась еще одна мечта маленького мальчика, – я вновь крепко пожал ему руку.

– А я очень рад видеть вас в своих фанатах, – довольно искренне сказал Лайонел.

Я ему верил. Я верил ему, ведь снова не видел ни одну роль, что видел прежде по нескольку раз на синем экране. Если бы наш разговор продолжился, я бы и вообще забыл, что разговариваю с тем самым Лайонелом Грином, великим актером всех времен, начавшим свою карьеру лишь в 20 лет, бросив учебу на юриста и бросив тем самым вызов самому себе и всем, кто убежден был в том, что у него не получится.

– Буду рад с вами поговорить еще, – произнес он и пошел прочь, смотря по сторонам и, вероятно, разыскивая ту женщину, с которой расстался из-за меня.

Я поглядел ему вслед под бешеный ритм моего сердца. Вечер проходил не зря, теперь точно нет. Оставалось лишь гадать, с кем еще меня сведет судьба сегодня. С неспадающей улыбкой я хотел продолжить свой путь, но тут замер и опустил голову. Резкая боль, словно быстрая пуля, продырявившая мой череп, ворвалась в уши. Она ушла точно так же быстро, как появилась, однако я все же насторожился. Оглядев себя с ног до головы, а после окружающих меня людей, я убедился, что никто не заметил моего секундной помутнения. Все были так же веселы и беззаботны, играла музыка, в моментах которую я уже и не замечал, а принимал, как данное, будто она всю мою жизнь играла где-то на фоне, звучал смех, звон бокалов шампанского, соприкасающихся при тостах.

Неужели такими теперь будут мои вечера?

– Простите, пожалуйста, – какая-то девушка с бокалом в руке столкнулась со мной.

Мне и моему костюму повезло, что бокал был опустошен. Я попытался заглянуть в глаза черноволосой девушки, ниже меня на голову, но та лишь проскользнула мимо и удалилась из виду. Единственное, что я смог запомнить очень хорошо – ее черное платье, подходящее под цвет волос, и контрастирующее с белой кожей, без единой родинки на открытых плечах, ключице, шее или спине.

Интерес овладел мною, но догонять ее, чтобы познакомиться я не стал. Она явно куда-то спешила, поэтому я простил ее про себя и пошел дальше, продолжая смотреть в красивые женские лица, на мужские облысевшие головы. Лысин здесь было подавляющее большинство, на фоне которых шевелюры Эндрю, Лайонела и моя – казались навесом золота. Я все спрашивал себя, почему эти люди не могли позволить себе сделать качественную пересадку волос. Видимо, это не было моим делом.

В следующие минуты я увидел несколько знакомых лиц: ведущий вечерней программы про звезд, известный инженер и крупный держателей акций одной из автомобильных компаний. Они меня не видели – я наблюдал за ними издали, пребывая в неком оцепенении. Столько знаменитостей, а точнее столько на скандальных обложках журналов, в миг превратившихся в людей, в самых обычных людей, к которым я мог подойти и которых мог потрогать. Я задумывался об этом все сильнее, и все сильнее это не укладывалось в моей голове. Факт, что я теперь стоял наравне со всеми ними, что совсем недавно все они хлопали мне, «принимая» в свое общество, никак не мог стать фактом в моем восприятии мира. Мне снова стало тошно, и я с ужасом огляделся в сторону, где должен был быть туалет. Это очень далеко, дверь даже не была видна за огромной толпой людей высшего сорта.

Я расправил плечи и решил держаться, вдохнув полную грудь воздуха, показавшегося мне слишком душным и приторным.

– Леонардо, вот мы и встретились снова, – услышал я до боли знакомый голос.

– Я как раз вас искал.

– Я знаю, – Маргаретт Уоренн хищно улыбнулась, отчего мне стало не по себе. – Боже правый, возьмите даму под руку, не стойте истуканом, – она лихо подхватила меня под руку и медленно пошла сквозь, казалось, расступающихся людей, словно по своим владениям, по своему цветущему саду, хвастаясь удачным урожаем, как настоящий садовник.

– Эндрю сказал, мне стоит вас найти, – начал я неуверенно, подсознательно желая встретить сейчас же модельную внешность прямо перед собой.

– Эндрю… и вы его слушаете? Интересно, – она все говорила со мной играюче.

– Не то чтобы… слушайте, ваша речь… она… – я запнулся, думая, с чего начать.

– Великолепна? Ужасна? Прошу, будьте честны, – она заглянула в мои глаза снизу вверх.

– Я не думаю, что правильно называть людей пешками, способными лишь на животное существование.

– Правильно ли есть суп ложкой?

– Простите? – на моем лице появилась недоумевающая улыбка.

– Леонардо, вам 20 лет. Я не закрываю глаза на весь романтизм вашего возраста, всю однозначность, черное и белое, не способное на смешивание. Но и вы, пожалуйста, не закрывайте глаза на мудрость тех лет, что я прожила.

– Конечно, я ни в коем случае, не хотел оскорбить вас, – я попытался исправить ситуацию, хотя мне не в чем было себя упрекнуть. Я это понимал, однако уже чувствовал вину перед женщиной, отсчитывающей меня, словно ребенка.

– Оглянитесь вокруг. Здесь нет ни одного человека, кто не знал вкус нищеты. Здесь нет тех, кто не испытал на своей шкуре все тяготы жизни и судьбы, к черту их. Я не сомневаюсь, что среди остальных людей тоже вскоре появятся счастливчики, коими нас многие называют, хотя это и не так. Тогда они перестанут быть пешками. Сейчас же, на данный момент это именно так. Их же все-таки стоит как-то называть.

– Значит мы тоже были пешками, способными на животное…

– Вы просто повторили мою мысль, – перебила меня Маргаретт. – Поймите, милый юноша, я не называю их так просто чтобы оскорбить или принизить. Мне это не нужно делать, потому что они и так ниже нас с вами.

– Я все же считаю, что и это неправильно, – отозвался я.

– Что именно? Вы хотите сказать, что мы равны?

– Мы не равны только по количеству денег.

– Нет. Хорошо, давайте порассуждаем. Почему у нас с ними разное количество денег?

Я молчал, уже осознав, что в споре привел не совсем тот аргумент.

– Потому что мы смогли вырваться из той петли, когда доходов хватало лишь на покрытие базовых нужд, и смогли их преумножить. У всех нас разные таланты, разные пути, разные способы, разные истории, но всех нас в этом зале объединяет одно: мы смогли воспользоваться теми стартовыми условиями, что у нас были, пускай они даже и были никакими. Что мешает тогда любому среднестатистическому человеку сделать то же самое? Мышление? Ему и так хорошо? Что? А дело в том, что неважно, что именно ему мешает. Он никогда не станет одним из нас, даже если ему на голову свалится мешок с деньгами. Они просто кончатся через время. Поэтому он и есть пешка. Не буду скрывать, некоторые из этих людей, – она показала на кучку черных пиджаков, – поднялись именно благодаря пешкам.

Я следил за мыслями Маргаретт и тщетно пытался придумать противовес каждому ее слову, каждому предложению. Но у меня не выходило. Я мысленно кивал, боясь кивнуть на самом деле. Такие мысли и ко мне нередко забирались, но я их прогонял.

– А как же: «не суди и судим не будешь»? Ведь мы и правда не знаем, что на самом деле произошло у любого из таких. Смерть самого близкого человека, выбившая из колеи, неудача или… да много разных несчастий. Мы же не знаем этого, – я тщетно пытался ухватиться хоть за что-то, подняв брови домиком.

– Леонардо, мир жесток – это правда. И мне действительно жаль людей, к которым жизнь отнеслась с особой жестокостью, – пусть она это и сказала, я сразу понял, что сказано это было лишь для галочки. – Но все же, это не отменяет того, что я сказала. Если бог и существует, то это была его проверка. Они ее не прошли, а значит они слабы. Значит, они недостойны.

В этот момент я понял, что достигнута точка невозврата. Эту женщину невозможно было переубедить, а все мои взгляды кардинально отличались от ее. Мне настолько опротивели ее быстро шевелящиеся губы, ее самодовольный тон и все эти речи о собственной значимости, что мне захотелось побыстрее убраться и не только от ее общества, но и из этого зала. Все эти люди, если им была действительно ценна та речь Маргаретт, просто зомби.

– Знаете, мне, наверное, пора, – я остановился, не желая больше нарезать круги, держа ее руку на своем локте.

– Да, конечно, вам нужно еще много с кем познакомиться.

Я закусил язык вовремя, не сказав о том, что собираюсь уйти полностью. Я не желал сейчас слушать ее уговоры.

– Нужно, – лишь подтвердил я.

– Хорошо, отпускаю вас, – на этих словах она исчезла.

Я немедленно отправился к барной стойке, чтобы разыскать Эндрю и Элизабет. Вспомнив о них, я все же подумал, что погорячился с решением. На шее вновь ощутилось горячее дыхание и легкое покалывание, а в памяти всплыли ровные, белоснежные зубы за ярко-красными губами в тон изящному платью. Ее улыбка и взгляд, в которых читалась сотня самых разных мыслей, недоступных мне.

– Лео! – вдруг меня выхватил из толпы Эндрю, схвативший меня за руку.

Его лицо подобрело с последней нашей встречи, несколько прядей волос спадали на лоб, покрывшийся легкой испариной, краснота заполняла щеки. Он будто пробежал марафон и снова явился сюда.

– Ну как там Маргаретт? Она так на тебя смотрела, что я думал найти вас в туалете! – Эндрю говорил с широчайшей улыбкой, практически залезая языком в мое ухо. Изо рта доносился крепкий запах., по меньшей мере, еще трех лонг айлендов, выпитых за время моего отсутствия.

– Эндрю, ты когда успел? – я пытался как можно сильнее отвести от него свою голову, но все безуспешно. Вцепившись в мою руку, словно одержимый, Эндрю буквально пытался влезть ко мне на голову.

– Слушай, тут весело… может быть, весело, если напиться, – он снова ухмыльнулся и, наконец, отстал от меня. – Пойдем, выпьем еще!

Он взял меня за запястье и уже потащил было сквозь людей к барной стойке. Но я схватил его за руку, остановив:

– Мне бы на воздух.

– А, – вяло протянул Эндрю, отведя раздраженный взгляд, – ты будто чувствуешь.

– Что чувствую?

– Элизабет только ушла туда. Она… – он хотел было что-то сказать мне, как прервал себя. Разум все еще не покинул его окончательно, хотя я понял, что если останусь, то точно разузнаю об их отношениях все, даже не прилагая особых усилий.

Но я решил этого не делать. Мысль о том, что можно в тишине поговорить с Элизабет, охватила меня своим восторгом и теплотой, а еще неким волнением. Я боялся, что язык вновь онемеет, а слабость не позволит моим ногам и рукам двигаться, как уже происходило, но все же решился идти к ней.

– Я скоро вернусь, – я похлопал поникшего Эндрю по плечу, уже и не видя его глаз из-за растрепанных белых волос.

Я спешил. Спешил на волю из этого богатства, спешил на свежий воздух ночи, самый свежий воздух, который только может быть в центре огромного города. И все не потому что рядом располагался большой сквер, и не потому что между высотных зданий гуляли остатки заблудившегося бриза. Причиной была Элизабет, ее развевающиеся длинные белые волосы, ее броский макияж амазонской воительницы, большие глаза, не тонкие и негустые аккуратные брови, пышные губы. Ее парфюм, застывающий перед моим носом при одной только мысли о красном платье. Вся ее богатая внешность. Я называл именно такую внешность богатой, внешностью аристократов, баронов, вельможей. Огромные черты лица, ставшие такими с ходом эволюции, будто им никогда не препятствовали в росте неуверенность в себе и скромность, передающиеся из поколения в поколение.

Пройдя быстро мимо двух охранников и даже не поглядев на них, настолько я был занят своими переживаниями и предвкушением, я наконец оказался за дверью. Но Элизабет рядом не было. Неужели она уже ушла? Я с растерянным видом еще несколько секунд озирался по сторонам, пока не понял, как выгляжу со стороны. Тогда я провел рукой по своим волосам, а на глаза вывел невозмутимость и серьезность, делая вид, что и не искал никого, а просто вышел подышать воздухом. Но я опоздал с этим маскарадом.