Там, где не ступает свет

Все вокруг так и пылало жизнью, мирным небом над головой и всеми условиями для того, чтобы угомонить недовольства самых разных слоев населения. Бары, рестораны, магазины, фаст-фуды, позволяющие удовлетворить голод. Сытый человек – довольный человек.

– Леонардо Ройс?

Я и не заметил, как перед мной возник человек. Богатый костюм, отливающийся всеми красками в самом своем совершенстве. Черный поражал чернотой, белая рубашка сводила с ума, черная бабочка казалась воронкой на воротнике. Я сразу понял, кто перед мной, отчего даже не удивился, что меня узнали.

На лицо без щетины спадали несколько прядей золотых волос, увильнувших от пучка, в который были собраны и приглажены все остальные. На мощных скулах все выбрито в совершенстве настолько, что корней не было видно даже под микроскопом. Чистая кожа, ни намека на покраснение или раздражения. Тональный крем? И все же это не так. Я не видел косметики совсем. Это родная здоровость, но не та, которую часто описывают румянцем, а похожая на белизну. Либо я не разбирался в хорошей работе хорошего гримера.

– Позвольте мне вас проводить, многие вас заждались, – он почтенно улыбнулся мне, немного наклонив голову вперед, будто слегка поклонившись, и заглядывая мне в глаза теперь из под лба голубыми глазами, похожими на водную гладь огромного океана при свете солнца.

– Простите, а… – мой голос задрожал, прервался. Я слегка откашлялся и мне стало невероятно неловко перед безупречным голосом моего не менее безупречного собеседника.

– Эндрю Уайт, к вашим услугам.

– Вы знаете, кто я, но я, к сожалению, не осведомлен о вас, – я смущенно улыбнулся, – мне неудобно за это.

Эндрю еще раз улыбнулся, опустил глаза на секунду, а после вернул их вновь к моим.

– Вам не за что извиняться, вы ведь не знали, кого встретите здесь.

– Это вы меня позвали?

– Нет. Я являюсь таким же приглашенным, как и вы. Хотя знаете, мы оба молоды и наверняка найдем общий язык. Предлагаю отбросить всякие формальности. Я – Эндрю, не обращайтесь ко мне на вы.

– Хорошо, Эндрю, – я кивнул и пожал ему руку.

Крепкая хватка вселяла уверенность, силу, уважение. Длинные тонкие пальцы обхватывали мою ладонь полностью, но в то время не были похожи на щупальца.

– Я тебя проведу, не стоит здесь задерживаться, – Эндрю огляделся по сторонам.

Его взгляд задержался, и я успел проследить на ком. Он перекинулся несколькими словами, не используя язык, с великолепной блондинкой в красивом красной платье. Та тоже глядела на него.

– Идем, – подчеркнул Эндрю и пошел.

Я последовал за ним, обходя прохожих, не желая ни с кем сталкиваться. Мои мысли теперь были полностью заняты моим новым знакомым, его красотой, блондинкой, за которой и шел Эндрю, держась на расстоянии, то и дело, специально замедляя ход, чтобы не приближаться к ней. Как только представилась возможность, я поравнялся с ним.

– Ты знаешь мое имя, но… почему меня пригласили?

– Твой успех. Не многие способны на такое. Ты – поистине интересная личность, – Эндрю мельком поглядел на меня, вернул взгляд на красное платье, а после уставился себе под ноги.

Слова так и лезли на язык, но я все же не решался заговорить о той, за которой мы шли, будто 2 нерешительных маньяка. Быть может, он просто любит женщин, любит смотреть на них.

Мы взошли по ступеням и оказались в роскошном здании. На входе нас встретили несколько человек в черных костюмах, но явно менее дорогих, чем те, в коих были мы с Эндрю. Блондинку они не задержали, а вот нас остановили.

– Эндрю Уайт, – один из мужчин с наушником в ухе обратился к моему сопровождающему.

Я тут же заметил, как тот с некой печалью посмотрел вслед блондинке, успевшей зайти в закрывающийся лифт, и совсем не обращал внимания на подошедшего.

– Леонардо Ройс, – тот же охранник обратился и ко мне, почтительно кивнув головой.

Я с нескрываемым удивлением кивнул в ответ.

– Маргаретт Уоррен уже ждет вас, – с этими словами мужчина отступил в сторону, позволив нам идти.

Я вновь обратился к Эндрю, как цыпленок смотрит на мать-курицу в любой новой ситуации, чтобы повторить его действия. Тот улыбнулся и кивнул отошедшему, но в тот же миг, как его лицо стало недоступно мужчинам на входе, улыбка пропала и вместо нее нарисовалось нескрываемое раздражение.

Видимо, он все же был знаком с той блондинкой, подумал я, продолжив молча идти следом.

– А чем ты занимаешься?

– Я? – Эндрю полуобернулся ко мне, позволив мне поравняться с ним, и осветил меня блестящей улыбкой, – полагаю, у вас есть впечатление, что вы меня где-то видели, но не можете вспомнить?

Мы стали подниматься по лестнице с красным ковром. После его вопроса у меня и правда возникло такое ощущение. Причем, оно усиливалось с каждой секундой.

– Да, – протянул медленно я, сам удивляясь тому, как этот харизматичный человек легко внушил мне это впечатление.

– Модель года. 3 раза подряд, – Эндрю сказал это с нескрываемым удовольствием, будто завоевал этот титул только что 4 раз.

– Вау. Значит я говорю с самым красивым мужчиной мира? – я улыбнулся, оценивая его реакцию.

– С самым красивым мужчиной мира 3 раза подряд, – засмеялся Эндрю, слегка хлопнув меня по плечу.

Мы остановились у дверей.

– Ты готов? – спросил он, взяв меня за руку и пристально посмотрев в самые глаза.

– Да, – неуверенно произнес я.

Эндрю не стал больше ждать. Он толкнул дверь вперед и точно потащил меня вперед.

Золотые, белые, ослепляющие своим блеском, цвета бросились мне в глаза, принявшись их целовать и пытаться разорвать одновременно. Я слегка прищурился от такого натиска богатства, которое не видел ни разу в жизни. Высота, отдающаяся перламутром, словно была вовсе не потолком величественного зала, а внутренним слоем огромной раковины моллюска, а мы были вовсе не гостями, а жертвами, погребенными внутри этого чудовища. Золотые люстры, размером с автомобили, заставляли не сомневаться, что были и правда сделаны из чистого золота.

Я опустил свои глаза на людей, облеченных в дорогие наряды, мужчины – в костюмы, женщины и девушки – в великолепные платья, длинный бар в стороне. Нет, это вовсе не была толпа, стадо. Хоть все они стояли в одной куче, но не были всего лишь ее частями. Каждый из них был обособлен, каждый из них представлял собой отдельного человека, отдельную личность. Пожалуй так на мое восприятие влияли дорогие наряды, часы на руках, стоимостью спорткаров, приглаженные назад волосы, самые дорогие ароматы мира.

Далеко впереди сцена с оркестром из музыкантов.

Вот, что я успел увидеть в первые несколько секунд, пока ко мне не подошли.

– Леонардо Ройс, наслышан, – мою руку сжал в своей старик с прямой осанкой и такой ослепительной улыбкой, какой могли позавидовать многие молодые.

Я же не знал, что ответить в те недолгие секунды, пока моя рука слегка подергивалась в его власти. Увидев мое замешательство, Эндрю поспешил ко мне на помощь:

– Марк Брэдфорд, великий политик.

– Марк Брэдфорд… вы председатель думы! – выпалил я с округленными глазами, вспомнив имя, которое мельком видел в какой-то сводке.

Мужчина с аккуратной седой бородой заулыбался еще сильнее.

– Что же, вам предстоит много с кем познакомиться здесь, а после найдите меня. Мне есть, о чем с вами поговорить, – Марк Брэдфорд сжал мою руку напоследок еще крепче, утвердительно кивнул и наконец отпустил.

Он исчез так же быстро, как и появился.

– Будь готов к этому, – улыбнулся Эндрю.

– Я все-таки в шоке от того, что меня уже знают такие люди… как они успели.

– На свете 8 миллиардов, но тех, кто добился высот, можно пересчитать, если не на пальцах руки, то… – Эндрю задумался и решил не продолжать свою идею, – мало таких. Как только появляется очередной гений, красавчик, сильный человек, о нем узнают, потому что теперь это не просто человек, это участник этого общества, – он окинул глазами всех присутствующих.

Я последовал за его взглядом, осмотрел несколько изящных пиджаков и даже фраков. Но тут я наткнулся на нее. Девушка в красном платье. Та самая, что шла перед нами совсем недавно.

– Кто она? – я сразу заметил, что Эндрю тоже не сводит глаз с нее.

Парень встрепенулся, будто вернувшись ко мне из очень мокрых фантазий, и не понял, о ком я.

– Та, что в красном. Она шла перед нами, – пояснил я, взяв Эндрю за локоть и попытался одним лишь взглядом указать направление, в котором нужно смотреть.

– Элизабет Ноллс, – произнес Эндрю, и в голосе его я не услышал абсолютно ничего, кроме движения голосовых связок. Ни теплоты, ни холода, ни скрываемой ненависти, ни горячей страсти.

– Я не мог не заметить, как ты смотришь на нее.

– Разве? Я смотрю, ты одаренный человек, – улыбнулся Эндрю и медленно зашагал вперед, зазывая меня тем самым с собой. – Идем, познакомишься.

Мы стали стремительно приближаться к барной стойке, у которой Элизабет разговаривала с дамой постарше. Рядом толпились мужчины. Иногда их жадные взгляды так и соскальзывали с глаз друг друга на красивую девушку, стоящую рядом. Ее молодая, кремовая кожа притягивала к себе, словно нетронутый снег, зовущий вступить в него, оставить свой след на том, чего еще не касался чужой грязный ботинок. Ее оголенная спина, обнаженные лопатки, представляющиеся угловатыми узорами, звали к себе, умоляли дотронуться и провести кончиками холодных пальцев вдоль ровного позвоночника, ответственного за безукоризненную осанку. Ее волосы, искристые и невероятно мягкие с виду, приказывали собрать их в одну косу, зажать ту в кулаке и натянуть так, чтобы ее милое личико приподнялось на несколько дюймов.

При всей этой картине я не мог избавиться от ощущения мерзости, которое теперь испытывал, когда облысевшие наполовину, низенькие чудовища, стоявшие рядом с Элизабет и косившие на нее извращенные взгляды, погруженные в одно лишь неловкое, склизкое, пытались втянуть в себя свои огромные животы, заплывшие свиным жиром. Я всего лишь на секунду взглянул на Эндрю, шагающего рядом со мной, и увидел на его лице все те эмоции, что испытывал и сам. Тот тоже поглядывал с высоты птичьего полета на мужчин средних лет, совсем не скрывая ни нот собственного высокомерия, ни нот надменности. Он точно знал, что лучше всех их вместе взятых, а потому его взгляд совсем скоро превратился в спокойный, контролирующий ситуацию. Никто из них не в силах был с ним состязаться.

– Кейт Вилли, – Эндрю, подойдя к паре, к которой направлялся, сначала обратился к женщине лет 50-ти, взял ее руку и поцеловал, причем целуя, его губы коснулись его же руки. – Элизабет.

Я не понимал, в каких отношениях были эти двое, но точно знал одно. Они точно не были просто знакомыми. Между ними было что-то, и это что-то явно обжигало в моменты своего пика, холодило кровь в венах при падениях. Элизабет слегка улыбнулась, а ее глаза напонились ехидностью. Она едва кивнула, а Эндрю не стал брать ее руку и изображать поцелуй.

Мужчины стоявшие рядом молчали. Оттого мне стало интересно, чем они заняты, и я посмотрел на них. Их глаза, наполненные ненавистью, черной завистью, злобой, всецело были обращены на Эндрю, харизматичного молодого красавца, на которого оборачивались и заглядывались все девушки и даже девушки этого зала, среди которых Элизабет была венцом великолепия.

– Леонардо Ройс, тот самый, – Эндрю умел представить человека, и теперь не хотел тратить на это много времени. Он не сводил хищный, играющий взгляд с Элизабет, пытаясь прожечь в ней дыру. Кейт Вилли более не удостоилась его внимания ни на секунду.

– Леонардо, – Элизабет обратила на меня внимание, и когда мое имя сошло с ее уст, я остолбенел, замер в нерешимости, в кою впал и мой язык.

Она же протянула мне свою изящную ручонку с длинными пальцами, не переставая смотреть мне в глаза. Наверняка, этим взглядом она одаривала каждого, с кем разговаривала или хоть как-то контактировала, но я не желал в это верить. Нет. Так смотрела она лишь на меня, лишь на меня впервые за жизнь, мою и ее. Именно так и никак иначе.

Я пожал ее руку, не смея сказать ни слова, пока не развязал язык, изрядно запутавшийся в нескольких узлах.

– Леонардо, новый гений! – воскликнула женщина рядом с Элизабет и буквально перехватила мою руку для очередного рукопожатия. – Я Кейт Вилли, – она повторилась, но только теперь вспомнила, что Эндрю уже ее называл. Ей стало неловко, однако она попыталась этого не показать и потому быстро продолжила. – Я писательница, а вы можете звать меня просто Кейт.

– Отлично, – я улыбнулся, не найдя в себе сил на то, чтобы постараться придумать более красноречивый ответ.

Краем глаза я заметил, как Элизабет еще сильнее улыбнулась, глядя на меня. Это ее позабавило, отчего и мне стало приятно.

– Вы уже освоились здесь? Много с кем познакомились? – Кейт Вилли продолжала забрасывать меня вопросами, стреляя словами, как из пулемета.

– Нет, я только пришел. Вы одни из первых, – я вновь непроизвольно быстро обвел толпу глазами. Люди стояли по группам из трех, четырех, пяти человек, разговаривая друг с другом, улыбаясь друг другу. Все они были равны лишь теперь, когда вошли в это зал из внешнего мира, в коем чувствовали себя богами. Это чувствовалось в подобии лебезении, которое так и проскакивало в отражении глаз, сумбурном движении губ, напряженных улыбках.

– О, тогда вам еще многое предстоит! – Кейт Вилли вновь взяла мою руку и мягко ее погладила большим пальцем.

Я же учтиво улыбался, но поглядывал то на Эндрю, то на Элизабет, ища в них поддержки или даже помощи. Те словно и забыли обо мне и низенькой писательнице с визгливым и противным голосом и смотрели лишь друг на друга. Спустя секунду я поймал себя на том, что смотрю на Эндрю точно так же, как низенькие мужички позади меня смотрели на него. Я слегка встряхнул головой.

В этот момент музыканты перестали играть – музыка плавно затихла. Все обратили внимание на сцену.

– Начинается! – воскликнула Кейт Вилли, отпустила мою руку и обернулась к сцене.

Эндрю остался стоять рядом со мной по левую сторону. Элизабет, опершись правой рукой на барную стойку, с бокалом вина в левой руке, стояла на несколько шагов впереди меня.

На сцене появился темноволосый высокий человек, похожий на трубу. Улыбаясь, он подошел к микрофону и оглядел всех присутствующих, а после начал:

– Леди и джентльмены. Вашему вниманию, великолепная Маргаретт Уоррен!

– Великолепная? – я смутился вслух, но так тихо, чтобы это услышал лишь Эндрю.

– Великолепная, – с легкой улыбкой Эндрю лишь пожал плечами.

У микрофона показалась дама лет 40—50, хотя я затруднялся назвать в своей голове точное число. Ее кожа походила на молодую, ни морщин, ни складок усталости. Ее лицо светилось так, что, казалось, без нее в этом зале стало бы несколько темнее. Я не мог отвести от нее взгляд, даже когда тот пытался вырваться к Элизабет, стоящей совсем рядом.

– Я рада вас всех видеть в этот замечательный день! – голос Маргаретт Уоррен пронесся рядом с ушами, но в тот же миг очень далеко от них.

Замечательный, подумал я, слегка облизнув нижнюю губу. Будто у этих людей со всем их богатством бывают другие дни.

– Давайте же поприветствуем друг друга, – она захлопала сама, и вместе с ней захлопал весь зал.

Аплодисменты продолжались примерно с минуту, пока у многих леди нежная кожа ладоней не покраснела.

– Вы знаете меня, я знаю всех вас. Когда-то мы были разобщены. Действовали лишь ради себя, своих семей. Теперь же, когда вы добились многого, когда свернули горы, когда заставили солнце встать на западе, а сесть на востоке, Вы пришли сюда. Теперь у всех нас новая цель, новая мечта и новая амбиция. Сделать этот мир лучше. И мы справимся. Историю пишут победители. История пишется здесь, в этом зале, сейчас, в эти секунды, пока здесь собраны настоящие победители.

По моей коже пробежали мурашки, и я поглядел на Эндрю, в попытках найти ответы, комментарии очень важные для меня. Я и заметить не успел, как этот молодой парень стал для меня не только проводником, но и примером для подражания. Он, как и все в этом зале, молча наблюдал за женщиной, стоявшей на сцене и ведущей свой монолог размеренно, успевая охватить медленным взглядом всех, кого называла победителями.

– О какой цели она говорит? – шепнул я Эндрю, но он меня не услышал.

На его лице замерла спокойная улыбка, и я понял, что он сейчас не со мной, а где-то в глубине себя. Я понял это, потому что узнал эту улыбку, понял это, потому что и сам улыбался так много раз, когда у меня получалось, когда я понимал, что то, чего я желал, то, о чем мечтал бессонными ночами, совсем рядом, само идет в руки. Я вновь посмотрел на Маргаретт Уоренн, и именно в этот миг наши с ней взгляды столкнулись. Она остановилась на мне и смотрела так с пару секунд, отчего мне стало неудобно и я сам отвел глаза в сторону.

– Сегодня мы приветствует нового члена нашего высшего общества!

Только не это, подумал я. Дрожь проскочила прямо под сердцем, а в мыслях затрубило желание поскорее уйти. Ноги затряслись.

– Леонардо Ройс!

Зал разверзся бурными аплодисментами, и все в миг нашли меня, начали смотреть на меня, будто заранее знали, где я нахожусь.

– Иди, – Эндрю хлопнул меня по спине и продолжил хлопать.

Неуверенно я начал пробираться сквозь расступающихся людей, улыбающихся мне так, будто я всех спас от неминуемой смерти. Каждый мужчина слегка наклонял голову, будто здороваясь, каждая девушка или женщина приветствовала горящими глазами и ярко-красной помадой, свежо выделявшейся на фоне белоснежных зубов. Сплошные лица, смешивающиеся в одну непонятную консистенцию, заставляющую меня забывать черты лиц всех, кого когда-либо видел. В моменте я подумал, будто забыл и то, как сам выгляжу, но попытался отбросить эту мысль, скрыв ее за фальшивой, сконфуженной улыбкой нашкодившего мальчика. Я совсем не чувствовал себя тем, за кого меня принимали здесь. Я именно мальчик. Маленький, испуганный и скромный мальчик.

В какой-то миг волнение переполнило чашу, и тогда я и вовсе забыл как управлять телом. Отныне оно шло само, ноги поднимались по ступеням на сцену сами, глаза сами зажмуривались от света, бившего в них беспощадно.

Маргаретт Уоренн, улыбаясь мне по-доброму, протянула руку и пожала ее, другой рукой дотронувшись до моего плеча. Мы так и застыли перед микрофоном в крепком рукопожатии, обратившись к зрителям, будто те нас фотографировали. Потом она отпустила меня и придвинулась к микрофону:

– Леонардо Ройс. В своем достаточно юном возрасте смог добиться того, чего многие не могут добиться в обмен на целую жизнь. Совсем недавно, он был никем. Одним из тысячи прохожих, которых вы могли встретить, если бы случайно вышли на улицу. Одним из безликих игроков, пешек, способных лишь на бездумное, животное существование.

Я поглядел на Маргаретт. В моменте ее голос прервался, после зазвучал с новой силой. Такой трюк походил на рычание, и теперь я более не мог перестать об этом думать. Она так высказывалась об обычных людях, а значит, она не считала их людьми и вовсе. Теперь она не казалась мне молодой для своего возраста. Я видел профиль его лица, и отсюда мне открывался кривой нос, закручивающийся к низу, словно был старым орлиным клювом. Я видел ее спину и маленький горбик. Я видел за ее рукавами платья, скрывающими руки вплоть до кистей, кожу дряблую и обвисшую.

– Сейчас он богат. Он добился того, чего желал больше всего на свете. Сейчас он стоит здесь. Значит он добился даже больше, – она улыбнулась и поглядела на меня, словно бабушка, гордящаяся своим внуком. – За такими людьми стоит будущее. Будущее человечества. Наше будущее.

Она повернулась ко мне, взяла мои руки за локти и кивнула. Только теперь я увидел на ее декольте, чуть ниже ямок у ключицы, огромный красный камень. Кулон, наверняка оцененный в несколько особняков. В моих мыслях проскочил вопрос, недоумение. Зачем хранить при себе вещь, превосходящую в стоимости жизнь человека? Зачем лишний раз подвергать себя опасности? Воры при виде такого блеска теряют голову и способны из воров перерасти в настоящих убийц.

– Наслаждайся. Мы с тобой еще поговорим, – Маргаретт произнесла это только мне, микрофон остался в стороне, и отпустила вон с сцены.

Дорогу назад я и не помню как прошел. А радость от встречи с Эндрю запомнил навсегда.

– Ты, кажется, перенервничал, – он заглянул мне в глаза с уже знакомой и приятной улыбкой.

– Где уборная? – я опустил глаза, ощущая невероятную слабость и нарастающее чувство тошноты.

Я вышел из кабинки, извергнув из своего рта остатки непереваренного обеда. Теперь жгучий вкус на языке затмевал все впечатления от богатства, которое так и сквозило даже в туалете. Эндрю стоял у зеркала. Тут он прождал меня около 5-ти минут, и я не удивился бы, если он все это время смотрел на себя. Даже теперь, когда я умылся и прополоскал рот, он не переставал крутить головой, смотря на свое отражение, будто в первый раз. Его глаза принимали форму восточных, он опускал голову и смотрел, словно хотел убить. Его глаза расслаблялись, на лбу появлялись несколько складок, а челюсти с силой сжимались, вырисовывая на скулах четкие углы. После он приподнимал голову, но все не отрывался от одной точки, и я полагаю, смотрел он в свои же глаза, пытаясь разными гримасами передать все эмоции, на которые только способно человеческое лицо.

– Тренируешься перед фотосессией? – спросил я, устав наблюдать за этими переменчивыми масками, которые он старательно натягивал на себя, не произнося ни слова.

– Тебе тоже кажется это занятие странным?

Я пожал плечами.

– Не понимаю людей, которых это смешит, – на полном серьезе говорил Эндрю, не сводя глаз с своего отражения. – Я люблю себя, люблю свою внешность, свое лицо. Почему же я должен ограничивать себя в том, чтобы смотреть на нее, когда захочу?

– И правда, – прокомментировал я и снова стал набирать в рот воду, пытаясь избавиться от горького привкуса.

– Я не виноват, что им не повезло родиться красивыми. Нет моей вины в том, чтобы любоваться собой. Что здесь вообще плохого?

– Нарциссизм – это плохо, – я уже не глядел на него, а только на свое измученное отражение.

Тут я заметил, что Эндрю оторвался, наконец, от своего выражения и смотрел на меня. Я повернул голову.

– Почему?

Я слышал твердость в голосе, слышал и настоящее непонимание.

– Что?

– Почему нарциссизм – это плохо? Любовь к себе – это плохо?

– Преувеличение достоинства, – пояснил я.

– Ты посмотри вокруг, – усмехнулся Эндрю и вновь вернулся к своему любимому занятию, – ты попал в общество нарциссов. Значит, скоро и сам таким станешь.

Я промолчал, мысленно соглашаясь с ним. Слова Маргаретт были словами настоящего нарцисса.

– А вообще, Лео… я буду звать тебя Лео. Я был на приеме у психолога. Он мне тоже говорил об этом. Говорил, что есть здоровый нарциссизм. Это когда ты не говоришь: «Я самый ничтожный», но и не говоришь «Я самый лучший». Знаешь что? Он сказал мне, что у меня проблемы, что я нездоровый нарцисс, что я не должен говорить: «Я самый красивый. У меня самая лучшая внешность». Больше я не ходил к этому психологу. Между нами, – Эндрю наклонился в мою сторону и сбавил громкость голоса, – у него больше нет лицензии. – Он улыбнулся. – Почему ты не должен говорить: «Я самый лучший?». Разве ты никогда не говорил себе так?

Я заметил в зеркале взгляд Эндрю на себе. Он ехидно улыбался, слегка прищурившись, и самоуверенно ждал ответ. Он знал его, и ему это приносило немало удовольствия.

В памяти проскользнули эти слова, сошедшие с моих губ. Да, я говорил так. Говорил так, когда у меня не получалось, когда казалось, что я иду в никуда. Да, я говорил себе так, ведь иначе у меня не хватило бы сил сделать следующий шаг. Я не стал врать, хотя мне очень хотелось оборвать Эндрю. Я чуть видно кивнул.

– Конечно. Я это знал. Знаешь, почему? Потому что ты тут бы не стоял. Вспомни историю. «Чтобы быть великим чемпионом, ты должен верить, что ты самый лучший. А если ты не самый лучший – то притворяться, что ты самый лучший», – Мохаммед Али. «Я навсегда король вне зависимости от весовой категории» – Конор Макгрегор.

– Бойцы? – я заметил, что Эндрю собирается продолжать бесконечно и перебил его.

– Они зачастую единственные, кто не боится признавать правду.

– То есть, если бы они так не говорили, то не стали бы такими…

– Лучшими, – перебил меня с улыбкой Эндрю.

– Сильными.

– Именно. В этом наша сила, не забывай это, – Эндрю, не желая продолжать, развернулся, даже не посмотрев на свое отражение и пошел прочь. Я последовал за ним.

По залу разливалась классическая музыка, некоторые мужчины, медленно танцевали с женщинами. Мы проходили мимо них. Тут я заметил, что вновь Эндрю шел к бару, к тому самому яркому, самому красному платью, которое только существовало в этом мире.