Там, где не ступает свет

Там, где не ступает свет

Angeee Milli

© Angeee Milli, 2025

ISBN 978-5-0067-5703-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Светлой памяти Сибигатулина Назира Самьюлаевича

Пролог

Не суди да не судимым будешь.

Каждая поездка в метро впивалась в горло, заставляя думать, думать и думать. Отражение в зеркале больше не радовало. Убитые кроссовки, потертые джинсы, растрепанные волосы. 19 лет через пол месяца. До сих пор нет денег в карманах, до сих пор нет ни машины, ни состояния. Целый год только и занимаясь маломальским саморазвитием параллельно с учёбой в университете. Теперь же те часы, потраченные на чтение книг по психологии, часы в осыпающемся здании университета казались пустой тратой жизни

Он ничему не научился и ничего не заработал.

Чуйка его никогда не подводила. Он долго с ней боролся, стараясь быть как все, долго пытался отвлечься от постоянных мыслей, режущих его без ножа. Все они шептали, не давая ему заснуть по ночам, все шептали, что он не на своем месте, что учеба – это не его, что университет не даст того, чего он по-настоящему желал от этой жизни. Он возвращался к вакансиям, на которые метил после окончания высшего учебного заведения и прежнее число уже не захватывало, не радовало, не вызывало абсолютно никаких чувств. Он смотрел на свою жизнь, смотрел на город, купающийся в солнечных лучах. Он видел теперь все возможности, которых может лишиться благодаря такой сумме, оказавшейся теперь ничтожно малой. У него были мечты, которые делали его им. Теперь же он грозился перечеркнуть их всех, оставшись за потертым столом, расписывая очередную страницу бессмысленной курсовой работы.

Благо, он все же сломался. Сломался под гнетом своих амбиций, своих надежд и постоянного потока мыслей, наполнивших его изнутри. В одно утро он проснулся уже не в силах продолжать эту жизнь. Он поддался своему внутреннему потоку, перестал идти против него, не ошибившись больше ни разу. Его назвали дураком, после сумасшедшим. Спустя год он получил чек на свое имя. У него получилось.

Глава 1. Они выбрали меня!

В стопке электронных писем я увидел одно, отличающееся от всех других. Реклама, пустые коммерческие предложения, но оно привлекало меня, манило, хотя и выглядело как все остальные. Лишь одно слово в заголовке – «Приглашение», заставило мою руку сделать молниеносное движение и открыть текст письма.

«Доброго времени суток, Леонардо. Мы наслышаны о вашем невероятном успехе и достижениях. Не будете ли вы так любезны посетить мероприятие, на котором мы хотим видеть вас и многих других выдающихся людей, желающих познакомиться с вами лично»

Ниже прилагались адрес и время. Я еще пару минут разглядывал приглашение на какое-то мероприятие и поверить не мог своим глазам. Быть может, это шутка? Быть может, это злой розыгрыш? Многие выдающиеся люди желают познакомиться лично со мной? Со мной? Это, должно быть, шутка.

Несмотря на то, что я получил огромный счет, несмотря на то, что обеспечил финансово свою жизнь и жизнь моих будущих детей уже сейчас, я все же не мог до конца осознать масштабность моего успеха. Мой бизнес заработал, заиграл в красках, попал в самую точку. Дела шли неплохо, и это сделало меня совсем другим человеком. Но мышление иногда обманывало. Просыпаясь по утрам, мне до сих пор было сложно поверить, что все это не сон, что я смог.

– Лео!

Я обернулся на голос, не показывая на своем лице ни эмоций удивления, ни шока, ни радости.

– Я искала тебя, – Андре, показавшаяся в дверях, мило улыбнулась, прошла ко мне, остановилась сзади кресла, в котором я сидел, и обняла меня за плечи.

Я же просто повернулся вновь к экрану монитора, позволив глазам бежать по вкусным строкам, наполняющим меня жизнью, настоящей жизнью, пробовать которую я начинал лишь здесь и сейчас.

– Генри просил перезвонить, – она наклонилась к моему уху и прошептала это так, что мне стало щекотно.

– Смотри, – немного отстранившись в сторону, почти прошептал я.

Андре замолкла. Спустя минуту молчания я понял, она прочла в первый раз слишком быстро, а теперь перечитывала второй и третий раз, чтобы убедиться в том, что глаза ей не врали. Пауза затянулась, а я так с нетерпением ждал ее реакции, ее безудержных похвал и одобрений, что чуть ли не вскочил с места.

– Это…

– Черт возьми, – я прервал ее, а на лицо мое наконец наползла широчайшая улыбка.

Андре ослабила объятия, а после и вновь убрала руки с моих плеч, позволив мне подняться и обернуться.

– Боже, я так рада! – воскликнула она через мгновение, когда я замер перед ней, показывая все свои зубы, пожелтевшие от количества кофе, выпитого мной в ночи бесконечной работы.

Мы завизжали, закричали, запрыгали от счастья, утонув в объятиях друг друга. Андре, моя девушка, бывшая со мной и в моменты, когда в моем кармане не было ни гроша, и в моменты, когда я становился успешным. Она поддерживала меня, когда многие отворачивались. Она с радостью восприняла мое решение изменить жизнь, оставив учебу и посвятив время тому, что зажигало меня. Она наверняка осознавала тот риск, на который пошел, но все же ни разу я не слышал от нее этих беспокойств, высказанных вслух. Она понимала, что именно ее единственная поддержка, не угасающая никогда, была тем единственным, что продолжало толкать меня вперед, не позволяя сомневаться и переживать.

Теперь же я целовал ее, тем самым благодаря и радуясь, что она со мной, что я могу разделить с ней такие хорошие новости и все эти радостные эмоции, переполняющие нас. Она моя опора и никогда, ничто не сможет этого изменить. Мы вдвоем сможем сделать этот мир лучше, просто существуя в нем.

– Когда? Когда ты пойдешь туда? – Андре играючи вырвалась из моих объятий и ринулась к компьютеру.

– Уже завтра, вечером, – я, не переставая улыбаться, не выпускал ее рук из своих.

– Как думаешь, кто там будет? – она горела, и огонь этот отдавался румянцем на ее щеках.

– Актеры, ученые, бизнесмены… – я сделал лишь предположение, хотя голова моя чуть ли не взрывалась от лиц всех тех людей, коих я считал великими.

– Уилл Смит, Илон Маск, Дональд Трамп? – в голосе Андре звучала шутка, хотя именно лица этих людей я и представлял.

– Почему нет? – я сильнее сжал руки своей любимой и еще шире улыбнулся.

Тогда Андре притянулась ко мне, совсем замолчав. Улыбка сходила с ее губ с каждой секундой, а глаза устремлялись на мои губы. Спустя мгновение мы поцеловались, и именно в этом поцелуе было заключено все: радость, смятение, любовь, отчаяние, риск, надежда, успех. Я ощущал вовсе не сладость ее неба, вовсе не приятную шероховатость ее языка. В возбуждении, испытываемом мною сейчас, будто заключена была новая сущность, отдельная личность, выточенная мною, словно гладкий камень обточенный направленным потоком воды, воды нежной, но в то же время жесткой. Я ощущал совсем иное, нежели то, что ощущал всегда, когда целовал Андре. И это мне нравилось. Это мною овладевало, заставляя все сильнее мои руки сжиматься на ее талии, все крепче притягивая, втаптывая ее бедра в себя. Мы становились одним целым, наплевав на все законы физики.

– Генри, Генри ждет… – Андре оторвалась от меня и успела сказать то, что заставило мои мозги вновь включиться.

Генри, мой друг, которому я доверял больше всех после Андре. Я не мог оставить его без внимания, потому что там могло быть что-то очень важное, что-то что требовало моего незамедлительного вмешательства. Мне в миг стало страшно, в миг показалось, что если я не перезвоню, все, абсолютно все может пойти крахом, превратиться в пепел, опустить меня туда, где я был совсем недавно.

Поэтому очень скоро я завершил самый вкусный свой поцелуй и ринулся к телефону. Гудки, гудки, гудки. Генри не ответил. Не ответил и во второй раз. Уровень моего напряжения рос, даже несмотря на то, что рядом стояла Андре, обнимавшая меня, гладившая мою руку. Ее распущенные волосы дотрагивались до моей кожи, щекотали ее и словно сами тоже пытались ласкать ее. Но все же пот выступил на моем лбу, а адреналин зашкаливал в крови. Еще пару секунд и я готов был мчаться к своему новенькому мустангу, о покупке которого давно мечтал и мечту эту исполнил. Готов был мчаться в контору, к дому Генри, в его любимый бар – во все места, где мог застать своего горе-партнера. Это не потребовалось.

– Лео!

– Генри, что случилось?! – я сам не заметил, как в панике накричал на беднягу, в голосе которого так и слышались полное спокойствие и расслабленность.

Я в ту же секунду понял, где Генри, а потому не стал дожидаться ответа и просто бросил трубку, оставил Андре, не говоря ей ни слова, и пошел к машине.

Спустя пару минут напряженной, но быстрой езды, я оказался в районе с кучей пустующих старых двухэтажных домов. Именно здесь я нашел Генри в прошлый раз, после чего он клялся мне, обещал больше никогда не делать глупых поступков, ведь все они могли в конец закончить наш успех, оборвать его в мгновение.

Быстро подойдя к обветшалой двери, я во тьме холодной ночи еле нашел ручку, с отвращением прикоснулся к ней и надавил, так и ощущая как на ладони моей остались кучу неизвестных мне веществ, способных убить меня за пару секунд, если бы попали внутрь моего организма. Склизкая субстанция сильно раздражала, отчего и уровень моей злости на Генри все больше рос.

По комнатам, погруженным во мрак, гулял ветер, облизывая стены с ободранными обоями, пол с штукатуркой, осыпавшейся с потолка. В сумраке, чужом и враждебном, чудились мне темные образы. В моменты сильной напряженности и пульсирующего страха, я все сильнее убеждался, что это вовсе не плоды моей фантазии. Меня и правда окружают люди, я здесь не один. Хотя… можно ли было назвать их всех людьми? Именно этот вопрос слонялся в моей голове, когда голодные рты, кожа рук, обколотая грязными шприцами, босые ноги, почерневшие и отвердевшие настолько, что и обувь была не нужна, слонялись в округе, были в той досягаемости, в какой могли не просто задеть меня, не просто схватить и даже не просто убить.

Вооружившись лишь одной раздраженностью и злостью на Генри, не сдержавшего обещания, я пробирался сквозь них, светил на них фонариком, отпугивая от себя еще на пару метров, где каждый сантиметр открывал мне новые пути, новые просторы. В основной своей массе эти люди уже стали походить на настоящих дикарей, бегающих на четвереньках, ползающих от бессилия, порожденного голодом.

– Ааа, Лео! Лео, я… черт, прости, – вот и все, на что было способно подобие Генри, впустившего в свои вены новую дозу, новое вещество, разжижающее кровь и остатки его мозгов.

Я подхватил его под руку и потащил прочь, потащил вон из этого клопника, как и в прошлый раз. И теперь на нас никто не напал, никто не схватил мою руку и не воткнул в нее использованный многократно шприц.

Силы меня покинули, когда мы были уже у мустанга. Я отпустил Генри, и тот упал на землю, медленно отполз вперед, оперся о колесо машины и согнул ногу в колене. Он выглядел теперь настоящим бойцом, пережившим настоящий бой, бой, из которого вышел живым благодаря удачи и богам. Но на самом деле… на самом деле он и правда вышел из боя, но из боя с самим собой и… проигравшим.

– О чем ты думал, когда опять поперся сюда? – пытаясь отдышаться, я даже не глядел на него.

Молчание. Мои нахмуренные брови обратились к нему. Генри смотрел в пустоту перед собой таким же пустым, ничего не значащим взглядом. Моменты эйфории прошли, оставив за собой разрушительную боль с примесями депрессии и извечными вопросами «Почему?», «Зачем?» и «Как?».

– Ты меня слышишь? Эй! – разозлившись, я пнул его в ногу.

Генри медленно повернул голову, а потом медленно поднял на меня глаза. Еще с несколько секунд выражение его лица никак не менялось, а потом медленно брови начали подниматься, в глазах – вырисовываться обида, а уголки губ – опускаться.

– Ты чего?!

– Что ты делаешь?!

– Я… – протянул отчаянно Генри, все еще пытаясь выяснить, зачем я его ударил. Через пару секунд голос его окончательно сник, и вновь глаза поплыли прочь от меня, возвращаясь в пустоту, туда, откуда не возвращаются.

– Мне это надоело! Знаешь, что… – еще мгновение, еще секунда и я, казалось, мог бы сказать все то, что отдавалось уже во мне горькой желчью. Но зубы мои сами прикусили нижнюю губу, не дав словам вырваться наружу, хотя это мало что могло изменить. Все, что Генри слышал сейчас будучи в состоянии овоща, он наверняка не вспомнит завтра.

– Залезай в машину, и только попробуй ее изгадить!

Генри вяло потянулся, но эти слова услышал. Он медленно поднялся на шатающиеся ноги, медленно открыл дверь и сел внутрь, а после несколько секунд пытался вспомнить, как сидеть правильно, после чего закрыл дверь и вновь уставился в пустоту перед собой.

– Мой отец… он убьет меня…

Безучастно я слушал монолог Генри, который он произносил уже не раз. Это было словно молитва, словно заученные слова, должные хоть как-то облегчить участь «верующего».

– Лео, я не думал, что это… Лео, Лео, – он вдруг начал звать меня все громче и громче, будто потерялся в огромном темном лесу. Я бы игнорировал это, будь я в силах, но тут он повернулся ко мне и схватился за мою руку с невероятной силой, – Лео! Лео! Пожалуйста.

Я ударил по тормозам, еще крепче вцепившись в руль свободной рукой. Нам повезло, что на дороге никого больше не было. Как только машина остановилась, я обернулся к Генри. Гнев в моих глазах застыл, а после и вовсе растворился под действием шока и ужаса. Он плакал, рыдал, глядя на меня. Глаза его были похожи на глаза человека, плачущего неделю без перерыва, они так и норовили выскочить из орбит. Жидкости, текущие из носа, рта и даже, казалось, ушей, смешивались в одну стойкую консистенцию, напоминающую строительный клей. Цвет их мне был непонятен, ведь свет от приборной панели не мог справится с полумраком, царящим в салоне.

– Генри, – смог только вымолвить я, вцепившись свободной рукой в его плечо.

– Лео, не нужно… не говори ему, не говори обо мне… он сказал, что не будет… – Вдруг его частое дыхание переросло в сумасшедший приступ, напоминающую предсмертную агонию. Глаза налились кровью, хлынувшей из последних целых сосудов, а под носом надулся шарик.

– Нет, я… Генри, спокойно!

– Он сказал, что выгонит меня, что откажется, если это повторится! Лео! Пожалуйста, не нужно!

Он опустил голову, затрясся, зарыдал более тихо, но все не отпуская мою правую руку. Я же схватил пачку влажных салфеток из бардачка свободной рукой, и принялся вытирать его лицо, хватая не одну салфетку, не две. Я утирал его лицо сразу кучей салфеток, стольким количеством, какое только могло уместиться в моей руке.

В тишине мы так и сидели совсем близко друг к другу. Он не переставал всхлипывать, даже когда я почти полностью вытер его лицо, пахнущее теперь сотней одуванчиков. Через пару минут он полностью успокоился, но никак не отпускал мою руку, даже не ослаблял хватку, с которой держался за нее.

– Не скажу… – тихо произнес я, не убирая с него своего взгляда. – Не скажу.

Генри поглядел на меня, но я больше не смотрел на него. Спустя пару секунд он отпустил мою руку, вернулся на свое место и, опустив голову, почти сполз с кресла на пол.

Так тебе и надо, думал я, ведя машину до своего дома, не смея осуждать его отца, бросившего такое высказывание. Не для этого он растил своего единственного сына, преемника всех тех богатств, которые смог нажить самостоятельно. Не для иголок и порошков, не для краткосрочных разрушающих удовольствий, искушений, коим поддавался Генри не в первый раз. Теперь все это: приличный автопарк, особняк, квартиры, яхта, состояние, способное обеспечивать несколько поколений вперед, позволяя им не работать ни разу в жизни – все это Генри своим поведением обещал разбазарить, ведь иначе это не назовешь. Все это этот разбалованный ребенок, не способный брать на себя хоть малейшею долю ответственности, не способный зарабатывать самостоятельно, мог пустить по ветру. Оно так и случится, я это знал, и наверняка, его отец тоже теперь это знал.

Украдкой я еще поглядывал на скорчившегося Генри, слезы которого так и не утихали. Ему повезло всего лишь родиться правильно в правильной семье. И теперь он стал таким. Бывало время, когда я ему завидовал. Единственный сын богатого отца-вдовца. А на деле – торчок, не способный жить.

Машина остановилась у моего дома. Я обошел ее и открыл дверь Генри, тот медленно поднял на меня голову и огляделся по сторонам. Убедившись, что я не привез его к отцу, он начал неуклюже пытаться выбраться на волю. Я ему помог, а после помог подняться на крыльцо, войти в дом, раздеться и лечь на диване, который на утро придется выбросить.

Как только я стянул с него его кроссовки, увидел в дверном проеме Андре. Она все поняла сразу, тихо прошло ко мне и поглядела на уже уснувшего Генри.

– Он опять… – прошептала она.

– Опять.

Я бросил кроссовок рядом с диваном, пошел на кухню и рухнул без сил на один из стулов. Андре прошла за мной и присела напротив.

– Он разрушает себя.

– Жаль его… – произнесла Андре.

– Мистер Хопкинс… мне его жаль. В прошлый раз, когда мы с ним встречались, он попросил меня приглядеть за ним, говорил, что я хороший парень и что было бы неплохо, если бы Генри был бы таким же.

– Мне кажется, он хотел бы тебя видеть своим сыном, – Андре мило улыбнулась.

– Что будет, когда его не станет? Генри получит все, а потом… он же и недели не удержит у себя все это. Все, за что Мистер Хопкинс боролся, за что страдал всю жизнь, теперь уйдет.

– Вероятно.

– Я ему не нянька. Да и слушать он меня не станет. Спасение утопающего – дело рук самого утопающего. А он не хочет этого.

– Ты скажешь об этом ему?

– Думаю, нет… Генри просил не говорить, сказал, что отец от него откажется тогда.

– Если это так… тяжелый выбор.

– Тут нечего выбирать. Я не предам его.

– Тогда ты предашь мистера Хопкинса.

Я без слов поглядел на Андре. Она сказала то, о чем я и сам знал, но не желал признавать. За это я ее и любил, и ненавидел.

– Если он сорвется еще раз…

– Он сорвется.

– Можно обратиться в клинику…

– Тогда его отец узнает.

Я молчал. У меня больше не было идей и сил, чтобы продолжать.

– Все же, я не могу. Кем я буду тогда.

– Честным человеком.

– Но не перед Генри. Я ему обещал. Я с ним поговорю.

– Снова.

– Снова.

Глава 2. Сладкий яд признания

В зеркале на меня смотрел совсем другой человек. Хотя это и было моим отражением, я его практически не узнавал. Черный костюм, купленный за очень большие деньги. Его качество восхищало в каждую секунду, когда я обращал на него внимание, заставляя до сих пор сомневаться в том, что я смог себе позволить такую дорогую покупку. Он великолепен. И я теперь в нем был великолепен.

– Знаю, ты волнуешься, – прошептала Андре, подойдя сзади и обняв меня за талию. В зеркале я увидел и ее лицо, голову положенную мне на плечо.

– Я очень хочу тебя взять с собой, – обратился я к ней.

– Это твой час.

– Да, мой. И я хочу разделить его с тобой, – я не сводил с нее взволнованный глаз, в которых так и читался страх перед неизвестным.

– Я не могу. Ты должен сделать это сам. Я пойду с тобой в следующий раз, – она продолжала смотреть мне в глаза, отраженные в зеркале, ни на секунду не переставая мило улыбаться.

Мне не была понятна причина, по которой Андре отказывалась. Конечно, она не была приглашена на это мероприятие, но разве все звезды не ходят на вручение оскаров с своими половинками? Разве не приглашают на столь великие события тех людей, с которыми хотят прожить самые лучшие моменты в их жизнях? Я, сам того не понимания, разочаровывался, сомневался в собственных силах теперь, когда понимал, что буду совсем один. Совсем один среди самых лучших людей человечества.

– Как дела у Генри?

– Лучше тебе самому спросить у него. Думаю, он только тебя и ждет.

– К черту. Не хочу портить себе вечер заранее. Поговорю с ним после.

– Он заперся в комнате и не выходит оттуда с утра. Даже не ел ничего.

– Ему это на пользу. Только, если тебе не сложно, последи за ним. Он не должен сегодня снова пойти туда.

Сегодня – первый порог. Если он продержится и не рванет за очередной дозой, это будет маленькой победой. Всю ночь я думал о нем, думал об его отце. И через несколько часов мне стало жаль своего партнера. Я решил, что попробую спасти, попробую вытащить его из этой ямы, в первую очередь ради его отца, а не его самого. Однако говорить с ним сейчас я все же не хотел. Перед глазами застывал все тот же образ, в котором он предстал перед мною вчера в машине, умоляя не везти его к отцу и не говорить тому ничего. Отчаяние и боль, сжигающие изнутри, передавались теперь и мне, будто губил жизнь вовсе не он, а я. Я ему сочувствовал, ненавидя себя за это.

– Уже придумал, что будешь делать?

– Я даже представить не могу, что там будет, – заулыбался я.

– Награждения, ведущие, шоколадные фонтаны с клубникой… – немного подумав, Андре слегка нахмурила брови в милую задумчивость, – красные ковровые дорожки?

Я засмеялся, но не от ее лучистого личика, не от ее губ, сложенных гармошкой, не от ее сияющих глаз, и даже не от «красных ковровых дорожек». Я засмеялся, потому что мне стало так хорошо и легко, как не было уже очень давно. Я ощутил невероятное спокойствие и умиротворение от всего, что окружало меня. Осознание того, что все идет так, как нужно, и это «как нужно» – самый лучший вариант, который мог быть мне предоставлен.

Я развернулся и поцеловал Андре, закрыв глаза. Поцеловал так, как хотел, поцеловал так, как хотела она. Больше ничего не имело значение, и даже вечеринка звезд, куда я был приглашен и которая начиналась через час. Все в миг потеряло ценность, ведь ценно было лишь это мгновение, лишь эти секунды, которые я проживал в данный момент. И больше ничего. Больше ничего.

– Тебе пора, – прошептала Андре, вновь отрываясь от меня и вновь жертвуя нашим временем.

Я с горечью и сожалением оторвался тоже от ее губ, уже ненавидя эту вечеринку за то, что та должна была разлучить меня и Андре, нас обоих, перечеркнуть то время, которое мы могли провести вместе.

– Да, но я вернусь, – я улыбнулся и вновь крепко прижал к себе Андре. Она ответила тем же и это было лучшим комплиментом, адресованным мне.

Вновь машина и дорога. Приятное ощущения руля и мощного коня, коим я обладал. Вновь рев мотора, словно топот тысяч копыт. Ни одного соперника за сотню миль, лишь семейные автомобили, на которых обычные люди возвращались домой с 12-часовых смен в серых офисах, в душных ресторанах с вонючими кухнями, в заводах, наполненных тяжким, но одинаковым трудом. Все это и правда обходило меня стороной. Теперь, когда я ехал на вечер знати, людей, добившихся огромных высот, теперь, когда я стал одним из таких, я четко ощущал это, чувствовал разницу между собой и всеми, кто меня окружал по сей день. Все они были рабами, но мечтали сбросить оковы. Все вокруг хотели перестать чувствовать границы. Желали больше не знать чего-то, что они не могут сделать. Но границы окружали их, загоняли в коробку, в которой помещалась лишь их скучная работа, дом и семья. Я же, словно выпрыгнул из этой коробки, до этого момента не осознавая этого, не задумываясь об этом настолько, чтобы начать смотреть на всех вокруг сверху вниз.

Но это все неправильно. Все это неправильно, ведь и я был таким же. Ведь и я был по уши в собственных цепях, ведь и я был рожден прямо в них.

Но была и разница между мной и ними. Я смог. Но позволяло ли это теперь мне размышлять на такие темы? Позволяло ли мне это смотреть на всех них с высоты, на которую забрался, ведь мог очень легко с нее упасть? Конечно, нет.

Тем временем, путь мой был окончен. Я вышел из машины и огляделся. Вокруг очень много людей – оживленный центр города в вечерний час, именно то время, когда все забывают, что завтра с утра нужно возвращаться на работу.

Рядом прошли красивые девушки, наряженные так, словно гуляли последний раз в своей жизни. Теперь, когда я вышел из своего мустанга за несколько миллионов, и стоял рядом с ним, они все так и не отводили от меня своего совсем «не заинтересованного» взгляда. Такие машины рядом с мужчиной красят его, несмотря на то, каков он на самом деле.

Свежий воздух ударялся в легких, и пусть я был в центре мегаполиса, где с воздухом должна была быть напряженка. Видимо даже воздух мог определять рядом с какой машиной стоит человек.

До ушей доносилась людская речь, не замолкающая, не утихающая, бессвязные отрывки, выхваченные то из одного разговора, то из другого, детский беззаботный смех.