Экстракт человечности

Шаги. Не тихие, осторожные шаги дежурного, а знакомые, чуть размашистые, с легким шорохом подошвы по металлу. Нико. Он появился из тени между двумя реакторами Страха (тускло-желтые Zeta-7 и Zeta-8), его фигура в полурасстегнутом комбинезоне была небрежным пятном в стерильном ужасе этого места. Лицо его было усталым, под глазами темные круги, но в глазах, как всегда, горел тот самый неугасимый огонек – смесь цинизма, вызова и чего-то еще, глубоко спрятанного.

– Все еще копаешься с этим солнечным зайчиком? – Его голос, хрипловатый от усталости, нарушил монотонность гула, прозвучав неожиданно громко. Он подошел к пульту, заглянул в реактор. Золотой свет осветил его скулы, подчеркнул усталость вокруг глаз. – Завтра утром его ждет счастливый обладатель. Надеюсь, он оценит твои старания. Или просто сгорит от восторга. Буквально.

Эрис не ответила. Она лишь кивнула, продолжая смотреть на экран с показателями. Ее молчание было стеной.

Нико прислонился к корпусу соседнего реактора (Иота-2, «Фоновое Беспокойство», тускло-фиолетовый), скрестив руки на груди. Он наблюдал за ней, за ее сосредоточенным, но мертвенным профилем в золотом отсвете.

– Ты как бетонная плита после дождя, – произнес он наконец, без обычной насмешливости. – Холодная, скользкая и чертовски тяжелая. Все еще трясет после вчерашнего?

Она вздрогнула, почти незаметно. Вчерашнее – это взгляд парня. Крик. Хруст кости. Она сжала пальцы на краю пульта.

– Я выполняю функцию, – сказала она глухо. – Как и ты. Ты доставил заказ на «Альфа-Каприз»?

– Доставил, – Нико махнул рукой. – Все по протоколу. Клиент был… взволнован. Очень. Прямо дрожал в предвкушении. – В его голосе прозвучало отвращение. – Интересно, кто он? Советник? Сам Арвид? Или просто богатый ублюдок, которому скучно?

Эрис почувствовала, как тошнота подкатывает к горлу при упоминании Арвида. Золотой свет Восторга вдруг показался ей ядовитым.

– Неважно кто, – прошептала она. – Это… продукт. Как все здесь.

Тишина повисла между ними, густая, как ферменный пар. Гул машин казался громче. Нико оттолкнулся от реактора, подошел ближе. Он стоял теперь так близко, что Эрис чувствовала исходящее от него тепло, запах – не озона и химии фермы, а пота, пыли верхнего мира и чего-то неуловимого, просто человеческого. Он нарушал ее стерильное пространство.

– Продукт, – повторил он тихо, задумчиво. Его взгляд упал не на реактор, а на ее руки, сжатые на пульте. – А ты никогда не задумывалась, какого это? Не перевозить его, не дистиллировать… а попробовать? Хотя бы раз. Просто чтобы знать, ради чего все это. Ради чего мы здесь копошимся, как черви под землей.

Эрис резко подняла на него глаза. В ее взгляде вспыхнуло предупреждение, старая, знакомая тревога. Как тогда, с розовой каплей.

– Это опасно. Иррационально. Зачем?

– Зачем? – Нико усмехнулся, но в его глазах не было насмешки. Была усталость. И вызов. И… жажда. Жажда чего-то настоящего в этом мире симулякров. – Может, затем, чтобы просто почувствовать, что ты еще не труп? Что под этой униформой и протоколами бьется что-то живое? Хотя бы на минуту.

Он засунул руку во внутренний карман своего комбинезона. Движение было осторожным, почти нежным. Когда он вынул руку, в его ладони лежала крошечная капсула. Не стеклянная ампула с реактивом, а капсула другого рода – из темного, почти непрозрачного пластика, размером с ноготок мизинца. Внутри что-то слабо светилось. Не золотом Восторга, не синевой Грусти. Это был глубокий, теплый, живой багрянец. Как уголь под пеплом. Как капля крови на снегу.

– Это не «обрезки», – тихо сказал Нико, его голос внезапно стал низким, доверительным, хотя вокруг никого не было. – Это не брак. Это… «Вкус Жизни». Настоящий. Слабенький, микродоза. Но чистый. Без примесей. – Он повертел капсулу в пальцах, багряный свет играл на его коже. – Страсть. Не та дешевая похоть, что гоняют для черного рынка. А именно… Страсть. Жажда. Огонек. Добыл с огромным трудом. Рисковал… больше, чем с «Кровью Хамелеона».

Эрис смотрела на капсулу. Багряный свет, казалось, пульсировал в такт ее внезапно участившемуся сердцебиению. Страсть. Запретное слово. Запретное чувство. То, что система Апекс Рац выкорчевывала в первую очередь. То, что превращало «Калиброванных» в пустые скорлупки. Внутри пропасть дрогнула. Не ужасом, а… любопытством? Жаждой? Она вспомнила ледяной ужас вчерашнего дня, леденящую пустоту ТК-447. Вспомнила свинцовую плиту и «шум» под ней. Что если… что, если Нико прав? Что если единственный способ выжить в этом аду – украсть у него крошечную искру? Даже если это опасно? Даже если это самоубийство?

– Зачем? – снова спросила она, но теперь ее голос звучал иначе. Не как отказ, а как вопрос. Глубокий, мучительный вопрос.

Нико смотрел ей прямо в глаза. Его циничная маска треснула, обнажив что-то уязвимое, почти отчаянное.

– Потому что я устал быть червем, – прошептал он. – Потому что ты… ты как последний маяк в этом болоте. И я хочу знать, горит ли в тебе хоть что-то живое. Хотя бы раз. Прежде чем нас всех перемалывают в порошок. – Он протянул капсулу к ней. – Раздели со мной. Микродоза. На двоих. Просто чтобы посмотреть… что будет.

Момент повис на острие ножа. Золотой свет Восторга в Омега-1, багряный – в капсуле на ладони Нико. Гул фермы. Сладковато-горький запах. Пропасть внутри Эрис. И этот взгляд Нико – вызов, надежда, страх. Она увидела в нем отражение своей собственной, невысказанной тоски по чему-то большему, чем серое существование. По жизни.

Импульс был внезапным, сильным, иррациональным. Как прыжок в бездну. Она не думала о последствиях, о надсмотрщиках, о системе. Она думала о ледяном взгляде Арвида, о пустых глазах ТК-447, о хрусте кости парня. И о том, что терять ей уже нечего. Только эту пустоту.

Ее рука, холодная и чуть дрожащая, поднялась. Не к пульту. К капсуле. Ее пальцы коснулись пластика. Он был теплым от ладони Нико.

– Да, – выдохнула она. Одно слово. Тише шелеста пара. Но оно прозвучало как взрыв.

Нико замер. Казалось, он сам не до конца верил в ее согласие. Затем быстрым, ловким движением он вскрыл капсулу. Внутри не было жидкости в привычном смысле. Это был крошечный шарик густого, светящегося багряного тумана. Он парил в центре капсулы, пульсируя, как живое сердце.

– Держи, – Нико поднес капсулу к ее губам. Его пальцы слегка дрожали. – Вдохни. Глубоко.

Эрис закрыла глаза. Последний миг рациональности кричал внутри: «Стоп! Безумие!». Но его заглушил гул отчаяния и то щемящее любопытство к своим смутным, похороненным ощущениям. Она вдохнула.

Тепло. Первое ощущение – невероятное, обжигающее тепло. Оно ударило в нёбо, хлынуло в горло, в легкие – не воздух, а жидкий огонь. Не больно. Немыслимо приятно. Как первая чая горячего чая после долгого перехода по стуже. Тепло разлилось по грудной клетке, заполняя пустоту, согревая ледяную пропасть. Оно потекло вниз, к животу, растекаясь по конечностям, к кончикам пальцев, к макушке. Мурашки побежали по коже под комбинезоном. Замерзшее, онемевшее тело вдруг ожило, задышало, забилось.

Она открыла глаза. Мир не изменился. Все те же трубы, реакторы, мерцающий свет. Но он стал… ярче. Контрастнее. Звуки гула – богаче, глубже. Запах озона и сладковато-горькой эссенции – острым, почти пьянящим. Каждая деталь – блик на стали, капля конденсата на трубе, тень на полу – казалась важной, значимой. Живой.

Нико наблюдал за ней, затаив дыхание. Его глаза были широко открыты, в них читалось ожидание, тревога и… что-то еще. Что-то темное и горячее. Затем он резко поднес капсулу к своим губам и вдохнул оставшееся. Багряный туман исчез.

Он зажмурился, резко вдохнув через нос. Его плечи напряглись, кулаки сжались. Когда он открыл глаза, они горели. Не метафорой. Буквально горели тем же багряным огнем, что был в капсуле. В его взгляде не осталось ни цинизма, ни усталости. Была только жажда. Первобытная, неконтролируемая.

Они стояли лицом к лицу в призрачном свете реакторов. Золотой от Омега-1, багряный – от только что проглоченного «Вкуса Жизни», синий – от Грусти поодаль, желтый – от Страха. Свет играл на их лицах, создавая причудливые, меняющиеся маски. Воздух между ними сгустился, стал упругим, наэлектризованным. Дыхание Эрис участилось, сердце колотилось где-то в горле. Тепло внутри перерастало в жар. Жар, который искал выхода. Она чувствовала его взгляд на себе – как физическое прикосновение, скользящее по губам, по шее, под комбинезоном. И ее собственный взгляд, казалось, прилип к его губам, к линии скулы, к капельке пота на виске. Любопытство к смутным ощущениям превратилось в неудержимое влечение. Оно было внезапным, всепоглощающим, как пожар в сухом лесу.

Нико сделал шаг вперед. Эрис не отступила. Наоборот, она сама сделала шаг навстречу. Расстояние между ними исчезло. Они не тянулись друг к другу медленно, не искали разрешения. Это было как короткое замыкание. Как взрыв.

Его губы нашли ее губы не в поцелуе, а в захвате. Резком, жадном, почти болезненном. Это не было нежностью. Это была атака. Голод. Жажда подтвердить жизнь через плоть другого. Эрис ответила с той же яростью, той же жадностью. Ее руки вцепились в его комбинезон, притягивая его ближе, сжимая. Его руки обхватили ее талию, почти поднимая ее с ног, прижимая к холодному корпусу реактора Фонового Беспокойства за ее спиной. Металл впился в лопатки, но она не чувствовала холода, только жар – внутри и снаружи, от его тела, от его губ, от его рук.

Поцелуй был битвой и слиянием одновременно. Зубы стучали, губы были раздавлены, дыхание спуталось, горячее и прерывистое. В нем не было ни грации, ни романтики. Была только чистая, нефильтрованная страсть, высвобожденная микродозой запретного «Вкуса» и годами подавленного отчаяния. Они глотали друг друга, пытаясь утолить неутолимую жажду, доказать себе и друг другу, что они еще живы, что они еще чувствуют, что они – не ТК-447.

Длилось это вечность и мгновение. Гул фермы, свет реакторов, запахи – все слилось в один оглушительный, багряный вихрь ощущений. А потом… щелчок. Как будто перегорел предохранитель. Или включился рациональный мозг, напуганный этой дикой вспышкой.

Нико оторвался первым. Резко. Как будто его ударило током. Он отпрянул на шаг, его грудь вздымалась, губы были влажными, покусанными, глаза – огромными, темными, полными невероятного шока и… страха. Страха перед тем, что он натворил. Перед силой того, что вырвалось наружу.

Эрис прислонилась к реактору, едва держась на ногах. Она дышала ртом, губы горели, пульс бешено колотился в висках. Жар внутри не утих, он бушевал, но теперь к нему добавился леденящий ужас. Ужас от содеянного. От потери контроля. От этой чудовищной, животной близости. Она подняла руку, прикоснулась к своим губам. Они были опухшими, чужими.

Они смотрели друг на друга через внезапно возникшую пропасть в полметра. Воздух вибрировал не только от гула машин, но и от невысказанного, от стыда, от смущения, от потрясения. Запретная близость висела между ними тяжелее любого пара, гуще любого «Вкуса». Она была осязаемой, опасной.

– Черт, – прошептал Нико, его голос сорвался. Он провел рукой по лицу, как будто пытаясь стереть следы поцелуя, стереть сам момент. – Черт… Эрис… я…

– Молчи, – перебила она резко, но ее голос дрожал. Она оттолкнулась от реактора, выпрямилась, пытаясь вернуть хоть каплю достоинства, хоть тень контроля. Но внутри все горело и дрожало. – Просто… молчи.

Она отвернулась, делая вид, что проверяет показатели на пульте Омега-1. Золотой свет слепил. Цифры плясали перед глазами. Она ничего не видела. Только багряный отблеск в памяти. Только жар его губ.

Нико стоял неподвижно, сжав кулаки. Его дыхание постепенно выравнивалось, но напряжение в плечах не спадало. Он смотрел на ее спину, на тугой узел волос на затылке, на дрожащие кончики пальцев, которыми она бессмысленно водила по сенсорной панели.

Тишина снова сгустилась, но теперь она была иной. Напряженной. Заряженной. Полной невысказанного вопроса: «Что это было? Действие „Вкуса“? Или что-то… настоящее?»

Нико наконец пошевелился. Он неловко кашлянул.

– Я… пойду проверю поставки на завтра, – пробормотал он, голос все еще хриплый. Он не ждал ответа. Просто развернулся и зашагал прочь по мосткам, его шаги сначала были быстрыми, почти беглыми, потом замедлились, стали тяжелыми, неуверенными.

Эрис не обернулась. Она смотрела на золотой шар в реакторе, но видела только багряный туман, только его глаза в момент поцелуя – темные, бездонные, полные того же огня, что горел теперь в ней. Жар медленно отступал, оставляя после себя странную пустоту – не холодную, как раньше, а теплую, дрожащую, уязвимую. И страх. Глубокий, пронизывающий страх. Не перед Патрулем или Арвидом. Перед тем, что она только что выпустила наружу. Перед этой искрой жизни в серой бездне. Она прикоснулась к губам снова. Они все еще горели. Как клеймо. Как обещание. Как начало чего-то необратимого. Ощущение запретной близости висело в воздухе фермы, смешиваясь со сладковато-горьким запахом изъятых чувств, становясь его неотъемлемой частью.

Глава 8: Источник света

Ферма погружалась в предрассветную смену. Гул машин казался глуше, приглушенный сгустившейся в проходах влагой. Пар от конденсаторов висел тяжелыми, мерцающими в свете реакторов шлейфами, окрашиваясь в тревожную желтизну Страха из Zeta-секции и глубокую, тоскливую синеву Грусти из Theta-кластера. Воздух был насыщен до предела – сладковато-горькая эссенция смешивалась с запахом озона, антисептика и теперь, под утро, с едва уловимым металлическим привкусом человеческого пота и страха. Очередь.

Она тянулась по центральному проходу к регистрационной будке – вереница теней в серых, поношенных комбинезонах Базовых. «Доноры». Те, кто добровольно (или не совсем) продавал свои чувства ради кредитов, лекарства, продления срока в чуть лучшей капсуле, избавления от невыносимой душевной боли. Эрис обходила их стороной, двигаясь вдоль стены к своему участку. Ее взгляд скользил по опущенным головам, по плечам, сведенным судорогой ожидания, по рукам, беспомощно висящим вдоль тела или сжатым в кулаки. Обычная картина. Океан отчаяния, апатии, заглушенного ужаса. Она знала этот запах – не только физический, но и метафизический. Запах сломленности.

Внутри у нее все еще колыхалось. Не пустота, а странное, горячее смятение после вчерашнего поцелуя с Нико. Ощущение его губ, его рук, его жадного дыхания преследовало ее, как навязчивый шум, громче гула фермы. Она пыталась загнать это обратно, под слой льда, под маску технолога, но лед был тонким, треснувшим, а маска – неудобной. Каждое прикосновение к холодному металлу пульта вызывало воспоминание о тепле его тела. Каждый взгляд на багряный свет реактора Страсти (недавно заполненного) – о багряном тумане в капсуле. Стыд, смущение, страх – и подспудное, запретное тепло, которое отказывалось гаснуть. Она чувствовала себя раздетой, уязвимой, как никогда. Функция. Нужно было сосредоточиться на функции.

И тогда она увидела их.

Они стояли чуть в стороне от основной очереди, в тени массивной опоры, опутанной трубами. Молодой человек и девушка. Базовые. Обычные, серые, как все. Но что-то было не так. Не так.

Молодой человек – Элиан. Стройный, темноволосый, с лицом, на котором еще не стерлись следы юности, но уже легла тень преждевременной взрослости. Он не смотрел в пол. Его голова была высоко поднята. Не с вызовом, а с… решимостью. Странной, леденящей решимостью. Его глаза, темные и глубокие, были устремлены не на будку регистрации, не на мрачные реакторы, а на девушку рядом. И в этом взгляде не было ни тени страха, ни апатии, ни даже привычной для доноров отрешенности. Была абсолютная, безоговорочная сосредоточенность. Как у солдата, идущего на верную гибель ради спасения знамени.

Девушка – Алиса. Хрупкая, почти прозрачная. Ее светлые, тонкие волосы были небрежно собраны, лицо бледное, с синеватыми тенями под огромными, казалось, глазами. Она выглядела больной, изможденной, как тростинка на ветру. Ее рука, тонкая и бледная, была крепко сжата в руке Элиана. Не просто держалась – она была сплетена с его пальцами, как корни деревьев на краю пропасти. Она прижималась к нему всем телом, не в слабости, а в потребности быть ближе, впитывая его силу. Ее взгляд был прикован к его лицу – полный беззащитной любви, тревоги и такой глубины боли, что Эрис, привыкшая к страданиям, почувствовала укол в сердце.

Эрис остановилась, как вкопанная. Она смотрела на эту пару, и что-то внутри сжалось – не болью страха, как вчера, а чем-то иным. Чем-то… жгучим. Она привыкла видеть в донорах источники сырья, носителей эмоций, подлежащих изъятию. Но здесь… здесь она увидела не источник, а источник. Источник чего-то цельного, мощного, нераздельного.

И тогда она почувствовала.

Не эхо через сенсор реактора. Не смутный «шум». Физическое ощущение. Тепло. Оно исходило от них, через несколько метров пространства, заполненного холодным металлом, паром и отчаянием. Тепло, не имеющее ничего общего с температурой воздуха. Оно било волной, как излучение от скрытого солнца. Оно коснулось ее кожи под комбинезоном, прошло глубже, к костям, к тому месту, где еще тлел жар вчерашнего поцелуя. Это было тепло не тела, а чувства. Чистого, концентрированного, как луч лазера. Любви? Да. Но не только. Решимости Элиана. Жертвенности. Абсолютной преданности. Все это сливалось в один поток энергии, который можно было ощутить кожей.

Эрис непроизвольно сделала шаг назад. Это было слишком интенсивно. Слишком реально. Слишком… опасно. В этом мире серости и подавления такая сила чувства была взрывчаткой. Она нарушала все законы Апекс Рац, все правила фермы. Она была живым укором ее собственному недавнему, украденному у «Вкуса» опыту страсти. Та страсть была дикой, жадной, эгоистичной вспышкой. Это… это было иное. Глубокое. Вечное.

Она видела, как Элиан наклонился к Алисе, что-то шепнул ей на ухо. Девушка закрыла глаза, прижалась лбом к его плечу. Слеза скатилась по ее щеке, но не от страха за себя. От боли за него. Элиан же гладил ее спину, его движение было бесконечно нежным, защищающим. В его глазах горела та самая решимость – решимость пройти через ад ради нее.

Особый заказ.

Мысль пронеслась в голове Эрис с холодной, профессиональной четкостью, отсекая нахлынувшую волну странного, почти болезненного сочувствия. Клиент – один из самых влиятельных, из высшей элиты, чье имя не произносили вслух. Он запросил нечто экстраординарное. Не просто сильную эмоцию. Нечто… чистое. Абсолютное. «Дистиллят Истинной Преданности» или «Экстракт Безусловной Жертвы». Что-то настолько редкое, что на ферме считали это почти мифом. Никто не верил, что в этом выжженном мире еще можно найти источник такой силы. Даже Борис, главный химик, отмахивался: «Сказки для богатых идиотов. Такое давно вымерло».

Но глядя на Элиана и Алису, Эрис знала. Вот он. Источник. Живой. Дышащий. Его тепло все еще обжигало ее кожу сквозь расстояние. Эмоция, которую он нес в себе, была не из тех, что гонят в реакторах массово. Она была уникальной. Ценной. Безумно опасной для них обоих, особенно в его концентрации и чистоте. Процедура изъятия такой силы… она могла быть разрушительной. Калечащей.

Профессионализм вступил в мгновенную, жестокую схватку с тем теплом, что еще дрожало внутри нее после их взгляда. Профессионализм напоминал о кредитах, о влиянии клиента, о ее собственной роли на ферме, о жестокой логике системы. Тепло… напоминало о вчерашнем поцелуе, о страхе парня в квартале, о пустоте ТК-447. О том, что она сама только что украла кроху чувства.

Элиан поднял голову. Его взгляд, все такой же решительный, скользнул по проходу… и на миг встретился с глазами Эрис. Не с любопытством, не со страхом. С вопросом? С пониманием? Он словно знал, что она видит в нем. Видит не просто донора, а источник. Его рука крепче сжала руку Алисы.

В этот момент профессионализм победил. Холодный, безжалостный расчет. Как нож, отсекающий все лишнее. Этот парень и эта девушка были ключом к выполнению заказа. К большим кредитам. К удовлетворению клиента, чье недовольство могло обернуться бедой для всей фермы. Для нее. Для Нико.

Она отвела взгляд, резко развернулась и направилась не к своему участку, а к будке надсмотрщика. Сержант Горн, массивный, туповатый, с вечно недовольным лицом, сидел за пультом, вполглаза наблюдая за очередью.

– Сержант, – ее голос прозвучал ровно, профессионально, без тени дрожи, хотя внутри все еще колыхало от ощущенного тепла. – Там, в тени опоры. Пара. Молодой человек и девушка. Отделите их от общей очереди. Проведите в предварительный изолятор Альфа. Скажите… – она сделала едва заметную паузу, – …скажите, что у нас для них есть предложение. Особый контракт. Двойные кредиты за… уникальный материал.

Горн хмыкнул, лениво повернув голову, чтобы посмотреть в указанном направлении. Его взгляд скользнул по Элиану и Алисе без интереса.

– Выглядят хлипко. Девчонка вообще чуть дышит. Выдержат процедуру? Особый контракт – это не шутки. Интенсивность выше.

– Он выдержит, – сказала Эрис с ледяной уверенностью, которой не чувствовала. Она снова ощутила ту волну решимости, исходящую от Элиана. Он выдержит. Ради нее. – Она… будет стимулом. Источником. Просто сделайте, как сказано.

Горн пожал плечами, нажимая кнопку на пульте.

– Ваша голова, технолог. – Он пробурчал что-то в микрофон.

Эрис не стала смотреть, как к паре подходят два помощника надсмотрщика. Она уже отвернулась, направляясь к своему пульту. Но она чувствовала. Чувствовала, как Элиан, услышав о «особом контракте», о «двойных кредитах», напрягся еще больше, его решимость стала почти осязаемой сталью. Чувствовала, как Алиса вжалась в него, ее страх за него вспыхнул ярче, но смешался с крошечной, дрожащей надеждой. Надеждой, которую он ей давал.

Она дошла до Омега-1. Золотой «чистый Восторг» внутри казался теперь дешевой подделкой, жалкой пародией на то тепло, что излучала пара в тени опоры. Эрис положила ладони на холодный корпус пульта, пытаясь унять дрожь в пальцах. Она только что подписала им приговор. Более тяжелый, чем обычное изъятие. Но она сделала это. Потому что такова была функция. Потому что клиент требовал. Потому что в этом мире выживали те, кто умел находить и использовать источники, даже если они светили слишком ярко и жгли руки.

Внутри, под слоем профессионального цинизма, тепло, исходившее от Элиана и Алисы, все еще горело маленьким, упрямым угольком. Оно смешивалось со стыдом за вчерашнее, со страхом за завтрашнее, и с первым, смутным вопросом: а что, если этот «источник света» – единственное настоящее, что осталось в этом сером аду? И она только что решила его погасить. Ради «особого заказа». Ради системы. Ради собственного выживания.

Она сжала пальцы на холодном пластике пульта, пока костяшки не побелели. Источник Света был найден. Теперь его предстояло дистиллировать. И Эрис знала, что этот процесс оставит ожог не только на них.

Глава 9: Акт Любви, Акт Жертвы

Предварительный изолятор Альфа был не комнатой, а клеткой. Небольшое помещение с голыми металлическими стенами, лишенное окон, с единственной скамьей, прикрученной к полу, и тяжелой дверью с глазком. Воздух здесь пахнет стерильным холодом, антисептиком и страхом предыдущих обитателей. Эрис стояла в смежном техническом отсеке, отделенном от изолятора не стеной, а полупрозрачным, матовым стеклом одностороннего обзора. Здесь царил полумрак, нарушаемый лишь тусклым светом контрольных лампочек. Она могла видеть и слышать все, что происходит внутри, оставаясь невидимой тенью, наблюдателем из мира машин.

Элиан и Алиса сидели на скамье. Алиса прижималась к нему всем телом, ее худенькие плечи подергивались от беззвучных рыданий. Она уткнулась лицом в его грудь, словно пытаясь спрятаться от реальности, от этого места. Ее пальцы впивались в ткань его комбинезона, белые от напряжения. Элиан же сидел прямо. Его рука обнимала Алису, прижимая к себе, но его взгляд был устремлен на дверь – твердый, ожидающий. Решимость не покинула его; она лишь закалилась, как сталь в холодной воде. Тепло, которое Эрис ощущала ранее, теперь казалось сконцентрированным в нем – плотным, почти раскаленным шаром в груди, излучавшим невидимые волны защитной энергии на хрупкую фигурку рядом.

Дверь открылась с глухим стуком. Вошел сержант Горн. Его массивная фигура заполнила проем. Он нес не планшет с контрактом, а лишь свое привычное недовольство и грубую силу.

– Ну, – прорычал он, останавливаясь перед ними. – Технолог сказала, у вас тут что-то «особенное». – Он презрительно окинул их взглядом, задержавшись на дрожащей Алисе. – Выглядите как все. Хлипкие. Особый контракт – это не прогулка по парку. Интенсивность выше. Риск… значительный. Но кредиты – двойные. – Он выдержал паузу, ожидая реакции.

Алиса всхлипнула громче, вжавшись в Элиана. Он же не опустил глаз. Он смотрел прямо на Горна, и в его взгляде не было ни страха, ни подобострастия. Была только ясная, холодная решимость.