Экстракт человечности

Эрис нахмурилась. Она знала, что будет дальше. Нико любил балансировать на грани. Его цинизм был щитом, но за ним скрывалось опасное любопытство к тому самому «Вкусу», который он развозил.

– Выбрось, – приказала она. – Это брак. Нестабильно. Может дать любой побочный эффект.

– Ах, брось, Эрис, – Нико ухмыльнулся, его глаза блеснули знакомым озорством, смешанным с вызовом. Он подошел ближе, протягивая капсулу. Запах его пота, пыли и химикатов смешался с ферменной сладковато-горькой эссенцией. – Микродоза. Чисто символическая. Просто чтобы… сбить этот вечный привкус озона и тоски. – Он постучал пальцем по стеклу реактора с Грустью. – Посмотри на нее. Она же почти мертвая от скуки. И ты тоже. – Его взгляд скользнул по ее лицу, пытаясь найти хоть какую-то трещину в броне. – Живешь среди этого безумия, копаешься в чужих чувствах, а сама… как этот бетонный потолок. Ровная, серая, холодная.

Его слова ударили с неожиданной силой. Не потому, что были обидными – они были… точными. Как скальпель, вскрывающий нарыв. Она была как потолок. Ровная. Серая. Холодная. И «шум» внутри, тот самый назойливый фон, вдруг загудел громче, как будто в ответ на вызов Нико.

– Я выполняю функцию, – ответила она, и ее голос прозвучал чуть глуше. – Как и ты. Выбрось это. – Она указала на капсулу.

Но Нико не отступал. Он знал ее. Знакомы они были давно, еще до фермы, в серых коридорах квартала Базовых. Он видел ее до того, как она окончательно замуровала себя в эту профессиональную отстраненность. Иногда ему казалось, что он улавливает тень чего-то иного в глубине ее темных глаз. Микроскопическую трещину.

– Функция, – передразнил он мягко, без злобы. – Функция – это дроны Патруля. Функция – это эти реакторы. Мы же… – он сделал шаг еще ближе, сокращая дистанцию до минимума, – …мы еще немного люди, Эрис. В глубине души. Под всей этой ржавчиной. – Он поднес капсулу к ее лицу. – Попробуй. Просто каплю. На язык. Что тебе терять? Немного этого… фонового шума? – Он использовал ее же термин, и это прозвучало как укол.

Эрис отпрянула, как от удара током. Ее рука инстинктивно поднялась, чтобы оттолкнуть его руку с капсулой.

– Нет! – Ее голос сорвался, громче, чем она хотела. Звук эхом отразился от труб. Она осеклась, оглянулась. Все еще пусто. Она снова посмотрела на Нико, и в ее глазах вспыхнуло нечто большее, чем просто раздражение. Это был холодный, безжалостный страх. Не страх перед наказанием, не страх перед Нико. Страх перед этим. Перед хаосом, который могла принести даже капля неконтролируемой эмоции. Перед тем, что могло скрываться за этой мутной розовой жидкостью. Перед возможностью почувствовать что-то настоящее и потерять хрупкое равновесие своего серого, предсказуемого существования. – Я сказала нет. Выбрось. Или я вызову надсмотрщика.

Ее угроза была пустой, и они оба это знали. Вызывать надсмотрщика значило привлечь ненужное внимание к ним обоим. Но тон, ледяной и окончательный, сработал. Искра озорства в глазах Нико погасла, сменившись на миг чем-то другим – разочарованием? Усталостью? Он посмотрел на капсулу, затем на ее лицо, застывшее в каменной маске. Плечи его слегка опустились.

– Ладно, ладно, – он махнул рукой, внезапно сдавшись. – Не нравится тебе мой подарок. – Он швырнул капсулу в мусорный контейнер. Стекло звонко брякнуло о металл. – Твоя потеря. – Он повернулся, чтобы подхватить свой рюкзак. – Занеси химикаты Борису. Скажи, «Кровь Хамелеона» – первосортная. Я проверял… косвенно. – Он снова усмехнулся, но улыбка не добралась до глаз. – Завтра в семь. «Альфа-Каприз». Не опоздаю.

Он бросил на нее последний взгляд – быстрый, непроницаемый – и зашагал прочь по мосткам, его шаги теперь были тяжелыми, усталыми. Гул фермы снова поглотил звук его ухода.

Эрис стояла неподвижно, глядя на мусорный контейнер, где лежала разбитая капсула. Розовая жидкость медленно растекалась по дну, смешиваясь с другим браком – каплями темно-бордового Страха, мутно-зеленой Апатии. Внутри все еще билось отголоском ее собственное резкое «Нет!». И странное ощущение – не пустота, а… жжение. Там, где страх коснулся стенок ее души. И «шум» теперь звучал не как статический разряд, а как далекий, заглушенный крик. Она резко развернулась к пульту Kappa-9, схватила планшет с данными, ее пальцы сжали пластик так сильно, что костяшки побелели. Функция. Она должна выполнять функцию. Занести химикаты. Проверить стабильность Удовлетворения. Забыть розовую каплю и страх в глазах Нико. Забыть его слова о ржавчине и людях. Просто работать. В сером гуле вечной фермы, где выращивали чувства для чужих, а свои хоронили глубоко, под слоями льда.

Глава 5: Лик Совершенства

Контраст был ошеломляющим, почти болезненным. После сырого, гудящего полумрака фермы, пропитанного запахом озона и вываренной души, «Клиника Гармонии» сияла. Сияла холодным, стерильным, абсолютным светом. Эрис стояла у края небольшой группы техников фермы, согнанных сюда на обязательный «показательный инструктаж». Они были пятнами грязи на безупречном мраморном полу, их защитные комбинезоны казались грубыми мешками рядом с безукоризненными белыми халатами клинического персонала.

Зал пресс-конференции был воплощением рационального великолепия. Высокие потолки, плавно переходящие в стены, были выполнены из матового белого полимера, излучавшего ровный, бестеневой свет. Гигантские панорамные экраны, тонкие, как лезвие, демонстрировали абстрактные визуализации данных: плавные графики эффективности, диаграммы роста «социальной стабильности», схемы нейронных сетей, сияющие голубыми и золотыми линиями. Воздух был кристально чист, прохладен и лишен какого-либо запаха, кроме легкого аромата… ничего. Абсолютной чистоты. Тишина царила почти религиозная, нарушаемая лишь тихим гудением скрытых систем и шелестом одежды немногочисленной, тщательно отобранной аудитории – журналистов государственных каналов, представителей Совета Апекс в строгих темно-серых костюмах, нескольких высокопоставленных «Калиброванных» с пустыми, как чистый лист, лицами.

И в центре этого сияющего храма Разума стоял он. Арвид.

Он не просто стоял. Он заполнял пространство. Не физическим ростом (он был высок, но не исполином), а силой своей ледяной, неоспоримой уверенности. Его фигура в идеально скроенном костюме глубокого, почти черного синего цвета казалась выточенной из единого куска антрацита. Ни морщинки, ни пылинки. Серебряные нити на висках были не признаком возраста, а знаком отточенной мудрости, тщательно спроектированным элементом образа. Лицо – скульптурное, с резкими, но гармоничными чертами – было неподвижным, как маска, отполированной до зеркального блеска уверенности. Глаза, холодного, как зимнее озеро, серо-голубого цвета, медленно скользили по залу, встречая каждый взгляд и заставляя его опуститься. В них не было ни тепла, ни гнева, ни презрения. Была лишь абсолютная, непоколебимая истина, которой он являлся.

Он поднял руку – движение плавное, экономичное, лишенное суеты. Тишина в зале сгустилась, стала почти осязаемой.

– Прогресс, – его голос разнесся по залу, чистый, бархатистый баритон, лишенный каких-либо эмоциональных модуляций, но обладавший гипнотической силой. Он не говорил громко, но каждое слово падало, как отточенная стальная игла, в самую тишину. – Это не просто движение вперед. Это освобождение.

Он сделал небольшую паузу, позволяя слову повиснуть в воздухе.

– Человечество веками страдало под бременем собственной природы, – продолжил Арвид. Его взгляд скользнул по экранам, где сменились изображения: хаотичные вспышки на древних картинах, кадры исторических бунтов, истеричные лица на старых новостных роликах. – Эмоции. Этот хаотичный, неконтролируемый шквал импульсов. Они делали нас слабыми. Уязвимыми. Подверженными ошибкам, насилию, саморазрушению. Они затуманивали разум, этот единственный истинный инструмент эволюции.

Эрис слушала, стоя навытяжку, как и все вокруг. Внутри привычная пустота, но «шум» сегодня был странным – не беспокойным, а… тяжелым. Как свинцовая плита, придавившая что-то внутри. Слова Арвида падали на эту плиту, добавляя вес.

– Апекс Рац предложил выход, – голос Арвида обрел оттенок… не триумфа, а спокойного, непреложного факта. – Не подавление. Не отрицание. Освобождение. Освобождение от бремени. – Он снова сделал паузу. Экран за его спиной показал схему: стилизованный человеческий мозг, опутанный яркими, хаотичными нитями. Затем – эти нити аккуратно отсекались невидимым скальпелем, оставляя мозг чистым, сияющим ровным белым светом. – Процедура Калибровки – это хирургия души. Тонкая, точная, направленная на удаление патологического груза, мешающего человеку достичь своего истинного потенциала. Потенциала ясности, эффективности, гармонии.

Он произнес слово «гармония» с особым, почти благоговейным ударением. Название клиники оправдывалось.

– Мы не лишаем человека чего-то ценного, – продолжил Арвид, и в его голосе впервые прозвучала едва уловимая нотка… чего? Убежденности? Удовлетворения? – Мы возвращаем ему себя. Истинного. Рационального. Свободного от мучительных противоречий, разрушительных страстей, иллюзорных надежд. Мы даем ему мир. Абсолютный, кристально чистый мир внутри.

Он повернулся, сделав изящный жест рукой в сторону боковой двери. Дверь бесшумно отъехала.

– Позвольте представить вам живое доказательство эффективности нашей системы. Результат Протокола «Чистота Плюс». Гражданин ТК-447.

В дверь вошел мужчина. Средних лет, среднего роста, одетый в простую, но безупречно чистую серую униформу Базового, но без нашивки. Его лицо было абсолютно спокойным. Не бесстрастным – спокойным, как поверхность глубокого, неподвижного озера в безветренный день. Ни тени напряжения, ни следа озабоченности или интереса. Он шел ровной, размеренной походкой, остановился рядом с Арвидом, повернулся к залу. Его глаза… Эрис невольно задержала на них взгляд. Они были светлыми, карими, но абсолютно пустыми. Не тупыми – в них светился ровный, не мерцающий интеллект. Но за этим интеллектом не было никого. Ни внутреннего диалога, ни воспоминаний, окрашенных чувством, ни страха перед толпой, ни гордости за демонстрацию. Он смотрел на людей, на камеры, на сияющий зал с тем же безразличием, с каким смотрел бы на стену. Это был взгляд совершенной, абсолютной пустоты. Не смерти – ибо смерть несла в себе отпечаток угасания. Это был взгляд идеально функционирующего, лишенного самости механизма. «Успешный Калиброванный».

В зале замерли. Даже у закаленных журналистов государственных каналов дыхание перехватило. Не от ужаса, а от… непостижимости. От полного отсутствия в этом человеке того, что даже у самых подавленных Базовых проявлялось как «фоновый шум», как тень личности.

Арвид положил руку на плечо ТК-447. Тот не дрогнул, не повернул головы. Просто продолжал смотреть вперед своим пустым, спокойным взглядом.

– Гражданин ТК-447, – произнес Арвид, и его голос звучал теперь как голос творца, представляющего свое совершенное творение. – Прошел полный цикл Калибровки по Протоколу «Чистота Плюс». Его когнитивные функции сохранены на оптимальном уровне. Трудовая дисциплина – безупречна. Социальные взаимодействия – сведены к необходимому минимуму и абсолютно рациональны. Он не испытывает страха, гнева, тоски, беспокойства. Он не подвержен сомнениям или иллюзиям. Он – воплощенная эффективность. Абсолютная надежность. Гармония.

Арвид слегка сжал плечо ТК-447, словно проверяя его твердость. Мужчина оставался неподвижным, как каменная глыба.

– Он свободен, – заключил Арвид, и в его глазах вспыхнул холодный, безжалостный огонь убежденности, почти фанатизма. – Свободен от хаоса. Свободен от боли. Свободен от самого тяжкого бремени – бремени быть человеком в его ущербном, эмоциональном воплощении. Он – будущее. Будущее Апекс Рац. Будущее человечества.

Он отпустил плечо ТК-447. Мужчина, получив невербальную команду, развернулся на каблуках с механической точностью и тем же бесстрастным шагом вышел через ту же дверь. Он исчез, оставив зал в гнетущей тишине. Его пустота висела в воздухе тяжелее любого присутствия.

Арвид снова повернулся к аудитории. Его лицо снова было непроницаемой маской уверенности.

– Вопросы? – спросил он ровным тоном, его ледяной взгляд скользнул по рядам журналистов, словно предлагая им попробовать нарушить совершенную гармонию его видения сомнением.

Эрис опустила глаза, глядя на безупречно отполированный мрамор под своими грубыми ботинками. Внутри тяжелая свинцовая плита «шума» вдруг треснула. Не от страха или гнева. От чего-то другого. От леденящего, абсолютного ужаса перед этим «освобождением». Перед этой пустотой, которую Арвид называл гармонией. Перед этим будущим. Слова «ферма чувств», «Вкус Жизни», «изъятие» вдруг приобрели новый, чудовищный оттенок. Она не просто работала на черный рынок. Она была соучастницей в создании этого… ничто. В выпаривании души до кристалла безразличия.

Один из журналистов робко поднял руку, задавая заранее согласованный вопрос об экономии ресурсов благодаря снижению «эмоциональных издержек». Арвид отвечал, его голос снова лился, как струя ледяной воды, приводя цифры, проценты, графики эффективности.

Эрис не слышала. Она слышала только гул собственной крови в ушах и далекий, заглушенный крик под свинцовой плитой внутри. Крик чего-то, что вдруг осознало, что оно еще живо. И что его хотят вырезать. Как аппендикс. Как ненужный, мешающий орган. Освободить.

Глава 6: Искра в сером

Путь домой был ритуалом молчания. После сияющего кошмара «Клиники Гармонии» кварталы Базовых казались не просто серыми, а выцветшими, выхолощенными до самой сути. Серый асфальт под ногами, серые стены капсульных блоков по сторонам, серое небо (или его имитация под куполом сектора), поглощавшее последние отблески искусственного дня. Воздух, всегда чуть спертый, пахнущий рециркуляцией и озоном, сегодня казался особенно тяжелым, как будто впитал в себя ледяную пустоту взгляда ТК-447.

Эрис шла чуть быстрее обычного, ее шаги отбивали четкий, бесчувственный ритм по плитам тротуара. Она пыталась загнать обратно, под привычный слой льда, тот леденящий ужас, что прорвался в клинике. «Освобождение». «Гармония». Слова Арвида звенели в ее черепе, как осколки стекла. Она видела пустоту. И эта пустота была… логичной. Завершенной. Как смерть. И она, технолог фермы, помогала ее создавать, выпаривая соки человечности для прихоти элиты. Свинцовая плита внутри давила теперь невыносимо, «шум» под ней превратился в глухой, непрерывный стон.

Рядом шагал Нико. Он был необычно тих. Его обычная циничная бравада куда-то испарилась, сменившись мрачной сосредоточенностью. Он тоже видел ТК-447. И хотя Нико мастерски притворялся, что ему все равно, Эрис знала – его «доброе сердце», спрятанное за колючей проволокой цинизма, тоже сжалось от этого зрелища. Он шугнул камушек ботинком, и тот звякнул о металлический бордюр – единственный громкий звук в гнетущей тишине вечернего часа пик.

Толпы Базовых двигались по своим маршрутам, как запрограммированные марионетки. Глаза опущены, плечи слегка ссутулены, шаги размеренные. Ни разговоров, ни случайных взглядов. Только шорох сотен ног по асфальту, да редкое покашливание. Это была не жизнь, а ее индустриальная симуляция. Эрис ощущала себя песчинкой в этом гигантском, бездушном механизме. Песчинкой, которой вдруг стало тесно и страшно внутри собственной раковины.

И тогда это случилось.

Резкий, неожиданный звук ворвался в серую симфонию шагов. Звук живой, теплый, почти дикий в своей спонтанности.

Смех.

Негромкий, сдавленный сначала, потом прорвавшийся наружу – звонкий, искренний, молодой. Он прозвучал из узкого прохода между двумя капсульными блоками, где обычно царила особо густая тень и тишина. Смеялся молодой парень, Базовый, лет восемнадцати. Он стоял, прислонившись к стене, и что-то рассматривал в ладони – крошечный, самодельный, может быть, комикс, вырезанный из упаковочного картона? Его лицо, обычно такое же безликое, как у всех, сейчас светилось неподдельной, чистой радостью. Глаза смеялись вместе со ртом. Он ткнул пальцем в картинку, что-то шепнул сам себе, и смех снова вырвался наружу, чуть громче, заразительнее. На секунду он забылся. Забыл о сером мире, о Патрулях, о Калибровке. Он просто… радовался.

Этот звук – чистый, человеческий, немотивированный – повис в воздухе, как яркая вспышка в кромешной тьме. Он был таким чуждым, таким невероятным, что несколько Базовых вокруг невольно замедлили шаг, подняли головы. В их глазах мелькнуло не понимание, а… паническое недоумение. Как у животных перед лесным пожаром.

Эрис замерла. Ее сердце, обычно ровно и глухо стучавшее где-то за ребрами, вдруг сделало один сильный, болезненный удар. Не «шум». Удар. По свинцовой плите внутри.

Их было двое. Они материализовались из тени соседнего блока, как призраки в серо-черных мундирах. Рац-Патруль. Они не бежали. Они просто присутствовали там, где секунду назад их не было. Их затемненные визоры были направлены на смеющегося парня. Он не видел их. Он был всецело поглощен своей находкой, своим крошечным островком счастья.

Один из патрульных сделал шаг вперед. Его движение было не быстрым, а неумолимым, как движение гидравлического пресса. Беззвучным. Он подошел к парню сзади.

Смех оборвался на высокой ноте. Резко. Как перерезанное горло.

Парень вздрогнул, обернулся. Его глаза, еще секунду назад сиявшие смехом, расширились от внезапного, животного страха. Чистого, первобытного, неконтролируемого ужаса. Эрис увидела это выражение крупным планом, словно все вокруг замедлилось. Белки глаз, огромные зрачки, искаженные черты лица. Этот взгляд пронзил ее насквозь, острее любой иглы экстрактора на ферме.

Патрульный не сказал ни слова. Его рука в перчатке молниеносно схватила запястье парня, выкручивая его за спину с такой силой, что хрустнули кости. Парень вскрикнул – коротко, хрипло, от боли и страха. Его самодельный комикс выпал из другой руки, упал в грязь. Второй патрульный подошел с фронта, его иммобилайзер был нацелен не на парня, а на внезапно застывшую толпу Базовых, словно предупреждая: «Следующий?».

– Нарушение Статьи 7-Гамма. Несанкционированное проявление аффекта, – прозвучал механический, лишенный тембра голос из динамика шлема первого патрульного. – Подлежит немедленной профилактической калибровке.

Парня дернули. Он попытался устоять, зацепиться ногами, но его потащили, как мешок, к стоявшему неподалеку серому фургону Патруля с красной буквой «Р» на боку. Его лицо было искажено гримасой ужаса и боли. Глаза, полные слез, метались, ища помощи, понимания. Они на миг встретились с глазами Эрис.

И внутри нее что-то сжалось. Не просто «болезненно», как в плане. А с невероятной, физической силой. Как будто гигантская ледяная рука сжала ее сердце, легкие, желудок в один тугой, невыносимо болезненный узел. Воздух перехватило. Она не могла вдохнуть. Свинцовая плита треснула окончательно, и из трещины хлынул не «шум», а ледяной поток чистого ужаса и… чужой боли. Она почувствовала тот выкрученный сустав, этот животный страх, эту обреченность. Как будто это ее тащили к фургону. Ее ноги подкосились.

Нико действовал мгновенно. Он не просто схватил ее за руку. Он рывком развернул ее, прижал к себе боком, заслонив своим телом от зрелища, и резко потащил вперед, в сторону от прохода, в гуще внезапно ускорившегося потока Базовых. Его лицо было напряжено до предела, глаза – узкие щелки, полные не страха, а яростной решимости.

– Иди! – прошипел он сквозь зубы, его пальцы впились ей в плечо почти больно. – Не оглядывайся! Быстро!

Эрис позволила ему тащить себя. Ее тело не слушалось, ноги заплетались. Она пыталась вдохнуть, но в груди все было сжато в тот ледяной узел. В ушах стоял вой – не внешний, а внутренний. Вой страха парня. И ее собственный. Она слышала глухой удар – дверь фургона? Приглушенный стон? Или это стучала ее собственная кровь в висках?

Нико не отпускал, ведя ее через боковые улочки, подальше от главной артерии, от места задержания. Он знал короткие пути, щели в серой ткани квартала. Он шел быстро, почти бежал, его дыхание стало прерывистым, но от усилия, а не от страха. Эрис спотыкалась, ее взгляд был расфокусирован, прилип к серому асфальту под ногами. Она видела не плиты, а тот взгляд. Полный ужаса. И пустоту ТК-447. Они сливались в одно – начало и конец пути «освобождения».

Они свернули в узкий, темный проулок между высокими стенами складов. Здесь пахло пылью и плесенью, не было ни души. Нико остановился, резко прижал Эрис спиной к холодной, шершавой стене. Он все еще держал ее за плечи, его лицо было близко, глаза сверлили ее.

– Эрис! – его голос был резким, но не громким. – Эрис, слышишь меня? Дыши! Глубоко!

Она попыталась. Воздух со свистом ворвался в легкие, больно обжигая. Она закашлялась. Сжатие в груди ослабло на мгновение, но не исчезло. Оно превратилось в холодную, тяжелую волну тошноты и дрожи.

– Он… он просто смеялся… – прошептала она, и ее голос был чужим, срывающимся. – Просто… смеялся…

– Знаю, – коротко бросил Нико. Его взгляд был жестким, но в глубине – что-то похожее на боль. На давнюю, знакомую боль. – Знаю. Но ты ничего не могла сделать. Ничего. Ты поняла? Если бы ты шевельнулась… – Он не договорил, но смысл был ясен. Ее бы тоже погрузили в фургон. Или того хуже. – Это система, Эрис. Она перемалывает все живое. Особенно смех.

Он снял руки с ее плеч, но не отошел. Эрис прислонилась к стене, закрыв глаза. Перед веками снова встал взгляд парня. И пустота ТК-447. И сияющий, уверенный Арвид. И розовая капля «обрезков», которую Нико предлагал попробовать. Внутри все было разбито. Свинцовая плита раскололась, и из трещины хлестал ледяной ветер ужаса и отчаяния. «Шум» превратился в крик. Не эхо чужого чувства. Ее собственный.

– Я не могу… – вырвалось у нее, прежде чем она успела подумать. – Не могу больше… этого…

Нико молчал. Он смотрел на нее, на ее бледное, дрожащее лицо, на сжатые кулаки. Он видел не просто страх. Он видел трещину. Глубокую трещину в ее серой, бетонной броне. Трещину, из которой сочилось что-то живое, уязвимое и страдающее. Что-то, что она так тщательно хоронила годами.

– Никто не может, – наконец тихо сказал он. Его голос потерял всю привычную браваду. Он звучал устало. Горько. По-человечески. – Но мы выживаем. Потому что другого выхода нет. Пока. – Он осторожно коснулся ее локтя. – Пошли. До капсулы рукой подать. Просто дойди. Запрись. Пережди.

Эрис открыла глаза. Она кивнула, не в силах говорить. Дрожь немного утихла, но холодная тяжесть в груди и тот леденящий ужас никуда не делись. Они вышли из проулка. Квартал был все так же сер, безличен, полон молчаливых теней Базовых, спешащих в свои капсулы. Но теперь Эрис видела за этим серым фасадом что-то иное. Не покой. Не гармонию. А подавленный, вездесущий страх. Страх быть замеченным. Страх почувствовать. Страх стать следующим ТК-447. Искра живого смеха погасла, оставив после себя только пепел ужаса и первую, глубокую трещину в душе Эрис. Нико шел рядом, его плечо иногда слегка касалось ее плеча – единственная точка опоры в этом внезапно обвалившемся сером мире.

Глава 7: Запретное Влечение

Поздняя смена на ферме была особым временем. Тишиной ее назвать было нельзя – гул машин, шипение пара, бульканье жидкостей в трубах никогда не прекращались. Но люди затихали. Надсмотрщики удалялись в свои запечатанные кабинеты, большинство техников уходили в серые кварталы. Оставались лишь дежурные, да те, кому нужно было закончить цикл очистки или подготовить реакторы к ночному «созреванию». Лабиринт труб и стеклянных колоссов погружался в полумрак, нарушаемый только призрачным, пульсирующим светом самих биореакторов. Он окрашивал пар, клубящийся в проходах, в тревожные оттенки: мерцающую синеву Грусти, грязно-желтые всполохи Страха, редкие вспышки нервно-оранжевого Удовлетворения. Воздух, густой от сладковато-горькой эссенции и озона, казался тяжелее, плотнее.

Эрис стояла у пульта реактора Омега-1. Внутри него, в центре сложной паутины электродов и фильтров, висел, как драгоценный камень, шарик ослепительно-золотой жидкости – почти готовый «чистый Восторг». Его свет был настолько интенсивным, что отбрасывал резкие тени, заставляя щуриться. Но Эрис не щурилась. Она смотрела на него невидящим взглядом, пальцы автоматически вносили последние коррективы в параметры стабилизации. Внутри было пусто. Не так, как раньше – с привычным «шумом» на глубине. После случая с парнем в квартале, после ледяного ужаса и пустоты ТК-447, внутри образовалась… пропасть. Бездонная, холодная. Свинцовая плита раскололась, и под ней оказалась не жизнь, а черная пустота, затягивающая в себя. Она выполняла функцию. Механически. Точно. Но каждый взгляд на реактор, на этот концентрированный экстаз, выжатый из чьего-то страдания, вызывал волну тошноты. Она была соучастницей. Соучастницей в создании пустоты Арвида.