Экстракт человечности

Нико нашел ее у реакторов Страха (Zeta-секция). Он выглядел изможденным, тени под глазами еще темнее обычного, но в его взгляде, когда он увидел ее, не было прежней насмешки или цинизма. Была тревога. И осторожное, почти робкое изучение.

– Ты… как? – спросил он тихо, озираясь, будто боясь, что их услышат. Его страх за нее был осязаем – колючий, как морозный ветер.

– Функционирую, – ответила она глухо, не поднимая глаз от сенсорной панели. Голос звучал чужим, хриплым. Любовь Элиана в груди дрогнула, отозвавшись на его тревогу теплой волной, которая тут же смешалась с ее собственной тошнотой от окружающего кошмара.

– Горн рыщет, как крыса перед землетрясением, – Нико понизил голос до шепота. – Шепчутся, что Арвиду доложили. Не просто об аварии. О… тебе. О том, что было после. Твои глаза… – Он не договорил, но смысл висел в воздухе. Ее глаза выдавали ее. Всегда.

Внезапно, как нож в тишину, врезался звук. Не гул фермы. Металлический лязг. Громкий. Резкий. Идущий сверху, со стороны основного входа. Звук взламываемой двери. Потом – тяжелые, ритмичные шаги. Не бег. Не спешка. Неумолимое приближение. Как шаги судьбы.

Эрис замерла. Ее сердце бешено заколотилось где-то в горле. Золотой шар в груди сжался, излучая волну тревоги. Она почувствовала их еще до того, как они появились в проходе. Холод. Абсолютный, пронизывающий до костей. Не температура воздуха. Эмоциональный вакуум. Смешанный с тупой, готовой к насилию решимостью.

Рац-Патруль. Не двое. Шесть. В полном боевом оснащении. Серо-черные бронекостюмы, шлемы с затемненными визорами, иммобилайзеры наготове. Они вошли не как люди. Как машины смерти. Их присутствие вонзилось в гул фермы ледяным клинком. Воздух сгустился от немой угрозы.

Надсмотрщик Горн выскочил им навстречу, его обычная тупая жестокость сменилась подобострастной готовностью.

– Вот он! – его грубый палец резко указал на Нико. – Подозреваемый! Он был рядом во время инцидента! Возможно, саботировал! И она! – Палец дернулся в сторону Эрис. – Аномалия! Контроль показал всплеск во время аварии!

Донос. Кто-то слил информацию. Кто-то, кто видел ее после Потока Света. Кто-то, кто испугался ее новых глаз.

Нико вскинул руки в защитном жесте, но не отступил. Он встал чуть впереди Эрис, его тело напряглось, как у зверя перед прыжком. Его страх за нее вспыхнул ярче, смешался с яростью и отчаянием.

– Это чушь! – крикнул он, но его голос дрогнул. – Я просто курьер! Она технолог! Инцидент – авария системы!

Патрульные не реагировали на слова. Они двигались синхронно, как один организм. Трое направились к Нико. Их движения были экономичными, лишенными суеты. Холодные визоры были устремлены на него. Иммобилайзеры поднялись.

Паника. Она ударила по Эрис не извне. Она вырвалась из нее самой. Дикая, слепая, всепоглощающая. Они возьмут Нико. Отвезут в Центр. «Откалибруют». Превратят в пустую скорлупку, как ТК-447. Убьют того, кто видел ее перемену. Кто был рядом в ее самые слабые минуты. Кто сейчас пытался ее защитить. Образ Нико с пустыми, мертвыми глазами – как у того парня из квартала, как у Элиана на каталке – пронзил сознание острее любого ножа.

За паникой, мгновенно, как вспышка магния, пришла ярость. Горячая, всесокрушающая. Не за себя. За него. За несправедливость. За эту чудовищную машину, которая ломала все живое. За Арвида, пославшего своих псов. Ярость была такой сильной, что она физически ощутила, как золотой шар Любви Элиана в груди вспыхнул в ответ. Не теплом. Ослепительным светом гнева. Любовь к жизни, к Нико, к самому понятию человечности – все слилось в один яростный порыв против несущей смерть машины.

У нее не было плана. Не было мысли. Только инстинкт. Инстинкт загнанного зверя. Инстинкт существа, в груди которого горело солнце.

Ее взгляд, не отрываясь от патрульных, шагнувших к Нико, метнулся в сторону. Туда, где гудели реакторы Страха (Zeta-7 и Zeta-8). Тускло-желтый туман внутри колонн клубился, как гной. Она всегда чувствовала его слабое эхо – страх доноров, страх боли, страх смерти. Теперь она видела его. Чувствовала как открытый нерв. Яркий. Кричащий. Доступный.

Не думая, повинуясь чистейшему импульсу ярости и паники за Нико, она сфокусировалась. Не на шаре Любви внутри себя. На реакторе. На том море тупого, животного Страха, что клокотало за толстым стеклом. Она протянула к нему руку – не физически, а всем своим существом. Мысленно. Эмоционально. Как проводник. Как громоотвод.

Отдай! – не прозвучало, но прорвалось из нее. Отдай им! Им, кто несет страх!

Золотой шар в ее груди взорвался ослепительной вспышкой. Не света. Силы. Катализатора. Усилителя. Ее собственная ярость и паника за Нико слились в единый импульс и устремились к реактору, как наведенная ракета.

Реактор Zeta-7 вздрогнул. Тускло-желтый туман внутри не просто заклубился – он вскипел. За секунду из тусклого свечения он превратился в ослепительное, ядовито-желтое сияние, залившее проход нестерпимым, тревожным светом. И из колонны, через систему вентиляции, через саму воздушную среду, хлынула невидимая, но осязаемо тяжелая волна. Волна чистого, нефильтрованного Страха. Не просто эмоция. Оружие. Направленное. Сконцентрированное.

Она направила ее не на Горна. Не на ферму. На шестерых патрульных, подходивших к Нико.

Эффект был мгновенным и чудовищным.

Патрульные замерли на полпути. Их неумолимый шаг прервался. Затем первый из них, тот, что был ближе всех к волне, взвыл. Нечеловеческий, животный вопль ужаса, вырвавшийся из-под механического голосового синтезатора шлема. Он уронил иммобилайзер, схватился за шлем, как будто пытаясь сдержать лопающуюся голову. Его тело затряслось в конвульсиях паники.

Второй патрульный просто рухнул на колени, забился в истерике, бессвязно бормоча что-то, колотя кулаками по металлическому полу. Третий отпрянул назад, наткнулся на четвертого, и оба свалились в кучу, корчась, задыхаясь, издавая хриплые, безумные звуки. Пятый и шестой застыли как статуи, но их бронированные костюмы вдруг показались хлипкими – они дрожали мелкой дрожью, как листья на ветру, а из-под визоров потекли струйки слюны или рвоты.

Их «калибровка», их бесчувственная броня, рассыпалась как карточный домик под напором направленного потока абсолютного первобытного ужаса. Они не просто испугались. Они утонули в нем. Их разум, лишенный привычных эмоциональных амортизаторов, оказался беззащитен перед сфокусированным шквалом чужой паники и боли, усиленным яростью Эрис и катализированным Любовью Элиана. Они превратились в мечущихся, ревущих животных, парализованных собственным кошмаром.

Тишина на ферме лопнула. Завывание патрульных смешалось с гудением машин, криками перепуганных техников, ревом Горна, пытавшегося что-то крикнуть. Нико стоял как вкопанный. Он не попал под волну – она прошла мимо него, как разрывной снаряд мимо цели. Его лицо было маской абсолютного, немого потрясения. Он смотрел на корчащихся патрульных, на ядовитое сияние реактора Страха, а потом – на Эрис.

Она стояла, слегка покачиваясь. Рука, которую она мысленно протянула к реактору, была опущена. Дыхание хрипело в горле. Золотой шар в груди пылал, но теперь – болью. Сильной, выворачивающей. Платой за выпущенную силу. В глазах у нее не было триумфа. Была пустота. Шок. И глубокая, леденящая усталость. Она сделала это. Инстинктивно. Неконтролируемо. Она использовала силу. Эмоцию как оружие. И это сработало. Чудовищно эффективно.

Нико не видел золотого шара. Не видел ее мысленного усилия. Он видел только: она посмотрела на реактор, патрульные свалились в истерике. И этого было достаточно. В его глазах, полных потрясения, прочелся не только ужас перед увиденным, но и проблеск осознания. Осознания того, чем она стала. И какой силой обладала.

Горн опомнился первым. Его тупая ярость пересилила страх.

– Колдунша! – заревел он, хватая иммобилайзер с пояса. – Аномалия! Держать ее!

Но патрульные были небоеспособны. Они катались по полу, завывая, парализованные собственным ужасом. Техники разбегались. Нико, все еще потрясенный, инстинктивно шагнул к Эрис.

– Бежим! – прошипел он, хватая ее за руку. Его прикосновение обожгло – паника, адреналин, потрясение, но и решимость. – Сейчас!

Эрис позволила ему дернуть себя. Ноги подкосились, но он подхватил ее. Они бросились прочь от Zeta-секции, в глубь лабиринта труб, оставив позади воющих патрульных, орущего Горна и ядовитое сияние реактора Страха, медленно угасавшего после выброса. Первое испытание силы было пройдено. Ценой сломленных разумов стражей системы и глубокой трещины в хрупкой оболочке только что родившейся Иной. И Нико, тащащий ее за руку, больше никогда не посмотрит на нее как на просто Эрис. Он видел монстра. Или спасителя. Еще не знал. Знало только потрясение в его глазах и ледяная тяжесть дара в ее груди, напоминавшая: это только начало.

Глава 15: Клятва в тени

Укрытие было не комнатой, а щелью. Глубоко в подвальных недрах фермы, за опорной колонной, опутанной кабелями толще руки, где сходились три массивных трубопровода. Воздух здесь дрожал от постоянного, низкого грохота – ритмичных ударов где-то под ногами, вибрации перекачивающих насосов, гула вентиляции, пытающейся выгнать спертый, пропитанный озоном и металлом воздух. Пар клубился из стыков труб, оседая липкой влагой на холодном бетоне. Света почти не было – лишь тусклое, мерцающее аварийное освещение где-то вдали, бросающее дрожащие тени на стены.

Эрис сидела на корточках, прислонившись спиной к холодной, дрожащей поверхности трубы. Дрожь, охватившая ее после инцидента с патрулем, наконец стихла, сменившись глухим, всепоглощающим истощением. Каждый мускул ныл, голова была тяжелой, как чугунный шар. Но хуже всего была тяжесть в груди. Золотой шар Любви Элиана пульсировал тускло, словно придавленный, но его присутствие было постоянным, физическим напоминанием – о жертве, о силе, о цене. И о боли. Глухой, ноющей боли, отголоском агонии Элиана, которая теперь была частью ее самой.

Рядом, спиной к другой трубе, сидел Нико. Он не смотрел на нее. Его взгляд был устремлен в темноту между трубами, но Эрис знала – он видел не мрак. Он видел корчащихся от ужаса патрульных. Ядовитое сияние реактора Страха. Ее руку, протянутую в пустоту – и последовавший хаос. Его лицо в полумраке было нечитаемым, но она чувствовала смятение, вихрем крутившееся в нем. Страх – острый и холодный. Непонимание – тяжелое, как свинец. И… трепет? Трепет перед тем, что он стал свидетелем чего-то нечеловеческого. Непостижимого.

Тишина между ними была густой, как пар, давящей. Нарушал ее только грохот машин – вечный, нерушимый гул подземного царства Арвида. Эрис знала, что молчать нельзя. Они были в ловушке. Горн искал их. Система знала об «аномалии». Арвид знал. Затишье было временным. И Нико… он заслужил правду. Даже если она его убьет. Даже если он сбежит от нее в ужасе.

Она сделала глубокий, дрожащий вдох. Воздух обжег легкие холодом и химической горечью.

– Это был не я, – прошептала она. Голос сорвался, хриплый, чуждый. Но он прозвучал громче грохота труб. – Вернее, не только я.

Нико медленно повернул голову. Его глаза, привыкшие к полутьме, ловили скупой свет где-то сверху, отражая его влажным блеском. Он не сказал ничего. Ждал.

– Когда разбился контейнер… – Эрис сглотнула ком в горле. Образ золотого вихря, хлынувшего на нее, до сих пор обжигал сетчатку. – Это был не просто свет, Нико. Это была… она. Любовь Элиана. Вся. Его жертва. Его боль. Его сила. – Она прижала ладонь к груди, туда, где пульсировал шар. – Она вошла в меня. Осталась. Живая. Здесь.

Нико замер. Его дыхание стало поверхностным. Он смотрел на ее руку, прижатую к груди, будто пытался разглядеть сквозь комбинезон то, что она описывала.

– Я чувствую ее, – продолжала Эрис, голос набирал силу, пробиваясь сквозь хрипоту. – Каждую секунду. Она теплая. И тяжелая. Как кусок солнца. И она… она показывает мне все. – Голос ее задрожал. – Видишь ли ты этот грохот? Этот пар? Трубы? Я вижу ад, Нико. Механизированный ад. Машину, которая перемалывает людей. Выжимает из них чувства, как сок. А из ошметков делает пустые скорлупки, как ТК-447! И все это… – Она сжала кулак на груди. – Все это ради него!

– Ради кого? – голос Нико был едва слышен сквозь грохот.

– Арвида! – имя вырвалось, как плевок. – Он не просто их босс. Он их хозяин! Теневое чудище! Он строит этот мир бесчувствия и тайно смакует боль, которую сам же и производит! Он потребляет «Вкус»! «Дистиллят Тоски» шел прямо в его резиденцию! Он архитектор ада и его главный вампир! – Ярость поднималась в ней волной, подогреваемая пульсацией золотого шара. – Он знал про меня. Знает. И пришел за мной. За ним. – Она снова ткнула пальцем в грудь. – За этим светом, который он не может контролировать!

Она замолчала, задыхаясь. Сказать это вслух… назвать чудовище по имени… было и освобождением, и новым приступом страха. Она посмотрела на Нико. Его лицо в полумраке было каменным. Но глаза… глаза выдавали бурю. Ужас. Неверие. Отвращение. И… понимание? Как будто кусочки пазла начинали сходиться.

– И что теперь? – спросил он наконец, тихо, но отчетливо. – Ты… ты можешь это делать? То, что с патрулем? По заказу?

– Не знаю, – честно призналась Эрис. Боль в груди усилилась при воспоминании. – Это было… как рефлекс. Как чих. Я боялась за тебя. Разозлилась. И… оно просто вырвалось. Через реактор. – Она посмотрела на свои дрожащие руки. – Это больно, Нико. Ужасно больно. И страшно. Но… – Она подняла голову, и ее взгляд, несмотря на усталость, на боль, на страх, стал твердым. Живым. Полным той самой ясности, что поразила Нико в техническом отсеке. – Но я больше не могу прятаться. Не могу делать вид, что не вижу. Не могу быть винтиком в его машине смерти. Любовь Элиана… она не для того заплатила такую цену, чтобы я снова закопала голову в песок!

Грохот машин на секунду усилился, заглушая ее слова, словно система протестовала против самого их звучания. Эрис не отводила взгляда от Нико.

– Я должна бороться, Нико. – Ее голос был тише грохота труб, но звучал как натянутая струна. – С ним. С этой системой. Использовать… это. – Она снова коснулась груди. – Этот свет. Этот… дар. Проклятый дар. Иначе… иначе Элиан умер зря. Иначе Алиса… – Она не договорила. Образ хрупкой девушки, чья жизнь висела на ниточке кредитов, купленных такой ценой, встал перед глазами. – Иначе мы все умрем душами. Станем пустыми скорлупками. Или просто трупами.

Она замолчала. Выложив все, чувствовала себя опустошенной и невероятно уязвимой. Она только что призналась в том, что была сосудом для чужой души, обвинила самого могущественного человека в их мире в чудовищном лицемерии и объявила войну всей системе. И ждала. Ждала его реакции. Отвращения? Страха? Насмешки? Бегства?

Нико не двигался. Он сидел, погруженный в тень, его профиль был резким на фоне тусклого отблеска пара. Минута тянулась вечность, наполненная только грохотом машин и бешеным стуком ее сердца. Он смотрел не на нее. Куда-то внутрь себя. В свою циничную, изворотливую, душу выживальщика.

Потом он медленно поднял голову. Его глаза встретились с ее глазами. И в них не было ни страха, ни насмешки, ни отвращения. Была усталость. Глубокая, вековая усталость от бега, от лжи, от жизни в тени. Была боль. Боль от увиденного кошмара. Боль за нее. И было… признание. Признание той ясности, той огненной решимости, что горела в ее взгляде. Той самой, которой не хватало ему самому.

Он не вскочил. Не закричал клятвы. Он просто протянул руку через узкое пространство между ними, затянутое паром. Его пальцы, сильные, шершавые от работы, обхватили ее холодную, дрожащую руку. Прикосновение было твердым. Теплым. Реальным.

– Тогда я с тобой, – сказал он тихо. Его голос был хриплым, но каждое слово падало ясно, как камень на дно колодца, заглушая грохот машин. – До конца, принцесса революции.

В его словах не было пафоса. Была простая, непоколебимая констатация факта. Решение. Выбор. Он видел ад. Видел чудовище в лице Арвида. Видел хрупкий свет в ее груди и адскую силу, которую он мог высвободить. И он выбирал сторону света. Даже если свет этот был хрупким, опасным и нес в себе боль. Даже если конец был предрешен.

Эрис не ответила. Слова застряли в горле. Она лишь сжала его руку в ответ, чувствуя, как ее пальцы перестают дрожать. Не от того, что страх ушел. От того, что она была не одна. Впервые за всю свою серую, функциональную жизнь она была не одна.

В укрытии, среди грохота машин Арвида, в липком полумраке, пропитанном запахом страдания, родился не просто союз. Родилась клятва. Хрупкая, как первый лед. Опаленная яростью и болью. Но нерушимая. Между бывшим циником с добрым сердцем и ходячим арсеналом Любви и Ярости. Они были всего двое. Против системы. Против Арвида. Против всего мира бесчувствия.

Но в дрожащем пожатии их рук, в тихом «до конца», прозвучавшем сквозь рев машин, было больше силы, чем во всей броне Рац-Патруля. Сила не машины. Сила выбора. Сила человечности, вопреки всему. Их война только начиналась. Но первый шаг был сделан. В тени, под грохот чужих шестеренок, они скрепили союз. До конца.

Часть 2: Посевы Бунта

Глава 16: Тень сомнения над Арвидом

Кабинет Арвида был не комнатой. Это был саркофаг рациональности. Гладкие белые полимерные стены, лишенные украшений, поглощали звук, создавая гнетущую тишину. Воздух – стерильный, охлажденный до температуры, которая не отвлекала, – пах только озоном систем жизнеобеспечения. Гигантский панорамный экран, занимавший всю стену напротив массивного полированного каменного стола, демонстрировал абстрактную визуализацию потоков данных Апекс Рац: сияющие голубые и золотые линии эффективности, плавные зеленые графики социальной стабильности, редкие, едва заметные красные всплески аномалий, тут же гасимые алгоритмами. Все было под контролем. Все было гармонично.

Арвид стоял перед экраном, неподвижный, как статуя. Его безупречный костюм глубокого синего цвета сливался с полумраком комнаты, лишь серебряные нити на висках и холодный блеск запонок ловили отсветы данных. Его лицо, обычно маска абсолютной, ледяной уверенности, было задумчивым. Не тревожным – Арвид не признавал тревоги. Но сосредоточенным до предела. В его глазах, серо-голубых и бездонных, как арктические льды, отражались бегущие строки отчета о инциденте на ферме чувств.

Отчет был сухим, лаконичным. Технический сбой при конденсации дистиллята особой чистоты (код «Омега-Зет»). Разгерметизация изоляционной емкости. Вторичный инцидент: внезапный, необъяснимый выброс нестабильной эмоциональной матрицы из реактора Zeta-7 (Страх), приведший к временной недееспособности группы Рац-Патруля (6 единиц). Состояние патрульных: тяжелое, признаки острого психогенного шока, дезорганизация высшей нервной деятельности. Причина выброса: в стадии расследования. Подозреваемые: технолог Эрис (ID T-451) и курьер Нико (ID C-789). Местонахождение: неизвестно. Классифицировано: Аномалия уровня «Омега».

Слова «необъяснимый», «психогенный шок», «аномалия Омега» горели на экране алым – цветом угрозы высшего порядка. Но Арвида интересовали не слова. Интересовали цифры. Биометрические показатели патрульных, снятые их бронекостюмами в момент инцидента.

Он вызвал их на экран. Графики взлетели, как сумасшедшие. Частота сердечных сокращений – за 200 ударов в минуту. Артериальное давление – критически высокое. Уровень кортизола, адреналина, норадреналина – зашкаливал, выходя за пределы даже экстремальных боевых сценариев. Энцефалограммы представляли собой хаотичную пилу – полное подавление коркового контроля, доминирование лимбической системы в состоянии чистого, животного ужаса.

Это был не просто страх. Это был потоп. Эмоциональная волна такой силы и чистоты, что она пробила многолетнюю «калибровку», снесла все барьеры рациональности и погрузила тренированных стражей системы в первобытный ад паники. Как будто их мозги на миг погрузили в реактор нефильтрованного, концентрированного Страха.

Мощнейший эмоциональный импульс. Неизвестного происхождения. Необъяснимого механизма воздействия.

Арвид медленно провел пальцем по сенсорной панели стола, отбрасывая графики. На экране возникли записи скрытых камер фермы. Кадры хаоса: корчащиеся на полу патрульные, перепуганные техники, орущий Горн. И они. Эрис. Нико. Камера крупным планом запечатлела Эрис в момент перед выбросом. Она стояла, слегка развернувшись, ее рука была невольно протянута в сторону реактора Zeta-7. Но не это было главным. Главным были ее глаза.

Даже на записи низкого разрешения, в тусклом свете фермы, было видно. Пустота исчезла. Апатия испарилась. Взгляд был живым. Невероятно живым. Напряженным до предела. И полным такой ярости и решимости, что это казалось неестественным в сером мире Апекс Рац. А потом… потом камера засветилась от вспышки реактора, и когда изображение восстановилось, Эрис стояла, опустив руку, с выражением не триумфа, а шока и истощения. Но в глазах оставался тот же огонь. Огонь пробуждения.

Арвид остановил запись. Увеличил кадр с глазами Эрис. Он изучал их долго, холодный аналитический разум сканируя каждую деталь. Его собственные глаза оставались непроницаемыми, но в уголках губ появилась едва заметная напряженность. Тревога. Не страх за себя. Тревога инженера, обнаружившего принципиально новый, неучтенный фактор в идеально отлаженном механизме. Фактор, который он сам косвенно создал, позволив существовать ферме. Фактор, связанный с той самой «аномалией», которая зафиксирована при аварии с дистиллятом. С Эрис.

Он откинулся в кресле из черного эластичного полимера. Голова слегка откинулась на подголовник. Внешне – абсолютное спокойствие. Но внутри… Внутри шестеренки его безупречной логики натыкались на стену. Эмоциональный импульс такой силы… Направленный? Управляемый? Человеком? Это противоречило всему. Всей его философии. Всей системе. Эмоции были хаосом, шумом, помехой. Они не могли быть оружием. Не могли быть контролируемы. Особенно после Калибровки. Особенно Базовыми.